Братья Микуличи

Он вскинул голову, и лицо его на миг озарилось такой чистой, восторженной улыбкой, что Мстислав невольно залюбовался. Вот он, мальчишка. Не битый жизнью, не знающий горечи предательств.

– Это же… – выдохнул Тархан, глядя на отца с обожанием и немым вопросом.

Но, встретив холодный, непроницаемый взгляд Тургэн-хана, он тут же осёкся. Улыбка сползла с его губ, как солнце, скрывшееся за тучей. Он виновато опустил голову, бережно свернул свиток и спрятал за пазуху.

– Благодарю, великий хан, – голос его прозвучал глухо и отчуждённо.

На коня своего Тархан забирался до смешного осторожно. Конь, умница и гордец, словно чувствуя неопытность неуверенность, издевательски переступал с ноги на ногу, то отступая на шаг, то дёргая крупом. Юноша несколько раз соскальзывал, нелепо шлёпаясь в пыль под сдержанные смешки своих соплеменников. Он молча отряхивался, нахлобучивал на голову шапку и упрямо повторял попытку, краснея всё гуще.

– Ну и вояка, – вздохнул Мстислав, обращаясь к брату. – Мать честная, с этим мы намучаемся.

Борослав лишь хмыкнул в бороду, но в его тёмных глазах промелькнула тень сочувствия.

Тургэн-хан, казалось, был рад поскорее избавиться от непутёвого отпрыска. Он не удостоил его ни добрым словом, ни благословением. Лишь когда Тархан, красный от натуги и стыда, наконец, вскарабкался в седло, хан величественно вскинул руки, призывая толпу к молчанию.

– Сильных и могущественных врагов вам на пути! – пророкотал он, глядя не на сына, а на братьев. – Победив которых, вы обретёте славу и величие! Вперёд! И да сбудется задуманное!

Он резко отвернулся и, не оглядываясь, широким шагом скрылся в своём шатре, оставив за спиной гомон подбадривающих криков. Тархан в последний раз тоскливо окинул взглядом родной стан, шатёр отца, и, дёрнув поводья, направил скакуна прочь.

Микуличи молча тронулись следом.

БОРОСЛАВ

Ехали молча. Пыльная дорога вилась по бескрайней степи. Позади остался гомонливый лагерь, впереди лежала неизвестность. Борослав не любил неизвестность, но ещё больше не любил сидеть на одном месте. Дорога – это жизнь. Она смывала тоску, лечила старые раны и не давала времени думать о том, что хотелось бы забыть.

Он чувствовал спиной тяжёлый взгляд Мстислава и знал, о чём тот думает. О мальчишке. О том, зачем хан так настойчиво всучил им своего сына, который и в седле-то сидит, как мешок с требухой. Борослав и сам не знал ответа. Но слово было дано. А слово Микуличи держали крепче, чем меч в руке.

Мальчишка ехал поодаль, ссутулившись. Его белый конь, Мел, шёл ровным, спокойным шагом, в отличие от вороного Мрака под Борославом и рыжего Огня под Мстиславом. Эти двое, дети самого ветра, рвались вперёд, и братьям приходилось сдерживать их нетерпеливый пыл.

К исходу второго дня они выехали к широкому полю, посреди которого высился огромный, в три человеческих роста, рослый валун, испещрённый неведомыми письменами. Гладкий, будто отполированный ветрами и веками, он притягивал взгляд.

Борослав равнодушно скользнул по нему взглядом – непонятные закорючки. А вот мальчишка спешился и с нескрываемым любопытством принялся изучать надписи, водя пальцем по древним знакам.

– Ты что, и это разумеешь? – подивился Мстислав, подъезжая ближе.

Тархан испуганно отпрянул от камня, затравленно глядя то на одного брата, то на другого.

– Понимаю, – несмело проговорил он, словно извиняясь за свой ум. – Меня учитель обучал грамоте разных народов.

Микуличи переглянулись. Борослав хмыкнул. Умный, значит. Это хорошо. С дураками в пути одни беды.

– Не трясись ты, – усмехнулся Мстислав, заметив, как напрягся юноша. – Бить не станем. Говори, что там накарябано.

Тархан заметно оживился, глаза его снова заблестели.

– Тут сказано о путях, – он снова провёл пальцем по камню. – Направо пойдёшь – богатство найдёшь. Налево – счастье обретёшь. Назад воротишься – с чем пришёл, с тем и останешься. А вот ежели прямо… – он набрал в грудь воздуха, и голос его дрогнул, – горя черпнёшь, смерть найдёшь, себя потеряешь.

– Экий выбор, – криво усмехнулся Мстислав, глядя направо, где вдали виднелись тёмные крыши высокого града. – Даже и не знаю, что выбрать. Вроде и богатства хочется, и от счастья бы не отказался…

Борослав, не проронив ни слова, молча направил своего вороного коня прямо, мимо камня-ведуна – туда, где над горизонтом уже алела недружелюбная полоса кровавого заката. Туда, где обещали горе и смерть. Он не знал почему, но чувствовал, что дорога к его цели лежит именно там. Через беду, через потерю. Иначе и быть не может.

– Ну вот, всегда так, – разочарованно цыкнул языком Мстислав, но понурил своего рыжего скакуна и припустил за братом. – Эй, старшой! Может, хоть на ночлег встанем? Кони утомились, да и мы не железные.

– Рано ещё, – не оборачиваясь, отрезал Борослав.

Он должен был идти вперёд. Всегда только вперёд.

МСТИСЛАВ

Мстислав догнал брата, поравнялся с ним. Борослав, как всегда, был непроницаем. Его широкая спина и упрямо сведённые лопатки говорили больше всяких слов. Он принял решение. И, как всегда, самое гиблое.

– Ну конечно, – пробурчал Мстислав так, чтобы слышал только его конь. – Зачем нам богатство? Нам и так хорошо. Зачем нам счастье? Мы и без него обойдёмся. А вот горя черпнуть – это всегда пожалуйста! Это по-нашему, по-микуличьи!

Он обернулся. Тархан ехал следом, и на его лице Мстислав увидел нечто странное. Не страх, не отчаяние от выбранного пути. А облегчение. Явное, неприкрытое облегчение. Юноша, до этого сидевший напряжённо, как натянутая тетива, шумно выдохнул и даже как будто расправил плечи.

И тут Мстислава осенило.

Он придержал Огня, пропуская мальчишку вперёд, и пристроился сбоку, внимательно разглядывая его в профиль.

– А скажи-ка мне, Тархан, – начал он вкрадчиво, с самой обезоруживающей улыбкой, на какую был способен. – Ты ведь не просто так с нами увязался?

Тархан вздрогнул и втянул голову в плечи.

– Великий хан приказал…

– Да брось ты про хана, – отмахнулся Мстислав. – Я про тебя спрашиваю. Чего ты так вздохнул, будто гора с плеч свалилась, когда мы прямо поехали? Боишься чего-то? Или кого-то? Может, в том граде, что справа остался, тебя ждут не дождутся?

Лицо юноши стало белее выделанной кожи, на которой был начертан их путь. Он молчал, лишь судорожно сжимал поводья.

– Понимаю-понимаю, молчание – знак согласия, – не унимался Мстислав. – Бежишь ты от чего-то, парень. И отец твой не просто так тебя с нами отправил. С глаз долой – из сердца вон. Верно я смекаю?

Тархан резко дёрнул поводьями, и его Мел шарахнулся в сторону.

– Я… я не понимаю, о чём ты, – пролепетал он, не глядя на Мстислава.

– Да всё ты понимаешь, – хмыкнул Мстислав. – Ладно, не хочешь – не говори. Время придёт, сам всё выложишь. Вот только одно мне любопытно: беда, от которой ты бежишь, она страшнее той, что ждёт нас впереди? Судя по твоему радостному виду – страшнее.

Он усмехнулся своим мыслям. Да, парень определённо был не так-то прост. И чуяло сердце Мстислава, что неприятности, которые он принёс с собой, будут куда серьёзнее, чем просто неумение держаться в седле.

А впереди, в багровых лучах заката, их ждала дорога, обещавшая горе и смерть. Что ж, по крайней мере, скучно не будет.

ГЛАВА 6

МСТИСЛАВ

Дорога, поначалу обычная, вскоре начала меняться. Трава пожухла, поредела, а потом и вовсе уступила место странным, мёртвым проплешинам. Чёрные оспины на теле земли, где почва растрескалась до самого нутра, словно от немыслимого жара, и была густо усыпана серым, как печаль, пеплом. Воздух здесь застыл, стал неподвижен и тяжёл, пахло давней гарью и чем-то неживым.

– Диковинное зрелище, – хмуро заметил Мстислав, спешившись и ковырнув носком сапога чёрную корку. – Будто огненный дождь здесь прошёл.

– Ежели бы молния, – задумчиво отозвался Борослав, не сводя тяжёлого взгляда с мёртвой земли, – то пожар бы на многие вёрсты пошёл, а не такими вот плевками. Словно кто-то огромный ступал, и под его шагами сама земля горела.

Он указал на следы, отпечатавшиеся в золе. Они и впрямь походили на оттиски исполинских, неподкованных копыт.

Оба брата, как по команде, покосились на Тархана. Юноша съёжился в седле, вжал голову в плечи и затравленно озирался по сторонам. Его белый конь Мел нервно переступал с ноги на ногу, отказываясь двигаться дальше. Напряжение витало в воздухе, густое, удушливое. Сама тишина здесь кричала о незримой опасности.

Под копытами коня Мстислава что-то сухо хрустнуло. Он нагнулся, отбросил слой пепла и поднял обломок пожелтевшей бедренной кости.

Человеческой.

Повисла тишина, липкая и страшная.

А потом Тархан, до того молчавший, вдруг тихо всхлипнул.

Взгляды братьев впились в него. Один – тяжёлый и вопрошающий, другой – острый, как наконечник стрелы.

– Поведать нам чего не хочешь, юноша? – негромко, но властно спросил Борослав. Его рука сама легла на рукоять исполинского меча, что висел за спиной.

– А я что? Я ничего… – пролепетал тот, прижимаясь к шее своего белого скакуна, словно ища у него защиты.

– Как что? – вскипел Мстислав, чувствуя, как в нём закипает злость. Он в два шага оказался рядом и схватил поводья коня Тархана. – Земли-то ваши! Мы из-за твоих тайн головы сложить можем! Ну-ка, выкладывай, что за чертовщина тут творится!

Тархану казалось, что зелёные глаза Мстислава сверлят его насквозь, выжигая все его детские страхи и тайны. А рядом молчаливой скалой возвышался Борослав, и его молчание было страшнее любой крикливой угрозы. Он был пойман.

– Я полагал… я полагал, это лишь сказки, – убито прошептал он, и голос его дрогнул. – Отец меня ими пугал, а я думал – нарочно. Чтобы я из стана далеко и шагу не ступал. Я ведь воин никудышный…

– Воином стать хотел, дело доброе, – неожиданно мягко, почти по-отцовски, проговорил Борослав, и от этой мягкости Тархану стало ещё хуже. – В походе всякое бывает…

– Ежели бы в походе, – стыдливо вспыхнул юноша, пряча глаза. – Мы только из стана вышли… В общем, ястреб с неба черепаху уронил. Угодила мне прям в макушку. Очнулся я уже в шатре. Повезло, шапка спасла…

Мстислав окинул парня жалостливым взглядом и не сдержал усмешки.

– А я всё думаю, на кой вы эти малахаи носите? Оказывается, вещь в хозяйстве полезная. От небесных черепах уберегает.

Шутку никто не оценил. Борослав укоризненно покачал головой, а Тархан приуныл ещё больше.

– Так что за сказки-то? – сменил тон Мстислав, решив, что пора переходить к делу.

– Про Огненную орду, – с благоговейным трепетом произнёс юноша, и его взгляд заметался по выжженным пятнам на земле. – Легенда у нас есть. Давным-давно нашими землями правил великий каган Отхан, а его лучший друг, которого он считал братом, Чингиз – племенем поменьше. Отхану не было равных в бою. Сильный, грозный, он покорял земли с невиданной скоростью. А за любовь к огню и мечу его прозвали Огненным. И конь у него, сказывают, был под стать – рыжий, огнедышащий, с гривой и хвостом, словно живое пламя. И воев его тоже нарекли огненными. Они несли за собой смерть и разорение, никто не мог устоять перед их натиском…

– Ближе к делу, сказитель, – нетерпеливо рыкнул Мстислав.

Тархан вздрогнул и затараторил быстрее, боясь новой вспышки гнева.

– Чингиз завидовал славе брата. Он плёл козни, но Отхан прощал его, ибо кровь – не вода…

Мстислав чуть озадаченно покосился на Борослава, словно искал в реакции брата хоть намёк, что старший не услышал схожести ситуации. Борослав же и бровью не повёл… Мстиславу даже неудобно стало, на душе тягостно.

– Но однажды младший, – продолжал Тархан, – сговорившись с другими родами, напал на становище брата, вырезал его семью и провозгласил себя новым ханом. Тогда терпение Отхана лопнуло. Он вызвал брата на честный поединок, один на один. Но трус Чингиз не посмел выйти. Он обратился к злым духам пустыни и заключил с ними сделку. Он предал брата. Вои Отхана были отравлены на пиру, а его самого и его верных соратников заманили в ловушку и забили стрелами, как бешеных псов. Злые духи даровали Чингизу власть и удачу на сто поколений, но взамен потребовали страшную плату…

Юноша замолчал, нервно сглотнув и переводя дух.

– Ежели ещё раз замолкнешь на самом интересном, – проскрежетал зубами Мстислав, – клянусь, этой самой костью тебя и огрею.

– Дети не должны отвечать за грехи отцов, – пробурчал Тархан. – Но духи пожелали, чтобы каждый первенец из рода Чингиза в день своего семнадцатилетия был принесён им в жертву. И так было из поколения в поколение. Но души убиенных воев Отхана не нашли покоя. Они тоже заключили сделку с духами. «Огненные» стали их призрачной ратью, стражами проклятия. Взамен они получили обещание, что смогут обрести покой, лишь когда свершится их месть. Когда они сами убьют первенца из рода Чингиза в день его семнадцатилетия.

Воцарилось мёртвое молчание. Ветер пронёсся по степи, и в его свисте братьям послышался далёкий, тоскливый вой, похожий на плач сотен неупокоенных душ.

– А ты, выходит, и есть тот самый первенец, – медленно, складывая одно с другим, догадался Борослав. Его голос звучал глухо, как удар молота о наковальню.

Тархан убито кивнул.

– Вот оно что… – протянул Мстислав и вдруг расхохотался, да так громко и беззаботно, что его Огонь шарахнулся в сторону. – Так вот оно что, степняк! Твой отец не от позора тебя сплавить хотел, а жизнь твою спасти! Знал, что сам не убережёт, вот и отправил с нами, двумя дурнями, подальше от этих земель! Ну и лис твой батюшка, хитрее меня будет!

Тархан недоумённо смотрел на него, не понимая, чему можно радоваться. Но Мстислав, отсмеявшись, разом посерьёзнел, и лицо его стало жёстким, как дублёная кожа.

– И что самое поганое… – добавил мальчишка, не сводя с него испуганных глаз, и его шёпот потонул в наступившей зловещей тишине. – Сегодня мне как раз и исполнилось семнадцать.

Мстислав осёкся на полуслове. Краски мигом схлынули с его веснушчатого лица. Холодный пот прошиб спину. Далёкий вой стал ближе, отчётливее, и теперь в нём ясно слышался грохот множества копыт.

Земля под ногами едва заметно дрогнула.

– Тогда чего мы тут прохлаждаемся?! – хрипло выдохнул Мстислав, вскакивая в седло. С силой ударив коня пятками, он сорвался в бешеный галоп. – Сказы сказами, да нам живыми до лесу добраться и до рассвета эти земли проскочить!

Борослав и Тархан, не мешкая ни мгновения, рванули следом. Три всадника неслись прочь в кровавых отблесках заката, и за спинами их уже поднималась пыль, вздыбленная призрачными копытами погони, что мчалась за ними по пятам из самой преисподней.

ГЛАВА 7

МСТИСЛАВ

Выжженное поле оборвалось так же внезапно, как и началось, уступив место земле, вздыбленной и иссечённой, будто исполинский зверь драл её когтями. Ночь уже опустила на мир своё тяжёлое, чернильное покрывало. Давая измученным коням передышку, путники выехали на это новое, тревожное пространство, от которого веяло могильным холодом.

– Чуешь, брат? – негромко проронил Мстислав, беспокойно оглядываясь. – Тишина-то какая… мёртвая.

И впрямь. Ни стрекота сверчков, ни уханья филина, ни даже шороха мышиного в жухлой траве по обочинам. Воздух застыл, плотный и недвижный. Земля под копытами коней была на диво мягкой и податливой, будто совсем недавно здесь стояло стойбище, да только снялось оно в такой спешке, что и следы убрать не потрудилось. Взгляд то и дело цеплялся за причудливые тени, что плясали на границе света и тьмы, отбрасываемые одиноким серпом месяца.

Тут тонкая полоска на самом краю неба полыхнула нездоровым зелёным светом, тут же сменившимся на тревожный янтарный, и погасшим, вновь утонув в густой черноте.

– Не к добру, – глухо, будто из бочки, донёсся голос Борослава. Он тоже замер, вслушиваясь в мёртвую тишь.

И тогда они услышали.

Сперва едва различимый, но с каждой секундой всё нарастающий гул. Монотонный, тяжёлый топот, будто сотни кованых копыт разом били в землю, заставляя её подрагивать и стонать. Звук шёл отовсюду и ниоткуда, обволакивал, лез под кожу, заставляя сердце бухать в груди набатом.

Как в руках оказался верный лук, а пальцы сами легли на тетиву, Мстислав и не понял. Он впился взглядом во тьму, пытаясь выцепить хоть какое-то движение.

– Тархан! – рявкнул он, не оборачиваясь. – Как от этих… огненных… уходят? Ну-ка, вспоминай свои сказки!

ТАРХАН

Голос младшего Микулича вырвал Тархана из ледяного оцепенения. Он так и врос в седло, дико озираясь и дрожа всем телом, как осиновый лист на ветру. Ужас, липкий и холодный, сдавил ему горло.

– Я… я не знаю! – выдавил он, заикаясь.

Скакуны под богатырями нервно прядали ушами, били копытами, чуя приближение неведомой жути. Его же собственный конь и вовсе зашёлся мелкой дрожью, жалобно заржав.

– Думай, парень! – настойчиво пророкотал Мстислав. – В преданиях завсегда ключ схоронен!

Тархан судорожно сглотнул, лихорадочно перебирая в памяти обрывки сказаний, что шёпотом рассказывали у костра старики.

– Их время… оно коротко, – неуверенно пролепетал он. – Они исчезают… с первым лучом солнца…

– Насмехаешься, что ли? – хмыкнул Мстислав так, что у Тархана мороз по коже пробежал. – До восхода ещё вечность целая!

– Кони наши на последнем издыхании, – здраво рассудил Борослав, и в его голосе не было ни страха, ни сомнений, лишь суровая оценка положения. – Уходим.

Он обменялся с братом коротким, понятным лишь им двоим взглядом. Мстислав дёрнул плечом, мол, была не была, и ловко убрал лук за спину.

– Чего встали? Смерти дожидаемся? – вдруг с отчаянным задором выкрикнул он и, пришпорив коня, первым сорвался в галоп. – Шевели копытами, степняк!

Тархану ничего не оставалось, как последовать за ними, вжимаясь в конскую гриву и моля всех известных и неизвестных богов о спасении. Он гнал своего скакуна, не жалея, чувствуя, как позади земля гудит всё яростней, а тьму прорезает огненное зарево. Оно неотвратимо приближалось, ширилось, и в его клубящемся мареве уже угадывались зловещие силуэты всадников на конях из дыма и тлеющих углей.

Вот оно. Конец. Отец знал, на что его обрёк. Знал, что призрачные воины придут за ним, куда бы он ни бежал. Наверное, не хотел, чтобы имя великого Тургэн-хана покрылось ещё большим позором, когда его сын, пойманный духами павших, начнёт скулить и молить о пощаде. Понять отца можно. Вот только… жить хотелось до одури, до боли в стиснутых зубах.

Дыхание сбилось, сердце колотилось где-то в горле, но он упрямо держался за широкими спинами братьев. Они были его единственной, пусть и призрачной, надеждой.

Внезапно конь под ним захрипел, дёрнулся раз, другой, его движения утратили плавность и стали судорожными. Тархан не успел даже осознать, что происходит, как передние ноги скакуна подломились. Мир перевернулся. Вес собственного тела исчез, сменившись ослепительной вспышкой звёзд перед глазами, а потом он с глухим стуком рухнул лицом в мягкую, влажную землю.

Острая, разрывающая боль в ноге оглушила его. Он коротко взвыл, зачерпнув полный рот грязи. Зашёлся в приступе кашля, выплёвывая комья земли и чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Руки и ноги не слушались. Веки, казалось, налились свинцом.

– Что, разлёгся? Пузо греешь? – раздался над ухом ненавистный, насмешливый голос Мстислава.

«Умереть, – шептал стыд. – Лишь бы не видеть их презрения».

«Жить!» – вопила каждая жилка в его теле.

Он с усилием разлепил веки. Расплывчатые силуэты Микуличей кружили рядом, не останавливая бега.

– Не прикидывается, – донёсся рокот Борослава. – Худо ему.

Богатыри, наконец, придержали коней. Головокружение медленно отступало, уступая место ноющей боли во всём теле. Тархан видел, как на лицах братьев застыла злая решимость.

– Нагоняют, – коротко бросил старший.

– К реке надобно! – рыкнул Мстислав. – Сколько сказок помню, всякая нечисть воды боится! А эти и вовсе огненные… должно сработать!

Терпя боль, что молниями простреливала ногу, Тархан попытался приподняться на локтях. Но руки подломились, и он снова рухнул на спину.

– Не могу, – прохрипел он, чувствуя, как по щекам текут горячие, позорные слёзы. – Уходите… Им нужен только я!

– Ишь ты, какой благородный! – сплюнул Мстислав и с невиданной лёгкостью соскочил с коня. Он с силой хлопнул своего жеребца по крупу, и тот, обезумев от страха, умчался прочь. Младший Микулич сдёрнул с плеча лук и, встав над лежащим Тарханом, хищно оскалился в сторону приближающегося пламени. – А вот дудки! Разбежались они у меня!

– Поглядим, что за воины, – ухмыльнулся Борослав, и его громадная фигура тоже оказалась на земле. Он прогнал своего скакуна и, поигрывая мечом, встал плечом к плечу с братом.

В этот миг Тархан почувствовал нечто странное. По телу разлилось необычайное тепло. Оно не обжигало, а согревало, притупляя боль и изгоняя липкий страх. Это была не магия, не колдовство. Это была сила, которой он никогда не знал. Словно две могучие горы, два несокрушимых утёса встали за его спиной, и их решимость перетекала в него, выжигая стыд.

Огненные всадники были уже близко. Красно-рыжее, полыхающее облако, готовое поглотить их.

Стиснув зубы, Тархан перевернулся на живот. Увидел своего мёртвого коня – вытаращенные, остекленевшие глаза, разинутая пасть. С трудом, превозмогая боль, он вытащил из ножен свой клинок и, пошатываясь, поднялся в полный рост. Встал чуть позади братьев, между ними, опираясь на здоровую ногу.

– Хоть миг продержаться, – прошептал он, чувствуя, как поджилки всё ещё трясутся, но стыд отступил.

– Ха! – фыркнул Мстислав. – А мы на большее рассчитываем.

БОРОСЛАВ

Борослав краем глаза заметил, как поднялся степняк. Мальчишка пошатывался, но стоял, и в руках его подрагивал отцовский клинок. А ещё от него исходило слабое, едва заметное серебристое свечение, будто лунный свет впитался в его кожу. Странно. Но времени на раздумья не было.

Огненная лава обрушилась на них.

Первой запела тетива Мстислава. Стрелы срывались с неё с едва слышным вжиканьем, одна за другой, и каждая была объята холодным небесно-голубым пламенем. Они летели, будто живые, и безошибочно находили цель. Пронзённый призрачный воин вспыхивал ярче и с шипением рассыпался дождём золотых искр.

Но на место одного павшего тут же из тьмы выныривал другой. Бесконечная вереница.

Борослав шагнул вперёд, принимая на себя главный удар. Его меч, тоже объятый голубым сиянием, казался лёгким, как прутик. Он рубил наотмашь, снося огненные головы, распарывая призрачные тела. Удары их клинков не издавали звона, лишь глухой, вязкий звук, будто рубишь мокрую глину. Жара от них почти не чувствовалось – их пламя было призрачным, морочным, питающимся страхом.

Мстислав отбросил лук, когда враги подобрались вплотную. В одной руке у него плясал короткий меч, в другой – нож. Он не стоял на месте, как Борослав, а крутился юлой, настоящая пляска смерти. Уворачивался, подныривал под занесённые клинки и полосовал сухожилия на ногах огненных скакунов. Те с воем рушились на землю, увлекая за собой седоков, которых тут же добивал Борослав.

Мальчишка-степняк, к его удивлению, не прятался. Нет-нет, да и выскакивал из-за их спин, тыча своим клинком в бок какому-нибудь зазевавшемуся призраку. Удары его были неумелыми, но в них чувствовалась отчаянная ярость. И серебристое сияние вокруг него становилось всё плотнее.

Они отступали. Шаг за шагом, спина к спине, отходили под неумолимым напором. Борослав чувствовал, как усталость тяжёлыми путами сковывает мышцы. Дыхание стало хриплым, рваным. Рубаха на спине взмокла. Мстислав тоже двигался уже не так быстро, его ухмылка превратилась в звериный оскал.

Сколько они так бились? Час? Два? Небо на востоке начало светлеть, окрашиваясь в жемчужно-серые тона.

И тут призрачная орда расступилась. Вперёд выехали двое, отличавшиеся от остальных ростом и статью. Легендарные воеводы, чьи имена Тархан выкрикнул в отчаянии. А за ними, самый величественный, на иссиня-чёрном коне, остановился поодаль, скрестив на груди руки. Отхан. Сам каган павших.

Один из воевод с рёвом бросился на Борослава, другой – на Мстислава. Бой перешёл в иную плоскость. Это были не безликие духи, а мастера клинка. Сталь взвыла, ударившись о сталь. Борослав с трудом отвёл мощнейший удар, что едва не выбил меч из его рук. Он сосредоточился, вкладывая в каждое движение всю свою исполинскую силу, всю ярость. Мир сузился до лица врага, до блеска его огненных глаз и свиста его клинка.

И в этот самый миг, на краю его зрения, что-то изменилось.

Величавый Отхан, не обращая внимания на поединок, легко соскользнул с коня и медленным, неотвратимым шагом направился к Тархану. Серебристое свечение вокруг юноши угасло, и он стал неотличим от простого смертного.