Как выйти замуж за друида

Я выпрямилась. Придвинулась к краю лавки. И – случайно, конечно! – уронила платочек. Он его поднял.

– Кажется, вы что-то обронили, – сказал новоявленный племянник кого-то там глубоким голосом, который явно тренировали для озвучки романтических пьес.

– Благодарю, – промурлыкала я, слегка наклонившись вперед. – А вы случайно не специалист по мяте?

– По лавровому корню, – усмехнулся он. – Но мяту уважаю.

Сзади Лисетта ахнула так, будто только что обнаружила у него аурическое родство с Серджо Алым.

– Кстати, я Ниатта, – добавила я.

– Рейдан, – представился он. – И судя по вырезу, вы изучаете природу более… интуитивно.

Попался.

Через двадцать минут, когда магистр Йовинда закончила рассказывать, как «растущая мана цветет в кольцах дерева разума», я уже почти готова была сбежать под благовидным предлогом «срочного пророчества о надвигающейся тошноте», но тут в зале что-то изменилось. Свет стал тусклее, тишина – плотнее, и из-за кафедры, как воплощение ледяного прилива, вышел магистр Мерван.

Без лишних церемоний. Просто подошел, расправил рукава темной рубашки и глянул на зал, словно мы – коллекция грибов, которую он собирается рассортировать по уровню бесполезности.

– Следующая тема, – сказал он ровным голосом, в котором звучала древесная прохлада и бесконечное терпение к глупости, – «История Ловенхольмского государства и его природной политики».

О, прекрасно. История, и не абстрактная философия, а конкретика. Хотя бы можно притвориться, что это познавательно.

– Для тех, кто, возможно, полагает, что «Ловенхоль» – это только академия, поясню: она лишь сердце старого древа. Ветви его – земли, что ее окружают, а корни тянутся глубоко в те времена, когда дриады пели в кронах, а друиды еще не изобрели академические регалии.

Он говорил без эмоций, но зал затаил дыхание. Даже Лисетта не моргала – возможно, впервые с начала симпозиума.

– Много веков назад, – продолжал магистр, – на месте нынешнего Ловенхоля не было башен. Здесь был Лес. Его писали с заглавной буквы не потому что это красиво, а потому что он слышал и отвечал.

Я поерзала на лавке. Мужчина вдруг стал напоминать не лектора, а барда. Только с голосом ледяного водопада.

– В те времена дриады жили в равновесии с друидами, – пояснил он, проходя вдоль кафедры. – Они делили лес, как две стороны одной души: свет и тень. Дриады растили, друиды защищали. А потом пришли эльфы.

Он произнес это слово так, будто проглотил осколок льда.

– Они не вторглись. Нет. Они предложили договор. «Мы принесем свои знания, усилим ваши леса, научим растения говорить», – обещали они. И Лес принял. Не сразу. Он был стар и подозрителен, но… согласился.

Я наклонилась вперед, пораженная: да ладно, Мерван умеет рассказывать легенды?! Что дальше – научится шутить?

– Границы Леса сдвинулись. Смешались потоки маны. Песни стали звучать иначе. И вот однажды, на самой границе, исчезла дриада. Самая юная.

Лисетта сжала руки, даже Фарелия выглядела потрясенной. Я, между тем, уже полностью забыла, как дышать. Особенно потому, что он рассказывал это не просто как лекцию, а как предупреждение.

– Обвинили эльфов. Друиды рвались к оружию, но Лес… он проснулся.

Пауза.

Молчание.

И только голос Мервана – теперь ниже, почти шепотом:

– Так появился Лесной Дух. Не имя, не существо. Не бог. Воля. Он встал над деревьями, и кора на старых дубах потрескалась от гнева. Он говорил на древнем языке и требовал баланса. И чтобы его услышали – он начал забирать.

Глоток воздуха пронесся по залу, как первый снегопад.

– Сначала исчезли эльфийские послы. Потом – одна из башен дриад. Осталась только тень. С тех пор границы Леса священны, а магия природы – не просто наука. Это договор. Подписью в нем служит тишина, а нарушением – шепот листвы, которой не должно быть ночью.

Магистр замолчал. Зал тоже. Только светильники тихо покачивались, и у кого-то в углу из-под стола выпала ручка.

А я… Я сидела с приоткрытым ртом, как зачарованная. Все. Пропала. Куплена. Увезена в мешке из веток и харизмы.

Магистр Мерван кивнул – скорее самому себе – и сказал:

– На этом – все.

А потом взглянул в зал, прямо на меня. Я не успела ничего сделать, только расплылась в улыбке, в которой было все: и «я впечатлена», и «где записаться на дополнительные занятия по легендам?».

Но он уже отвернулся. Вот ты гад…

Все равно – он рассказывал про духов и древние союзы. Он говорил о балансе и тени, об исчезновениях и тишине. Он был прекрасен, как смерть в зеленом плаще.

Симпозиум закончился с благородной торжественностью, будто кто-то, наконец, погасил свет в длинной, запутанной лекции. Магистры кивнули друг другу с видом древних печатей, студенты облегченно зашевелились, а я мысленно сбросила мантию серьезности и натянула улыбку «принимаю поздравления, я выжила».

– Ну что, девочки, теперь можно расслабиться! – просияла я, уже устремляясь к столу с угощениями с такой решимостью, будто участвовала в соревновании по манопоглощению.

В зале мягко зажглись грушевидные светильники, заиграла легкая инструментальная музыка – какая-то смесь флейты, ветра и звона бокалов. По центру выросли длинные столы, уставленные чайниками, серебряными подносами с пирожными, многослойными муссами и загадочными штучками, в которых, подозреваю, было больше маны, чем в среднем студенте после зачета.

– Смотри, вон те тортики с орехом нельви – они, кажется, дают кратковременную эйфорию, – шепнула Лисетта, затаив дыхание, как будто говорила о тайном ингредиенте счастья.

– Эйфорию? – я приподняла бровь. – Надо взять штук пять. Хочу забыть, как магистр Йовинда объясняла «пульсацию корней в магическом браке».

Впрочем, я не спешила к еде. Мой настоящий десерт щеголял по залу с чашкой чая и брюками идеальной посадки. Рейдан.

Он стоял у окна, небрежно облокотившись на подоконник, и беседовал с каким-то преподавателем. Боковая подсветка придавала его лицу загадочное выражение, а голос, даже в отголосках, звучал как «разговори меня еще, я красивый».

– Я подойду, – бросила я невинно. – Прочувствовать… послевкусие симпозиума.

Лисетта счастливо кивнула, с набитым ртом некой штукой, которая, кажется, светилась. Прекрасно.

Я уверенно направилась к Рейдану, по пути прихватив два бокала с настоем из туманных ягод. Вкус у него был сомнительный, но цвет – роскошный. Такой напиток хочется держать в руке просто ради композиции.

– Надеюсь, вы еще не потеряли веру в человечество после выступления Йовинды? – спросила я, протягивая ему один бокал, как бы намекая «убери свой чай, у меня штука получше».

Он кивнул преподавателю и повернулся, чуть улыбнулся, взяв чашу с благодарностью.

– Я пытался уловить суть, но где-то между «мано-связующими структурами» и «шепчущими корнями» мне показалось, что я слышу зов предков, умолкающих в ужасе.

Я фыркнула.

– Ваши предки, очевидно, были более сообразительными, чем большинство лекторов.

– Возможно, – кивнул он. – Хотя моя бабушка – преподавательница. Может, у нас в роду просто избирательный слух.

– Или избирательный вкус. – Я сделала глоток настоя, с трудом сдержав гримасу. – Примерно как у вас… в выборе, с кем беседовать на симпозиумах.

– Вы намекаете, что я хорошо выбрал?

– Я утверждаю это. Скромно, но уверенно.

Он хмыкнул и отпил.

– И как же зовут ту, чье кокетство обернулось столь мастерской дипломатией?

– Ниатта. Я ведь уже говорила.

– Конечно, просто проверял, не придумаете ли вы себе новое имя под стать атмосфере. Например, «Леди Эфемерия де Проницательность».

– Почти угадали. Так меня зовут по пятницам и в особо удачные свидания.

Мы переглянулись – взгляд, как конфета с перцем: сначала сладко, потом немного щекотно.

– Признаться, – сказал мужчина, прислоняясь к стене ближе ко мне, – я думал, здесь все будет… менее интересно. Я приехал из Королевского института, чтобы послушать доклады и съесть один-два скучных печенья, а оказалось, что тут и философия, и легенды, и леди в зеленом платье, сравнивающая мяту с инструментом флирта.

– Мяту легко недооценить. Как и леди в мантии с разрезом.

– Могу вас уверить: и то, и другое – теперь в моем личном списке открытий дня.

Я, разумеется, скромно отвела взгляд. Ну, почти скромно. Грациозно. С намеком на: «я читаю стихи и могу зачаровать ваш чай».

– Если честно, я ожидала, что вы окажетесь занудой. Все-таки Королевский институт, хорошая осанка. Это подозрительно.

– А вы, видимо, рассчитывали найти зануду с потенциалом. Чтобы перевоспитать?

– Как знать. – Я прищурилась. – Иногда именно они лучше всех целуются. По статистике.

– Мне нравится, как вы проводите исследования, Ниатта.

– Я – исключительно практик, Рейдан.

Мы стояли среди мягкого света, журчания разговоров, звона посуды. Он улыбался. Я улыбалась. На заднем фоне Фарелия вела горячий спор с магистром Велиссеном о том, как определить эмоциональное напряжение в папоротнике. Лисетта, кажется, ела что-то, что уже меняло цвет. И я поняла – вечер удался. Я на симпозиуме. Я не уснула. Я флиртую с брюнетом с великолепным подбородком. А еще я помню, что у меня есть миссия. Магистр Мерван, конечно, не исчез с радаров. Он стоял в другом конце зала, холодный, как вечерняя тень под лопухом. И я знала: этот бой еще впереди. Но пока…

– Хотите прогуляться по садам после? – спросил Рейдан.

Я кивнула. Конечно, хочу! Сначала – тортик с эйфорией, потом – романтический фланер по луговым аллеям. Учеба? Да, тоже важна. Наверное. Когда-нибудь.

***

Сад был прекрасен. Как раз в тот момент, когда цветы уже отцвели, но листья еще не осознали свою обреченность. Полутени от фонарей ложились на дорожки, как на подиум, и я шла по ним с видом девушки, которая точно знает, какой аромат духов сочетается с туманом и легким флиртом.

– Вам не холодно, Ниатта? – спросил Рейдан, как истинный лорд, пряча руки в рукава мантии, чтобы не выдать, что сам он дрожит, как пудинг на балу.

– Только если вы решите прочитать лекцию по геомантии, – заметила я с невинной улыбкой. – Тогда мне срочно понадобятся одеяло, камин и десять литров терпения.

Он усмехнулся, и надо сказать, смеялся он от души. Так, что даже кусты отозвались эхом. Или это был шорох? Или сова? Неважно. Главное, что он смотрел на меня как на загадку, которую, возможно, даже не прочь разгадать.

И в этот чарующий момент, когда моя рука почти коснулась его (чисто случайно, конечно же – дорожка узкая, а каблуки скользкие), из тени выступил магистр Мерван. Нет, не просто вышел. Он материализовался, как и подобает преподавателю с тенью на репутации и скулами, которыми можно резать стекло.

– Леди Тенебрис, – произнес он, как будто только что застал меня за приготовлением запрещенного зелья на основе клубничного ликера.

Мою фамилию он произнес, слегка надавливая. Словно пробуя на вкус и пытаясь понять, вызывает ли она у него аллергию.

– Прогулка в столь поздний час нарушает правила внутреннего распорядка академии, – добавил он. Голос – как ночной ветер, прохладный и категоричный.

– Но ведь это всего лишь сады, – попыталась я сказать с наивной непосредственностью, – и я под присмотром.

Рейдан что-то невнятно пробормотал, но по тому, как он напрягся, было понятно, что его чувство направления прямо сейчас указывало на ближайший выход.

– Вы – леди. Он – мужчина. А я не хочу потом заполнять отчеты о внезапных исчезновениях. – Мерван скрестил руки на груди. Сразу стало холоднее на два градуса.

Я выпрямилась. Легкий наклон головы, как будто собиралась поклониться, но передумала.

– Вы так переживаете, магистр, – протянула я мягко, – как будто я собиралась сбежать с Рейданом на край мира. Хотя, признаюсь, предложение звучит уже не так плохо…

Он даже не дрогнул.

– Академия не приветствует ночные свидания. Даже если они проходят среди фикусов. Особенно если они проходят среди фикусов.

Рейдан сглотнул. Я улыбнулась. Сладко, с предвкушением бедствия, о котором потом можно будет написать три главы мемуаров.

– Тогда, может быть, вы, магистр, проводите меня обратно? – спросила я. – Чтобы убедиться в моей полной безопасности и нравственной безупречности?

На этот раз пауза была заметна. Даже сверчки замолчали.

– Разумеется, – сказал мужчина наконец. – Это мой долг как преподавателя.

Что ж, прогулка закончилась, как в лучших романах: с интригой, вмешательством третьих лиц и холодной тенью власти. И если кто-то считает, что магистр Мерван выиграл эту партию, то он определенно не видел моей улыбки в тот момент, когда я подала ему локоть. О, он еще пожалеет, что решил быть «ответственным».

Глава 4

…в которой магистр Мерван проявляет принципиальность, а я – любопытство в особо раздражающей форме.

Магистр Мерван шел рядом. Точнее, двигался в идеальной академической манере: прямо, четко, с такой выправкой, что казалось, будто дорожки под ногами спешат выпрямиться, лишь бы соответствовать.

Я же с трудом сдерживалась, чтобы не ткнуть его локтем в бок. Чисто в научных целях. Интересно, выдаст ли этот человек хоть какое-то человеческое движение? Или даже в бою его мимика строго соответствует уставу?

– Скажите, магистр, – начала я доверительно, почти по-секретному, – а правда, что у вас есть волшебный кот, который предсказывает погоду?

Он не моргнул. Даже взгляд не дрогнул.

– Ложная информация, – произнес мужчина ровным голосом. – В общежитии преподавателей нет котов.

Что ж, один миф развеян. Но кто сказал, что я остановлюсь?

– А среди ваших знакомых есть духи-помощники? Например… дух чайника? Или колдовской подсвечник, который по ночам шепчет вам рецепты?

– Леди Тенебрис, – его голос стал еще суше, чем библиотечная пыль, – предметы обихода не разговаривают. Если, конечно, речь не идет об алхимической лаборатории на третьем этаже. Там действительно происходят… сбои.

Подумала: «Записать и выяснить, что за сбои. Может, оттуда и новые духи для косметички пойдут». Но вслух сказала другое:

– А вам часто приходится провожать студенток до общежития, магистр? Или я в вашем расписании – особая графа?

На этот раз мужчина задержал на мне взгляд. Ненадолго, ровно настолько, чтобы в нем мелькнул намек на мысль: «Когда же эта девка угомонится?». Или мне показалось?

– Леди Тенебрис, – ровно, словно диктуя список запрещенных зелий, – мой долг как преподавателя – обеспечивать безопасность студентов. Ваши намерения, какими бы они ни были, не входят в перечень угроз.

Ах, как жаль. Я-то надеялась попасть хотя бы в список потенциально опасных.

– Значит, я могу спокойно гулять по ночам в садах без сопровождения? Или вы все-таки предпочитаете лично убеждаться в моей «нравственной безупречности» при каждом выходе за порог?

Пожалуй, в этот момент что-то дрогнуло в воздухе. Может быть, его бровь? Или мне просто показалось, что свет фонаря качнулся.

– Академия не поощряет ночные прогулки. Особенно без разрешения. Особенно с теми, кто не является частью учебного или преподавательского состава академии.

– Вы такой… – я наигранно задумалась, – правильный. Как трактат по симбиотическим культурам.

Магистр Мерван не ответил. Молчал, как хранитель древних знаний. Или как зеркало без отражения. Даже на намек о «культурах» не хмыкнул.

Мы шли дальше молча, пока я не выдержала:

– Магистр, а правда, что вы тайно женаты на ведьме из Сумеречного леса? Ходят слухи, что она заколдовала ваше сердце так крепко, что вы навсегда остались холодны, как ледяной кварц.

Молчит.

– Или вы сами оборотень? Ледяной элементаль, принявший облик преподавателя?

– Я друид, леди Тенебрис, – глухо произнес он, – вопреки некоторым слухам.

«В отличие от некоторых девушек», – мысленно добавила я, но вслух решила больше не испытывать судьбу.

Мы подошли к общежитию, и мужчина остановился.

– Ваше место назначения.

– Спасибо, магистр. До встречи, магистр. Не скучайте.

Он кивнул и удалился, а я стояла у дверей и смотрела ему вслед. Определенно, этот… друид – лучший кандидат в коллекцию. Холодный, недоступный, упрямый, как каменная саламандра. В общем, идеальный.

Я открыла дверь в комнату и как только вошла, в нос ударил запах лавандового крема. Конечно же, Лисетта, как всегда, с энтузиазмом стояла у зеркала, втирая крем в локти с выражением лица, которое я бы назвала выражением жрицы на весеннем обряде плодородия.

– Ты вернулась! – радостно воскликнула соседка.

– Как видишь, – тяжело вздохнула я, прислоняясь к дверному косяку. – Магистр Мерван не превратил меня в жука, хотя я подозреваю, что у него было такое желание.

Лисетта прыснула в подушку, но тут же подняла голову и сказала с блеском в глазах:

– Кстати, тебя искал Арвен.

– Кто?

– Арвен Ланцер! Помнишь, тот парень с факультета стихийников, с которым ты ходила на концерт?

Ах, этот бедолага…

– И что ему было нужно? – зевнула я, перебирая браслеты в шкатулке.

– Он заходил, спрашивал, пойдешь ли ты с ним на концерт Броси в пятницу. Сказал, что уже заказал два места поближе к сцене и, если что, готов купить тебе сахарную вату с розовой пылью!

Я медленно подняла голову.

– Сахарную вату? Он серьезно?

Лисетта виновато улыбнулась.

– Он сказал, что это «традиция всех великих магических концертов».

– Традиция – это собирать гербарий или обливаться ледяной водой в полнолуние, а не слушать песню «Ты – мой артефакт любви» под визг гномьих скрипок!

– Но Броси же звезда! – с энтузиазмом пропела блондинка, подпрыгивая на месте. – У него новый хит: «Голубое солнце твоей души»!

– Если кто-нибудь еще раз скажет про «голубое солнце», я брошу в него учебник по травничеству, – мрачно пообещала я.

– Так что, ты скажешь Арвену «нет»? – осторожно спросила она.

– Я скажу ему «может быть», – улыбнулась я. – Вдруг мне все-таки удастся уговорить магистра Мервана прийти на этот концерт? Представляешь: он, я и Броси Мосейнов поем «Ты – молния, а я – заземление».

Мы смеялись до тех пор, пока на лестнице не раздался угрожающий стук кастелянши. Пришлось замолчать, но мысль о магистре Мерване на концерте все еще грела душу. И когда я засыпала, мне снился он, стоящий посреди толпы фанатов, в мантии с каменными узорами, с лицом мрачным, как ночной дождь… и с сахарной ватой в руке.

Ах, мечты…

***

Следующее утро началось с трагедии. Не мировой, но вполне личной. Моей собственной.

Я проснулась с ощущением, будто ночью на мою голову поочередно садились три мантикоры, споря, кто из них тяжелее. Кровать казалась слишком жесткой, подушка – слишком уставшей, а свет из окна – преступно ярким. Особенно если учесть, что первый урок – «История магии». Восемь утра. Какой извращенный гений придумал ставить древнюю историю в то время, когда никто толком не проснулся?

С трудом натянув на себя мантию (которая упорно хотела стать шторой), я посмотрела в зеркало. Там была девушка. Уставшая. Прекрасная, но уставшая. Я приложила к векам два холодных камешка из набора «Бодрящая роскошь», распылила над собой духи «Утренняя иллюзия» (название оправдало себя), добавила немного румян на щеки, чтобы не выглядеть как покойница, воскресшая ради зачета, – и была готова к подвигу.

В коридоре академии воздух был прохладным и подозрительно свежим. Хотелось свернуть не к аудитории, а куда-нибудь в сторону одеяла. Но честь рода, расписание и подлая совесть все же направили меня в нужную сторону.

Аудитория по истории магии была всего лишь унылым залом с колоннами, причудливо украшенными гербами каких-то седых фамилий, представители которых, вероятно, уже давно с удовольствием ели грибы. Я заняла место в среднем ряду и с трудом удержалась от того, чтобы не положить голову на парту. А потом вошел…

Нет, не жених №1. И даже не кандидат в резерв. Это был профессор по дисциплине. Мужчина, чье лицо одновременно напоминало мраморный бюст и старинную карту мира – строгое, замкнутое, но с изысканными чертами и обещанием тайн.

– Доброе утро, студенты, – произнес он голосом, которым впору открывать порталы или, как минимум, вести судебные процессы над магами-еретиками. – Меня зовут магистр Эвелиан Кромм. И я рад, что хотя бы часть из вас пришла сюда. Это уже прогресс за две недели.

Я невольно выпрямилась. Даже ресницы как будто проснулись. Голос магистра был не просто завораживающим – он обладал той редкой особенностью, когда каждое слово окутывало мозг, словно тонкий дым мудрости. И даже если бы он говорил о росте плесени на древних манускриптах, я бы слушала, затаив дыхание.

Но он говорил не о плесени. Он говорил о Великом Расколе Четвертого Эона, о спорах между магами школы Скрытой Мудрости и адептами Потустороннего Пути, о том, что магия может быть не просто энергией, а живым проявлением намерения, воплощенного в ткань реальности.

Я оглянулась – некоторые студенты откровенно клевали носом, кто-то пытался записывать, но явно не понимал, где заканчивается первая фраза и начинается шестая. Я же сидела, как на приеме в цирке. Мне хотелось аплодировать каждой фразе, особенно когда профессор перешел к теории «магоисторической голографичности сознания» – это звучало так, будто он случайно перепутал лекцию с поэзией.

Приходилось делать вид, что старательно конспектирую, хотя в моей тетради появлялись записи вроде:

«Голос как дождь. Не забыть. Возможно, написать песню».

«Если бы он преподавал кокетство, я бы сдала экзамен на глазах у всей академии».

На последней пятнадцатой минуте лекции я даже забыла, что пришла сюда искать мужа. На мгновение мне показалось, что, может быть, учеба и правда интересна? Конечно, не настолько, чтобы посвятить ей всю жизнь, но… если преподаватель настолько харизматичен, то почему бы не углубиться? В материал, разумеется. Или хотя бы в его биографию.

Я не могла не заметить, как элегантно объяснял профессор, как магия взаимодействует с материей, как она меняет ткань реальности, как все это связано с древними катастрофами и… ну, в общем, преподаватели очень любят использовать громкие слова, да еще и с таким видом, будто раскрывают перед тобой секреты Вселенной.

Но как только я услышала очередное слово с тяжелым послевкусием – «арканическое возрождение», – я поняла, что у меня внезапно сильно заболела голова от совершенно безобидного разговора. Вот уж точно: если магия – это все то, о чем он говорит, то она мне не нужна. Я не такая, как он. Я пришла в «Ловенхоль» не для того, чтобы разгадывать такие головоломки. Моя цель совершенно другая. Легкая, веселая и, надеюсь, успешная.

Я даже вздрогнула, словно осознав, как сильно я теряю время, сидя здесь и слушая.

С трудом удержав на лице выражение «все прекрасно, я все понимаю» и стараясь не показывать, как мне хочется вздохнуть с облегчением, я аккуратно поднялась со своего места. Конечно, это было так сложно – придумать себе оправдание для ухода с лекции, но Ниатта Тенебрис не привыкла сидеть на месте, если ей неинтересно.

Вскоре дверь лекционного зала скрыла меня от любопытных взглядов, и я вышла в коридор, раздумывая, куда бы направиться. Фарелия, скорее всего, сидит в библиотеке, изучая какую-нибудь древнюю магическую теорию о лепестках цветов, а Лисетта еще сидела на лекции, с которой я благополучно вышла. Все это не для меня. Я уже представляла, как заколдовала бы всю эту академию.

Как раз размышляя, можно ли безнаказанно притвориться веткой, если стоишь у окна в комнате отдыха, когда из-за колонны материализовался Арвен. Тот самый, в своем неизменном вышитом жакете – как будто он в нем спит, ест и, возможно, принимает душ. И, разумеется, с улыбкой, настолько широкой, что ею можно было бы подметать полы в общежитии.

– О, Ниатта! Какая встреча! – воскликнул он с искренним восторгом, как будто увидел не меня, а плакат с автографом Броси Мосейнова.

Я внутренне вздрогнула, но внешне оставалась невозмутимой.

– Арвен, как неожиданно, – промурлыкала я, с легкой тревогой оглядываясь в поисках свидетелей.

Никто не заметил. Жаль. Вдруг кому-то понадобилась актриса на роль «человека, внезапно вспомнившего, что его вызывают духи предков».

Он сделал шаг ближе. Я – шаг в сторону. Танец вежливого уклонения начался.

– Слушай, я как раз вспоминал наш вечер на концерте, – начал он, слегка склонив голову. – Такой драйв, такой огонь! Я до сих пор каждое утро просыпаюсь под «Голубое солнце». А ты?

Я изобразила улыбку с оттенком воспоминания, смешанного с легкой аллергией.

– Ах да… «Голубое солнце». Трудно забыть что-то, что сопровождалось пиротехникой, внутренним криком и танцем, напоминающим попытку унять судорогу в бедре.

– Вот-вот! – обрадовался парень, совершенно не уловив подтекста. – И я подумал, может, сходим еще раз? «Любовь и Лаванда»! Помнишь?