Как выйти замуж за друида

– Еще один плюс в копилку. Таинственность всегда сексуальна, – отозвалась я. – Это как мужчина с прошлым. Или без него, что еще лучше.

– Ниатта, – подала голос Лисетта, с опаской глядя на меня. – Ты же не собираешься… ты же не…

– Что? Влюбиться в преподавателя? – я игриво приподняла бровь. – Ну уж нет. Это было бы слишком очевидно. Я просто рассматриваю варианты. Академически, так сказать. Мне вообще срочно нужен доступ к факультативу «Травничество».

– У тебя уже есть обязательные курсы, – буркнула Фарелия. – Куда еще ты это впихнешь?

– Милая, если я смогла уместить двадцать браслетов в одну шкатулку, то расписание не станет проблемой.

И мне повезло, потому что на следующее утро я подкараулила одну из старшекурсниц в библиотеке. Она была из тех, кто говорит фразами вроде «парадигма маноразложения» и «когнитивный аспект чародейства». Но главное – у нее был доступ к списку студентов по факультативам. За шоколадный батончик и легкий комплимент по поводу ее талии (которая, честно говоря, была не очень) я выудила нужную мне информацию.

– Как туда попасть? – прошептала я.

– Ты должна пройти вступительное собеседование. Выполнить пробное задание. И быть… особенной.

– Все, кроме последнего, поправимо, – кивнула я.

Но после того, как я узнала, что магистр Мерван лично ведет факультатив по травничеству, мое сердце сделало сальто, приземлившись изящно, как гортензия. Все, что нужно было сделать, – это пройти вступительное собеседование. И если кто-то считает, что Ниатта Тенебрис может провалить собеседование, на котором нужно просто понравиться, то пусть пересдает основы логики.

Я надела свое самое «нейтральное» платье – то есть нейтральное только по мнению норм, но с идеально подобранным поясом из мшистого шелка, чтобы подчеркнуть мою природную привязанность к стихии земли. В волосы добавила пару веточек чабреца. Если уж идти на травничество, то в образе «я вся – загадочная луговая дриада, которую природа буквально выбрала сама».

Собираясь войти в аудиторию, я предвкушала… все. Что он бросит на меня взгляд, приподнимет бровь, узнает «А, та самая Тенебрис, у которой в тетради вместо заметок зарисовки меня с крыльями» и скажет что-нибудь вроде: «Я не принимаю студентов, но для вас сделаю исключение». Или хотя бы то, что у меня редкий талант чувствовать флюиды растений.

Но судьба, как всегда, решила напомнить обратное.

Я открыла дверь с изящной небрежностью, уже готовая подарить миру свою самую лучшую полуулыбку, но…

У кафедры стоял другой магистр.

Да, он тоже был… м-м-м… вполне. Высокий, с каштановыми волосами, которые волнами спадали на плечи – почти как в рекламе эльфийского бальзама. У него были светло-карие глаза и ямочка на подбородке, которая выглядела так, будто сама природа решила устроить в нем маленький романтический капкан.

Но это был не Мерван.

Я имею в виду, что он был… нормальным. Привлекательным, ухоженным, даже обаятельным в своем ботаническом спокойствии.

Но не Мерван.

Я застыла в дверях, и в голове зазвучал хор разочарования: та-дам! Ожидание: ледяной магистр-друид с глазами, как летний мох. Реальность: травяной милашка с энциклопедией «100 способов заваривания лаванды».

– Присаживайтесь, – сказал он мягким голосом. – Я магистр Сайрон. Сегодня мы поговорим о биолюминесцентных травах ночного цикла. Особенно о тех, которые при прикосновении вызывают временные галлюцинации. Интересная тема, не так ли?

Я не сразу ответила. Мысленно похоронила свои мечты об учебе бок о бок с холодным идеалом. Я говорила про себя, что нельзя быть поверхностной, что привлекательность – понятие многогранное. Что магистр Сайрон, возможно, даже лучше Мервана. Но потом я снова посмотрела на магистра Сайрона. А потом – на ближайшую траву, которая якобы светилась в темноте.

Нет. Это не то. Он, конечно, тоже хорош, но все равно что идти в буфет за сладкой настойкой, а получить бульон из цикория. Тоже полезно, но не вдохновляет.

Я села и весь факультатив не писала, нет – переписывала сценарий своего душевного спектакля. Теперь в нем появился новый персонаж: магистр Сайрон, идеальный кандидат. А в голове все еще всплывал ледяной взгляд магистра Мервана. Если уж он не пришел на травничество, значит, придется устроить травничество в следующий раз там, где будет он. И я пройду у него собеседование. Пусть он не сомневается.

Сам факультатив оказался примерно настолько же полезным, насколько полезна вилка в супе. Казалось бы, прекрасная идея – травничество, растения, целебные настои, романтика зеленых листьев и пузырьков с таинственным шипением… А на деле – кучка ботаников с сияющими от счастья глазами при виде схемы «жизненного цикла болотного копытня».

Магистр Сайрон, конечно, излучал позитив, но его лекции были сродни попытке уснуть в луже ромашкового чая: вроде тепло, вроде приятно, но где же адреналин? Где страсть? Где Мерван, в конце концов?!

Я вышла из аудитории с таким выражением лица, будто провела два часа, изучая повадки улиток. Медленно. Скользко. Без малейшей искры. Свернув в коридор, уже собиралась разыграть спектакль «Ах, я заблудилась, проводите меня к нормальной жизни», как вдруг заметила трех парней, переговаривающихся у окна. Судя по виду, старшекурсники: у всех свободные мантии, у одного – перо в волосах (очевидно, представитель магии воздуха), у второго – браслеты из древесной лозы на обоих запястьях (земляк, типичный), третий выглядел слишком хорошо, чтобы быть магом в принципе, – значит, наверняка учится на чем-то опасно-телесном. Например, магическая защита.

Они что-то обсуждали и смеялись, и я, как приличная девушка с социальной смекалкой, замедлила шаг, изобразила легкую растерянность и как бы невзначай остановилась.

– Простите, – сказала я голосом, которым обычно начинают молитву в храмах любви, – не подскажете, где здесь выход… ну, в сторону общежития?

Тот, что с браслетами, посмотрел на меня с интересом:

– Это если из аудитории магистра Сайрона?

– Бинго, – кивнула я. – Два часа говорили о фотонных свойствах листьев. Теперь я боюсь пошевелиться – вдруг активирую какой-нибудь флуоресцентный мох.

Они засмеялись, и парень с пером сделал шаг вперед.

– Я Рион, кстати. Это Тарвел и Кай. Ты первокурсница?

– Ниатта Тенебрис, первокурсница, живу в общежитии с соседкой, которая слишком много улыбается. В общем, все как надо.

– А ты не думала, что травничество – это просто способ проверить нашу выносливость? – хмыкнул Тарвел. – Типа, если выдержал, значит, достоин стать мастером.

– Если бы, – закатила я глаза. – У меня такое чувство, что мастерство там заключается в умении притворяться заинтересованным, когда обсуждают влажность почвы под северной стороной дуба.

Рион засмеялся.

– Ну, если хочешь по-настоящему интересную практику, можешь присоединиться к нам. Мы с преподавателем из лаборатории элементарной флоры готовим вылазку в теплицу. Там хотя бы все живое и местами кусается.

– Кусается? – прищурилась я. – Звучит интригующе. Главное, чтобы не хуже овсянки из столовой.

Они снова рассмеялись. Ах, как же приятно – нормальное общение! Не с пергаментами. Не с травами. Не с магистрами, которые произносят «мана» так, будто клянутся кому-то в верности. А с живыми людьми с нормальным чувством юмора.

– Я подумаю, – кокетливо сказала я. – Только предупредите, если ваша теплица ест туфли. Я пойду к ней не в парадном наряде.

Кай (тот, что опасно хорош собой) наконец заговорил:

– Туфли в безопасности, вот к сердцу лучше приклеить амулет. Там одна лиана… любит обниматься. Долго.

– Обожаю объятия, – мило улыбнулась я. – Главное, чтобы потом позвали на чай, а не к декану.

С этими словами я пошла дальше, оставив их слегка заинтригованными, а вечером, естественно, пошла в теплицу. Она, как оказалось, вовсе не метафора. Она действительно была живой. В прямом смысле. Дверь открывалась не ключом, а «разрешением», которое, как объяснил Тарвел, выдавалось только тем, у кого «уровень маны взаимодействует с биопульсом хлорокода в нужной фазе». Я, разумеется, кивнула с видом человека, который всегда так открывает двери – легким флюидом из личного биопульса, даже если это просто дверца шкафа с обувью.

Мы вошли внутрь и сразу же окунулись в объятия пара, влажности и запаха чего-то одновременно мшистого и подозрительно сладкого. Все дышало. Нет, правда – некоторые листья шевелились, а у одного куста в углу даже был пульс. Он ритмично пульсировал, словно пытаясь незаметно подкрасться.

– Вот это, например, аралюс искристый, – сказал Рион, кивая на странное растение с прозрачными прожилками.

– О, да, феномен! – оживленно поддержала я. – Это тот, который… ну, передает чувства?

Термин «аралюс» – это уже феномен.

– Не совсем, – поправил Тарвел с дружелюбной улыбкой. – Он реагирует на спектр тепла, а не на эмоциональные импульсы.

– Конечно, тепло! – кивнула я, как будто только что вспомнила любимую сказку детства. – Я всегда говорила, что растения – такие теплые создания.

Они переглянулись, но явно решили, что я говорю метафорами. Это удобно: если ничего не понимаешь, просто делаешь умное лицо и переводишь разговор в область поэзии. Удивительно, но работает.

Тем временем мы подошли к большому кусту с листьями, похожими на язык. Один из них попытался лизнуть Кая, но тот увернулся.

– Это салифера обволакивающая. Растет только в манопереполненных зонах.

– Милота, – пробормотала я. – Надо завести такое дома. Пусть обнимает вместо бывших.

Кай усмехнулся, а Тарвел, кажется, начал что-то подозревать.

– А ты, Ниатта, с какими растительными формами работала до этого?

– О, с разными, – ответила я, изящно обходя уточнения. – Знаешь, в Норвалле мы в основном работали… эм… с практической эстетикой. Подход «сначала восхищение, потом опыление».

Рион чуть не поперхнулся от смеха, а Кай, похоже, начал воспринимать это как флирт. Ну и пусть.

Мы остановились у небольшого участка, где из земли торчало множество тонких фиолетовых побегов. Вдруг один из них метнулся в сторону заведующей теплицей. Женщина отмахнулась, как от насекомого, и пошла дальше. Преподаватель, что должен был следить за безопасностью, вообще забил на нас, почесывая листики какого-то растения.

– Это вальтриана подвижная, – пояснил Тарвел. – Реагирует на уровень железа в крови. Иногда пытается… укусить.

– Как и я на диете, – кивнула я. – Особенно рядом с шоколадным маффином.

Тарвел слегка улыбнулся, но все же не отставал.

– Ты ведь дриада, да? Что ты скажешь о сезонной изменчивости структуры листа у водного элиосина?

Я мысленно закричала. Кто такой этот элиосин? Почему у него есть структура? Почему сезонная? Почему все это не о моде, мужчинах и, на худой конец, косметике на основе пыльцы?

– О, элиосин… – начала я медленно, словно в задумчивости. – Это как отношения: весной все яркое, свежее, полное жизни. А осенью – листочки опадают, остается только корневая система. Нужно просто… уметь ценить внутреннее.

На мгновение воцарилась тишина, а потом Рион кивнул с видом мудреца.

– Это неожиданно философски. Я никогда не думал о ботанике как об аллегории привязанности.

– Именно, – кивнула я с притворным смирением. – Я вообще склонна к глубине. Особенно если копнуть поглубже, можно найти кое-что полезное.

Кай хмыкнул, Тарвел вежливо улыбнулся, а я мысленно поставила себе галочку: выжила в ботаническом аду. Не то чтобы я стала знатоком феномена или подружилась с пульсирующими кустами, но теперь у меня было трое потенциальных кавалеров и как минимум два повода вернуться сюда – просто «закрепить материал».

У магистра Мервана появились достойные соперники. Жених №2, жених №3 и жених №4. Придется ему поднажать.

Когда я вернулась в комнату, за окном уже начинали мерцать первые огоньки светлячков. Я сняла платье, в котором все еще застряли какие-то подозрительно цепкие листики – один из них даже продолжал шевелиться. Я осторожно отцепила его и бросила в горшок с цветком Лисетты. Пусть познакомятся.

Соседка, как и подобает девушке, у которой внутренний механизм паники активируется при любом упоминании слова «экспедиция», уже сидела на своей кровати. В руках у нее был свиток с «Феноменологией лесной гармонии» (уверена, автор тот же, что придумал слово «маноразложение»), а на лице – беспокойство, смешанное с ожиданием.

– Ты… ты жива! – ахнула она, отложив свиток. – Ты была в живой теплице! Там же тебя могли съесть!

Я театрально плюхнулась на кровать, вытянув ноги вперед, и начала надевать ночную рубашку.

– Да, но они, видимо, предпочитают пищу с более высоким содержанием знаний. Или просто поняли, что моя кожа слишком дорога для их пищеварения.

– А как там? Правда, что одна из лиан может утащить студента и не выпускать его целую неделю?

– Ну, она пыталась.

Я посмотрела на Лисетту так, будто только что выжила в дуэли на волшебных копьях. Впрочем, она выглядела так, будто я совершила подвиг, сравнимый с побегом из пасти мантикоры.

– Ну и? – она почти подпрыгнула. – Рассказывай все! Какие растения? Кто был с тобой? Ты видела салиферу обволакивающую?

Я сделала серьезное лицо, словно собиралась поведать древнюю тайну друидов.

– Лисетта… она чуть не поцеловала меня.

– Кто?!

– Салифера. У ее листьев очень настойчивый характер. Но правильным взглядом можно заставить их отступить.

– У тебя был взгляд?! – восхитилась Лисетта.

– У меня были серьги с лунным янтарем и уверенность в себе. Почти то же самое.

Она прижала руки к груди.

– Это потрясающе. А ты знала, что аралюс искристый реагирует на частоту вибрации клеточного сока, и если поднести к нему сердоликовый кристалл, он начинает издавать ультразвук?

Я застыла на мгновение, затем медленно повернулась к ней с выражением глубокой задумчивости.

– Знаешь, Лисетта, мне кажется, иногда нам всем нужно просто… слушать растения сердцем, а не кристаллом.

Блондинка застыла, как зачарованный свиток. Она явно не знала, как это понимать, но все равно кивнула – вдруг я только что процитировала кого-то важного.

– А ты… ты хорошо справилась?

– Великолепно, – уверенно ответила я, откидываясь на подушку. – Правда, в какой-то момент мне задали вопрос о сезонной структурной изменчивости элиосина, и я сравнила это с отношениями.

– Что?! – пискнула она. – Но это же научно некорректно!

– Но очень эмоционально точно, – поправила я. – К тому же один из парней даже сказал, что это «неожиданно философски». Видишь? Я адаптируюсь.

Лисетта перевернула подушку и уткнулась в нее лицом.

– Я не понимаю, как ты это делаешь… Ты ничего не знаешь! Ничего! Но все равно все тобой восхищаются!

Я мило улыбнулась, вставая, чтобы поправить волосы перед зеркалом.

– Знание – это, конечно, сила, но харизма, милая моя, – это магнит. А в академии, где одни читают заклинания, иногда достаточно просто читать по глазам.

Лисетта выглядела озадаченной. Я окончательно упала на кровать.

– Не переживай, я потом расскажу тебе, как делать «взгляд №4». Он работает даже на колючих папоротниках.

– У них же нет глаз! – воскликнула она.

– Именно так. Поэтому эффект еще сильнее.

***

Проснуться в шесть утра в академии магии – это, надо признать, особый вид извращения. Особенно если ты не ведьма с куриными лапками и склонностью летать по ночам на метле, а вполне нормальная девушка, которая до этого момента считала, что утро начинается, когда глаза сами открываются, а не по чьему-то расписанию.

Соседка, конечно же, уже проснулась, сидела на кровати в аккуратно застеленной пижаме с зайчиками и читала какой-то трактат о свойствах мандрагоры. Она подняла на меня глаза, полные энтузиазма, как будто ей предстояла не практика по зельеварению, а встреча с самым Серджо Алым.

– Доброе утро! Ты готова? – пропела она.

– Я всегда готова. – Я зевнула, не потрудившись прикрыть рот. – Особенно ко всему бессмысленному и рутинному.

Через два часа мы уже шли по коридору в сторону лабораторий, которые, по мнению академии, должны были стать «храмом знаний». На деле они больше напоминали кладбище испорченных котелков и раздутых пробирок.

Преподавателем зельеварения оказался профессор Зильберман. Высокий, с густыми бровями и выражением лица, которое говорило: «Я пережил три алхимических взрыва, развод, два клана и не собираюсь терпеть твою глупость, первокурсница». Его мантия была цвета плесени, а голос – как у ворона, который коптился в дыму старого амулета.

– Добро пожаловать на курс «Основы зельеварения», – произнес он так, будто «добро пожаловать» было проклятием.

Мы уселись за длинные столы.

– Сегодня начнем с простого. Эликсир ясности сознания, – продолжал профессор. – Ингредиенты у вас на столах. Инструкции – на свитке. Постарайтесь не взорвать лабораторию.

Простого, говорит он. В инструкции было десять этапов, шесть перемешиваний по часовой стрелке и два против, потом капля крови воробья, но не обычного – обязательно из южных долин. И, конечно же, все нужно было варить строго на огне синевато-зеленого оттенка, иначе эффект был «непредсказуемым». Угу. Я в таких ситуациях предпочитаю предсказывать только одно: не трогай ничего лишнего и улыбайся.

Лисетта рядом со мной корпела над котлом, как будто от этого зависела судьба мира. Я же осторожно бросала по ингредиенту, больше наблюдая за старшекурсниками – пара из них сегодня помогала на практике. Один особенно высокий, с каштановыми волосами и руками, от которых веяло запахом дуба и приключений. Интересно, он свободен? Или уже отравлен какой-нибудь студенткой с третьего курса?

Тем временем моя смесь начала подозрительно пузыриться. Не дожидаясь непредсказуемого эффекта, я помахала рукой над котлом, делая вид, что проверяю уровень испарений (я читала об этом в журнале «Очарование в лаборатории»), и добавила щепотку сушеного маковника. Это должно было либо стабилизировать раствор, либо вызвать легкое головокружение у тех, кто его вдохнет. Тоже результат.

Зильберман прошел мимо и заглянул в мой котелок.

– Цвет не тот.

– Это оттенок «ночное прозрение», – парировала я. – Очень популярен в южных школах алхимии.

Он молча кивнул, явно то ли пораженный моей наглостью, то ли просто уставший бороться с жизнью.

Через сорок минут у Лисетты пошел фиолетовый дым, у соседа через два стола – черный, а моя субстанция, надо отдать ей должное, просто тихо булькала и пахла жасмином. По академическим стандартам – почти шедевр.

– Кто закончил, оставьте результат в колбах и сдайте вон туда, – пробормотал профессор. – У кого что-то взорвалось – убирайте сами.

Когда мы выходили из лаборатории, я почувствовала облегчение. Во-первых, волосы не обгорели. Во-вторых, на ногтях все еще был лак. В-третьих – и это главное – высокий старшекурсник, уходя, обернулся и посмотрел на меня.

Я ответила легкой улыбкой. Может, он станет потенциальным женихом №5, а может и нет.

Когда все вышли из лаборатории, Лисетта сияла так, словно только что обнаружила в своем котле рубин.

– Ты видела как у меня изменился цвет лица?

– Да. В очередной раз доказывает, что утренние пары надо отменить.

Следующей была лекция, посвященная «Феменологии» и структуре магической материи в измерении. Уже по названию можно было предсказать скорую смерть интереса к предмету. Преподавала его магистр Йовинда – женщина лет ста с голосом чайника, забытого на плите. Ее лекции были насыщены смыслами, которых никто не улавливал. Я честно пыталась записывать. В тетради появилось:

«Магическая ткань мира подобна кружеву на семейной скатерти: чаще всего рвется в том месте, где сидел гость с самыми дурными намерениями».

Что ж, красиво. Бесполезно, но красиво.

Лисетта старательно все записывала. Я же в уме сочиняла мемуары: «Магическая академия изнутри: как не уснуть под звуки философских рассуждений».

Потом была геомантия. Камни, линии, энергетика земли – все это звучало прекрасно до тех пор, пока не стало очевидным: камни нужно различать по текстуре, энергетические потоки чувствовать «внутренней ладонью», а главное – верить, что плитка под ногами действительно «шепчет свои вибрации».

Я шептала свою мантру «когда же обед», причем на вполне понятной вселенной частоте.

– Ты чувствуешь, как поток идет от северного угла? – шептала Лисетта, прижимая ладонь к полу.

– Чувствую, – кивнула я. – Особенно поток сквозняка.

Но все было не так уж безнадежно. Где-то между скучными лекциями/практиками и очередной порцией студенческого рагу в столовой я заметила его. Того самого старшекурсника с зельеварения. Он стоял во дворе, прислонившись к колонне, окруженный группой девиц, чьи глаза светились не слабее артефактов в музее проклятых, но слушал рассеянно, словно устал от собственного обаяния. Тревожный звоночек.

Остаток дня прошел в академической тягомотине. Лисетта напоминала хомячка на сахаре, все время что-то записывала и переспрашивала. Я вела внутренний диалог.

Что-то, конечно, и произошло. У кого-то из студентов в библиотеке загорелся конспект (не у меня). Кто-то утверждал, что в зеркале на втором этаже появился «силуэт в мантии без лица». Кто-то заподозрил, что одна преподавательница – оборотень (честно говоря, я тоже так думаю, особенно вызывает вопросы густота ее волос).

Но со мной ничего не случилось. Почти ничего.

За ужином, когда я уже подумывала о том, чтобы сбегать к комоду с косметикой, кто-то незаметно оставил записку на моем подносе. Аккуратно сложенная, без подписи. На ней было всего одно предложение:

«Если хочешь узнать, где действительно интересные занятия, не приходи завтра на «Историю магических соглашений». Приходи туда, где пахнет жасмином».

Я скривилась. Очень весело.

Бумага была плотной, качественной, с легким запахом мяты – явно не из блокнота первокурсника. Почерк аккуратный, но чуть наклонный – как у человека, который привык что-то прятать.

Я прищурилась и вернулась в общежитие.

«…не приходи завтра…»

Ну, это почти как приглашение на званый вечер. Или в засаду.

Лисетта, сидящая на своей кровати в пижаме с феями и намазавшаяся каким-то лавандовым кремом, с любопытством посмотрела на меня, а потом на записку.

– Что это?

– Если заговор, то мне хотя бы хочется, чтобы он был эстетически приятным, – протянула я ей бумажку. – Читай.

Она взяла, вчиталась, нахмурилась и тут же расправила плечи.

– О, это может быть что-то важное. Знаешь, в трактате «Тайные пути астральной коммуникации» упоминались случаи, когда магические послания приходили именно в такой форме. Это может быть приглашение на закрытый факультатив или в подпольный клуб чародеев!

Я открыла рот, словно собираясь возразить, но в этот момент в нашу комнату, как по сценарию, влетела Фарелия. Нет, она не постучала. Именно влетела. У нее был талант появляться так на протяжении всех дней с момента нашей встречи.

– Вы уже слышали? – воскликнула она. – У кого-то нашли записку! Прямо в книге по рунам!

Я переглянулась с Лисеттой.

– С намеком на жасмин?

– Нет, – рыжая села на стул, заправляя волосы за ухо. – Там было что-то про «тайные залы отражений» и «путь, ведомый свечами». Но это старая шутка! Мой брат учился здесь три года назад и говорил, что каждый год старшекурсники подкладывают такие записки первокурсникам.

– Очаровательно, – произнесла я.

– Это вроде как традиция, – Фарелия пожала плечами. – Кто-то однажды действительно пошел по «пути свечей» и оказался в подсобке у повара. Потом его неделю заставляли чистить чаны. Сказали, что это «путь просветления». С тех пор у него тик.

Я снова посмотрела на записку, а потом на Лисетту. Нет, ходить я никуда не буду. Пусть приглашают в лицо, а не разбрасываются какими-то писульками.

Кинув бумагу в урну, я подошла к комоду, где в первом ящике хранила косметику. Нет, надо же – подсунуть столь «безобидную» шутку Ниатте Тенебрис!

Глава 3

…в которой неделя проходит уныло, как лекция по травничеству, и даже свидание с симпатичным парнем не спасает ситуацию.

Учебная неделя в Ловенхоле тянулась как холодный овсяный отвар без меда. Сначала я думала, что это временно. Ну подумаешь, пара по геомантии с магистром, который разговаривает так, будто ссорится с самим воздухом, потом семинар по трактовке женской магической идентичности (спасибо, я свою уже трактовала у зеркала) и, конечно же, вечерняя медитация с кристаллом. Один кристалл, пятьдесят студентов и ни капли успокоительного.

Даже новизна атмосферы начала исчезать. Башни, мантии, завывающие по ночам совы – все это уже не казалось таинственным. Кстати, однажды совы подрались прямо за окном. Оказалось, из-за корма. И это был самый захватывающий момент за весь вторник.