Ведьмак и Песнь Скорби

Лианна отшатнулась, ее глаза расширились от изумления.

– Как?.. Это же… стихийная магия! Примитивная, но… как ты это сделал?

Моргрен посмотрел на свою руку, затем на шипы. Улыбка, медленная и хищная, тронула его губы.

– Похоже, – сказал он, и его голос был глубже, чем прежде, в нем слышался рокот движущихся тектонических плит, – меню в этом ресторане стало разнообразнее.

Он не просто поглотил душу. Он поглотил ее суть. Ее знания. Ее магию.

Он стал сильнее. И гораздо, гораздо опаснее. А впереди, скрытые иллюзиями, их ждали руины Аш'каэля. И узел силы, который был во много раз могущественнее этого жалкого божка. И Глифа была голодна. Она хотела главное блюдо.

Глава 9. Колыбель из черного стекла

Тишина, пришедшая на смену резне, была оглушительной. Она давила, наполненная запахом озона от магии Лианны и тошнотворно-сладким смрадом подгоревшей плоти. Ветер лениво перебирал пепел, укрывая тела убитых дикарей серым саваном.

Лианна стояла, отвернувшись, ее плечи мелко дрожали. Она не смотрела на дело своих рук. Она смотрела на свои ладони, будто видела их впервые, будто они принадлежали кому-то другому. Кому-то, кто способен испепелить дюжину живых существ одним словом.

Моргрен подошел к ней. Он не стал ее утешать. Слова утешения в их мире были такой же фальшивкой, как улыбка шлюхи. Он просто встал рядом, глядя на дело ее рук.

– Ты пахнешь озоном и паленым мясом, – тихо сказал он. – Мне начинает нравиться этот запах.

Она резко повернулась к нему. В ее глазах не было слез. Была лишь выжженная дотла ярость.

– А ты, – выплюнула она, – ты пахнешь могилой и самодовольством. Тебе понравилось, да? Заставить меня переступить черту. Увидеть, как я запачкаю руки в том же дерьме, в котором ты купаешься.

– Я заставил тебя выжить, – отрезал он. Его взгляд был холоден, как лед в глубине склепа. – Если цена за нашу жизнь – это горстка заблудших фанатиков, я заплачу ее снова и снова, не моргнув. Привыкай. В этой войне не будет чистых рук. Только окровавленные и отрубленные.

Он отвернулся и пошел к скакунам. Его новые способности гудели под кожей, как пойманный в банку шмель. Сила земли была грубой, прямой, лишенной изящества, но обладала первобытной, сокрушительной мощью. Он чувствовал ее. Он был ее частью.

Они ехали дальше в молчании, которое было громче любой ссоры.

Через несколько часов пейзаж начал меняться. Серый пепел сменился черным спекшимся стеклом. Земля под копытами скакунов хрустела, как разбитые надежды. И тогда Моргрен остановил коня.

– Мы пришли.

Перед ними была все та же бесконечная пустыня. Но он чувствовал. Он протянул правую руку, коснулся пальцами черной земли. И, повинуясь его воле, дикая магия, поглощенная у божка, хлынула из него, вступая в резонанс с этим местом.

Воздух задрожал, пошел рябью, как потревоженная вода. Иллюзия, скрывавшая город тысячелетиями, с визгом рваного шелка начала истончаться. Перед ними, вырастая из небытия, предстал Аш'каэль.

Это был город, построенный безумцами для кошмаров. Шпили из обсидиана, острые, как иглы, пронзали багровое небо. Улицы были вымощены не камнем, а сплавленными человеческими костями. Здания имели неправильную, невозможную геометрию, от одного взгляда на которую начинал болеть рассудок. И в самом центре, в гигантском кратере, словно сердце, вырванное из груди титана, билось оно.

Узел.

Это была гигантская жеода, расколотая надвое. Внутри, переливаясь всеми оттенками тьмы, пульсировали кристаллы размером с человека. Они медленно, в такт невидимому сердцу, то разгорались угольно-черным, то гасли до цвета запекшейся крови. От них исходило низкое, давящее на нутро гудение. Казалось, сам город дышал через эту рану в земле.

– Бездну мне в печень… – прошептала Лианна, ее лицо было бледным. – Какая сила… Она высасывает магию из самого воздуха.

«ДОМ…» – пророкотал Голос в душе Моргрена, и в нем было благоговение и неутолимая жажда. «КОЛЫБЕЛЬ… ОНА ЖДЕТ НАС… ИДИ… КОСНИСЬ… СТАНЬ ЕДИНЫМ С НЕЙ…»

Они спешились и начали спускаться в кратер. С каждым шагом гул становился громче, а воздух – холоднее. Дышать становилось трудно, словно сама атмосфера здесь была пропитана тоской и древней, как мир, злобой.

Когда они достигли края кристаллического сердца, Моргрен почувствовал их.

Не увидел, не услышал. Почувствовал кожей. Резкий, ледяной укол опасности.

– Вниз! – рявкнул он, толкая Лианну на землю.

В то же мгновение воздух там, где только что была ее голова, прошил десяток тонких черных стрел. Они не издали ни свиста, ни шелеста. Абсолютно бесшумные. Они вонзились в кристалл за ними и тут же рассыпались в пыль, оставив на его поверхности пятна, похожие на кислотные ожоги.

Из теней, отбрасываемых гигантскими кристаллами, выскользнули они. Фигуры, одетые в черные, как сама ночь, облегающие доспехи из обработанной кожи неведомых тварей. Их лица были скрыты масками из темного металла, отполированного до зеркального блеска, в которых не было прорезей для глаз. Они двигались с грацией и скоростью пантер, не издавая ни единого звука. В руках у каждого было по два изогнутых клинка, с которых капал черный яд.

Темные эльфы. Клинки Тишины.

– Охотники пожаловали на пир, – прошипела Лианна, поднимаясь на ноги. Ее ладони уже светились боевыми заклинаниями. – Похоже, твоя вечеринка в Цитадели наделала много шума.

Один из эльфов, чуть выше остальных, с серебряной гравировкой на маске, сделал шаг вперед. Его голос, усиленный какой-то магией, прозвучал в их головах беззвучным, холодным эхом:

«Носитель. Рука принадлежит Матриарху Ксайле. Отдай ее по-хорошему, и твоя смерть будет быстрой. Женщина может развлечь нас перед смертью. Сопротивляйтесь, и мы будем сдирать с вас кожу часами, наслаждаясь вашей музыкой».

Моргрен рассмеялся. Громким, хриплым, безумным смехом.

– Передай своей сучке-матриарху, – сказал он, раскручивая глефу, – что я лично вырву ее гнилое сердце и скормлю его ее собственным рабам.

Эльф-командир не ответил. Он лишь едва заметно кивнул. И бой начался.

Это было не похоже на бойню с инквизиторами. Эльфы не перли напролом. Они были тенью, смертью, ядом. Они рассыпались, окружая их, атакуя с разных сторон, нанося быстрые, точные удары и тут же отскакивая в тень.

Лианна выкрикнула заклинание, и волна огня хлынула в сторону трех нападавших. Но они были готовы. Они одновременно бросили на землю небольшие сферы, которые взорвались облаком серебристой пыли. Огонь, соприкоснувшись с ней, просто… исчез. Схлопнулся.

– Магическая пыль! Гасит любую энергию! – крикнула она, отпрыгивая от выпада клинка, который прошел в сантиметре от ее горла.

Моргрен оказался в центре вихря. Он крутил свою глефу, создавая вокруг себя непроницаемую стену стали. Но эльфы были слишком быстры. Они не пытались пробить его защиту. Они выжидали. Изматывали. Один из них метнул тонкую, как струна, удавку, целясь ему в шею. Моргрен отбил ее древком. Другой метнул в него отравленные дротики из наручного арбалета.

Он отбивал, уклонялся, наносил ответные удары, но они были как ртуть – утекали, рассыпались, чтобы через мгновение собраться вновь.

Один из Клинков зашел Лианне за спину, пока она отбивалась от другого. Моргрен увидел это. Он был слишком далеко. Он не успевал.

И тогда он взревел от ярости. Он не думал. Он действовал. Он топнул ногой и вложил в этот удар всю свою волю, всю первобытную мощь, украденную у бога-элементаля.

Земля под эльфом, подкравшимся к Лианне, взорвалась. Огромный шип из черного стекла, острый, как лезвие глефы, вырвался из-под ног убийцы, пронзая его от паха до самого горла. Он прошел сквозь кожаный доспех и тело с отвратительным влажным хрустом, подняв эльфа в воздух. Тот задергался, как насаженный на крюк червь, и затих.

Все замерли на долю секунды. Даже эльфы. Они не ожидали такого.

Моргрен ухмыльнулся, чувствуя, как по венам разливается пьянящее тепло новой силы.

– Кто следующий хочет познакомиться с недрами этого мира поближе? – прорычал он.

Эльф-командир, Малакит, медленно вынул свои клинки. Они были длиннее и тоньше, чем у остальных, и светились едва заметным фиолетовым светом.

«Ты не просто носитель. Ты слился с ней. Интере��но, – прозвучал его холодный голос в их головах. – Матриарх оценит такой экземпляр. Я заберу тебя лично».

Он двинулся. Не побежал – он просто исчез, чтобы через мгновение появиться прямо перед Моргреном. Его клинки ударили, целясь в сочленения доспехов, в горло, в глаза. Моргрен взревел, встречая его атаку шквалом ударов глефы. Сталь встретилась со сталью, высекая снопы фиолетовых и черных искр.

А в это время Лианна, прижатая к одному из кристаллов, отбивалась от двух оставшихся Клинков. Один из них сделал обманный выпад, и пока она парировала его, второй коротким, точным ударом вонзил свой клинок ей в бок, чуть ниже ребер.

Она вскрикнула, скорее от удивления, чем от боли, и пошатнулась. На ее губах выступила кровь.

Моргрен услышал ее крик. Он обернулся. И на эту долю секунды он раскрылся.

Клинок Малакита чиркнул по его щеке, оставляя глубокий, дымящийся порез. Но Моргрен не обратил на это внимания. Он видел только ее. Видел ее боль. Видел темное пятно, расползающееся на ее одежде.

И Голос в его душе, до этого молчавший, сыто наблюдая за боем, взревел от ярости и восторга. Он жаждал боли. Он жаждал крови. Он жаждал ее.

Глава 10. Поцелуй черного праха

Крик Лианны был не просто звуком. Он был ключом, который провернулся в последнем, самом ржавом замке души Моргрена. Замке, за которым он прятал остатки своей человечности. И когда замок пал, оттуда хлынуло нечто голодное, древнее и абсолютно беспощадное.

Он видел ее. Видел, как она оседает, прижимая руку к ране. Видел темное пятно, расползающееся по ее одежде. Видел удивление и боль в ее зеленых глазах. И мир для него раскололся на «до» и «после».

Не боль, но нечто худшее – ледяное, всепоглощающее бешенство – затопило его разум. Клинок Малакита, оставивший на его щеке дымящийся порез, ощущался не более чем укусом комара. Он даже не заметил его. Все его существо было сфокусировано на одной точке. На ее боли.

«ДА-А-А-А!» – взревел, восторжествовал, запел Голос в его душе. Это был не шепот, а оперная ария безумия. «ОНА УМИРАЕТ! КАКАЯ ЧУДЕСНАЯ АГОНИЯ! КАКАЯ СИЛА! ЕЕ ДУША, ДУША ЧАРОДЕЙКИ, СЕЙЧАС СОЧНАЯ И СПЕЛАЯ ОТ БОЛИ! ПОГЛОТИ ЕЕ, МОРГРЕН! ВЫПЕЙ ЕЕ ДО ДНА! ЕЕ СИЛА СТАНЕТ НАШЕЙ, МЫ СОХРАНИМ ЕЕ В СЕБЕ НАВЕЧНО! ЭТО ЛУЧШИЙ СПОСОБ СПАСТИ ЕЕ ОТ ЗАБВЕНИЯ! СДЕЛАЙ ЕЕ ЧАСТЬЮ НАС!»

Соблазн был чудовищным. Не просто получить силу. А сохранить ее. Не дать ей исчезнуть. Превратить ее в вечный источник своей мощи. Это было самое отвратительное, самое развратное извращение любви, которое только можно было вообразить.

– Нет, – прорычал Моргрен сквозь стиснутые зубы, и это слово было адресовано не эльфам, а самому себе. – Она – не еда.

«ТОГДА УМРИТЕ ВМЕСТЕ, ГЛУПЦЫ!» – взвыл Голос.

– НЕТ! – взревел Моргрен вслух, и этот рев был уже нечеловеческим. Он запрокинул голову, и его крик слился с гудением кристаллического сердца Аш'каэля.

Он больше не просил. Не принимал. Он брал.

Он вонзил свою левую, отмеченную Глифой руку в ближайший гигантский кристалл. Не было ни боли, ни сопротивления. Его рука вошла в черное стекло, как в воду. И он потянул. Он рвал Силу из самого сердца этого Узла, как хищник рвет мясо из груди жертвы.

Кристаллы Аш'каэля закричали. Высокий, вибрирующий звук, от которого закладывало уши. По их черной поверхности побежали трещины, из которых хлынул не свет, а концентрированный, осязаемый мрак. И весь этот поток, вся эта мощь, копившаяся здесь тысячелетиями, вся эта выпитая из мира жизнь хлынула в Моргрена через Глифу.

Его тело выгнулось дугой. Кожа на его левой руке и груди почернела, затвердела и начала покрываться узорами, похожими на иней, превращаясь в броню из черного стекла. Узор Глифы горел теперь не черным, а слепящим светом Пустоты, светом анти-звезды. Его глаза полностью залились тьмой, и в их глубине загорелись два уголька чистого голода.

Два темных эльфа, ранившие Лианну, с ужасом смотрели на это богохульное преображение. Они попытались отступить, но было поздно.

Моргрен даже не повернулся к ним. Из его спины вырвались два черных щупальца из той же субстанции, что и броня на его груди. Они двигались с молниеносной скоростью, пронзили эльфов насквозь, подняв их в воздух. Убийцы, не издавшие за весь бой ни звука, закричали. Высоко, пронзительно, как женщины. Их тела на глазах начали иссыхать, жизненная сила, кровь, сама душа высасывались через щупальца. Через секунду на землю упали лишь две иссохшие мумии в черных доспехах, которые тут же рассыпались в серый прах.

Малакит, командир Клинков, отпрыгнул назад. Впервые в его беззвучном голосе, звучавшем в голове, появились нотки, похожие на изумление и… страх.

«Что ты… такое?»

Моргрен медленно повернул к нему голову. Его голос был теперь двойным – его собственный хриплый тембр и глубокий, рокочущий гул из недр самой земли.

– Я – ваша жатва.

Он исчез. Не двинулся быстро – просто растворился в тени и возник прямо перед Малакитом. Эльф отреагировал с нечеловеческой скоростью, его клинки описали смертоносную дугу. Но Моргрен не стал парировать. Он просто выставил вперед свою левую, закованную в черное стекло, руку.

Фиолетовые зачарованные клинки, способные прорезать сталь, с визгом ударились о его ладонь и разлетелись на осколки.

Глаза Малакита за зеркальной маской, должно быть, расширились от ужаса. Он попытался отскочить, но рука Моргрена сомкнулась на его горле. Хватка была абсолютной. Малакит задергался, его ноги оторвались от земли.

– Ты хотел мою руку, – пророкотал Моргрен, поднося лицо эльфа к своему. – Ты хотел мою силу. Бери.

Он прижал ладонь с пылающей Глифой к металлической маске эльфа. Маска начала плавиться, шипеть, стекая по лицу темного эльфа раскаленными струями. Раздался сдавленный, булькающий вой.

И Моргрен начал пить.

Он высасывал из него все. Жизнь. Силу. Воспоминания. Он видел Наггарот, город вечной ночи и утонченной жестокости. Он видел трон из живых тел и свою цель – Матриарха Ксайлу, прекрасную и смертоносную, как ядовитый цветок. Он узнал о других Глифах, о том, что они – ключи к саркофагу, где дремлет нечто, чему имя – Пожиратель. Он впитал в себя столетия опыта эльфийского убийцы, его знание ядов, тактики, бесшумного передвижения.

Когда все закончилось, он разжал пальцы. То, что было элитным убийцей, теперь было лишь пустым, обугленным мешком из кожи и костей. Он рухнул на землю и рассыпался в пыль.

Моргрен стоял в центре кратера, окруженный черными кристаллами, которые теперь тускло мерцали, опустошенные. Он был на пике своей мощи. Он чувствовал, как Сила бурлит в его венах. Он мог бы сейчас расколоть эту скалу одним усилием воли.

А потом он услышал тихий стон.

Он обернулся. Лианна.

Буря в его душе улеглась так же быстро, как и началась. Черная броня осыпалась с него прахом. Глаза снова стали человеческими. Сила отхлынула, оставив после себя звенящую пустоту и боль в каждой мышце.

Он бросился к ней, упал на колени. Она была бледна, как лунный свет, ее дыхание было прерывистым и неглубоким. Рана в боку не сильно кровоточила, но ее края почернели, и от них расползались по коже тонкие, как паутина, черные вены.

– Яд… – прошептала она. – Некротический… он… пожирает душу…

Он коснулся ее щеки. Ее кожа была ледяной.

Он, тот, кто только что поглотил души элитных убийц и силу древнего узла, тот, кто мог командовать землей и тьмой, был абсолютно, жалко беспомощен. Его сила была силой разрушения, силой смерти. Она не могла лечить. Она могла лишь убивать.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была сытой, довольной, она тихо пульсировала, как сердце сытого зверя. И Голос, теперь вкрадчивый и соблазнительный, снова зашептал ему на ухо.

«Видишь? Я же говорил. Она умирает. Ее искра гаснет. Но еще не поздно. Ты можешь спасти ее суть. Ты можешь взять ее в себя. Она будет жить в тебе, с тобой, вечно. Просто коснись ее раны… и пожелай этого…»

Он смотрел на ее лицо, на ее полузакрытые глаза. Она умирала. Умирала из-за него. Он привел ее сюда. Он не смог ее защитить.

А теперь единственная сила, которой он обладал, предлагала ему самый чудовищный выбор в его жизни. Дать ей умереть и исчезнуть. Или «спасти» ее, совершив акт абсолютного некромантского эгоизма, поглотив ее душу и превратив ее в вечную батарейку для своей мощи.

Он поднял свою левую руку, покрытую черным узором. Она дрожала.

И он медленно, неотвратимо, поднес ее к ее ране.

Глава 11. Танец на лезвии души

Дрожащая рука Моргрена, покрытая письменами голодной тьмы, замерла в сантиметре от раны Лианны. Время застыло, превратившись в густой, холодный янтарь. Весь мир сузился до этого клочка бледной, холодной кожи, под которой умирала единственная искра, имевшая для него значение.

Голос в его душе больше не ревел. Он соблазнял. Он пел ему колыбельную змея, обещая вечность в обмен на один-единственный, самый страшный грех.

«Коснись…» – шептал он, и его шепот был соткан из ее боли и его отчаяния. «Это не убийство. Это – сохранение. Представь, Моргрен. Ее знания, ее смех, ее ярость, ее тепло – все это будет жить вечно, внутри нас. Она не исчезнет в холодной Пустоте. Она станет частью чего-то большего. Частью бога. Частью тебя. Разве это не высшая форма любви? Стать единым целым, навсегда…»

Он видел это. Видел, как его пальцы касаются ее кожи, как Глифа расцветает черным цветком, впивая ее угасающую душу. Он чувствовал этот прилив силы, смешанный с ее последним вздохом. Он мог стать всемогущим. И абсолютно, бесконечно одиноким в своем могуществе, с ее кричащим призраком в своей голове.

Он посмотрел на ее лицо. Даже без сознания, оно было упрямым. В складке у губ застыло презрение к слабости, к самой смерти. Лианна не захотела бы такой вечности. Она бы предпочла сгореть дотла, чем тлеть в чужой душе. Она бы возненавидела его за такое «спасение».

И тогда, в самой глубине его отравленного разума, всплыло оно. Не воспоминание, а закон, выжженный на подкорке сознания каждого бойца Ордена Сумеречных Клинков.

Кодекс. Статья сто семнадцать, параграф «Гамма».

«Чтобы сражаться с Бездной, ты должен знать ее язык. Чтобы убить демона, ты должен понимать его анатомию. Чтобы изгнать яд из души, ты должен сам стать ядом. Не лечи то, что гниет. Выжигай. Вырезай. Уничтожай. Даже если придется резать по живому. Милосердие – роскошь, которую могут позволить себе лишь те, кто не смотрит в глаза монстрам».

Это была самая еретическая, самая запретная часть их учения. Та, за которую Инквизиция сжигала без суда. Та, что отделяла их от святош и паладинов. Они не были целителями. Они были хирургами, работающими с гангреной души.

– Нет, – прошептал Моргрен, и его слова были холодны, как скальпель. – Она не еда. Она – поле боя.

Он отвел руку. И вместо того, чтобы коснуться раны, он положил обе ладони ей на виски.

«ГЛУПЕЦ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕЕ! ЕЕ ДУША НЕ ВЫДЕРЖИТ ТВОЕГО ПРИКОСНОВЕНИЯ!» – взвыл Голос, поняв его замысел.

– Тогда мы умрем вместе, – ответил Моргрен и закрыл глаза.

Он не пытался лечить. Он начал вторжение.

Он направил свою волю, усиленную мощью Узла и десятками поглощенных душ, не во внешний мир, а внутрь. Он пробил ментальную защиту Лианны, как таран пробивает ворота, и провалился в ее сознание.

Это был не тихий омут ее мыслей. Это был мир, охваченный войной. Он видел ее воспоминания – не как картины, а как горящие города. Вот она, совсем юная, стоит перед магистром Академии, и ее глаза горят от восторга перед открывшейся ей Силой. А вот она бежит по лесу, и за ней гонятся Псы Инквизиции. Он видел их первую встречу, их пьяные споры в тавернах, ее смех, ее слезы, ее страх. И все это сейчас пожирал черный, колючий терновник.

Яд. Он был живым.

В центре ее души, ее внутреннего мира, он увидел его. Это был не просто яд, а сущность, паразит, сотканный из некротической энергии. Он выглядел как черный, шипастый лотос, который пустил корни в самое сердце ее Силы и медленно высасывал ее жизнь, распускаясь лепестками чистого страдания.

Моргрен шагнул в ее мир. Его астральная проекция была такой, каким он стал: гигантская фигура в броне из черного стекла, с пылающими пустотой глазами.

Черный Лотос почувствовал его. Он зашипел, и из его сердцевины на Моргрена уставились сотни маленьких, злобных, красных глаз.

И Моргрен атаковал. Он использовал все, что поглотил. Он ударил по паразиту мощью земли, и из астральной почвы вырвались каменные шипы, пытаясь пронзить его корни. Он использовал скорость и точность темного эльфа, уворачиваясь от шипастых плетей, которые Лотос выбрасывал в него.

Но этого было мало. Яд был слишком силен, он был в своей стихии.

И тогда Моргрен сделал то, чего не делал никогда. Он обратился к Глифе не как к источнику силы, а как к оружию.

– Ты голодна? – прорычал он в своем собственном сознании. – Так жри!

Он выставил вперед свою астральную руку, и Глифа на ней вспыхнула. Черные щупальца, те самые, что высасывали души, рванулись вперед и впились в тело Черного Лотоса.

Раздался беззвучный, ментальный визг, от которого, казалось, треснуло само мироздание.

Это была битва двух абсолютных хищников. Двух видов голода. Глифа рвала и пожирала некротическую энергию яда, а тот, в свою очередь, пытался отравить и поглотить саму Глифу. Внутренний мир Лианны превратился в арену для схватки двух раковых опухолей.

Моргрен был лишь проводником, канатом, по которому тянули с двух сторон. Его разрывало на части. Боль была неописуемой, она превосходила любую физическую муку.

Но он держался. Он стал якорем. Он стал полем боя.

Именно в этот момент мир содрогнулся. Этот всплеск, эта битва двух концентрированных форм смерти и небытия на тонком плане души, стала не просто маяком. Она стала колоколом, чей звон достиг самых глубоких и темных ям мироздания.

В Седьмом Круге Ада, в своей цитадели из стонущего обсидиана и застывших криков…

Князь Демонов Бел'Агор, Чья-Похоть-Сжигает-Галактики, лениво оторвался от созерцания пытки одного из младших богов, которого он приковал к изнанке реальности. Его прекрасное, андрогинное лицо, на котором никогда не отражалось ничего, кроме скуки и презрения, на мгновение исказилось интересом.

– Что это? – промурлыкал он, и его голос заставил застыть саму лаву в реках его вотчины. – Какой… дерзкий аромат. Не просто смерть. Не просто некромантия. Это… голод, что пытается сожрать другой голод. Кто-то из смертных играет с огнем, способным сжечь даже троны богов. Любопытно. Очень любопытно. Послать наблюдателей. Я хочу знать имя этой игрушки. Возможно, она станет моим новым домашним питомцем.

В заснеженных горах на севере, в своем замке, выстроенном на костях павшей армии…

Древний вампир, Лорд Волков, последний из рода Носферату, открыл свои алые глаза впервые за столетие. Пыль, покрывавшая его, осыпалась. Он медленно поднялся из своего каменного саркофага, вдохнул морозный воздух и улыбнулся, обнажив клыки, способные прокусить саму ткань времени.

– Наконец-то, – прошептал он скрипучим, как могильная земля, голосом. – Запах настоящей Крови. Не этой жидкой водицы в венах смертных. А Крови самой Силы. Души, способной поглощать другие души. Достойный соперник. Или… достойный ужин.

И высоко-высоко над миром, в кольце облаков, на пике самой высокой горы…

Пробудился он. Игнис'Драко, Великий Змей, чья чешуя была цвета расплавленного золота. Он спал тысячу лет, и его сон был самим равновесием мира. Но этот богохульный резонанс, эта грызня двух паразитов в душе смертной, потревожила его. Он открыл свои глаза, каждый из которых был размером с озеро расплавленного солнца.

Он не думал о добре или зле. Драконы были выше этой суеты. Он чувствовал лишь… болезнь. Гнойник, который вскрылся на теле мира и теперь угрожал заразить все вокруг. А драконы были иммунной системой планеты.

Он расправил свои крылья, заслонив собой звезды, и издал рев, от которого в горах сошли лавины. Рев, который обещал только одно.

Очищение. Огнем.

На поле боя в душе Лианны Глифа побеждала. Она была старше, голоднее, первобытнее. Она оторвала последний корень Черного Лотоса и с чавкающим, ментальным звуком поглотила его остатки.

Моргрен рухнул обратно в свое тело, как сброшенный с обрыва камень. Он открыл глаза, тяжело дыша. Изо рта, ушей и носа у него текла кровь.

Лианна закашлялась и распахнула глаза. Ее дыхание выровнялось. Черные вены вокруг раны исчезли. Она была слаба, измучена, но она была жива.

Она посмотрела на него, на кровь на его лице, и в ее глазах было нечто большее, чем благодарность. Там было понимание. Она видела, что он сделал. Она была там, на краю, и чувствовала его битву за нее.