Ведьмак и Песнь Скорби

Моргрен шагнул вперед, навстречу наступающему легиону, и скинул с плеч глефу. Черные вены на его руке вспыхнули, запульсировали видимым, угольным светом, который, казалось, пожирал свет факелов вокруг. Воздух вокруг него похолодел, покрывая инеем решетчатый пол.

– Взять его! – приказал Валериус, его голос был спокоен, как у анатома, приступающего к вскрытию.

Первый ряд инквизиторов, шесть закованных в серебро гигантов, с ревом ринулись в атаку. Три молота обрушились сверху, три огненных меча нанесли режущие удары с флангов. Слаженная атака, рассчитанная на то, чтобы раздавить, сжечь и уничтожить любого врага в одно мгновение.

Для любого другого это был бы конец. Для Моргрена это было начало танца.

Он не отступил. Он шагнул им навстречу, в самое сердце стальной метели. И мир взорвался движением. Глефа в его руках ожила. Это больше не были выверенные восьмерки. Это была сфера смерти, которую он очерчивал вокруг себя.

Древко, ставшее тверже закаленной стали, встретило молоты. Не блокировало – отбило, изменило их траекторию с такой силой, что инквизиторы едва удержали оружие в руках. В то же мгновение лезвие глефы, двигаясь с немыслимой скоростью, прочертило в воздухе дугу. Оно не столкнулось с огненными мечами. Оно прошло под ними.

Первый инквизитор слева лишился обеих ног по колено. Он рухнул с воем, захлебываясь собственной кровью. Второй, справа, был распорот от паха до ключицы. Серебряный доспех, способный остановить осадный болт, был вскрыт, как консервная банка. Внутренности, дымясь от соприкосновения с нечестивой энергией глефы, вывалились на пол. Третий попытался отступить, но крюк на обратной стороне лезвия зацепил его шлем, и резким рывком Моргрен сорвал его, обнажая бледное, искаженное ужасом лицо. Следующий удар, короткий и деловитый, превратил эту голову в кровавый туман.

Все это заняло два удара сердца.

Инквизиторы замерли на мгновение, ошеломленные. Этой заминки хватило Лианне.

– Aeterna Vinctum! (Вечные Узы!) – ее голос расколол воздух, и с ее ладоней сорвались не огонь и не молнии, а цепи из чистого мрака. Они оплели ноги второго ряда инквизиторов, приковывая их к решетчатому полу.

– Умная девочка, – прошипел Моргрен, скорее для себя, и ринулся вперед.

Теперь это была не битва. Это была резня. Он влетел в обездвиженные ряды врагов, и глефа запела свою кровавую песнь. Он дробил шлемы, вспарывал кирасы, отсекал конечности. Кровь и мозги летели во все стороны, смешиваясь с воплями ярости и агонии. Серебряные доспехи шипели и плавились там, где их касалась его отмеченная рука, оставляя жуткие черные ожоги.

А Глифа пировала. Каждая поглощенная душа вливалась в него потоком чистой, незамутненной силы. Он чувствовал, как рвутся и восстанавливаются его мышцы, становясь с каждым мгновением все крепче. Он видел траектории вражеских ударов еще до того, как они наносились. Он был богом этой маленькой, кровавой вселенной.

Валериус смотрел на эту бойню без тени эмоций на лице. Лишь его тонкие губы скривились в подобии холодной, исследовательской улыбки.

– Интересно, – пробормотал он своему помощнику. – Слияние полное. Он не просто носитель, он стал аватаром. Отступаем к воротам. Активировать Протокол «Жатва».

Инквизиторы, неся потери, начали слаженно отходить, выстраивая стену щитов. А затем Моргрен услышал новый звук. Скрежет. Громкий, визжащий скрежет металла о камень, доносившийся снизу, из Ям.

Он глянул вниз. И его кровь, даже в пылу битвы, похолодела.

Решетки, запиравшие загоны с изможденными узниками, медленно поднимались. Все. Сразу.

Сотни голодных, обезумевших от мучений и каннибализма существ, которые уже давно перестали быть людьми, почувствовали запах свежей крови. Их глаза, светящиеся в темноте голодным безумием, устремились вверх, на мостки.

– Что вы делаете, ублюдки?! – крикнула Лианна, ее лицо побелело от ужаса.

– Очищаем тюрьму. И кормим зверя, – спокойно ответил Валериус из-за стены щитов. – Мы хотели посмотреть, насколько он голоден.

Первые узники уже карабкались по стенам, цепляясь обломанными ногтями за выступы. Другие строили живые пирамиды, взбираясь по телам друг друга. Их тихие стоны сменились голодным, низким воем, который был страшнее любого боевого клича.

– Моргрен! – крикнула Лианна. – Они используют их, чтобы запереть нас здесь! Чтобы задавить числом!

Но Моргрен смотрел на копошащуюся внизу массу не со страхом. А с пониманием. С ужасающим, нечестивым пониманием.

«Топливо…» – прошелестел Голос, и в нем было благоговение. «Сотни слабых, но полных отчаяния душ… Река… целая река… Валериус не зверя кормит. Он удобряет почву для нас. Глупец! Он дает нам то, что сделает нас богами!»

– Он не запирает нас, Лианна, – сказал Моргрен, и его голос был пугающе спокоен. Он повернулся к ней, и в его глазах пылал черный огонь абсолютной, безграничной власти. – Он открывает нам шведский стол.

Он поднял глефу. И вонзил ее в решетку моста у своих ног.

– Anima Verrite! (Души, ко мне!) – проревел он, и это был уже не человеческий язык, а команда, произнесенная на языке самой Смерти.

Глифа на его руке взорвалась тьмой. Черные, нематериальные щупальца вырвались из нее, пронзили решетку и устремились вниз, в бурлящую массу узников.

То, что произошло дальше, было апофеозом ужаса.

Тела узников, которых касались щупальца, замирали, а затем начинали рассыпаться в серый прах. Их жизненная сила, их боль, их страх, их жалкие, истерзанные души – все это высасывалось и устремлялось по щупальцам вверх, вливаясь в Моргрена.

Лианна вскрикнула и отшатнулась. Аура, вспыхнувшая вокруг него, была настолько мощной и темной, что обожгла ее магическое зрение. Он стоял в центре вихря из кричащих душ, его тело выгибалось дугой, мышцы бугрились под кожей. Черный узор Глифы расползся по всей его руке, перекинулся на плечо и грудь, покрывая его тело живой, пульсирующей броней из концентрированной тьмы.

Даже Валериус отступил на шаг. Улыбка исчезла с его лица. В его глазах впервые появилось что-то похожее на беспокойство.

– Запечатать ворота! Немедленно!

Но было поздно.

Моргрен распрямился. Он был выше, шире в плечах. Его глаза горели, как две черные дыры. Он открыл рот, и из него вырвался не крик, а рев, сотканный из сотен предсмертных воплей. Звуковая волна ударила в стену щитов инквизиторов, и лунное серебро пошло трещинами.

– Беги, – прохрипел он, не поворачиваясь к Лианне. Это было последнее, что в нем оставалось от человека. Предупреждение.

Затем он сорвался с места. Он больше не бежал. Он летел над мостом, оставляя за собой шлейф тьмы. Он врезался в стену щитов не как человек, а как осадный таран.

Серебро взорвалось. Тела инквизиторов разлетелись, как кегли.

Валериус выставил вперед руку, и перед ним вспыхнул барьер из чистого белого пламени. Моргрен ударил в него глефой.

Огонь встретился с Тьмой.

Цитадель Скорби содрогнулась до самого основания.

Глава 7. Эхо в пустоте

Столкновение чистой веры и абсолютного небытия породило не взрыв – оно породило тишину. На одно бесконечное мгновение все звуки в Цитадели Скорби умерли. Вой сирены, крики умирающих, скрежет камня – все утонуло в вакууме, который образовался в точке соприкосновения глефы и священного пламени. А затем мир раскололся.

Волна чистой кинетической энергии отбросила Моргрена назад. Он пролетел через весь зал, ломая кости выживших инквизиторов, которые оказались на его пути, и врезался в дальнюю стену с такой силой, что каменная кладка пошла трещинами. Тьма, окутывавшая его, спала, как разбитая скорлупа, оставив после себя лишь ломоту во всем теле и гул в ушах.

Лианна, укрывшаяся за колонной, устояла. Когда пыль начала оседать, она увидела картину тотального разрушения. Мостки были сорваны, Ямы завалены обломками. Там, где стоял Главный Инквизитор Валериус, зияла огромная дыра, ведущая куда-то в нижние уровни тюрьмы. Самого инквизитора и его ближайшей охраны и след простыл.

– Уходим! – крикнула она, бросаясь к Моргрену. – Вся эта проклятая скала сейчас рухнет в море!

Моргрен поднялся, шатаясь. Эйфория всемогущества прошла, сменившись чудовищным, опустошающим похмельем. Каждая клетка его тела выла от боли. Глифа на его руке снова стала просто черным узором, но теперь он расползся до самого сердца, и он чувствовал его холодное прикосновение к своей душе.

– Он ушел, – прохрипел Моргрен, глядя на пролом. – Не сбежал. Отступил.

– Будем выяснять это, когда окажемся в миле отсюда и с бутылкой чего покрепче! – Лианна схватила его за здоровую руку. – Сюда! Я чувствовала поток свежего воздуха!

Они бежали по рушащимся коридорам, перепрыгивая через пропасти и уворачиваясь от падающих камней. Цитадель Скорби, веками стоявшая как нерушимый символ власти Инквизиции, умирала в агонии. Они пробились к небольшому оружейному складу, выходящему на внешнюю стену. Лианна, не теряя времени, начала плести заклинание, и кусок стены перед ними просто рассыпался в песок, открывая вид на бушующее ночное море далеко внизу.

– Прыгать будем весело, – мрачно констатировала она.

– Не придется, – Моргрен указал глефой на механизм грузового подъемника, ржавую цепь, уходящую вниз, к небольшому причалу для патрульных катеров.

Путь вниз был адом из скрипящего металла и летящих камней. Когда их ноги коснулись скользких досок причала, верхняя часть башни Цитадели с оглушительным грохотом обрушилась в море, подняв волну, которая едва не смыла их.

Они угнали небольшой, быстрый катер инквизиции и устремились прочь от острова, который на их глазах превращался в груду дымящихся развалин.

Но то, что они сотворили, не осталось незамеченным. Всплеск силы, родившийся из слияния сотен душ и столкновения с мощью Валериуса, был не камнем, брошенным в пруд. Он был маяком, зажегшимся в ночи. И его свет увидели те, кто вечно смотрит во тьму.

Далеко на севере, в шпилях из слоновой кости и живого кристалла, пронзающих облака, в обсерватории магической Академии Асура…

Архимаг Терон Вэйн, чьи глаза видели падение империй и рождение звезд, оторвался от окуляра своего эфирного телескопа. Тонкие, почти прозрачные пальцы сжали подлокотник трона, вырезанного из кости дракона. Огромная модель мироздания, медленно вращавшаяся под куполом обсерватории, на мгновение замерла, а затем одна из рун, символизирующая Порядок, тускло мерцая, пошла трещинами.

– Что это было, магистр? – спросил молодой адепт, бледнея. Его задачей было следить за астральными потоками, и сейчас все его приборы выли, как раненые звери.

– Эхо, – тихо ответил Архимаг. Его голос был спокоен, но в глубине глаз цвета грозового неба плескалась тревога. – Эхо события, которого не должно было быть. Кто-то не просто коснулся силы Того-что-Грызет-Корни. Кто-то вобрал ее в себя. Стал ее сосудом.

Он поднялся, его серая мантия, расшитая серебряными созвездиями, казалось, впитывала свет.

– Это меняет все. Баланс, который мы поддерживали веками, нарушен. Это не просто еще один зарвавшийся некромант или демон, прорвавшийся в наш мир. Это… нечто новое. Нечто нестабильное. И оно движется.

– Что нам делать, Архимаг?

– Созвать Конклав. Поднять архивы по Оружию Пустоты. И отправить Орден Искателей. Нам нужно найти этот сосуд. Изучить его. И если мы не сможем его контролировать… мы должны будем его уничтожить. Прежде чем он, по своему неведению или злой воле, повернет ключ в последней замочной скважине этого мира.

Глубоко под землей, в городе вечной ночи Наггарот, где темные эльфы довели искусство боли и разврата до уровня высокого искусства…

Матриарх Ксайла возлежала на троне из сплетенных, все еще живых тел своих менее удачливых любовников. Она лениво потягивала вино из кубка, вырезанного из черепа эльфийского принца, и наблюдала, как ее лучшие воины-рабы калечат друг друга на арене внизу. Воздух в ее покоях был густым от запаха крови, экзотических благовоний и пролитой спермы.

Внезапно она замерла. Кубок в ее руке покрылся изморозью. Рабы на арене остановились, чувствуя ледяную волну страха, исходящую от их госпожи.

– Тишина, – прошипела она, и ее голос, обычно мелодичный и соблазнительный, стал похож на скрежет клинков.

Она закрыла глаза, ее тонкие ноздри затрепетали. Она чувствовала это. Знакомую, желанную, давно утерянную вибрацию в астрале.

– Глифа Пробуждения… – прошептала она, и в ее темных глазах вспыхнул огонь нечестивой алчности. – Одна из Семи. Она нашла носителя. Сильного носителя.

Она лениво щелкнула пальцами. Из теней выскользнула фигура, закутанная в плащ из сотканного мрака. Лица не было видно, лишь два красных огонька горели в прорезях капюшона.

– Госпожа?

– Собери Клинков Тишины, – приказала Ксайла, и ее губы изогнулись в хищной, предвкушающей улыбке. – На поверхности проснулась наша старая фамильная реликвия. Я хочу ее вернуть. Принеси мне руку, на которой она сидит. И носителя. Живого. Я хочу посмотреть ему в глаза, когда буду медленно высасывать из него эту силу. А потом… потом мы найдем и остальные шесть. И тогда даже боги преклонят перед нами колени.

Убийца молча поклонился и растворился в тенях.

На борту угнанного катера, посреди бушующего моря…

Моргрен пришел в себя оттого, что Лианна вливала ему в горло обжигающе-крепкий ром из фляги. Он закашлялся, сел. Его тело все еще было одной сплошной раной, но хуже всего была пустота внутри. Пустота, оставленная после бури.

– Спасибо, – прохрипел он.

– Не за что, – холодно ответила она, не глядя на него. Она правила катером, уверенно ведя его сквозь волны. – В следующий раз, когда решишь превратиться в бога смерти и устроить апокалипсис, предупреждай заранее. Я бы захватила плащ получше. Этот весь в чьих-то мозгах.

Он промолчал, глядя на свою левую руку. Черный узор был спокоен. Слишком спокоен. Как сытый хищник, переваривающий пищу.

– Лианна…

– Заткнись, – оборвала она его. – Просто заткнись, Моргрен. Я видела, что ты сделал. Я видела, чем ты стал. Ты не просто убивал их. Ты… тебе это нравилось.

– Я не контролировал…

– Ложь! – она резко повернулась к нему, и в ее глазах горела ярость и боль. – Ты контролировал! Я видела! В какой-то момент ты мог остановиться, но ты не захотел! Ты упивался этой силой! Ты стал тем монстром, с которыми твой Орден когда-то клялся бороться!

Ее слова были пощечинами. И он знал, что она права.

– Ты должна уйти, – тихо, но твердо сказал он. – Теперь это не просто просьба. Я опасен. Не только для врагов. Для всех. Для тебя.

Она рассмеялась. Горьким, надрывным смехом.

– Уйти? Куда, Моргрен? Мир катится в бездну, как ты сам сказал. А теперь, благодаря твоему фейерверку, за нами охотятся не только остатки Инквизиции. За нами придут все. Маги, которые захотят препарировать тебя. Некроманты, которые захотят забрать твою игрушку. И еще бог знает кто. Ты теперь – самый лакомый кусок на всем проклятом континенте. Один ты не протянешь и недели.

Она подошла и села рядом с ним, волны качали их маленький катер. Она взяла его правую, человеческую руку в свои.

– Так что прекрати свою героическую чушь про «я должен быть один». Мы в этом дерьме вместе. До самого конца.

Он посмотрел на нее. На ее упрямое, испачканное сажей лицо. На решимость в ее зеленых глазах. И впервые за долгие часы почувствовал что-то, кроме голода, ярости и боли.

Он наклонился и поцеловал ее.

Это был не нежный поцелуй. Он был отчаянным, соленым от морских брызг, с привкусом крови и рома. Поцелуй двух людей на краю пропасти, которые пытаются доказать друг другу, что они все еще живы.

Она ответила ему с такой же яростью, вцепившись пальцами в его волосы. Это было не про любовь. Это было про выживание. Про то, чтобы ухватиться за единственный островок тепла в ледяном океане надвигающейся тьмы.

Когда они оторвались друг от друга, тяжело дыша, она посмотрела ему в глаза.

– Что теперь? – спросила она.

Моргрен посмотрел на горизонт, где уже занималась бледная, больная заря. В его голове, очищенной от ментального шторма, теперь четко звучало знание Кассиана. Карта была ясна.

– Теперь, – сказал он, и в его голосе снова появилась сталь, – мы перестаем убегать. Мы начинаем охоту. Следующий узел – в Серой Пустыне, под руинами мертвого города Аш'каэля. И мы доберемся до него первыми.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была голодна. И он собирался ее накормить. Но теперь – на своих условиях.

Глава 8. Бог гнилой картошки

Серая Пустыня была раком, пожиравшим континент с юга. Ветер здесь не пел – он выл, пересыпая с места на место мелкий, острый, как битое стекло, пепел давно умершего мира. Когда-то здесь цвели сады и текли реки, но потом какая-то из войн богов или магов выжгла землю до самого основания, оставив после себя лишь километры серого праха и почерневшие скелеты гор на горизонте.

Их катер давно был брошен в захудалом рыбацком порту, где они обменяли его на двух выносливых пустынных скакунов, пару бурдюков с водой и молчание портового пьяницы. Уже неделю они двигались на юг, ориентируясь по карте в голове Моргрена. Дни были адом из палящего солнца, ночи – ледяной преисподней, где в тенях шевелилось то, что научилось выживать в этом проклятом месте.

Лианна переносила тяготы пути стоически, но напряжение между ними не спадало. Их поцелуй на катере был вспышкой, отчаянным актом неповиновения судьбе, но он ничего не решил. Теперь они двигались рядом, как два хищника, заключивших временный союз: настороженные, готовые к прыжку, но слишком зависящие друг от друга, чтобы разорвать эту связь. Она видела, как он борется с Голосом, как его рука по ночам подрагивает во сне. А он чувствовал ее страх, который она тщательно скрывала за сарказмом и показным безразличием.

– Мои соболезнования богам, – прохрипела Лианна, сплевывая на серый песок. Ее губы потрескались. – Если ад существует, то это, должно быть, его прихожая. Уверена, что твой внутренний компас не сбился? Мы уже неделю видим один и тот же дохлый пейзаж.

– Руины Аш'каэля не показываются тем, кто их просто ищет, – ответил Моргрен, не поворачивая головы. Его глаза под капюшоном были прищурены, он вглядывался не в пейзаж, а в невидимые потоки Силы, струящиеся над пустыней. – Город спит под покровом иллюзий. Мы почти у цели. Я чувствую узел. Он как… гнилой зуб в челюсти мира. Ноет.

В этот момент его скакун тревожно заржал и заплясал на месте.

Они остановились. Впереди, метрах в ста, из пепла вырастала деревня. Жалкое скопление хижин, слепленных из серой глины и костей каких-то крупных животных. Над крышами курился дымок. Поселение в самом сердце мертвой земли. Это было неправильно. Невозможно.

– Что за чертовщина? – пробормотала Лианна.

Из центральной, самой большой хижины, к ним вышли несколько фигур. Они были одеты в грязные лохмотья, их лица были скрыты под мешковиной с грубо прорезанными дырами для глаз. В руках они держали самодельные копья, увенчанные острыми обломками обсидиана. Они не кричали, не угрожали. Они просто стояли и смотрели.

– Путники, – раздался скрипучий, дребезжащий голос. Из-за процессии вышел еще один – видимо, старейшина или жрец. Его маска была украшена пучками сухой травы и потемневшими от времени зубами. – Вы зашли на земли Того-кто-пьет-пыль. Оставьте дары и уходите. Или останьтесь и станьте частью даров.

Моргрен молча спешился. Лианна напряглась, ее рука легла на рукоять кинжала.

– Нам не нужен твой бог, старик, – ровно сказал Моргрен. – Нам нужна вода и ночь отдыха. Мы заплатим.

Жрец издал сухой, шелестящий смех.

– Глупец. Все, что вы имеете – уже принадлежит Ему. Ваша вода. Ваше оружие. Ваша плоть. Ваша… – его взгляд из-под маски впился в левую руку Моргрена, – …сила. Он чувствует ее. Она сладка. Он голоден.

В этот момент земля под ногами вздрогнула. Пепел в центре деревни начал вздыматься, словно под ним проснулось нечто огромное.

– Моргрен, это плохая идея, – прошипела Лианна, чувствуя, как по воздуху разливается волна грязной, примитивной магии.

– Поздно, – бросил он, выхватывая глефу.

Из земли, разбрасывая комья серого праха, вырвалось оно. Это не было существо из плоти и крови. Это была чудовищная, многоногая тварь, сотканная из серой глины, костей, сухой травы и концентрированного отчаяния. В центре ее аморфного тела горел единственный мутный, молочно-белый глаз. Оно не имело рта, но в их головах раздался громогласный, требовательный рев:

«ДАРЫ! ОТДАЙТЕ МНЕ ДАРЫ!»

Местные жители пали ниц, бормоча молитвы.

– Бог гнилой картошки, клянусь Бездной, – выплюнула Лианна. – Мелкий элементаль, питающийся страхом этих бедолаг.

– Мелкий, но голодный, – ответил Моргрен. Глифа на его руке уже не просто теплела. Она горела. Душа этого существа была нечеловеческой, древней, пусть и слабой. Иной вкус. Иной опыт.

«МОЕ!» – взревел Голос в его голове, заглушая рев твари. «ЭТА СИЛА БУДЕТ МОЕЙ! ПОГЛОТИ ЕГО! РАЗОРВИ! ВЫПЕЙ!»

Моргрен не стал ждать. Он ринулся вперед. Тварь ударила по земле десятком глиняных щупалец. Моргрен ушел от ударов, танцуя между ними, и его глефа описала дугу, отсекая одно из щупалец. Но оно тут же втянулось обратно в землю и выросло вновь.

– Оно связано с землей! – крикнула Лианна, запуская в монстра огненный шар. Шар взорвался на его «шкуре», оставив лишь почерневшее пятно, которое тут же затянулось серой глиной. – Бесполезно!

«ГЛУПАЯ ПЛОТЬ! Я – ЭТА ЗЕМЛЯ! Я – ВЕЧЕН!» – гремело в их разумах.

Моргрен остановился. Он видел. Благодаря обостренным Глифой чувствам, он видел не просто монстра. Он видел тонкие, почти невидимые нити энергии, уходящие от твари к каждому из павших ниц селян. Он не просто питался их страхом. Он питался их жизненной силой. Они были его батарейками. И пока они живы, он неуязвим.

– Лианна! – крикнул он. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала! И тебе это не понравится!

– Говори уже!

– Убей их! Всех! – он указал глефой на молящихся селян. – Оборви его связь с источником!

Лианна замерла. На ее лице отразился ужас.

– Что?! Нет! Они… они просто заблудшие души! Я не буду убивать невинных!

– Здесь нет невинных! – прорычал Моргрен, уворачиваясь от очередного удара. – Они – часть этого монстра! Либо они, либо мы! Выбирай!

Это был тот самый сложный выбор. Та самая черта, за которую она не хотела переступать. Убить фанатиков-инквизиторов – одно. Убить жалких, обманутых дикарей – совсем другое.

Тварь, почувствовав их замешательство, ударила с новой силой. Одно из щупалец задело Моргрена, отбросив его на несколько метров. Боль была тупой, сокрушающей.

Лианна смотрела на него, потом на селян, потом на монстра. В ее глазах металась буря. А потом ее лицо окаменело.

– Прокляну тебя, Моргрен, – прошипела она. – До седьмого колена прокляну.

Она подняла руки, и воздух вокруг нее затрещал от статического электричества.

– Fulmen Vulgus! (Народная Молния!)

С ее пальцев сорвалась не одна молния, а целый веер синих, пляшущих разрядов. Они ударили не в монстра. Они ударили в толпу селян.

Раздались короткие, пронзительные крики, которые тут же оборвались. Тела задергались в конвульсиях, запахло паленым мясом.

«НЕЕЕЕТ!» – взревел бог-элементаль, и в его голосе впервые прозвучали боль и страх. Его тело замерцало, стало полупрозрачным. Связь была оборвана.

И в этот момент Моргрен нанес удар.

Он не целился в тело. Он прыгнул, оттолкнувшись от земли с нечеловеческой силой, и вонзил свою глефу прямо в единственный молочно-белый глаз. Лезвие вошло по самое древко.

Тварь замерла. А затем Моргрен активировал Глифу.

– Anima Verrite!

Тьма хлынула по лезвию глефы, как яд по венам, прямо в сердце монстра. Глиняное тело начало трескаться, из трещин полился не свет, а мрак. Древняя, примитивная душа твари, ее магическая сущность, ее связь с этой проклятой землей – все это жадно всасывалось, перетекало в Моргрена.

Это было совершенно иное ощущение, нежели поглощение человеческих душ. Он чувствовал тысячелетия одиночества в сером пепле. Он чувствовал примитивный голод и право сильного. Он чувствовал… магию земли. Не ту сложную, структурированную магию, которой пользовались чародеи вроде Лианны. А дикую, необузданную, стихийную силу.

Тварь с беззвучным воем рассыпалась в прах, оставив после себя лишь горстку почерневших костей. Моргрен стоял на коленях, тяжело дыша. Его левая рука дымилась.

– Моргрен? – осторожно позвала Лианна, подходя к нему. Ее лицо было бледным, руки дрожали.

Он поднял голову. Его глаза светились. Он посмотрел на свою правую, человеческую руку. Сосредоточился. Он вспомнил то ощущение, ту связь с землей, что только что поглотил.

Он сжал кулак.

И земля вокруг него ответила. Десяток острых, как копья, шипов из серого камня вырвались из пепла, окружив его частоколом.