Плацебо (#2)

– Ну все. Пожалуй, я сыта.

Я резко отодвигаю стул и направляюсь к выходу, провожаемая удивленными взглядами. Есть редкую птицу на завтрак – ладно. Вести светские беседы – хорошо. Но слушать, как стражи со всех сторон поливают Блэквуда грязью – это выше моих сил. Откуда они только берут все эти мысли? Да, он не самый радушный коннетабль.6 Его и просто хорошим назвать сложно, но поверить в то, что Блэквуд голыми зубами загрыз главу католической церкви… Это уже слишком. В конце концов, он ведь не дикий зверь и даже не моров! И уж точно не причастен ко всей той ахинее, которую стражи создают вокруг него. Если в этих рассказах и была частичка правды, то она давным-давно утонула в океанах лжи.

Выхожу на улицу, чтобы немного поубавить пыл. Втягиваю прохладный весенний воздух, словно он может потушить мое раздражение, и неспешно прогуливаюсь по подъездной площадке. Вдоль клумб и фонарей, мимо кустарников и вазонов. Прямиком к фонтану напротив центрального въезда. Вода в нем тихо журчит, словно своим шепотом пытается успокоить мою нервную систему. Я останавливаюсь, чувствуя, как напряжение в плечах немного ослабло, и смотрю на возвышающуюся над ним статую. Это девушка. Невысокая, изящная, с мягкими чертами лица и в простеньком платье с укороченной юбкой. Я уже видела ее, когда впервые прибыла в поместье.

В ее поднятой руке трепещет спичка, словно вот-вот вспыхнет. На табличке у подножия выбита надпись: «Мариэнн Стиль де Лир».Под ней золотая гравировка: «Affert Lux in tenebris». Несущая свет во тьме. Я не сильна в латыни, но, вроде, это так переводится. Судя по всему, эта юная незнакомка хранит в себе не только свет, но и темные секреты.

– Какое вдохновляющее послание. Интересно, что же за свет ты несла, Мариэнн? – спрашиваю я у статуи, но, в отличие от стражей, она хранит молчание – будто знает, что на некоторые вопросы ответов лучше не знать.

***

Кажется, этому коридору нет конца. Бесчисленные гобелены, полотна и окна с алыми портьерами уводят меня вглубь дома. Сиринити вообще любители красного, и это сложно не заметить с учетом того, что он практически везде: на перламутровой инкрустации плитки, на настенных панелях, на изрезанных узорами галтелях,7 часах, вазах и цветах в них. Словно зависимость от крови постепенно стала их гордостью, которую они не упускают возможности выставить на показ. Стены всего поместья украшают картины, что не может не радовать глаз: портреты, натюрморты, композиции с изображением зданий и городов, построенных много веков назад. Здесь есть даже старинные гравюры, подобные тем, что я видела в Денверском художественном музее. Это одновременно завораживает и будоражит: по всей видимости, Кристиан – человек не только состоятельный, но и довольно старый, раз он окружил себя богемно-декадентской атмосферой. Не говоря уже о его речи и манере одеваться, будто с обложки The People восемнадцатого века. Хотела бы я знать, сколько на самом деле ему лет.

Наконец бесконечная анфилада залов упирается в две деревянные плиты, которые и дверью-то назвать нельзя. Огромные, массивные… Они в несколько раз выше моего роста. Это, скорее, замковые врата или вход в другой мир, а вот в какой – это мне и предстоит узнать. Мне стоит немалых усилий открыть усыпанное витиеватым орнаментом дверное полотно, но, когда я вхожу внутрь, то теряю ход мыслей. Передо мной открывается просторное помещение в форме шестиугольника. Длинное, полутемное, сплошь заставленное книжными стеллажами. Так много дерева, так много книг, что я не могу поверить. Подхожу к мраморной балюстраде и едва перевожу дыхание, поражаясь охватам библиотеки. Да здесь же больше четырех этажей!

С правой стороны от меня тупик, а вот слева покрытая бордовым ковром дорожка, уводящая зигзагообразно вниз. Прямо передо мной висит невероятных размеров люстра с хрустальными подвесками. Длинная, вытянутая, словно капля, стекающая по запотевшему окну. Внизу виднеется круглая площадка с восьмиконечной звездой, инкрустированной блестящими нитями. Все настолько красивое! Это просто… поразительно! Поместье Ле Блана никогда не перестанет меня удивлять.

Спускаюсь на нижний этаж и только сейчас понимаю, что он… подвальный. Вполне логично, ведь само поместье трехэтажное. Это, пожалуй, лучшее применение для подвала из всех, что я видела. Издалека напольный рисунок казался перламутровым, но вблизи я понимаю, что звезда выполнена ничем иным, как золотом. Восемь лучей, восемь сторон горизонта. Похоже на розу ветров, которой пользовались мореплаватели для определения направления ветра. Книжные шкафы окружили площадку со всех сторон, уходя вглубь библиотечного зала. По всей его длине установлены письменные столы с позолоченными лампами. За некоторыми из них молча сидят читатели, сосредоточенно перелистывая страницы. Другие неспешно прогуливаются по помещению, выискивая занятное чтиво. В конце анфилады я замечаю смутную фигуру Скретча с ярко-белым томом в руках. Уловив мой взгляд, он кивает в знак приветствия и скрывается за поворотом. Не нравится мне, что он ошивается рядом. По всей видимости, Ноиз не просто так назвал его «подозрительным типом».

Я медленно двигаюсь вдоль книжных рядов, читая названия секций: «Медицина и физиология сангвинаров», «История зарождения кровавого рода», «Догмы крови от десятого до двадцать первого века». По всей видимости, здесь собраны узкопрофильные книги, призванные сохранить наследие сиринити… И моровов, конечно. Хочешь или нет, но из летописей прошлого их так просто не вычеркнешь. Прохожу мимо молодой пары, следящей за каждым моим движением, и сворачиваю в отдел истории. Думаю, именно с этого и следует начать: с истоков. Выбор настолько большой, что у меня разбегаются глаза. Есть здесь новые издания, корешки которых поблескивают в свете настенных ламп. Но встречаются и те, вид которых немало пугает. Старые, оборванные, с потертым тиснением, растрескавшимся бинтом на переплете и напрочь выцветшей обложкой. Такое ощущение, что они рассыплются от одного моего дыхания.

Беру несколько томов наугад и перелистываю страницы. В одном из них описана процедура проведения жизненно важной «кровавой дозы». В другом – механизм отравления «плохой» кровью, которую сиринити в трудные времена получали от больных чумой (причем во всех «приятных» подробностях). Третий тоже ничем примечательным не выделяется, но, перелистнув пожелтевшие страницы, я вдруг с удивлением понимаю, что весь текст в нем написан чернилами. Размашистый, но аккуратный почерк, идеально выдержанные интервалы между словами, отступы от края, абзацы… Все это говорит о том, что это писал не обычный человек, а летописец, работа которого, вероятно, и заключалась в записи хроник касты для будущего поколения. Одно слово, написанное крупнее остальных, вдруг привлекает мое внимание: Верхориат. О нем часто вспоминают стражи в разговоре. Посмотрим, о чем идет речь:

«Верхориат, или Верховный Совет, – главный руководящий орган сангвинаров. Созданный из Двенадцати Архонтов, он отвечает за создание и учреждение новых законов, а также контроль их беспрекословного соблюдения. Помимо этого, он выполняет функции по распределению полномочий между кастами, урегулированию споров между поместьями и обеспечению сохранения сущности сангвинаров в тайне от внешнего мира».

Интересно… То есть, по сути, это Палата представителей, Сенат и Верховный суд в одном флаконе. Исходя из этого документа, поместье Ле Блана не единственное в своем роде. Есть и другие. Хотела бы я знать, где и как этому управлению удается скрывать настоящую природу сиринити от человечества. Мирилин упоминала, что у сиринити везде есть свои люди: в фармацевтике, в здравоохранении, экономике, внутренней безопасности, и даже в политике. Видимо, именно эти «крупные рыбы» в течение долгих лет защищают касты от разоблачения. Наряду с кинематографом, превратившим вампиров в элемент развлекательной культуры, в реальность которого мало кто поверит. По крайней мере, пока не окажется в фамильной библиотеке особняка настолько древнего, что даже сами его обитатели уже не могут определить его возраст.

«Экклезиастическая юрисдикция, субординация по дипломатическим каналам, институты теневого управления», – я продолжаю чтение, но вскоре понимаю, что напичканный терминологией и архаизмами текст не усвоится без стороннего объяснения, поэтому решаю подыскать более «легкое» чтиво. Пробегаю взглядом по названиям на одной полке, другой, когда мое внимание привлекает корешок с витиеватой надписью: «Поместье Вильдмор. От постройки до наших дней». Странно. Именно так когда-то, обмолвившись, назвал поместье Ле Блана Уилл. Вот только почему? Думаю, об этом мне точно стоит узнать.

Поскольку мне не хочется, чтобы посетители зала пялились на меня, как на святую во плоти, я решаю спрятаться за шкафом, присев на приставной столик. Итак, что за тайны прошлого ты мне раскроешь, книга?

«Окрестные земли владения, нынче известного как поместье Ле Блан, изначально принадлежали главе фармацевтической династии сэру Огюсту де Вилю. В начале семнадцатого века он решил возвести роскошный родовой особняк, чтобы увековечить славу своего благородного рода. Изначально в нем проживала лишь семья сэра Огюста и его жены Марджери. Она насчитывала семеро сыновей и девятеро дочерей, одна из которых, Черити, после их смерти основала в нем приют сиринити, дав кров над головой многим нуждающимся. На то время в нем проживало порядка сорока переселенцев из Новой Франции,8 страдающих от «кровавой болезни», но из-за суровых условий жизни их численность стремительно увеличивалась, как и сам дом».

Перелистываю страницу и замечаю старый снимок людей в средневековых нарядах. Высокие мужчины, пышные, миловидные женщины. Все такие похожие и до жути бледные, словно в те времена солнце светило лишь по праздникам, которые благородное семейство де Виль проводило в тени винного погреба. Внешне они чем-то напоминают Кристиана: такой же крючковатый нос, высокие скулы и волевой подбородок – типичные французские черты.

«Постепенно родовое поместье разрослось до размеров полномасштабного жилого комплекса с собственным лазаретом, библиотекой, парком и часовней. К концу тысяча восемьсот тридцатых годов, помимо владелицы, в нем проживали двое Старейшин и их придворные слуги, а также преподобные, лекари, повара и прочие разнорабочие для поддержания общего благополучия. После Семилетней войны9 его приходилось отстраивать практически с нуля, но последовательница славного рода де Виль не опустила руки, продолжив свое благое дело. На протяжении многих лет архитектура особняка постоянно менялась. Что-то ветшало и рушилось, что-то – добавлялось для удобства проживающих. Поэтому сейчас практически невозможно определить, каким изначально было родовое поместье де Виля».

К описаниям прилагается несколько выцветших снимков, но все они такие разные! Сложно даже предположить, что речь идет об одном и том же строении. Тем более о величественном поместье ле Блана, окрестности которого я сейчас изучаю. Надо же. Не думала, что это место имеет такую историческую ценность для сиринити. Оказывается, это буквально их родовая обитель.

«Подобная перестройка имела место вплоть до конца тысяча восемьсот девяносто девятого года. Некоторые кварталы поместья долгое время пустовали по причине пандемии красной чумы, державшей мир сангвинаров в страхе вплоть до начала девятнадцатого века. Треть жителей комплекса погибала от болезни. Постепенно фамильная усыпальница де Виль расширилась, присоединяя усопших от безжалостной хвори. Вскоре окрестные земли оказались усеяны могилами, а родовые участки семьи постепенно проседали под землю из-за рекордного для тех лет количества осадков. Вместе с тем, наплыв больных сиринити в лазарете рос с каждым днем, что грозило перенаселением и нехваткой жилищных мест. Поэтому при поддержке Старейшин членами семейства де Виль было принято решение использовать переполненные земли для расширения поместья. Два новых жилых крыла были построены прямо на заброшенных захоронениях, отделенных от них бетонными плитами».

Чувствую, как волоски на руках становятся дыбом. Жутковато знать, что место, в котором ты живешь, построено на руинах старого кладбища, которое все еще покоится где-то в земных недрах. Я пытаюсь прогнать эту мысль, углубляясь в текст, но буквы постепенно начинают расплываться:

«Впоследствии семейное захоронение де Виль исчезло, и его следы так и не удалось обнаружить последователям. Однако эпидемия лишь набирала обороты, отнимая все больше жизней. Позже местные окрестили особняк Виль де Мор, или же «Город смерти». Спустя какое-то время лекари комплекса обнаружили закономерность последствий контактов здоровых сиринити с заболевшими красной чумой, и осознали все риски, хотя так и не смогли определить причину развития хвори. Поиски лекарства увенчались провалом. В результате погибла почти половина врачебного состава, вместе со Старейшиной третьей группы крови и последней представительницей рода де Виль. Вслед за этими трагическими событиями Верховным жрецом и заместителем Старейшины, Люком Лафонтеном, было принято мудрое, но тяжелое решение, чтобы защитить род сиринити от вымирания: возвести новый комплекс поверх старого, преднамеренно заперев в стенах последнего всех чумных. Сотни жителей были замурованы в палатах заживо и оставлены на верную гибель, если не от болезни, так от нехватки воздуха. Новое поместье, название которого для упрощения сократилось до Вильдмор, ныне принадлежит Старейшине Кристиану Баптисту Амадеусу Одажио Ле Блану. Поверх старого дома возвели восточное крыло современного здания, главный и тренировочный залы, обеденную, а также часть нынешней библиотеки. На сегодняшний день практически невозможно определить, сколько точно этажей скрыто под полом пом…»

Грохот выбивает у меня из головы все мысли. Звонкий, громкий. Он отдается в висках, расплываясь по помещению многократным эхом. Это книга выпала из моих рук и улетела на пол, вместе с моими лопнувшими нервными клетками. Читать об истории заболевших чумой – одно дело. Но знать, что эти больные покоятся под плиткой этой самой библиотеки… Это уже слишком. Поспешно ставлю том на место и иду в начало зала, избегая заинтересованных взглядов. Нужно срочно отвлечься на что-то нейтральное, пока меня окончательно не затянуло в водоворот беспокойства.

Захожу в третий ряд от входа и просматриваю собранную там на полках коллекцию, в надежде, что что-то из этого меня заинтересует. При виде надписи «Выдающиеся сангвинары» в голове появляется идея, за которую я хватаюсь, как за спасительную соломинку. Я тотчас нахожу раздел с пометкой «Б» и перебираю названия книг, но, к сожалению, ни одной, связанной с фамилией Блэквуд, не нахожу. Проходит немало времени, прежде чем мне удается отыскать небольшое примечание о семье Верховного жреца, но информации здесь крайне мало: только упоминание, что это один из древнейших аристократических родов сангвинаров, начавший существование еще в двенадцатом веке, а также перечисление всех его представителей с титулами и должностями. Большинство из них проживали в Англии, но были и те, кто эмигрировал в США после Первой мировой. Некоторые прославились благодаря рабовладельчеству. Другие – были выдающимися исследователями. Кто-то построил свою карьеру в качества мэра, кто-то – пропил свой бизнес или проиграл в карты, умерев в нищете. Когда дохожу до описания Мередит Блэквуд, останавливаюсь, заметив на семейном снимке знакомые черты.

На нем молодая пара в окружении детей: девочки с милыми кудряшками и курносым носом и мальчика с копной черных, как печная сажа, волос. Уголки его губ растянуты в дружелюбной улыбке, от вида которой у меня засосало под ложечкой. Маленький Блэквуд. Настоящее чудо по сравнению с той карой божьей, с которой мне приходится иметь дело сейчас. Почему он так разительно изменился? Смерть родных, конечно, то еще испытание, но даже оно не способно изменить человека настолько (мне ли не знать). Нет, для этого нужно что-то более ужасное. Что-то глубокое и кошмарное, чудовищное и непоправимое. Что-то, способное стереть все чувства, переломить характер вместе с костями, перестроив их в совершенно другого человека. И что-то мне подсказывает, что это как-то связано с его «нелюбовью» к прикосновению. Хотя сам он не раз дотрагивался до меня, чтобы проверить пульс или осмотреть рану, но всегда делал это как-то поверхностно и отстраненно, никогда в действительности даже не касаясь моей кожи. Лишь однажды он прикоснулся ко мне по-настоящему: в пещере, но стоило только мне сделать ответный шаг, как он отпрянул от меня, словно от раскаленного клейма.

И дело вовсе не в отстаивании личного пространства. Это страх, настоящий, неподдельный. Настолько яркий, до того глубинный, что за столько лет въелся в его сознание пятном черной плесени, которое разрослось повсюду. И если я хочу помочь ему побороть эту боязнь, то должна докопаться до правды.

–…ше ты! Не дай бог кто-то услышит!

Напрягаю слух и улавливаю отрывки разговора возле первого ряда. В проеме между полками замечаю два силуэта, беспокойно мечущихся из стороны в сторону.

– Но что если он узнает? – топчется на месте шатенка. По татуировке бабочки на щеке я понимаю, что это Ламия. – Что если поймет, что нам известно о нем? Он же нас тогда уничтожит! У меня не получится. Я… Не могу делать вид, что ничего не произош…

– «Ордум ап Реднум» ни за что не догадается, если ты не сболтнешь лишнего. Поэтому держи свои эмоции при себе, – прерывает ее рыжеволосый парень, в котором я тут же узнаю Ноиза. Он бережно заключает ее лицо в ладонях и смотрит сверху вниз. – Все будет хорошо, Лами. Не переживай. Мы справимся, как и всегда.

Я беру с полки темно-синий том и делаю вид, что изучаю его, хотя на самом деле даже не различаю букв. Мне стоит огромных усилий не кинуться к ним с вопросами, которые теперь будут мучить меня днем и ночью, но я сдерживаюсь. Они и так напуганы. Едва ли они захотят сейчас вести задушевные беседы. Поэтому в мой мысленный список загадок добавляется еще один пункт, к которому я обязательно вернусь позже.

– Решила скоротать время за чтением?

Подпрыгиваю от неожиданности, чуть не выронив книгу, когда с облегчением понимаю, что это всего лишь Уилл.

– Извини, не хотел напугать.

Его взгляд метнулся к выглядывающим из-за шкафа Ламии и Ноизу, которых привлек шум. Их глаза расширились, а черты застыли в таком выражении, словно они призраков увидели.

– Привет, ребята. Не ожидал встретить вас здесь. Думал, библиотека для вас слишком тихое мес…

Не успевает Уилл закончить, как они тут же устремляются к главной лестнице, даже не поздоровавшись.

– Что ж. Видимо, у них есть дела поважнее, – улыбается, пожимая плечами, он. – А что насчет тебя? Ищешь что-то конкретное?

– Можно сказать и так.

– Правда? И что же?

Я топчусь на месте, но все же решаю спросить. В конце концов, если не доверять Уиллу, то кому еще?

– Тебе что-нибудь известно об «Ордум ап Реднум»?

То, как быстро сползает с его лица улыбка, является лучшим ответом на мой вопрос. Он опасливо косится на сидящую за столиком брюнетку, которая уставилась на меня так, словно я древесного удава из кармана брюк вытянула.

– Она имела в виду «ордиум апреонум» – лекарственное растение, очень редкое, – поспешно поясняет он незнакомке. Та захлопывает книгу и тотчас уносится прочь, будто забыла выключить утюг в комнате.

– Пойдем, я покажу тебе, где искать нужный справочник.

Уилл тащит меня по длинной анфиладе зала, подальше от этажерок и любопытных глаз, и только когда мы оказываемся в самом дальнем углу библиотеки, наконец, останавливается.

– Об этом не принято говорить, тем более так громко.

– Почему?

Он выглядывает из-за шкафа, окончательно убеждаясь, что мы одни, затем продолжает.

– Многим известно, что орден существует, но если он об этом узнает, стражам может не поздоровиться.

– А если никто не узнает? – ступаю на скользкую стезю. – Теоретически ведь все может обойтись.

– До поры до времени. А потом кто-то снова пропадет без вести.

– Снова? – подчеркиваю я. Уильям непроизвольно морщится и отводит взгляд.

– Откуда ты вообще об этом пронюхала?

– Ну, я… кое-что услышала из разговора стражей. Случайно.

По его скользнувшему в сторону лестницы взгляду становится ясно, что он прекрасно догадывается, кто был источником этой информации. Но предпочитает делать вид, что ничего не понимает. Вероятно, чтобы не подвергать опасности тех, кто, сам того не подозревая, проговорился.

– Пойми, я не собираюсь никого осуждать. Просто хочу знать больше о месте, в котором теперь вынуждена жить. Прошу, расскажи, что тебе известно. Иначе я буду вынуждена продолжить поиски.

Уилл прикусывает нижнюю губу. Смотрит на меня, на проход между стеллажами. Затем, очевидно осознав, что выбора у него нет, присаживается прямо на пол.

– «Ордум ап Реднум», или орден чистой крови, появился много веков назад, – начинает он полушепотом, побуждая меня присесть рядом. – Изначально не существовало разделения на моровов и сиринити. Все сангвинары были равными, но после образования каст появились новые проблемы, одной из которых стало кровосмешение. Многие сиринити были ярыми ненавистниками моровов и их образа жизни, но были и те, кто им сочувствовал – некие благожелатели, которые постепенно сблизились с ними. Правда, слишком.

По его многозначительному взгляду понимаю, насколько близкими стали эти «благодетели».

– Поначалу это были лишь единичные связи, но постепенно их становилось все больше, что подрывало авторитет сиринити и всего Верхориата. Так самые уважаемые Архонты решили собрать группу радикалов, которые стали частью тайного братства – ордена, возглавляемого избранным судьей и правителем, Дожем. Именно они, по мнению Совета, должны были наставить общину на путь истинный.

– Как именно?

– Думаю, ты уже и так догадалась, – тяжело вздыхает он, взъерошивая белесую шевелюру. – Ордум занялся выловом пар, которые нарушали священный закон братства: чистая кровь – чистое наследие. Те, кто были замечены в отношениях с иными родами, приговаривались к жестокой расправе. И речь идет о связях не только с моровами, но и с людьми.

Подумать только… До чего жесток мир, раз он может допустить подобные зверства. Я, конечно, понимаю, как это связано с моровами, но какое отношение к этому имеет человечество? Ведь оно не насыщает себя кровью убитых. Но, даже если бы это было так, сиринити не вправе решать, кому с кем быть.

– Наказание всегда было ужасающим, – продолжает без особого энтузиазма Уилл, – смерть от обескровливания, пытки, избиения. Иногда применялись жуткие обряды, призванные очистить загрязненную порочными связями кровь. Обычно использовалось выжигание, кровопускание и погружение повинного в емкость со ртутью, которая, согласно древним представлениям, могла впитать все токсины.

– Какой ужас… – чуть не вскрикиваю я, но тут же беру себя в руки. – Но ведь это хуже смерти!

– Фактически, это одно и то же, ведь процент выживших едва дотягивал до десяти. Но это еще цветочки по сравнению с ритуалом «реинкарна́ре».

Я инстинктивно пододвигаюсь ближе, с нетерпением ожидая продолжения рассказа.

– Этот обряд считался краеугольным принципом ордена, так как по старому верованию именно он позволял не только очистить оскверненную связями с другими видами кровь, но и трансформировать участника, максимально приблизив его к так называемому «идеалу» сангвинара. По сути, – он набирает полные легкие воздуха, словно каждое слово выкачивает у него силы по капле, – в случае успешного прохождения участник терял свой прежний облик и становился новым существом – гибридом, сочетающим в себе лучшие качества обеих каст. Но… в девяносто восьми процентах случаев повинный просто умирал.

– Как проводился этот ритуал?

Уилл удивленно раскрывает рот. Видимо, моя искренняя заинтересованность в пытках засекреченного братства застает его врасплох.

– Ну-у-у, – задумчиво потирает он лоб, – информации об этом крайне мало. Я знаю лишь основы: участника подвешивали за ноги и руки, затем делали продольные надрезы на артериях, давая его оскверненной крови свободно стекать в кольцо бесчестия. На ее место заливался «эликсир» – чудодейственное вещество, которое, по представлениям алхимиков, даровало перерождение и вечную жизнь. Если же ему удавалось выжить, он присоединялся к ордену, но терял себя, становясь кем-то большим, чем человек, моров или сиринити.

– И кем же?

– Тем, с кем лучше не сталкиваться лицом к лицу.

Я невольно оседаю, ощущая, как по позвоночнику пробежал холодок. Неужели подобная дикость действительно существовала? Сколько же беспомощных жертв лишились жизни из-за предвзятости ордена? Сколько невинной крови пролилось за чужие убеждения, лишь бы только искупить несуществующие грехи? Но если раньше братство вылавливало грешников, то чем оно занимается сейчас, когда связи с моровами и так разорваны?