Плацебо (#2)

Я молча отвожу взгляд. Как бы грустно ни было это признавать, но его слова не лишены смысла. Но ведь я дала слово Двойке. Неужели мне не удастся его сдержать?

– Но что если…

Старейшина прерывает меня легким взмахом.

– Я безмерно рад, что смерть посчитала тебя лишней в своем мире, но ты выглядишь крайне изнуренной. Тебе необходимо отдохнуть, а заботы о грядущем уделе le mur frontalier3 предоставь нам. Верховный жрец сопроводит тебя в твои покои, а завтра, если воля твоя тому не противится, он проведет тщательное исследование, дабы удостовериться в нерушимости твоего здравия.

Нехотя соглашаюсь и под пристальными взглядами стражей направляюсь к двери. Мне не нравится, как они на меня поглядывают. Так, словно боятся меня или считают угрозой. С учетом обстоятельств, и то и другое оправдано, но крайне неприятно. Под мерный стук шагов, утопающих в тишине спящего поместья, Блэквуд проводит меня к моей спальне, но у двери замирает, еще раз оглядывая с головы до пят. Это начинает меня раздражать, и я решаю уточнить некоторые моменты завтрашнего дня.

– Почему Кристиан поручает мое обследование тебе, а не докторам сиринити?

Подобный вопрос заставляет его плечи напрячься, словно от неприятных воспоминаний.

– Полагаю, своей правой руке Старейшина доверяет больше, чем посредственным лекарям лазарета.

Ауч. Неужели у Верховного жреца зуб на представителей местного медицинского учреждения? Это наталкивает на определенные размышления, добавляя пару вопросов в мой список.

– Думаешь, – продолжаю я, стирая алые капли с медальона, – моя кровь изменилась после введения лекарства? Что нам делать, если его все же нельзя…

Блэквуд обрывает меня прежде, чем мой язык успевает создать очередной звук.

– Не здесь. Встретимся после полуночи в восточном крыле лазарета. Не опаздывай.

– Стой, что? Почему сейчас не об… Блэквуд!

Он медленно разворачивается и подходит ко мне вплотную, наклонившись к уху.

– Здесь ни одно слово не остается незамеченным. Поговорим в назначенном месте завтра.

Тепло от его дыхания приятно обжигает кожу, которую до сих пор пропитывает могильный холод. Я киваю в ответ и поворачиваю дверную ручку, наблюдая, как его фигура исчезает в темноте коридора. Этот парень – сплошная загадка. Только считаешь, что угадала следующий ход, как колода неожиданно меняет масть, подкидывая трефы вместо ожидаемой пики. И тебе, сбитой с толку и теряющейся в догадках, остается лишь слепо подыгрывать, независимо от имеющихся карт. В этом весь Дориан Блэквуд. Что поделать. Связываясь с ним, я знала, на что подписываюсь. Надеюсь лишь, что эта игра стоит свеч.

Глава 2. Святая Сильвер Благословенная

Слухи о моем чудесном воскрешении разносятся по поместью, подобно стае обезумевших лошадей, которых никто не в силах пристрелить. А следовало бы, потому как такая слава – не лучшее лекарство для восстановления нервной системы. То, какими взглядами провожают меня по коридору сиринити, не выразить словами, потому что лингвисты еще не изобрели определений для той степени потрясения, граничащего с шоком, что застыло на их лицах. Пораженные, изучающие, вопрошающие взгляды сопровождают каждый мой шаг, следуя за мной в каждое помещение, каждый закоулок поместья Ле Блана. Некоторые при виде меня хватаются за спасительный луч веры, перекрестившись не только сами, но и осеняя святым крестом меня, будто я демон во плоти. Другие смотрят на меня, как на святую, и даже бросаются целовать руку. Третьи вообще теряют сознание, не выдержав подобного потрясения. Хотя винить их в этом нельзя. Я и сама не знаю, как бы отреагировала, если бы увидела человека, вернувшегося с того света.

После такого приема я решаю вернуться в свои покои, чтобы уберечь слабонервных сиринити от преждевременного приступа, когда по пути натыкаюсь на Уилла – чуть ли не единственного человека, который действительного рад меня видеть. И после настойчивых уговоров даю ему увести себя в обеденную. Неловкость неловкостью, а желудок все же урчит, требуя утреннюю порцию пончиков и кофе. Переступив порог просторного зала, понимаю, что здесь я еще не была. Ну еще бы. У меня ведь раньше не было возможности спокойно позавтракать со стражами. Званый обед с Кристианом, тренировка, незамедлительная подготовка к путешествию: все мое время пребывание в поместье было буквально расписано по часам. К тому же, Старейшина сам распорядился, чтобы мне подавали еду в комнату, по всей видимости, опасаясь моей передозировки новыми впечатлениями (за что я искренне ему благодарна).

Льющийся из панорамных окон свет позволяет мне детально рассмотреть обстановку трапезной сиринити: дубовые столы с резными ножками, расставленные в форме буквы П, позолоченные лампы, фарфоровые вазы, кашпо,4 статуэтки, украшающие каждый угол этого своеобразного четырехугольника. На стенах, высотой по меньшей мере метров десять, вырисовываются картины с изображением херувимов, разливающих вино по бокалам празднующих людей. Есть в такой обстановке – одно удовольствие. Вот только, судя по виду, большинство стражей не сильно радо моему обществу. Взволнованные шепотки, сдержанные кивки, испуганные бледные лица… Разглядывают меня, словно чудовищного призрака. Но есть и те, в чьих глазах отражается восторг, граничащий с трепетом, будто бы я – божество, сошедшее к ним с небес. От этого мне еще сильнее становится не по себе. Уж лучше бы они меня презирали.

– Сильвер! – машет рукой Мирилин, призывая к своему столику. Что ж, по-видимому у меня нет выбора.

– Привет! Я так рада, что ты к нам присоединилась. Надеюсь, ты любишь перепелку? Сегодня она у нас по особому провансальскому рецепту.

Опускаюсь на стул, неловко потирая руки.

– Познакомься, это Ноиз и его девушка Ламия, – кивает она в сторону рыжеволосого парня и кареглазой шатенки с татуировкой бабочки на правой стороне лица. Девушка радушно улыбается, отчего тату проваливается в милую ямочку на щеке. Я неловко киваю в знак приветствия.

– Думаю, Личи и Пейшенс ты помнишь.

Плечи последней заметно напрягаются при упоминании ее имени, а подбородок гордо поднимается кверху. Бледное личико, изумрудно-зеленые глаза, обрамленные толстым слоем подводки, и волосы цвета артериальной крови. Да уж. Забудешь ее с такой внешностью и не менее запоминающимся характером.

Чувствую себя еще хуже, чем когда мистер Вольтман заставил меня прочесть передаваемую Изи записку перед всей аудиторией. Все из-за витающего за столом напряжения. Пейшенс следит буквально за каждым моим вдохом и считает выдохи, пытаясь убедиться в моей нормальности. Ламия потупляет взгляд в столешницу, лихорадочно барабаня по ней пальцами. А Ноиз неловко мнется на месте, будто ему и вовсе не по себе сидеть рядом. Даже Личи… Хотя он старается поддерживать невозмутимый вид, но нервный тик правой руки с лихвой выдает его попытки. Лишь Уилл и Мирилин ведут себя, словно ничего страшного и не произошло.

– Как спалось? – заполняет неловкую паузу Уильям.

– Куда лучше, чем в морге, – выпаливаю я и тут же жалею о своем непослушном языке. Ламия поперхнулась соком от неожиданности и Мирилин тут же поспешила сгладить неровные края разговора.

– Выглядишь и правда неплохо. Но макияж бы тебе все же не помешал. Уж больно ты бледная.

Сдержанно улыбаюсь, но поддерживать ее энтузиазм не хочу. Я не намерена тратить первые дни своей новой жизни на прихорашивание и примерку платьев. В конце концов, мне и в джинсах неплохо.

Пока я пытаюсь отыскать темы для беседы, лакей наливает мне стакан пальмового сока, а после приносит поднос с румяной перепелкой и гарниром из топинамбура. Ни то, ни другое я никогда не пробовала, тем более в первой половине дня. Кто вообще ест мясо на завтрак? А где же хлопья, сладкие подушечки, мюсли? Где яичница с беконом и панкейки с кленовым сиропом? Очевидно, у касты сангвинаров свои взгляды на утреннее питание.

– Ну, – выдавливает сквозь зубы Пейшенс, – и как тебе наш лазарет? Говорят, ночью там царит особо-зловещая атмосфера. Призраков не повстречала?

Вилка так и повисает у меня в руке, но я стараюсь не выдавать смятения, чтобы не доставлять Пейшенс удовольствия.

– Нет. Может быть, ты всех распугала?

– Ха, – фыркает она, поднимая стакан со смузи, – я там не бываю. Я отличный боец, а потому не нуждаюсь в регулярной медицинской помощи.

– Возможно, потому что ты все время проводишь в поместье, а не на патрулировании?

Уилл прыскает со смеху, окончательно стерев ухмылку с лица Пейшенс. Ее глаза злобно блеснули.

– Ну, я-то, по крайней мере, живая, и не пугаю людей своим воскрешением, как какой-то монстр Франкенштейна.5

– Пейшенс, хватит, – вмешивается Ноиз, отодвинув тарелку. – Ты портишь всем аппетит.

– Что? Я просто интересуюсь. Это же не каждый день случается: человек два дня мертв, а потом сидит здесь, как ни в чем не бывало. Это не может не вызывать вопросов, верно?

Мои пальцы крепче сжимают край скамьи под столом.

– Если хочешь узнать подробности, лучше спроси Верховного жреца, ведь это он занимается изучением моего случая. Уверена, он с радостью посвятит тебя в детали.

Мирилин заливается кашлем, проталкивая по горлу кусочек перепелки. Ламия постукивает ее по спине, чтобы помочь. А вот Пейшенс мой комментарий, похоже, ничуть не задевает.

– Как-то ты чересчур спокойно об этом говоришь. Будто это тебя даже не пугает. Может, ты знала, что это случится? Что, если это вообще часть твоего коварного плана?

– Нет, ну это уже просто смеш… – презрительно фыркает Личи, но я тут же его перебиваю.

– Если бы у меня был план, уверяю тебя, он не включал бы пробуждение голой на трупном столе.

Пейшенс открывает рот, но ее слова прерывает внезапно подошедший Скретч.

– У вас все нормально?

Я молча поднимаю глаза и пробегаюсь по нему взглядом. В коричневом костюме с золотистой вышивкой и уложенными в аккуратный хвост каштановыми волосами, он похож на какого-то знатного барона. В его осанке и сдержанных движениях читается привычка все держать под контролем.

– Все отлично, – выпаливает Пейшенс, улыбаясь как ни в чем не бывало.

– Неужели? И ты не достаешь нашу гостью из-за недавних событий?

– Что ты, Пендлтон. Как можно! Я всего лишь поддерживала разговор. Правда, Сильвер?

Нехотя киваю, стараясь держать свои нервы в узде. С чего вдруг такая забота? Помнится, не так давно именно из-за его выходки на Демонстрации вся каста посчитала меня обманщицей. А теперь, когда лекарство оказалось у меня в крови, он вдруг… приходит мне на помощь?

Скретч поправляет брошь в виде когтистой лапы и неторопливо выпрямляет спину.

– А вот мне показалось, что за этим столом слишком напряженная атмосфера.

– Можно подумать, тебе есть до этого дело, – не выдерживаю. – Я ведь предательница и воровка, забыл?

Его лицо приняло виноватое выражение, только вот искреннее ли?

– Ну, я бы не стал воспринимать это так лично, – он бережно поправил стоящую рядом чашку, однако я уловила скользнувшую в его голосе холодность. – Согласен, ситуация сложилась не лучшим образом. Я принял поспешное решение, о чем, поверь, очень сожалению, и приношу тебе свои самые искренние извинения. Но кто как не ты поймет, что иногда приходится делать выбор между тем, что правильно, и тем, что нужно. Надеюсь, ты не станешь вешать на меня ярлык врага. Уверен, твое мнение о том, что важно, претерпело немало изменений после произошедшего за последние дни. Разве не так?

Сжимаю нож в руке до боли. Не знаю, какую игру он затеял на этот раз, но, если я хочу это выяснить, придется ему подыграть. Быть может, это немного ослабит его бдительность.

– Да, – выдыхаю спустя несколько секунд. – Все верно.

– Значит, никаких обид?

– Все осталось в прошлой жизни.

– Нам несказанно повезло, что наша целительница излучает такую доброту и великодушие.

Одно из слов врезается мне в уши.

– Целительница? Я еще никого не вылечила.

– Прошу прощения, – мягко улыбается он. – Временами, признаюсь, мне свойственно несколько неосторожно позволять границам между будущим и настоящим стираться. Но уверен, в скором времени все так и будет.

Я выдавливаю самую милую улыбку, на которую только способна. К счастью, Скретч не замечает фальши и принимает мой ответ за чистую монету. Не нравятся мне его нарочито-вежливые манеры, как, собственно, и он сам. Говорит так свободно, деликатно, но на самом деле как будто подбирает каждое слово, чтобы не выдать свои настоящие мысли. После галантного поклона и поцелуя, которым он одаряет тыльную сторону моей ладони, Скретч неспешно удаляется, погрузив наш столик в еще более напряженную тишину. Ловлю вопросительный взгляд Уилла и пожимаю плечами, давая понять, что сейчас не намерена об этом говорить. Лучше вернусь к «завтраку», если это можно так назвать.

– Не нравится мне этот тип, – наконец выдыхает Ноиз. – Ходит за всеми, как тень, вынюхивает что-то, присматривается, подобно лису. Глядишь, расслабишься на минуту, так он тут же вцепится тебе в глотку не хуже морова. Сдается мне, что эта когтистая лапа украшает его одежду неспроста. Может, это символическое напоминание о его шраме, о происхождении которого ни одна живая душа в поместье не знает?

– Этот, как ты выразился, тип, – нарочито подчеркивает Личи, – Верховный страж. Присматривать за нами – можно сказать, его прямая обязанность. Ты бы последил за языком, если тебе дорога твоя жизнь.

Ноиз раздраженно фыркает. Возможно, он прав, и Скретч действительно коллекционирует не только роскошные наряды, но и тайны, но, честно говоря, сейчас это последняя из тем, которые мне бы хотелось обсуждать. Уильям замечает мое кислое выражение и решает вмешаться.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом?

– Да, – киваю я, прожевывая перепелиное яйцо. – Как насчет падших?

– Падших? – переспрашивает Личи, словно впервые услышал подобный термин. – А что с ними?

– Только не говори, что ты и их планируешь воскресить, – язвительно спрашивает Пейшенс, закидывая в рот виноградину.

– В этом нет необходимости, потому что они живы.

– Что?!

Секунда тишины накрывает наш стол, словно невидимым покрывалом. Все переглядываются, будто пытаются найти подтверждение моих слов в глазах собратьев. Убрав со лба каштановые пряди, Ламия первой нарушает молчание.

– Извини, я иногда плохо соображаю по утрам. Ты только что сказала, что сиринити, которые оказались взаперти за Стеной… не погибли?

– Но как? – вскрикивает Ноиз. – Ведь с той поры прошел почти век. Чем они питались? И как вообще смогли так долго…

Его пылкую речь прерывает голос Мирилин.

– Этого не может быть. Старейшина сообщил бы нам. Почему он об этом умолчал?

– Потому что до недавнего времени он сам об этом не знал. А когда я раскрыла ему правду, попросив отправить людей для их спасения, он отказался рисковать стражами. Сказал, что падшие этого не заслуживают, что их судьба давно предрешена и спасать их – вовсе не прерогатива коммуны.

Ноиз от неожиданности опрокидывает стакан с соком, и его содержимое разливается по столу. Ламия сразу же спешит вытереть его салфеткой. Уилл закрывает рот рукой, пытаясь утаить внезапно нахлынувшие эмоции. Даже Пейшенс со всем своим ядом растерянно отводит взгляд. Наконец, собравшись с мыслями, Личи уверенно расправляет спину.

– А ведь он прав.

– Что? – не верю я своим ушам.

– Сильвер, не сочти за вольность, но он не просто так является Старейшиной. Он многое в своей жизни повидал и, возможно, замечает то, на что ты смотреть отказываешься.

– Но я…

– Эти стражи провели сотню лет бок о бок с дикими. Какое-то время они боролись, но что было после – остается загадкой. Возможно, они давно переметнулись на сторону врага. Что, если при попытке спасения они обрушат на нас ораву моровов, а то и вовсе убьют, посчитав предателями? Вполне вероятно, что это уже не те сиринити, которых мы когда-то знали.

Ноиз утвердительно кивает. К нему сразу же присоединяются Пейшенс и Ламия. Поверить не могу!

– Если бы ты видел то же, что и я, ты бы так не говорил. Падшие, – обращаюсь я ко всем за столом, – долгие годы живут в подземных гротах, но они не утратили человечность. Они борются по сей день. И мы просто обязаны…

– Личи дело говорит, – перебивает меня Ноиз. – Риск слишком высок. Нет никакой гарантии, что они захотят по доброй воле отправиться с нами в поместье. Может, для них мы теперь все изменники касты? Лично я не хочу сгинуть на диких землях из-за заскока свихнувшегося стражника.

– Вот-вот, – поддакивает Ламия. – Я тоже.

– Да послушайте же!

– Если Старейшина посчитал эту затею бредовой, тогда, может, ты сама разработаешь план спасения? Однако без одобрения вышестоящих это будет граничить с изменой.

Пейшенс откидывается на спинку стула, наслаждаясь эффектом сказанного. Ноиз как-то странно на меня посмотрел, словно действительно предположил, что я могу пойти на подобное. Ламия с Мирилин тревожно зашептались, пока голос Уилла не перебил взволнованный гомон.

– Довольно! Ни о каком побеге, помощи давно потерянным собратьям и уж тем более о государственной измене речи не идет. Это не более чем утренний треп, и всерьез его воспринимать уж точно не стоит. Личи, – поворачивается он к соседу, – разве не ты вчера в комнате развлечений говорил об особом составе крови моровов, которую можно было бы использовать на благо коммуны?

Тот поправляет взъерошенную копну розовых волос и оседает.

– Ну а ты, Ноиз? Давно ли ты толкал напыщенные речи о Верхориате, который не справляется со своей работой?

Ноиз ловит мой оценивающий взгляд и поспешно отворачивается.

– Все мы иногда говорим лишнее. Но давайте не будем из-за этого портить себе утро. Согласны?

Выразив одобрение, все постепенно возвращаются к остывшему завтраку, а я бросаю на Уилла благодарный взгляд. Он лишь кивает в ответ, но напряжение в его чертах никуда не исчезает. Видимо, новость о падших все же выбила его из колеи, хоть внешне он и старается этого не показывать. Что ж, теперь я понимаю, что в обществе сиринити открытость – непозволительная роскошь. Свободное выражение своего мнения допустимо, но только если оно не перечит замыслам Старейшины. В противном случае, тебя ждет кое-что похуже изгнания. По-видимому, мне придется найти другой способ, как помочь падшим.

В то время как я не без опаски пробую кусочек топинамбура, который больше напоминает зажаренную ветку, чем еду, Мирилин старается воссоздать непринужденную атмосферу, подкидывая новую тему для разговоров.

– Ты видел, как Пейшенс вчера уделала Ноиза? – хихикая, выпаливает Ламия. – Буквально в два броска! Да от него и мокрого места бы не осталось, если бы Личи не вмешался.

– Эй, вот только не нужно говорить, что я порчу веселье. Если бы не правила, вы бы друг друга давно на части порвали.

Ноиз гордо задирает нос.

– Я бы справился с ней и сам, если бы вы не помешали.

– Вот только не нужно строить из себя героя, – надувает Пейшенс темно-алые губы. – Еще немного, и ты был бы готов умолять меня о пощаде.

– Я никогда бы так не поступил! Уж лучше смерть в бою!

– Это мы поглядим в следующий раз.

На ее лице застывает злорадная гримаса. Зеленые глаза округляются, но тут же превращаются в щелочки, заметив, что я за ними слежу. Она и раньше не выказывала по отношению ко мне радушия, но сейчас и вовсе смотрит, как на врага всех сангвинаров. Особенно после недавнего разговора. Хотя я как раз-таки спасти их всех пытаюсь. В этот момент мне становится интересно: откуда такая откровенная неприязнь? Связано ли это с путешествием за Стену, лекарством, или здесь скрыто что-то более личное?

– Ну, как завтрак? – спрашивает у меня сидящая рядом Ламия.

– Объедение.

Поспешно засовываю кусочек мяса в рот и жую, даже не чувствуя вкуса.

– Вкуснее всего с черничным соусом. Если хочешь, могу принести…

– Да брось, – закатывает глаза Пейшенс. – Не нужно ей кланяться только потому, что она якобы вернулась из мертвых.

– Не «якобы», а действительно вернулась!

– Может, просто наш старый добрый доктор Морган теряет хватку, раз он не в силах отличить труп от живого? Возможно, ему давным-давно пора на пенцию? Или… куда там отправляются люди, достигнув близкого к смерти возраста?

– Да? – резко опускает стакан Ноиз. – А может, это тебе пора научиться отвечать за свои слова?

– Какой ранимый. Повезло же тебе, Ламия. Искала парня, а получила мужчину и ребенка. Два в одном!

Ноиз резко поднимается, но Уилл кладет ладонь ему на грудь и опускает на место. В этот момент я замечаю странную отметину на его руке Уильяма: шрам в виде четырех точек под костяшками пальцев. Крошечные, ровные, словно от зубьев вилки. Интересно, это след пережитого боя, или стражи просто не поделили перепелиную тушку за завтраком?

– Была б моя воля, ты бы уже давно отсюда вылетела за наплевательское отношение к собратьям. Жаль, что не я отвечаю за порядок в коммуне.

– Может быть, – просияло лицо Ламии, – стоит доложить о ней Палачу? Он-то быстро обучит ее хорошим манерам в своей пыточной.

– Или в лаборатории для жутких опытов! – поспешно кивает Личи. Пейшенс смолкает, прикусив нижнюю губу. Замечаю, как Мирилин резко перестает пить. Ее пальцы сжимают чашку кофе до дрожи.

– Эм… Палач? – поднимаю брови я. – Это еще кто?

– Тот, благодаря чьей милости ты пережила путешествие на Другую сторону.

– Вы называете Верховного жреца Палачом? Это как-то…

– Грубовато? – откусывает кусочек хлеба Личи. – Поверь, его и похуже звали. С учетом того, что о нем говорят, это еще нежное прозвище.

Тон его голоса пробуждает во мне уснувшее любопытство.

– А что о нем рассказывают?

– О-о-о, – протягивает Ламия, допивая апельсиновый сок. – В поместье Ле Блана о нем разные слухи ходят, и чем старее, тем чудовищнее. Поговаривают, – наклоняется она ко мне, – что тех, кто провинился перед Старейшиной, он увозит в подземный чертог и пытает, пока тот не осознает своей ошибки. Однажды, он уехал на трое суток с молодым стражем, нарушившим приказ, но вернулся уже один. Куда подевался бедняга так и осталось загадкой.

Как мне помнится из рассказов Уилла, Верхориат – это высший управленческий орган сангвинаров, отвечающий за поддержание порядка. Он немного рассказывал мне об устоях сиринити, когда я только прибыла в поместье, но разве можно было усвоить весь нескончаемый поток информации, который тогда на меня свалился?

Как только тема касается Блэквуда, Мирилин стихает, словно воды в рот набрала, будто и вовсе желает оказаться подальше отсюда.

– А я вот слышал, – размахивает птичьей ножкой Ноиз, – что давным-давно Палач забил стража до смерти рукоятью кинжала лишь за то, что тот уснул на посту.

Ламия и Личи оживленно кивают головами, подтверждая, что тоже знакомы с подобным слухом. В отличие от удивленной Мирилин, от которой, судя по всему, этот любопытный факт ускользнул. Пейшенс, нервно ерзавшая на лавке, решает подкинуть дров в разгорающийся костер разговора.

– Интересно, почему он не расстается с перчатками-митенками?

– Думаю, – первым отвечает Уилл, – его ладони слишком часто были в крови моровов. Теперь она въелась в кожу настолько, что ее уже ничем не отмыть.

– Да нет, – вставляет свои пять центов Ламия. – Я как-то видела, что у него ладони все в ожогах. Наверняка серная кислота, с помощью которой он избавлялся от трупов, настолько выжгла ему руки, что на них нет живого места.

Чувствую, как напряжение сжимает пальцы до боли. Разговор принимает неожиданный оборот, и чем дальше он движется, тем сильнее мне кажется, что со вкусом правды в этой компании никто не знаком. Как можно судить о человеке по его внешности? Быть может, эти отметины достались ему в бою или, что еще хуже, в момент редчайшей слабости, оставшись вечным напоминанием о человеческом несовершенстве. Но у Пейшенс, похоже, более интересное мнение на этот счет.

– Бред это все. Я считаю, что ему настолько противны окружающие, что он не хочет к ним даже прикасаться. Абсолютный мизантроп.

– Да ну? – скалит зубы Ноиз. – А мне вот птичка на хвосте принесла, что пару веков назад он сбежал от святой инквизиции, которая в те времена вела охоту на ведьм и вампиров. Поговаривают, что у него вся спина в шрамах от плетей святых борцов с ересью.

– Он не просто сбежал, – тычет в Ноиза косточкой Ламия. – Он ведь убил самого папу римского! Бенедикта Пятнадцатого, кажется! То ли задушил, то ли столкнул с балкона.

В этот момент мне хочется ей вилкой ткнуть в ухо, но я сдерживаюсь, посчитав это слишком жестоким наказанием… для вилки. В конце концов, кроме остывшей перепелки она ни в чем передо мной не провинилась. Хотя вряд ли это можно назвать ее виной.

– Да нет же, – вклинивается Личи. – Загрыз насмерть.