Последний Оазис

– Может, воды? – неуверенно предложил Оргвин, но Ильсо только покачал головой. Будто знал, что три маленькие фляжки против целого пожара на голове ничего не решат.

– Это “что-то” все еще по тебе ползет? – поинтересовался эльф, и Этель кивнула. Пламя на ее голове тоже колыхнулось. Оно удивительно плотно сидело у самых корней, но не причиняло вреда коже. Магичка – решил Когон. И, не сдержавшись, фыркнул.

Но Ильсо подошел ближе. Глядя четко в глаза Этель, поднял край ее шелковой сорочки и коснулся ладонью ее живота. Когон с Оргвином переглянулись. Никто из них не понимал, что происходит, но Этель не отпрянула. Наоборот, прикосновение Ильсо будто успокоило огненный поток в ее волосах, и они стали чуть тусклее.

– А теперь? – спросил Ильсо, будто был целителем странных человеческих девчонок с горящими волосами. Но Этель с облегчением выдохнула:

– Почти… ушло.

– Тогда погаси это. Ты знаешь, как.

– Нет! – воскликнула девчонка, и эльф схватил ее за руку. Он, видимо, сильнее надавил на живот, потому что Этель вскрикнула. Оргвин дернулся, а Ильсо заговорил совсем другим тоном:

– Строишь из себя невинность, но я не верю в такие совпадения. Кто-то подсунул нам тебя, и кто-то заглушил в тебе магию. Люди и змеелюды не могут это знать, так что… – Он сделал паузу, схватил девчонку за подбородок и развернул ее лицо на себя. А затем задал самый главный вопрос: – Кто этот эльф?

В его голосе прозвучал холод, и, видимо, именно он и потушил пламенные волосы Этель. Она посмотрела на разведчика с испугом, а потом из ее глаз, перегоняя одна другую, покатились слезы.

Когон обернулся, проверяя, нет снова поблизости сатиров. Но, убедившись, что они по-прежнему одни, опустился на корточки и стал ощупывать трупы – вдруг нашлось бы чего полезного? А сам искоса поглядывал за странной сценой. Впрочем, Оргвин даже не думал скрывать внимательного взгляда и просто следил за происходящим.

– Он сказал, что увезет меня, – шмыгнула носом Этель и перешла почти на шепот. – Сказал, что выкупит меня у Ди Форсуна, и мы будем жить в Оллурвиле, но господин узнал и запер меня… И сказал молчать, чтобы никто из знати не знал о случившемся, иначе путь – только рабство, о выгодном замужестве можно не мечтать…

Она снова всхлипнула, Оргвин заключил:

– Ох, бедная девочка. Отпусти ее, Ильсо, пусть в себя придет…

– Я не услышал имя, – так же безразлично ответил эльф, и Этель прошептала:

– Лайонель… с аметистовыми глазами. Он ждет меня в Оллурвиле, я знаю, но не заслуживаю быть с ним. Я теперь вообще… ничего не заслуживаю.

Она выдохнула, и Ильсо наконец ее отпустил. Этель опустилась на колени и сжалась комочком, Оргвин поспешил ее успокоить. Оторвавшись от разглядывания убитых, Когон бросил:

– Дура! Теперь тебя и Долина Нищих не спасет.

На что Ильсо только покачал головой:

– Даже более того, Когон. Ей теперь туда лучше не заходить.

***

После заминки с сатирами и слез девчонки им пришлось существенно ускорить темп. Хотя Ильсо удостоверял, что при нынешнем положении вещей вынужденный бой с козлоногими – лучший вариант. Хуже, если будет затишье. Потому что, во-первых, сатиры их пропустят, дадут уйти, но потом обязательно отомстят за случившееся. Исподтишка, когда никто не будет ждать засады. А во-вторых, потому что они донесут Императору. Или королю эльфов. Или гномов. Или…

При мысли об Истинных Когон вздрогнул. Выходило, что если повезет, они могут поймать сатира и просто хорошенько его расспросить: если бы он не знал сам, то указал бы на того, кто знает. Пришлось бы указать, глядя на его топоры.

Но так не случилось. Они сами распугали возможных союзников и сделали их врагами. Из-за того, что Этель завизжала, как резанная, конечно же – совсем не из-за того, что Когон не нашел ничего лучше, чем выплеснуть ярость в бою. “Зато размялся,” – думал он и старался увести мысли от прошедшего инцидента.

В отличие от Ильсо, который стал молчаливым и на любые попытки Когона завести разговор уходил от темы. Этель и Оргвин плелись следом.

Когда они в очередной раз снялись с вынужденной остановки, Когон глянул на нее мельком и стыдливо отвел взгляд: искренне не понимал, чего тут грустить, если никому ничем не обязан. Ох уж эти люди! Для орков брак – обязательство. Но, тем не менее, боялся теперь даже глянуть в сторону Этель: что-то случилось с ней, о чем она не подозревала, но, видимо, очень хорошо знал Ильсо. И все дело было в таинственном эльфе с аметистовыми глазами, который однажды лишил глупенькую девчонку невинности.

При этих мыслях Когон только ускорял шаг и смотрел себе под ноги: слишком отчетливо рисовались образы со дня разгрома их племени: сколько юных девушек-орков пострадало тогда от лап ненасытного человека?

Только почему-то ему все-таки думалось, что одна человеческая девчонка не должна искупать все прегрешения Императора. У нее самой, судя по всему, жизнь несладкой оказалась. Но этот факт заботил его куда меньше, чем молчание друга.

– Ильсо? – ближе к вечеру, когда сгустились сумерки и они искали место для ночлега, Когон все же решился нарушить затянувшееся между ними молчание.

– Позже, Когон, – отрезал эльф и, обойдя очередные заросли монстеры, ткнул перед собой: – Привал устроим здесь, места лучше не попалось, но тянуть уже некуда. Лес огромный, такой же непредсказуемый, как и его обитатели, и нам нужно быть начеку. С рассветом двинемся в путь. Чем быстрее достигнем Долины Нищих, тем лучше. Для всех.

Он выделил последнее слово и красноречиво посмотрел на Этель. Она поджала дрожащую губу и начала всхлипывать. Оргвин похлопал ее по плечу и кивнул Когону – мол, занимайтесь – и остался с девчонкой. Когон бросил поноски и, встретившись взглядами с Ильсо, направился в чащу леса за щепками для костра.

– Может, скажешь уже, о чем молчишь? Вижу же, что сам не свой после этого… случая! – буркнул Когон, когда они с Ильсо зашли в заросли.

– Сатиры считывают каждое наше слово, Когон, – процедил Ильсо и принялся рубить ветки для костра. – В уши какому королю попадут наши разговоры, знаешь?

Когон выдохнул и уселся прямо на траву:

– Да и плевать! С девчонкой-то что делать? Это же ходячая катастрофа!

Ильсо не ответил. Продолжил сбор и только когда набрал внушительную охапку сучьев, опустился рядом с ним на корточки и, вымеряя каждое слово, сказал:

– Об этом нам не стоит говорить в первую очередь. Мы идем в Долину Нищих. Точка.

– Ты сам утверждал, что ей нельзя там появляться, – понизил голос Когон. – Не проще ли нам ее оставить по пути?

– У сатиров? – хмыкнул эльф. – У девиц в борделе побольше чести будет, чем у них. А мы знаем слишком много, чтобы теперь отпускать Этель на волю. Нам самим выгоднее и спокойнее, чтобы она шла с нами.

Когон не поверил, что слышит это от друга, и в сердцах воскликнул:

– Чтобы она еще одну палатку спалила? Чтобы навела на нас новую толпу врагов? О какой скрытности речь, если она будет визжать от каждого шороха?!

– В наших интересах научить ее, – уклончиво ответил Ильсо. А на недовольное фырканье Когона еще понизил голос и добавил: – Просто поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Когон поднялся, намотал пару кругов возле зарослей монстеры и выдохнул:

– Я верю тебе, Ильсо. Вынужден верить, честно скажу. Но вот что мне ответь, главное: наша цель не изменилась? Мы идем к Истинным?

– Мы… постараемся их найти, да. Но тебе нужно быть осторожным. Предельно. Ты прочувствовал на своей шкуре, на что способен один лишь взгляд Видящей. С закрытыми глазами.

Когон фыркнул: он слишком хорошо помнил. Видящая одним движением пресекла его порыв приблизиться. Вскинула голову, и он отлетел на острые камни. Спину до сих пор ломило от воспоминаний. Но он не сдался: поднялся, стиснув зубы, и сквозь боль не прекратил попытки взять свое. Но она повторила свой жест.

В глазах потемнело, и он больше не смог подняться. Опомнился только в личном шатре Императора после того, как город уже был взят. Но не переставал думать о той встрече. Видящая его знала! Называла по имени, давила на то, что он хочет, и на то, что он ошибается, что ему лучше уйти и не участвовать в осаде Эшгета. И, выходит, не возвращаться в племя? А может быть, вовсе – не жить?

Воспоминания больными уколами пробежались по коже. Когон прогнал навязчивые образы, по-прежнему являвшиеся во сне, звучно выдохнул и кивнул:

– Поговорим, когда выйдем из леса. Скажешь, что думаешь о девчонке и вообще… обо всем.

Ильсо не возражал. Кивнул ответно и поднял свою охапку веток. Когон взгромоздил на плечи несколько бревен. Пока они говорили, совсем уже стемнело, и приходилось идти по запаху гномьего пота, на звуки тихого разговора.

Уловив ровные голоса, Когон выдохнул: не ревет – уже хорошо. И, судя по всему, не пылает. Хотя сейчас, в темноте, огонька бы не помешало.

Они развели костер как обычно, пожарили пойманную эльфом дичь и молча поужинали. Никто не решился даже просто отвести взгляда от еды. И, тем более, не решился ничего сказать. Но Ильсо должен был. И начал с предупреждения:

– Чтобы ни для кого не стало сюрпризом, поясняю: нас окружили. Сатиры только и ждут, что мы обнажим оружие. Мы их видим, но мы не станем. Пока не выйдем из леса.

– Лес немал, – протянул Оргвин и огляделся вокруг, словно хотел убедиться в правдивости слов эльфа. – Сатиров много. Они злопамятны и будут мстить за своих.

– Смотря какой у них приказ, – ухмыльнулся Ильсо. – И пока их господам мы полезнее живыми.

– Все переменчиво, – заметил гном, – но я следую за вами. Что скажете, то и будет.

– Пока она с нами, нас не тронут. – Ильсо повернулся к Этель и глянул пристально. Она подняла глаза и застыла, словно ожидая обвинений, но этого не последовало. Вместо этого эльф сказал странное, что Когону пришлось переспросить, но Ильсо остался непреклонен:

– Я готов пожертвовать одним днем, чтобы понять, кто наш враг, – он произнес предельно тихо. – Уверен, что мы узнаем это уже завтра.

– И что дальше? – рыкнул Когон. – Что ты будешь с этим делать? Короли просиживают троны, это мы тут, в странном лесу, истекаем потом, так что какая разница, что ты узнаешь? Это ничего не изменит. К тому же враг сейчас у всех один. В столице.

– Твое оружие на поясе, Когон, – легко парировал Ильсо, – а мое – в мыслях и словах врагов. Завтра все станет ясно.

– Каким это образом, интересно? Так они и принесли тебе ответ на блюдечке!

– Мне – нет. Своему господину.

– Не глупи, эльф! Мы впустую потеряем время! Просто пойдем уже к окраине леса, пока нас пропускают.

– Пока мы дойдем до окраины леса, они успеют подготовиться. Будут ждать во всеоружии, – хохотнул гном и почесал бороду. – Что ж, умно, но все равно не понимаю, как ты хочешь узнать их планы.

– Просто побудь тут со мной, гном, – Ильсо натянул довольную улыбку. – Пока Когон с Этель прогуляются до речки.

От осознания, что останется один на один с чудачкой, Когон подскочил на месте. Оргвин вдоволь рассмеялся, а в волосах Этель заиграли искорки. Ильсо предлагал склонить сатиров к диалогу, а затем – на свою сторону. Для этого нужно было только отправить наживку в безопасное место – к реке. На всякий случай, под надзором орка.

После отборных ругательств Когона план эльфа был принят единодушно.

***

Задача Этель была простая – дойти до реки в сопровождении орка. При этом, по инструкции Ильсо, ей допускалось спотыкаться, падать, плакать и даже кричать, а ее волосам – вспыхивать. За поведение последних она ручаться не могла. Ей вообще предстояло многое о себе переосмыслить.

Об упреках Когона она не думала: не его дело, что однажды она полюбила и поплатилась за это. Больше ее всколыхнули слова эльфа о том, что кто-то ее им подсунул: будто она специально оказалась в темнице! Кому это надо? Кто вообще ее знал?

Она плелась за Когоном в сторону реки и внутри дрожала от холода: мысли пробивали насквозь, что по позвоночнику бежали крупные мурашки, а волосы шевелились на затылке.

Она теперь вообще боялась о них думать. Казалось, что они совсем ее не слушаются, что это какая-то другая – приобретенная – ее часть, которая словно взбунтовалась против новой реальности и условий, в каких оказалась Этель.

Каждое дуновение ветра (которого здесь, в южном лесу, почти не возникало) заставляло ее вздрагивать, а прикосновение солнечных лучей сковывало нутро от осознания, что вот-вот, и начнется. Но они отдалялись от лагеря, а неведомая сила все не приходила.

Пахло влажной утренней росой, свежестью деревьев и сладкими плодами. Но не успеет наступить полдень, как влага начнет парить, оседать на коже, кружить голову, и она опять едва сможет дышать. Ноги утопали в вязкой почве, и приходилось ступать осторожно, чтобы не запнуться о торчащие корни или ненароком не угодить в болото. Хоть они и обошли опасные топи, в лесу их могло поджидать что угодно.

Этель боялась уронить взгляд: помнила слишком ясно разбросанные тела сатиров на безобидной лужайке. Там по-прежнему переливались песнями дивные лесные птицы, а благородная земля впитала кровь. Здесь могло быть то же. Сатиры, никогда не нападавшие первыми, снова могли разъяриться и накинуться с дракой в отместку за павших, и именно на этот случай, как поняла Этель, с ней и отправили Когона. Это было разумно, но, глядя на спину орка, уверенно вышагивающего перед ней, Этель только и ждала, что он обернется и накинется с обвинением. Причины могли быть любыми: и что она не может контролировать свой “дар”, и что медленно плетется, и просто то, что она человек.

Когон ее недолюбливал, Этель чувствовала. Они шли уже точно больше часа, но чем глубже заходили в лес, тем яростнее звучало в тиши его дыхание. А может, это оттого, что они до сих пор не обнаружили реку. Как бы там ни было, Этель плелась позади и не вмешивалась в натянутое безмолвие.

– Смрадное дыхание Бронга! Мы сбились! – прорычал орк. – Слишком много запахов переплетается здесь, наглые людишки облазали каждый кусок земли! – Он прожег ее суровым взглядом. – Все вымерло из-за вас…

Этель прошла мимо. Она начала привыкать к нападкам орка и пропустила его замечание мимо ушей. Тем более, что сейчас нужно было лишь набрать воды и двигаться дальше. По крайней мере, так сказал сделать Ильсо.

Но орк был прав: они попали в мертвые земли. Живой лес вдруг превратился в сборище обугленных деревьев, земля под ногами была выжжена и порой покрыта слоем пепла. Звуки и вовсе пропали: все звери покинули эти места. Но Этель уловила главное.

– Когон, – позвала она тихо, – кажется, я слышу журчание. Мы почти пришли.

Орку хватило мгновения, чтобы сорваться с места. Но стоило Этель обрадоваться, как он резко остановился.

– Пропади пропадом вся ваша Империя, – проскрипел он сквозь зубы и с размаху отправил топор в дерево. От мощного удара ствол покосился и со зловещим хрустом повалился на бок. Раздался плеск. Значит, все-таки вода близко…

Но Этель не тронулась с места. Неприятная дрожь прошла по телу, и она замерла. От кончиков пальцев до самого сердца ее словно сковал холод.

Безвольными плетьми с деревьев свисали трупы. Побледневшие лица, разъеденная кожа, торчащие кости: то были люди и орки, иногда встречались худощавые эльфийские тела. Теперь они будто охраняли живительный источник.

– Человек человеку орк! – Когон сплюнул и направился к реке, Этель поспешно отвела взгляд и последовала за ним.

Но что-то сдержало. Словно стена, невидимая, но прочная, не пустила ее вперед. Этель сделала шаг, и грудь сдавило новым приступом холода. Когон уже добрался до берега.

С холма, поросшего папоротниками, падали водяные потоки, волны бурлили, и река разгонялась сильнее. Будто это не Вьюнка вовсе и не ее приток: казалось, что даже после разрушительного ливня течение было спокойнее.

Кончики пальцев зажгло, и, опустив взгляд, Этель заметила причудливые огоньки. Сердце подскочило, а во рту образовалась горечь. Захотелось проверить волосы, но ладони будто сковало жаром.

– Мы сможем перебраться, здесь мелко! – Когон крикнул с берега и занес ногу для решающего шага. Словно попавшая в путы, Этель не шевельнулась. Горло сдавило, и она вскинула раскаленные руки. Что-то по-прежнему не давало ей пройти.

– Стой! – она смогла лишь прохрипеть, но огоньки с ее пальцев сорвались и заслонили орка едва заметным щитом. Ударной волной его отнесло назад, невидимая стена перед Этель разбилась. Она бросилась к воде, пока орк потирал ушибленную шею.

– Что это было? Это ты сделала? – Он в два шага оказался рядом. Его глаза снова прожигали ее насквозь.

– Я н-не… специально… это что-то неподвластное нам! Что-то злое!

– Твои искорки только что отбросили меня, как пушинку! – надавил Когон, и Этель воскликнула:

– Кто-то не хочет, чтобы мы прошли! – Почему-то ей представилось это совершенно отчетливо. Странные пульсации внутри это подтверждали новой волной жара. – Это будто место смерти, и нам не нужно здесь находиться.

– Мы наберем воды и уберемся отсюда. По пути в Долину Нищих нет рек! – проворчал орк и достал флягу, но Этель, забыв, что ладони налиты жаром, перехватила его ладонь:

– Не надо. Смотри…

Когон вырвал руку, но взгляд опустил. Ее обжигающего прикосновения он будто и не заметил. В беспокойной воде плыли лица. Почти живые, распахнутыми глазами они смотрели в небо, но мертвецки бледная кожа говорила об обратном.

– Беглецы… – Когон вдруг пошел вслед за уплывающими образами. Его догоняли новые. – Империя найдет тебя, не сомневайся…

Этель нахмурилась, но на всякий случай направилась за ним. Между телами она заметила ядовитые потоки – розовые и зеленые – на первый взгляд чарующие, но ужасающие по своей сути. Словно навязчивая мысль, в один миг к ней пришло понимание: вода отравлена.

– Когон? – позвала она осторожно, но орк ускорил шаг. Течение разогналось тоже.

– Не мешай мне, человек! – Он не обернулся. – Они живы! Это мои сородичи, и я должен спасти их.

– Это ловушка! – Этель побежала, но орк быстро отдалялся, несмотря на то, что почти не отводил взгляда от воды. – Ладно…

Она выдохнула. Опустила плечи и вновь ощутила легкое покалывание в подушечках пальцев. Но на этот раз оно расплескивало тепло: незнакомая сила предупреждала ее, но забирала Когона. И раз уж она подчиняется магической воле, пусть служит!

– Не поддавайся, Когон, – Этель прошептала и подняла ладони. Почему-то сейчас захотелось принять в себе эту странность, людское клеймо навеки – магию. То, что закрыл в ней Лайонель, и то, что она по крупицам начала взращивать, спасая орка, который ее на дух не переносил.

Едва заметные искры заплясали над кожей, но вибрации изнутри пытались проникнуть наружу.

– Вернись назад, Когон…

Потоки энергии по ее зову легко сорвались с ладоней, и воздушный щит вырос перед орком. Когон сделал шаг, второй, остановился. Этель ждала.

Он глянул через плечо, затем в реку, затем повернул голову. На щите возник образ: зеленоватая кожа, клыки и острые скулы, глаза, очерченные острым угольком, но такие… нежные.

– Ты совсем близко, Когон. Не останавливайся, – теплый шепот заполнил окрестность, и если бы Этель не наблюдала со стороны, наверное, и она бы послушалась. По крайней мере, Когон не думая разбил ее преграду и поддался голосу.

– Нет-нет-нет, ты сможешь, борись! – Этель пустилась вслед за ним, попутно ловя силы для нового щита. Эта ворожба сама притягивалась к ней, ей даже не приходилось ничего делать или уметь: пожалуй, только принять то, что пряталось внутри нее долгие годы. А это место – место силы – буквально вырывало из нее магические потоки. И главное, она сама хотела этого и позволяла случаться неизвестному, но правильному.

– Это мир мертвых, Когон…

Невидимые нити магии проникали в его разум, но тот шел, словно очарованный.

– Ты не вернешься назад!

Этель воскликнула, будто на последней попытке вразумить орка, и ускорилась, но и Когон пошел быстрее; Этель перешла на бег, из реки вынырнули варги.

Вода выстрелила вверх мощным потоком, и где-то под грудью кольнуло. Мерцающий щит теперь накрыл ее. Орочьи псы приближались. Ядовитая слюна с их зубов сыпалась под крупные лапы, земля начинала дымиться.

– Уважай выбор орка, человек, – она услышала рычащий голос, стая наступала. – Ты на его земле.

– Это не его выбор! – Этель сжала кулаки. Нельзя уйти, нельзя оставить его, но что, если псы накинутся?

И они накинулись. Но не на нее – на Когона. Погнали вдоль берега, и он ускорил бег. Он уходил от погони, не подозревая, что впереди лишь беспамятство.

Впереди шумно падала вода – грань мира мертвых. Этель теперь отчетливо понимала, что он не должен ступить на нее, но псы нагоняли.

Бессмысленно бежать, бессмысленно вразумлять очарованного орка, но он нужен ей. Несмотря на придирки и вечное ворчание, он согласился на план Ильсо, согласился присмотреть за ней, пока они ведут переговоры. И пусть все должно было оказаться наоборот: он выступал гарантом ее безопасности, но теперь она сама обязана его спасти.

Этель закрыла глаза. Она увидела себя над пропастью, и псы развернулись с жалобным скулением. Когон не смотрел на них. И он шагнул.

Его дыхание стерлось, растворилось в бескрайних пучинах неосознанного, силы утекли вместе с потоками воды, а крепкое тело размылось бурными потоками. Тьма захватила его. В водопаде прожитых жизней по-прежнему мелькали мертвые лица, и сегодня они встречали живого.

В висках Этель пульсировала боль. Столько отчаяния несло это место, что над пропастью падших душ границы тела стерлись. Теплое покалывание в пальцах переросло в смежный поток. Тонкие нити, прочные, как сталь, вырвались из ее ладоней, перекрывая воду. Струи сломались, взмыли вверх и жадно впитали тепло угасающей жизни.

Этель сама стала этой нитью. Соединилась со своим видением телом и сквозь боль и дрожь в коленях протянула руку Когону.

Он смотрел прямо ей в глаза, видел что-то и даже слегка улыбался, но покачал головой. И упал.

Этель вдохнула. Тело уже вовсе ее не слушалось, и зов женщины с острыми скулами теперь подчинял и ее. Но две воздушные ленты, как два мягких покрывала, вырвались из ее ладоней и, словно долгожданного дитя, укутали сурового воина. В дрожащих руках Этель была целая жизнь, целый мир орка, который ненавидел ее, но в этот миг она видела все его прошлое.

Неведомый дар подчинился, потоки воздуха обволокли изнеможенное тело Когона и окрепли. Бурлящий водный поток разбился о них, как о камни, и взмыл вверх фонтаном. Но капли не вернулись в прежнее русло – они растворились под палящим солнцем. Река обмелела, мертвые лица растаяли. Когон вдохнул и ожил.

Этель дернула на себя каменные поводья, и он вышагнул на берег. Только что она подчинила мир мертвых своей воле. Но, глядя в тяжелые глаза орка, думала только о том, как бы снова не загорелись волосы.

Глава 6

Они упали оба. Слаженно, четко, как по команде, рухнули на землю без сил.

Когон успел только увидеть бледное лицо девчонки, а затем на его глаза будто легла темная повязка, и все пропало: звуки, запахи, ощущения реальности, физические силы. Остались только воспоминания, бурной рекой по-прежнему разливающиеся в дремлющем сознании.

Там было все как прежде: их племя, Чуткий лес, скрипучий, но до того знакомый голос старейшины Укмара, теплые глаза Зурхи, как угольки, и маки… вновь и вновь расцветающие у нее на животе. Она любила цветы.

Эти образы летели по кругу и всегда обрывались на алых цветах. Когон порывался вмешаться, вонзить топор в человеческого солдата прежде, чем успеет его меч отнять жизнь жены, но каждый раз опаздывал. Он не мог изменить прошлое. И не мог разгадать последние слова старейшины.

– Ты вернешься, Когон, – сказал Укмар ему в спину, когда все воины орков уже встали под знамена Ригарда, а он не мог уйти. Стоял и ждал, когда старейшина лично ему скажет. Старейшина, заменивший ему и отца, и мать. Стая летучих мышей тогда сорвалась из-под сводов Пещеры Памяти – священного места орков – и заглушила слова вождя писком. Но Когон услышал:

– Ты приведешь сюда человека, и тогда мы будем готовы. Умей отступить вовремя, умей просчитать ход врага, и тогда ты победишь.

Эти слова дали Когону надежду, что повиновение Человеку – лишь тактическое отступление орков перед решающим боем. Но чем дальше он отходил от племени, тем больше сомневался: Ригард собрал армию из орков, ящеролюдов, эльфов, людей и даже сатиров, ему удалось удержать дисциплину и сохранить боевой дух перед главным боем. Его армия взяла столицу, змеелюды сложили полномочия, а орки, выходит, по-прежнему отступали? Или уже проиграли полностью, не сумев поднять даже белый флаг?

Когон хотел верить, что старейшина знал больше и сейчас готовил силы для восстания, но вера эта с каждым днем угасала: слишком многое произошло после его ухода из племени. И, в частности, то, что его собственные сородичи дали присягу человеку, разорившему их дом.