Последний Оазис

– Во дает! Арви, видала? Научила младших гостеприимству!

– Займись ими, Дэвин! – раздалось с дальних палаток. – Мне своих еще кормить!

Когон раскраснелся, но чашку принял, потупил взгляд. Дэвин продолжал:

– Вечерами в тавернах поем, тут их две. Днем на кухне помогаем, кто помладше – у торговцев в помощниках ходит, другие караванщикам прислуживают, верблюдов готовят, собирают тюки…

– Да тут жизнь кипит! А на подходах к оазису и не скажешь: колодцы высохли, кости верблюдов прямо в песке…

– Дядя, ешь! – напомнил о себе белокурый ребенок, Дэвин усадил его себе на колени и сам начал кормить. Когон решил включиться в этот процесс кормления и подать пример младшим хорошим аппетитом. Оказалось сладко и пресно – финиковая каша на воде явно не входила в ряд деликатесов. Но тем не менее, Когон справился со своей нормой, отставил чашку, поднял руки и гордо заявил:

– Я первый, малыш! Догоняй!

Дэвин снова рассмеялся, вручил малышу новую ложку, а сам ответил:

– Чем дальше в пустыню, тем солнце беспощаднее, знаешь? Колодцы иссыхают быстро, а тут еще и армия Императора пришла! Воды не хватает. В Иррахоне три небольших озера, но и они мельчают. – Он вздохнул, подумал недолго, но продолжил: – Тут есть храм недалеко, он издревле стоял в руинах, но за последние годы его хорошо восстановили, говорят. Я там не был, но караваны туда каждую децену ходят, обмениваются едой и провиантом. Это единственная точка, с кем есть связь. Мы тут последние, дальше тьма, нет жизни. Да и тут жизнь постепенно отмирает.

Ребенок выбросил ложку, соскочил с коленей Дэвина и побежал к сверстникам – гонять верблюжьи колючки. Когон проследил, а затем спросил:

– А их родители где? Это же не все ваши братья?

Дэвин склонил голову и понизил голос:

– Пустыня жестока, здоровяк. Тут и гадюки, и скорпионы, и пауки жалят… не говоря уже о солнце. Кто-то просто ушел искать новый оазис, как в легендах – райский уголок, но не вернулся. Так что если что и есть за пределами Иррахона, так это большое кладбище.

Когон нахмурился:

– А Хрустальная Цитадель что же? Там же последний людской оплот, а за ней – дивные травы, деревья и ручьи, разве нет? Туда и идет наш новый Император, в Фолэнвере тоже засуха, население гибнет.

– Никто его не останавливает, видишь? – Дэвин заговорил еще тише и приблизился. – Пускай попробует туда войти сначала. Были смельчаки, знаем! Но и те не вернулись тоже.

Когон скрестил руки на груди: интересная выходила картина. Император умирать не собирался, он хотел отправить туда Когона с друзьями. Но какой смысл в их смерти?

– Борода! А-а! Смотрите, борода! – раздались звонкие крики и смех ребятишек. Дэвин вскочил встревоженно, затем прищурился и повернулся к Когону:

– Гном с вами?

– С нами, с нами, – подтвердил Когон, а сам не посмотрел на плетущегося Оргвина: задумался о предстоящем пути. Что же там впереди такое, что никто не мог преодолеть?

– Ребятки, ребятки, осторожнее, не бегайте по песку-то! – раздалось совсем близко, а вскоре рядом с Когоном уселся мокрый полураздетый Оргвин:

– О, зеленый, и ты здесь! Не думал, что Этель удастся тебя сюда вытащить, больно тут людей много.

Он хохотнул, а Когон отмахнулся:

– В пустыне нет рас, знаешь? Тут одни изгои. А это и вовсе – дети…

Он проследил, как Дэвин собирает всех по росту и зовет Арви. Вместе они выстроили детей в шеренгу и давали какие-то наставления.

– Интересно получается, гном, – задумчиво протянул Когон. – Говорят, что нет впереди оазиса, какой ищет Император. И наша роль в его затее весьма туманна…

– Да все яснее ясного, Когон! – отмахнулся Оргвин и расправил бороду, чтобы сохла. – Кто какую правду тебе скажет, когда никто не вернулся? Они может дошли все до единого да и остались там жить? Зачем им умирающий Иррахон, который, оказывается, вовсе не последний оазис, а усыпальница под открытым небом! Храни, великие духи, этих милых детей…

Когон промолчал. Посмотрел только на худощавых сирот и бодрого Дэвина, взвалившего на себя непосильную ношу – дать шанс жизни невиновным детям, и на мягкую Арви, которой самой впору уткнуться в грудь матери и слушать сказки на ночь. Неправильно это все было, вопреки законам справедливости. И собственная судьба, вне зависимости от того, что настигнет их впереди, представлялась теперь Когону самым очевидным и лояльным исходом. Он заслужил и этот путь, и пустыню, и даже Хрустальную Цитадель, если она и впрямь заберет его жизнь. Или какой-нибудь очередной монстр, или беспощадное солнце, или… случайный укус гадюки.

– Где Этель и Ильсо? – спросил Оргвин, и Когон облегченно выдохнул: хоть на этот вопрос у него ответ имелся!

– Девчонка тут, эльф спит в таверне. Разморило его от финиковой настойки. Сам-то где всю ночь пропадал?

Он посмотрел на гнома внимательно. Тот явно вдоволь накупался и теперь так же с удовольствием высыхал. Пускай успевает, пока солнышко с утра так ласково.

– Да тоже тут… был. Мы ж с Этель сюда пришли, пока вы в таверне сидели. Она решила вас поискать, а я тут остался. Видно, все же не по моим годам эта вся пустыня, путешествия, приключения. Хотя и страсть как хотелось на мир посмотреть!

Он мечтательно вздохнул, совсем без злобы, и Когон кивнул: понимал его чувства. И совсем не готовился завершать их путь так скоро. Хотя и получалось, что до Цитадели им совсем ничего, но надо было найти информацию про безопасный путь. Или спросить у девчонки: судя по всему, на карте Лайонеля отмечены маршруты, о которых никто не знал.

Когон задумался только на миг, представляя ход дальнейших действий, как кто-то его окликнул. Он сначала растерялся, на фоне солнца различая лишь темные размытые фигуры. А потом знакомый, но совершенно неожиданный голос пробасил на весь палаточный лагерь:

– У вас прячутся беглецы, они под надзором имперской стражи. Вчера было совершено нападение на солдат, у меня все полномочия для ареста.

Оргвин уставился на Когона в упор, и он поднялся, разминая плечи. Дэвин и Арви, проводившие детей на “посты”, тревожно огляделись. Нет, их он не подставит, тем более, что Когону как никому было известно, с кем предстояло иметь дело.

– Если что, у меня молот остался у пальмы… – озабоченно промямлил Оргвин, глядя, как орк опустил ладони на рукояти топоров. Но Когон покачал головой:

– Решу все без драки. Будь здесь.

Он обошел костер и, дав знак обеспокоенным Дэвину и Арви, направился прямо к главе имперской стражи. На звуки из палатки высунулась Этель, но и ей Когон жестом приказал оставаться на месте. Она насупилась, сжала губы, но ее настрой выдал раскалившийся на солнце сухоцвет: чуть что, и она атакует. Когон мысленно усмехнулся: ему же, наоборот, впервые в жизни не хотелось браться за оружие. К чему бы ни привел этот разговор.

И потому, уверенно подойдя к главе имперской стражи (или даже, судя по золотой броши на груди – командующему военным отрядом), он спокойно сказал:

– Давай без пафосных речей, Гнехт. Пойдем потолкуем с глазу на глаз.

Глава 18

Гнехт провел его прямо в таверну – туда, где вчера произошла драка, но судя по обстановке, на стычке орков все не закончилось: мебель была перевернута, на полу валялись осколки посуды, рама выбитого окна покосилась, а местами даже виднелась сажа и обугленная кухонная утварь.

Он выпроводил сопровождающих, прошел вглубь трактира, прямо к стойке, и развернулся – гордый, статный, красивый. В белых доспехах, плаще с золотой пряжкой и до блеска начищенных сапогах. Он упер руки в бока и, выпятив грудь, начал высокопарно говорить:

– Орк Когон из семьи охотников Чуткого леса, вы были замечены в этой таверне в перепалке с другими орками из племени Чуткого леса, семьи оружейников. Вы нанесли удар в область носа и продолжили избиение солдат людской расы. Так говорят очевидцы, в ваших интересах подтвердить.

– Мы одни, Гнехт, уйми свои пылкие речи. Я по-прежнему понимаю по-простому.

– Ты на службе у Императора, Когон, и должен подчиняться его законам.

– Где бумага, светлейший Гнехт? По-моему, мы друг другу ничем не обязаны. Если не пойдем мы, придется вам, светлейший, марать руки и палить свой зад на пустынном солнце.

Когон сплюнул под ноги, ни капли не смущаясь старого друга. Прошлого не стало, теперь у каждого из них своя реальность. Но если он мог выбирать свою судьбу или хотя бы молиться Бронгу о милости, то он предпочел бы, чтобы Молчаливая пустыня забрала его жизнь, чем надменные солдаты людского Императора во главе с предателем-Гнехтом.

– Ты забываешься! – Гнехт в два шага настиг Когона и теперь гневно смотрел ему в лицо, скаля клыки и хмуря массивные брови. – Законы одни для всех, и то, что Император Ригард позволил тебе искупить вину за дезертирство, совсем не значит, что ты освобожден от любых других правил. Власть теперь у человека, и твоя участь в его распоряжении, так не дерзи.

– Слушай, Гнехт, а не должны ли вы были идти вслед за нами? А вы каким-то чудным образом обогнали нас на самом опасном участке, где кишели орды монстров. Так что инцидент, получается, не должен был достичь вашего внимания. Мы же своего уговора придерживаемся: идем точно в срок, от смертельной опасности не увиливаем, хотя прекрасно знаем, что никто еще с тех мест не вернулся. Если солдаты Императора хотят проложить путь своей кровью – пожалуйста.

Когон выпалил это прямо Гнехту в лицо, и они застыли напротив друг друга, бросая свирепые взгляды и тяжело дыша. Кулаки невольно сжались, но Когон не позволял эмоциям взять верх: он пришел поговорить и знал, что Гнехт, напротив, хотел покрасоваться. Вряд ли бы кто-то из орков, ящеролюдов и, тем более, тонкокожих людей пошел бы на риск искать Хрустальную Цитадель, в которую мало кто верил.

– Тебя это не должно волновать. У Ригарда есть… средства. Уж поверь, у него все права называться Императором, сам Единый бог нарек ему этот титул.

– Если уже и ты в Единого бога веришь, то не сомневаюсь, – хмыкнул Когон, – но без четверых беглецов ему все-таки никак не пройти пустыню. Может быть, потребовать жалование?

– Ты слышал Императора! – воскликнул Гнехт и резким ударом предплечья прижал Когона к стене. Спину заломило, но он позволил себя сковать. Не возникло ни трепета, ни гнева: будто перегорела и ненависть за предательство друга, и несправедливость за трон человека – он, Когон, несмотря ни на что, был свободен. И оттого на его губы легла легкая улыбка. А Гнехт зарычал:

– Он не оставит вас живыми, даже не мечтай! Если вы не ляжете раньше от гнева пустыни.

– С этой стервой мы управимся. А затем и за тобой придем.

Когон оскалился и почувствовал, как от усилия задрожала рука Гнехта, сдерживающая грудь, дыхание как будто на миг пропало, имперский посланник процедил:

– Ты меня не заденешь, Когон, я на службе и не превышу полномочий, но твой арест – лишь дело времени, помяни мои слова.

– Лучше умру, чем прогнусь под человека, который губит свой же народ!

Теперь Когон сделал рывок и сам надавил на руку Гнехта. Тот отпрянул, схватился за меч и выкрикнул:

– Ты первый набросился на Гарза! Он из наших, свой, и ты прекрасно его понимал! Он знал Зурху!

– Не смей произносить ее имя, предатель! Ее убил человек! Наше племя погубил человек! И ты служишь ему!

– Я живой! В отличие от многих других бунтарей, как ты. Но ты просто невероятный везунчик.

– Мне повезло только в одном, – с выдохом произнес Когон и расправил плечи. Духота и тяжелый воздух облепили его кожу: солнце за окном крепло. – Что я сменил предателей на настоящих друзей.

Когон посмотрел с вызовом и дотронулся шеи, но вспомнил, что отдал свой священный шнурок с символом племени Лайонелю. Ну и плевать, и к лучшему – прошлое позади, он свободный орк, и он приложит все силы, чтобы выжить на пути и после Хрустальной Цитадели.

– Можешь говорить что угодно, – ответил Гнехт спокойно и спрятал меч в ножны, – но ты не изменишь мое мнение и мой выбор. Каждый выживает как может.

– Тут не спорю, – кивнул Когон. – Надеюсь, доживешь и до Последнего Оазиса. Чтобы мы смогли нормально попрощаться.

– Перед твоей казнью.

Гнехт обнажил клыки, Когон выдавил улыбку и, сделав наигранный реверанс, вышел наружу. В лицо ударило яркое солнце, имперские солдаты напряглись, но при виде командира, показавшегося следом, построились в ряд. Когон хмыкнул и поспешил убраться отсюда: неважно, куда, лишь бы уже не видеть это злосчастное место.

Он направился вдоль лавок. Злость еще играла внутри, вена над бровью вздулась, и он буквально физически ощущал, как горло обжигает ярость. Время рассудит, кто из них прав: то, во что верил Гнехт, не могло быть истинным. Потому что именно здесь, в пустыне, он вдруг понял, что настоящая жизнь наступила только сейчас.

Прямо возле таверны, под открытым небом, расположился рынок, и Когон был рад затеряться между рядами. Пусть его никто из своих не увидит, а он узнает совсем другую жизнь. Ну, и обменять или прикупить что-то из провизии было бы неплохо.

Первыми он увидел “музыкантов” – мальчишек из лагеря Дэвина, зазывающих посмотреть ковры у торговцев-змеелюдов, и девчонок – воспитанниц Арви, выкладывающих фрукты на прилавки ящеров и таскающих мешки с зерном. Работа явно была не по их силам, но никто не жаловался: нужно было как-то выживать и кормить младших.

Глядя изнутри на пестрящий яркими цветами рынок, Когон не мог сопоставить картинки умирания на окраине с бурлящей жизнью здесь. Все расы, казалось, жили в дружбе, вели торговлю и связаны были общей целью выжить. Наверное таким же видела Эшгет Этель – живым, процветающим, ярким. Но вместе с тем захватчику Ригарду потребовался один день, чтобы превратить столицу в руины. Неужели змеелюды не ждали осады? Неужели змеелюдский император Жизог не знал о предателях?

Когон вспомнил Вайсшехха и хмыкнул: ну да, он убил господина собственноручно, так о каком доверии может идти речь? Притом, что он входил в ближайший круг Императора. Служа Жизогу, Вайсшехх исполнял волю Ригарда. И Ильсо, получается, тоже.

Внезапная мысль об эльфе заставила его остановиться. Впереди появилась маленькая девочка с двумя косичками и подносом специй. Теребила его за потертый наруч и шептала: “Дядя, купи…”

Редкие покупатели, пришедшие с первыми лучами солнца, лениво потекли вокруг него, девочка переключилась на них, Когона окликнули торговцы: слишком много внимания, нехорошо. Он ускорил шаг, чтобы быстрее пройти рынок, а сам соображал: если Ильсо вчера вечером оставался в таверне, то не там ли он остался?

Непроизвольный рык вырвался из его груди: почему не проверил? Только что был там! А потом, убедив себя, что при Гнехте лучше было не привлекать лишнего внимания, быстро пересек торговцев и свернул в тень ветвистых пальм.

Когон выдохнул, сел на песок и осмотрелся. Место походило на узенькую улочку, но вместо домов тут стояли простенькие палатки. Рядом располагалось озерцо, чуть поодаль – маленький фонтанчик с тонкой струйкой. В тени напротив него, ссутулившись, сидели… эльфы.

Они тоже заметили его и теперь бросали враждебные взгляды: законы равенства пустыни, о которых вчера говорил Дэвин, на них, похоже, не распространялись. Когон уже вознамерился подняться и уйти, как услышал беззаботный смех с озера: там плескались девушки-эльфийки. А мужчины грозно их охраняли. Что ж, их община – их права. Кто же знал, что это время для купания?

Уронив взгляд под ноги и стараясь не смотреть вообще ни на что, Когон развернулся: пожалуй, путь по торговым рядам был куда безопаснее, чем мимо суровых эльфов. Но сделать выбор он не успел: со спины его кто-то окликнул.

Проклиная себя за недальновидность, он осторожно развернулся, готовый к враждебному приветствию, но вместо этого кто-то сбоку дернул его за перчатку и прошептал:

– Когон… т-с-с… я здесь!

– Ильсо? – не сдержал восклика Когон. Высунувшись из крайней палатки, больше похожей на небольшой шатер, на него глядели сонные глаза эльфа. Ильсо цыкнул на него, чтоб молчал, и поманил зайти внутрь. А когда он замешкался, пытаясь сопоставить две картинки друга – вчера и сегодня, – прикрикнул:

– Давай бегом, Когон! Пока эти эльфы считают меня за своего!

– Пока считают?! Ты за их женщинами подсматриваешь?! – налетел Когон с порога, но тот оправдался:

– С чего ты взял? Э-эй! – но под хмурым взглядом Когона сдался: – Ну хорошо, совсем чуть-чуть! – Он вздохнул, Когон красноречиво промолчал, и Ильсо всплеснул руками: – Да тут и не видно ничего!

– Ты почему здесь? – спросил Когон, стараясь не повышать голос: их могли услышать, а привлекать внимание чужих эльфов вовсе не хотелось.

– А я откуда знаю? – огрызнулся эльф. – Меня из таверны сюда притащили. К “своим”, видишь?

Когон вздрогнул: он уже третий раз, находясь здесь, слышал про “своих” от разных собеседников, и каждый говорил об этом в разных ключах. Пустыня умело путала и карты, и понятия.

– К нам почему не вернулся? – спросил.

– Да я только в себя пришел! Голова раскалывается! Что мы вчера пили, помнишь?

Когон усмехнулся:

– Я помню! И потому не страдаю. А ты бы сначала пить научился, худосочный эльф.

Ильсо только отмахнулся, растягиваясь на ярком ковре с длинным ворсом, и мечтательно произнес:

– Сегодня свобода! Вот отойду, познакомлюсь с той эльфийкой из таверны, помнишь? Эх, красивая! Это не она там случайно? Волосы выжимает?

– Лучше не суйся, Ильсо, там у них стража похлеще, чем у Императора. – Когон покачал головой. – А вечером выйти надо. Успеешь оклематься?

– Обижаешь! – зевнул эльф и хитро посмотрел на Когона снизу: – Ты какой-то напряженный, орк, что стряслось? Опять девчонка что-то натворила?

– А не ты ли? М-м? – Когон скрестил руки на груди и посмотрел внимательно на друга. Странной была такая его беспечность, даже несмотря на все таланты Ильсо выходить сухим из воды. И сейчас он только закатил глаза, как подросток, пытаясь отвязаться от нравоучений “матери”:

– Слушай, Когон, ну выпил, с кем не бывает, а? Что привязался?

– Вот именно, Ильсо, что с тобой. С тобой такого не бывает.

– Да брось, – отмахнулся эльф. – Иди лучше подыши свежим воздухом да провизии набери на рынке. Ты уже успел познакомиться с этими чудесными краснощекими девицами, м-м?

Ильсо ухмыльнулся, но теперь настал черед Когона закатывать глаза, и он без лишних прощаний вышел. Да, он последовал совету друга – нужно было и впрямь посмотреть на краснощеких девиц на рынке. И убедиться в том, что эльф искусно его обманывает.

***

Главным аргументов в подозрениях Когона стала его осведомленность делами оазиса, в котором он пробыл половину суток, из которых в здравом уме и бодрствовании он находился от силы час. Что он мог знать про рынок и, тем более, про торговцев – загадка.

Кроме того, эльф словно избегал его: что сейчас, предпочтя их лагерю шатер эльфов, что в Долине Нищих, оставив их в бою с Ангелочком без спасительных стрел. Все это могло оказаться лишь домыслами и случайностями, но, учитывая, что раньше за безупречным разведчиком Императора такого не наблюдалось, Когон призадумался: а не хранит ли эльф верность людскому господину? Что знает о планах Человека? Какую участь готов разделить с друзьями по его слову? Или он, напротив, ждет титул?

От одной только мысли в эту сторону в груди копилась ярость, перед глазами всплывало надменное лицо Гнехта – его единственного друга из Чуткого леса, выбравшего Ригарда. Ильсо он доверял так же – беспрекословно, и на то были все причины: эльф ни раз вытаскивал его из передряг, освобождал из плена, уводил остатки его, орочьего, племени от лап врага. Но что изменилось?

Они вышли из Иррахона, как и планировали – на закате. Без лишних слов, прощаний и сожалений. Пожелали только удачи в непростом деле Дэвину и Арви и пообещали обязательно навестить их на обратном пути. Когон плохо верил, что обратный путь случится, но Оргвин настоял: обещание нужно держать во что бы то ни стало, и мужчины обменялись рукопожатиями.

Днем Этель резвилась с ребятишками. Плела косички девчонкам, мальчишкам рассказывала небылицы и помогала Арви с готовкой. Ее волосы больше не вспыхивали, а Когон все чаще одергивал себя на том, что беззаботно глазеет. Оргвин поглядывал с интересом, но ничего не говорил, улыбаясь в густую бороду.

Ильсо присоединился к ним на окраине Иррахона, и, перекинувшись сухими приветствиями, путники вышли на тропу до Хрустальной Цитадели.

Дорожка отыскалась благодаря карте Лайонеля, и несмотря на то, что Когон заявил, что теперь не доверяет эльфам, остальные проголосовали за этот путь. Что объяснялось вполне логично: другого просто не было.

Шли сами, без верблюдов, чтобы избежать лишних жертв среди животных. Так посоветовали Дэвин с Арви, да и сам Когон прекрасно помнил, что стало с Хвостиком и Изюмом. Ко всему прочему, ступни сквозь подошву прекрасно ощущали движение песка, и в случае опасности можно было сориентироваться быстрее.

Ночью идти стало проще, но из-за ветра песчаные вихри все время летели в лицо, и приходилось закрываться по самые глаза. Факелы взяли, но пока горели огни Иррахона, не использовали. Да и света звездного полотна с месяцем поначалу вполне хватало, но чем дальше отходили, тем становилось темнее. И холоднее.

– Этель! – послышался шепчущий голос гнома, в тишине разлетевшийся громом. Обернулись все трое: гном шел замыкающим. И не растерялся: – Чего уставились? Не для ваших ушей дело, или тоже в шелковую накидку облачиться хотите? Прикупил у местных торговцев. С вышивкой!

Ильсо бросил короткий смешок и развернулся, беря направление по карте, Когон, шедший вторым, вставил комментарий:

– Ну, настоящий торговец! Кому твой шелк в такой холод нужен?

– Ой, иди уже, зеленокожий, а? Не мешай мне важные дела вести, – отмахнулся Оргвин, но Когон только буркнул:

– Нашел время, нам идти надо, пока солнца нет!

– Это тебе надо, толстокожий идиот! Ты смотри, девчонка вся дрожит!

Невольно Когон вспомнил их случайные объятия прошлой ночью и поспешил отвести взгляд: не хватало еще, чтобы слухи поползли, будто он пялится! И потому только отвернулся, махнул рукой и догнал Ильсо. За спиной послышалось:

– На, примерь! А то замерзла. Знаешь, что шелк тепло сохраняет? Ему и ночи не страшны…

Его голос звучал так напевно, что даже Когону захотелось зевать. Днем поспать не удалось, а идти толком и неизвестно сколько – может быть, день, а может быть, целую децену: кто скажет, что это за карта и верно ли ведет? Вдруг им поплутать придется? Или встретят на пути какого-нибудь собрата Ангелочка, от которого еще уйти надо, а потом дух переводить сутки. Ко всему прочему, у них элементарно могла закончиться вода – несмотря на то, что на этот раз они запаслись основательно.

Поймав себя на мысли, что накручивает самые негативные исходы, Когон только отмахнулся. Перехватил факел и след в след шел за Ильсо. Тот молчал и даже не вставлял свои едкие шуточки, а Оргвин с Этель отставали: обновка требовала примерки и особенного внимания.

Тем не менее, медленно, но верно они отдалялись от Иррахона. Ночь становилась глубокой, месяц загадочно плыл по небесному своду, изо рта стал выходить пар: все невернувшиеся тут случайно не замерзли?

Заговорил Ильсо:

– Что потом, Когон? Ты думал?

Он не обернулся, продолжая идти и поглядывать на карту. Впереди, на освещенном месяцем горизонте, маячили угловатые каньоны. Или это и вовсе были уже далекие Тусклые горы – родина гнома? Когон вдруг понял, что совершенно не имеет представления, где находится.

– Не раз, – отозвался он, и ход продолжился. Позади послышались догоняющие шаги, и вскоре за спиной он почувствовал сбившееся горячее дыхание и тепло от третьего факела.

– Теперь понимаю, почему тут раньше жили только змеи, – с выдохом проворчал Оргвин. – К таким перепадам температур только они и приспособлены. Не удивлюсь, если днем тут совсем пекло будет.

Гном хохотнул, но, судя по всему, его занимали совсем невеселые мысли. Как и Ильсо, как и Когона. Чувствовали близкий исход? Осточертело видеть пустыню? Он бы точно не отказался оказаться сейчас в Чутком лесу.

– По крайней мере, – продолжал гном, – когда я тут по молодости плутал, так и было.

– Чего?! – Когон с Ильсо обернулись одновременно и ткнули в лицо гнома факелами. Этель посторонилась, но и на ее лице появилось удивление.

– Чего-чего? – проворчал Оргвин и с довольным видом расправил бороду. – Двести лет назад, говорю, это было! Аккурат после войны рубиновых чаш! Как я на поверхности оказался-то? Я же странствиями грезил, приключениями! А меня женить выгодно хотели. Я по наивности считал, что одно другому не мешает: вот как раз, думаю, после свадьбы и отправимся в путешествие, так сказать…

Он задумался, опустил взгляд и почесал голову. А потом, словно спохватившись, продолжил: