Ловец Эха

Сати перевела взгляд, и ее дух содрогнулся.

Рядом с мальчуганом, рыча от невыносимой боли, сражалась его мать. Высокая, сильная женщина, некогда, наверное, красивая. Теперь ее лицо было искажено гримасой боли и безумия. Ее доспехи были разбиты, из зияющих ран на спине ручьями стекала кровь, окрашивая землю под ногами. Но женщина не обращала на это внимания. Она не билась за свободу королевства или идеалы. Она билась с одной-единственной целью – прикрыть собой дитя. Каждым ударом меча, каждым движением тела она создавала вокруг сына пространство жизни, оплачивая его своей кровью и болью.

Сати увидела ужас на лице матери. Не на ее собственном лице – ужас был в ее глазах, в каждом мускуле, когда меткая, черная стрела демонического лучника, сидевшего на скелете лошади вдалеке, пронзила мальчика насквозь. Стрела вошла под ключицу и вышла из спины. Мальчик замер, взгляд его стал стеклянным, удивленным. Он медленно опустился на колени.

Сати увидела еще больший ужас, леденящий душу до самого дна, когда мальчик вдруг… встал. Механически, неестественно выпрямился. Тусклый синий огонек зажегся в его глазах. Он повернулся лицом к матери, которая застыла в немом крике, и обнажил окровавленный меч. Его лицо было пустым, как маска.

Сати увидела невыносимую, абсолютную боль женщины, когда ее сын, ее плоть и кровь, ее маленький герой, упершись ногой в ее грудь (в грудь, что кормила его, укачивала, защищала!), вытаскивал из нее меч, вогнанный по самую рукоять. Звук выходящего из плоти металла был ужасен. Кровь хлынула фонтаном. Женщина рухнула.

Сати увидела лишь легкое, машинное недоумение на лице сына-нежити, когда мать, собрав последние капли жизни, последние крупицы нечеловеческой воли, поднялась на колени. И прокричала. Не крик. Проклятие. Проклятие, вырвавшееся из самой глубины разорванной души. Она проклинала тех, кто начал эту бессмысленную бойню. Кто не смог ее остановить. Себя – за то, что не уберегла, не укрыла, не увезла подальше… Проклятие прозвучало, как удар грома по мертвому полю. И женщина рухнула вновь, навсегда. А сын-нежить повернулся и пошел искать новую цель, топча сапогом руку умирающей матери.

Валькирия зажмурилась. Нет, не глаза – их у нее сейчас не было. Она отвернулась душой. Увиденное потрясло ее до самых основ, до глубин души, которую она сейчас едва осознавала. Это был не просто ужас. Это было надругательство над самой сутью жизни, любви, материнства. Это была бездна.

Очнуться помог тот же голос-мысль, холодный и неумолимый:

«У тебя мало времени».

Кто бы ни говорил – дух места, тень прошлого, или… – он был прав. Каждая секунда здесь, в этом аду памяти, отнимала силы. И помочь им, ей и Фросту, могли только они. Духи этих павших воинов. Их неутоленная ярость, их проклятия, вплетенные в саму землю.

Сати могла лишь сожалеть об отсутствии отца. Искренне, до боли. Заклинание Воскрешения, настоящего Воскрешения армии из таких глубин, требовало чудовищной силы, концентрации, знаний темных ритуалов. А она не маг. И уж тем более не некромант. Ее валькирийская искра была слаба, как огонек свечи на ветру. Был бы отец… Он бы лишь махнул рукой, и мертвые встали бы по его воле. Он бы знал слова, знаки, источник силы…

«Сама, дочка. Сама».

Мысль прозвучала четко, требовательно. Не поощряя, не утешая – констатируя факт. Сама. Надеяться не на кого. Либо она сделает это, либо они оба умрут здесь, а сквирхи растерзают их тела.

Она утвердительно кивнула невидимой головой. Страх оставался, но его вытеснила отчаянная решимость. Она собрала всю свою волю, все воспоминания об отцовских уроках (пусть и не о некромантии, но о принципах магии, о направлении силы), всю свою ярость за увиденное, всю боль за мать и сына. И, насколько это было возможно в этом подземном аду, в этой пустоте, она громко, вкладывая в звук всю свою сущность, произнесла слова заклинания. Не слова языка людей, а древние, гортанные слоги Силы, которые отец заставлял ее заучивать, не объясняя смысла. Слова, от которых сжимался эфир, и сама Тень вздрагивала.

Внезапно, откуда ни возьмись, подул ледяной ветер. Не физический – он резал самую душу. Он нес с собой запах тлена, пыли веков и… пробуждения. Сати услышала нарастающий скрежет – жуткий, многослойный звук, как будто тысячи каменных плит сдвигаются одновременно. Скрежет костей, трущихся о камень могил. Скрежет земли, разверзающейся. Мертвецы пробуждались. И поднимались. На поверхность. К свету. К жизни? Нет. К мести.

Валькирия поспешила вверх. Движение было стремительным, паническим. Вынырнув на поверхность, в мир замедленного времени, она мгновенно ринулась обратно в свое тело. Оно встретило ее сопротивлением, словно запертая дверь. Холодная, чужая плоть не желала принимать обратно хозяйку, отвыкшую за эти мгновения вечности. Борьба была короткой, но мучительной. Сати-дух вжималась, пробивалась сквозь невидимую преграду. Когда же тело наконец сдалось, приняв ее обратно с ощущением ледяного ожога, и Сати открыла глаза, она увидела сквирха, нависшего над ней. Его огромная тень закрыла звезды, зловонное дыхание опалило лицо. Огромный клюв, блестящий в лунном свете, был занесен для удара. Казалось, еще мгновение – и разъяренное чудовище разорвет ее пополам, как тряпичную куклу…

Сати инстинктивно зажмурилась, вжимаясь в холодную землю, ожидая удара, боли, конца.

Но ничего не произошло.

Тишина. Затем – дикий, пронзительный визг сквирха. Не ярости. Страха.

Она открыла глаза, залитые лунным светом. Сквирх метался по поляне, как загнанный зверь, отчаянно бьющий крыльями, вздымая тучи листвы и пыли. А когда ее взгляд, привыкший к полутьме, разглядел причину его паники, ее прошиб ледяной пот, хотя тело было холодным как лед.

Вся поляна… шевелилась. Она превратилась в кишащее, бурлящее озеро тел. Они выныривали из земли повсюду – из-под корней деревьев, из-под кустов, прямо из ровного места – как моряки, отвергнутые морем и слишком рано, слишком жестоко покинувшие мир. Они поднимались медленно, с тем самым жутким скрежетом костей и рвущейся земли, который она слышала внизу. Сотни. Нет, больше.

Сотни тел в истлевшей коже, обтягивающих скелеты; сотни скелетов, кости темные от времени, но крепкие, с зазубренными обломками оружия в руках; сотни воинов в ржавых, пробитых доспехах, из-под которых виднелись лишь тени. Их глазницы светились тем самым холодным синим огнем, который она видела на погосте. Они хватали сквирха цепкими, костлявыми руками, цеплялись за его чешую, за крылья, за лапы и тянули вниз, в свою могильную пучину, из которой только что вырвались. Чудовище отчаянно визжало, отбивалось лапами и клювом, с грохотом ломая кости, отшвыривая мертвецов, как тряпки. Но мертвые не чувствуют боли. У них одна цель. Одна древняя, неутоленная жажда. Убивать. Мстить жизни. Тому, что движется, дышит, боится.

Второй сквирх, тот, что с выбитым глазом, уже стал добычей безжалостных мертвяков. Его огромное тело было почти не видно под копошащейся, хватающей, рвущей массой. Лишь кончик крыла судорожно дергался, затихая.

Тысячи тел. Армия мертвых поднялась по ее зову. Армия, похороненная веками. Армия, полная ненависти.

С жутким, затихающим, переходящим в булькающий хрип воем ушел под землю отчаянно упиравшийся сквирх. Он слишком дорожил жизнью, чтобы отдать ее без боя. И он отдал ее не просто так. Около сотни растерзанных, разбросанных по поляне, переломанных и раздавленных мертвых воинов – такова была цена, заплаченная за его жизнь, уравнявшая незримые весы, на другой чаше которых лежало его существование. Земля сомкнулась над ним, поглотив последний клочок чешуи и отчаянный взгляд. Наступила тишина. Зловещая, напряженная.

Сати, лежа на земле, увидела Фроста. Он очнулся, приподнялся на локте, опершись спиной о дерево, и во все глаза, с немым ужасом на бледном лице, наблюдал за разворачивавшимся перед ним кровавым спектаклем. Его взгляд метнулся к ней, застывшей на земле. Затем, превозмогая боль (он схватился за грудь, лицо исказила гримаса), он вскочил. И побежал к ней. Прямо по головам, по спинам, по рукам застывающих на мгновение мертвяков, едва уворачиваясь от клацающих челюстей, жаждущих откусить кусок живой плоти. Его путь был безумным танцем на краю гибели.

.Армия мертвых пришла в движение. Медленно, неумолимо, как прилив костей и плоти, она поползла к опушке. Слышны были лишь щелчки челюстей, скрежет костей и отчаянные, быстро затихающие визги детей. Их тонкие голоса, еще недавно сливавшиеся в жуткий хор, теперь взывали о пощаде, но пощады не было и не могло быть.

Не выжил никто. Тишина снова воцарилась на поляне. Теперь ее нарушало лишь тихое поскрипывание, пошаркивание тысяч ног по земле. Армия, исполнив приказ, остановилась. Ожидая.

– Это… что… за… – запыхавшись, подбежал к застывшей, все еще лежащей на земле валькирии Фрост. Он стоял над ней, тенью, его лицо было серым от боли и потрясения, рука все еще прижимала сломанное ребро. Он не мог оторвать глаз от моря мертвых, окружавших их со всех сторон. – Что ты наделала, Сати?!

– У тебя были идеи получше? – отрезала Сати, с трудом поднимаясь на локти. Боль в плече вернулась, огненная и жгучая. Голова кружилась от истощения и последействия заклинания. – Мы живы. Скажи спасибо, что сквирхи тебя еще не переварили. А идеи… – она кивнула в сторону растерзанных останков первого сквирха и кучи мертвых воинов, – …были бы куда хуже.

– Ладно, – Фрост вытер пот со лба грязным рукавом, его взгляд все скакал по неподвижным фигурам – Признаю. Выбрали мы плохо. Но… – он кивнул на неподвижно застывших мертвяков, стоящих как солдаты на параде, лишь синие огоньки в глазницах мерцали в такт какому-то внутреннему ритму. Потеряв цель, они замерли, словно статуи, покрытые патиной времени и земли. – А что ты будешь делать с ними? Тут не пара десятков, Сати. Тут… целая армия! Целый проклятый легион!

Сати, опираясь на неповрежденную руку, медленно поднялась на ноги. Ее шатало. Она огляделась. Тысячи пар синих глаз смотрели в пустоту, ожидая приказа. Чувство… мощи, невероятной, вселенской, затопило ее, оттесняя боль и страх. Это была ее сила. Ее воля подняла их. Она чувствовала связь с каждым – тонкую, как паутина, но неразрывную.

– Они будут слушаться меня», – сказала она спокойно, но в голосе звучала сталь. И гордость. Она это сделала. Сама.

– Слушаться?! – Фрост аж подпрыгнул, забыв про боль. – Сати, ты совсем с ума сошла?! Прикажи им ВЕРНУТЬСЯ ОБРАТНО!!! Сейчас же! В землю! Откуда пришли! Ты понимаешь, что держишь на привязи адскую свору?! Твоему отцу есть чем гордиться – у него очень… способная дочь! – Его голос был полон не только страха, но и горькой иронии, почти обвинения.

– Он помог мне, – спокойно, но с внутренним трепетом, повторила Сати. Она закрыла глаза на мгновение, вспоминая тот океан силы, что хлынул через нее внизу. Чувство божественной, темной благодати. – Я чувствовала его силу. Как океан, проходящий через меня. Фрост, ты не понимаешь, что это такое. Это… великолепно!!! Это… свобода. Это сила, перед которой сквирхи – пыль.

– А ты, я погляжу, недалеко от папаши пошла? – Фрост смерил ее взглядом, полным внезапного омерзения и страха – не перед мертвецами, а перед ней. – Сегодня подняла армию из ада, завтра завоюешь все Алое Королевство, послезавтра – сядешь на трон… Хотя нет! – Он язвительно рассмеялся, но смех был нервным, срывающимся. – На трон сядет твой отец, Повелитель Теней, а ты будешь сидеть у него в ногах, как верная сучка, и смотреть на него с… нескончаемым восхищением! Вот твое будущее, некромантка!

Слова ударили, как пощечина. «Некромантка». Не валькирия. Не союзница. Некромантка. Как отец. Ледяная волна стыда смешалась с остатками опьянения силой. Фрост был прав. Эта сила… она опьяняла, затуманивала голову, застила глаза.

– Прости, Фрост, – она выдохнула, внезапно ощутив всю тяжесть содеянного, всю ответственность этих тысяч пар синих глаз, устремленных в никуда, но готовых по ее слову растерзать все живое. – Ты прав. Эта сила… она опасна. Я… я немедленно зарою их обратно. Сейчас же.

Фрост согласно, но все еще настороженно, кивнул. Возможно, она права. Будь у него такая сила… возможность одним жестом поднять армию мертвых… он и сам бы стоял на распутье, боясь даже вздохнуть, разрываясь между ужасом и соблазном. Он отступил на шаг, давая ей пространство.

– Тебе не надо видеть это, – с легким, но недвусмысленным нажимом произнесла Сати. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слабость, возможные ошибки, сам ритуал, который был… интимным. Грязным. – Отвернись.

Фрост пожал плечами, но послушно повернулся спиной, уставившись в темноту леса, где еще минуту назад визжали дети этой проклятой деревни. Сати дождалась, пока он отвернется, закрыла глаза, пытаясь отыскать в памяти нужные образы, нужные нити Силы. И принялась сплетать новое заклинание. Не приказ. Мольбу? Принуждение?

Достать покойников из могил – дело нехитрое. Инстинктивное. Как толкнуть камень с горы. Даже без помощи отца Сати смогла бы поднять пару десятков мертвяков – слабых, неуклюжих. Но заставить их вернуться в могилы? Не просто лечь обратно, а успокоиться, отпустить ярость, снова стать прахом? Это была задача из Высшей Некромантии. Искусство не просто призыва, а контроля и отзыва. Заклинание было долгим, сложным, как запутанный лабиринт. Каждый жест рук (она сплела пальцы в Знак Упокоения) должен был быть идеально точным, каждое слово древнего наречия – выверенным по силе и интонации. Она чувствовала сопротивление. Не физическое. Волны нежелания, древней злобы, исходившие от армии, давили на ее сознание. Пару раз Сати сбивалась, язык заплетался, пальцы дрожали от истощения и концентрации. Приходилось начинать сначала, стиснув зубы от досады и нарастающей паники. К тому же ритуал высасывал колоссальное количество не только магической энергии, но и ее собственных жизненных сил. А выжатая досуха предыдущим, невероятно мощным призывом валькирия едва могла дать ему достойную подпитку. Она чувствовала, как слабеет с каждой секундой, как темные пятна пляшут перед глазами. Но она должна была закончить. Должна!

– Еще долго? – нетерпеливо, сквозь зубы, поинтересовался Фрост, не выдержав тишины и напряжения. Он подошел на пару шагов ближе к увлеченно размахивающей руками, шепчущей что-то Сати. – Я замерз тут, как собака…

Валькирия лишь обожгла его взглядом, полным такого бешенства и концентрации, что вор поспешно отпрянул, как от удара кнутом, и снова отвернулся, бормоча что-то невнятное под нос.

Спустя час (а может, вечность?) терпение Фроста лопнуло окончательно. Рассвет уже размывал черноту неба на востоке серыми полосами. Холод пробирал до костей. Он решительно двинулся к сидящей на траве, скорчившейся в неестественной позе Сати. Она все так же шевелила руками, но… как-то вяло.

– Сколько можно ждать? – его голос сорвался на крик, полный усталости, боли и накопившегося раздражения. – Я замерз тут, дожидаясь, пока Великая Волшебница соизволит упокоить эту мерзкую ораву! Я долго ждать не бу… – И он замер на полуслове, как вкопанный.

Сати не читала заклинания. Не делала пассов. Она сидела на траве, поджав колени, спиной к нему. Но это была не поза концентрации. Ее тело содрогалось мелкой, неконтролируемой дрожью. Слышался прерывистый, захлебывающийся всхлип.

– В чем дело? – Он опустился рядом на корточки, осторожно, словно боясь спугнуть безумие. Его гнев испарился, сменившись ледяным предчувствием. – Сати? Что случилось? Говори!

Она резко обернулась. Лицо ее было искажено гримасой абсолютного отчаяния, залито слезами и грязью. Глаза, красные и опухшие, дико метались, не находя фокуса. Она схватила его за рукав, пальцы впились в ткань с безумной силой.

– Я… я не могу! – выдохнула она, голос сорвался на визгливый шепот. – Фрост, не могу! Заклинание… оно ускользает! Как песок сквозь пальцы! Я помню начало, середину… а конец… КОНЕЦ! – Она ударила себя кулаком в лоб, снова и снова. – Он был тут! В голове! Ясный! А теперь… пустота! Темнота! Я забыла! ЗАБЫЛА ПОСЛЕДНИЙ ЗНАК! Ключевой жест! Без него… без него все бесполезно! Они не уйдут!

Ее истерика нарастала. Она рванулась на колени, трясущимися руками попыталась сложить пальцы в какую-то сложную фигуру. Пальцы не слушались, путались, ломались. Она рыдала, проклиная себя, вытирая лицо грязным рукавом, оставляя размазанные полосы.

– Успокойся! – резко скомандовал Фрост, хватая ее за запястья, пытаясь остановить ее бессмысленные метания. Его собственные руки дрожали. – Соберись! Вспомни! Дыши! Подумай! Отец твой… уроки… что он говорил? Какой был жест?

– Не помню! – закричала она, вырываясь. – Я звала его! Кричала в пустоту! Молила о помощи! О подсказке! МОЛЧИТ! Как могила! Ничего! Ничего не приходит! Только… только их шепот! – Она замерла, вслушиваясь в тишину, полную лишь скрежета земли под мертвыми ногами. – Они шепчут… шепчут голод… ненависть… Они не хотят уходить! Они держат меня! Рвут нити!

Она схватилась за голову, словно пытаясь вырвать из нее навязчивые голоса. Фрост видел, как ее глаза закатываются, как тело напрягается в судорожной попытке снова обрести контроль. Она зажмурилась, стиснула зубы до хруста, из горла вырвался стон нечеловеческого усилия. На ее бледной коже выступили капли кровавого пота у висков.

– САТИ! ХВАТИТ! – заорал он, тряся ее. – ТЫ УБЬЕШЬ СЕБЯ!

Она открыла глаза. В них не было осознания, только дикий, животный ужас и пустота. Сила, что всего час назад вознесла ее так высоко, теперь высасывала жизнь, оставляя лишь хрупкую скорлупу.

– Слишком… поздно… – прошептала она, и ее голос был хрипом умирающей птицы. – Связь… она… рвется… Я чувствую… как они… вырываются…

Фрост инстинктивно взглянул на восток. Серый разрыв на горизонте был уже не полосой, а широкой раной, из которой сочился ядовито-розовый свет. Первые, робкие лучи, тонкие как иглы, уже коснулись вершин самых высоких сосен на краю поляны. Золотистые блики легли на шлемы и ржавые латы передних рядов мертвецов.

– Рассвет… – прошептал он, и слово повисло в воздухе ледяным камнем.

Сати последовала за его взглядом. Ее лицо исказилось предсмертной мукой. Она вцепилась в его рубаху.

– Фрост… прости… – выдохнула она. – Я… не справилась… Я… погубила нас…

Он хотел что-то сказать. Оскорбить? Утешить? Но язык не повиновался. Он видел, как по телу Сати пробежала последняя судорога – словно невидимая нить, связывавшая ее с легионом, лопнула. Она обмякла, безжизненно скатившись с его рук на холодную землю. Не в обмороке. Просто… опустошенная. Сломленная. Ее глаза, широко открытые, смотрели в серое небо, но не видели его. В них не было ничего, кроме ледяного отражения грядущего кошмара.

И в этот миг первый настоящий луч восходящего солнца, холодный и беспощадный, пробился сквозь чащу и упал прямо в центр поляны. Он тронул шершавый камень, обагренный слизью сквирха, скользнул по истлевшему знамени в руках скелета-знаменосца…

Армия мертвых вздрогнула единым порывом. Не просто шевельнулась – содрогнулась. Зловещий, многослойный скрежет тысяч костей, сдвигающихся одновременно, прокатился по поляне, заглушая дыхание ветра. Звук был таким, будто сама земля ломает позвоночник.

Фрост застыл, парализованный ужасом. Его сердце бешено колотилось где-то в горле, грозя разорвать грудную клетку.

Тысячи синих огоньков в пустых глазницах, до этого тускло мерцавших в одном ритме, словно завороженные, вспыхнули. Не ярче. Иначе. Тусклый свет сменился хищным, ненасытным блеском. Голодным. Целенаправленным.

И затем, с леденящей душу синхронностью, словно по команде незримого дирижера, все эти тысячи черепов, все эти пустые лица, покрытые тленом или обтянутые высохшей кожей, медленно, неумолимо повернулись. От опушки леса, от деревьев, от неба – к двум живым, теплым, дышащим фигуркам посреди поляны.

К ним.

Тысячи пар голодных глаз уставились прямо на Фроста и лежащую без движения Сати. В этой внезапной, абсолютной тишине, нарушаемой лишь нарастающим, нетерпеливым поскрипыванием и пошаркиванием тысяч ног, готовых двинуться с места, звучал лишь немой вопрос обреченности, застывший в ледяном воздухе.

На поляне, залитой кроваво-золотым светом нового дня, не было надежды. Только голод. И тысяча пар немигающих, синих, голодных глаз.

Наступило утро.

Глава 4 "Убежище"

"Убежище»

Холодная влага коснулась лба. Сати застонала, пытаясь отогнать назойливое ощущение. Веки отяжелели, каждое движение давалось с трудом. Сознание возвращалось обрывками: вскрик Фроста, вспышка нездешнего света, всепоглощающая пустота и ледяная дрожь, пронзившая кости… а потом – темнота. Теперь сквозь слипшиеся ресницы пробивался тусклый, размытый свет. Она лежала на чем-то жестком и холодном – земле? Голова раскалывалась, будто по ней били молотом, во рту стоял горький привкус пепла и выгоревшей магии. Каждый вдох отдавался болью в ребрах.

– Очнулась? – Голос Фроста прозвучал рядом, глухо и натянуто. – Добро пожаловать обратно, некромант-сюрприз. Отличный фокус провернула. Теперь у нас компания.

Сати с усилием приоткрыла глаза. Фрост стоял над ней, его обычно насмешливый взгляд был серьезен и напряжен. За спиной виднелись серые стволы деревьев, окутанные утренней дымкой. Воздух был свеж и чист, но его прохлада не могла смыть тяжелую, липкую усталость, окутавшую тело словно влажный саван. Казалось, каждая кость, каждый мускул кричали о непомерной цене, заплаченной за обряд. Она попыталась приподняться на локте, но мир поплыл, и ее снова охватила тошнота.

– Что… что случилось? – прошептала она, голос был хриплым и чужим. – Где… меч?

– Меч твой там, – Фрост кивнул куда-то за спину, в глубь леса, откуда доносился странный, нарастающий гул, похожий на отдаленный рой гигантских ос. – И не только меч. Весь твой «хор» проснулся. И, кажется, не в настроении для песен. – Он резко наклонился, схватил ее под мышки и почти силой поставил на ноги. Ноги Сати подкосились, и она бы упала, если бы не его железная хватка. – Держись, валькирия! Пора валить отсюда. Быстро!

Она ухватилась за его руку, пытаясь устоять, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. В глазах мелькали темные пятна. Память возвращалась мучительно медленно: поляна, древние руны под ногами, всплеск темной энергии, вырвавшейся из глубин ее существа, и этот всепоглощающий холод… Холод смерти, которой она коснулась.

– Ты когда-нибудь билась против тысячной армии? – Фрост уставился на нее, его взгляд, острый как клинок, пытался пронзить туман в ее сознании. Он ждал ответа, оценивая: понимает ли она, что натворила? Шутит? Нет, на его обветренном, иссеченном мелкими шрамами лице не было и намека на привычную усмешку – только ледяная серьезность и едва сдерживаемый гнев. Он понимал с кристальной ясностью: от мертвецов не убежать, они будут гнаться без устали, не зная страха, жажды или утомления. Лишь одного он не мог постичь, и эта мысль сверлила мозг: как убить уже мёртвого? Как остановить то, что перешагнуло порог вечности?

Сати, опираясь на Фроста, наконец смогла сфокусировать взгляд. Она оглядела себя – и сердце упало. На языке воинов Алого Королевства существовала жестокая поговорка: «Без кольчуги и меча – сносим голову с плеча». А она стояла почти «голая». На ней был лишь походный потрепанный дублет, испачканный землей и травой, легкие кожаные штаны и сапоги. Ни намека на доспехи. Её верный меч, тяжелый клинок валькирии, украшенный рунами предков, всё ещё покоился там, на проклятой поляне, кишащей мертвяками, которых она подняла. Из оружия остался лишь короткий боевой нож у пояса – жалкое утешение против армии. Фрост был «гол» совсем – на нем была темная, удобная для лазания одежда, но ни кольчуги, ни даже нагрудника. Только его ловкие руки и пара изогнутых кинжалов за спиной.

А гул за спиной нарастал, превращаясь в глухой, мерзкий топот, в лязг металла о металл, в хриплые, нечеловеческие гортанные звуки. Воздух сгустился, наполнившись запахом тлена, сырой земли и окислившегося железа. И тогда, сквозь еще не развеявшийся утренний туман, между стволами деревьев, они увидели их. Мёртвые воины неумолимо смыкали кольцо, двигаясь с пугающей, механической синхронностью. Лишь теперь, в холодном свете восходящего солнца, Фрост разглядел, кого подняла Сати.

Они были громадны. Каждый на голову, а то и на две, выше обычного человека. Статные, могучие фигуры, словно высеченные из гранита, облаченные в доспехи, поражающие воображение. Не ржавые обломки, а целые, страшные в своей сохранности латы, начищенные до ослепительного, зеркального блеска. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, играли на полированной стали, отбрасывая холодные блики. Казалось, они только что вышли из оружейной мастерской могущественного владыки, а не поднялись из векового мрака. Но одна деталь, уродливая и неотвратимая, заставила кровь Фроста стынуть в жилах и бросить на валькирию взгляд, полный немого ужаса и леденящего гнева: рога.