Ловец Эха

Неосторожный треск вдалеке – сухой, как ломающаяся кость. И рука вора, выпрямившись как тетива лука, едва уловимым движением отправила смертоносное орудие в призрачного врага. Клинок, вращаясь, рассек воздух с тихим свистом, и секунду спустя послышался приглушенный стон, а затем что-то тяжелое рухнуло на землю, подняв облачко прелых листьев и хвои.

– Ты убил его? – прошептала Сати, и ее голос дрогнул, словно тонкая струна.

Фрост лишь загадочно пожал плечами, но в глубине его серых глаз что-то мелькнуло – словно тень пролетела по замерзшему озеру.

Подойдя к месту, вор жестом велел Сати оставаться – резкий отрывистый взмах, каким командуют боевым псам. Сам же осторожно двинулся вперед, ступая так, словно шел по тонкому льду над пропастью. Возле одного из деревьев послышался шорох, и Фрост замер, повернувшись к нему всем телом, пальцы уже сжимали новый нож – с насечками на рукояти для лучшего хвата. Сзади он услышал дыхание валькирии – частое, прерывистое, как у загнанного зверя. Улыбнувшись уголком рта, он показал ей на едва различимую в темноте кучу листьев, из-под которых что-то слабо шевелилось, будто подземный ключ пытался пробиться наружу. Фрост резко пнул листву ногой и вытащил что-то из-под нее – маленькое, дрожащее, покрытое слизью и чем-то липким, напоминающим смолу.

–Черт… Кажется, это Пересмешник," – пробормотал Фрост, сжимая существо за загривок… – Легенды говорят, он не опасен в бою, но чертовски мерзкий и коварный.

– Но я его не вижу! – Сати щурилась, вглядываясь в пустоту.

– Он маскируется. Эй! – Он пнул невидимку, и тот закашлялся, выплюнув комок темной, почти черной крови. – Может, покажешь даме свое истинное лицо?

Сати напряженно вглядывалась в пустоту у ног, как вдруг листва зашевелилась, и валькирия увидела существо. Мохнатое, с тремя парами перепончатых лап, ростом не больше собаки, но с телом, покрытым чем-то вроде хитиновых пластин. Но Сати поразило не это. Его лицо. Настоящее человеческое лицо – детское, с пухлыми щеками и большими глазами. На нее смотрел маленький ребенок, хлопая ресницами-бабочками, которые мерцали, как крылья мотылька. Он улыбнулся – беззубо, по-детски – и прошептал голосом, от которого сжалось сердце:

– Помоги мне…

– Как? – спросила потрясенная валькирия, и ее рука сама потянулась вперед.

– Злой дядя ранил меня. Чуть не убил. Но я ловкий, нож только в ногу попал. Он там. Вытащи, пожалуйста…

Едва Сати протянула руку, как на нее коршуном налетел Фрост, сбив с ног.

– Совсем сдурела! Не трогай его! – Он тряс ее за плечи, и в его глазах горел настоящий страх.

– Но он…

– Он подчиняет тебя, как подчинил многих. Находит слабое место и пользуется им. Те, кто поддался, потом сходили с ума – резали себе лица, выкалывали глаза. Хочешь стать одной из них?

Сати отрицательно замотала головой, стиснув зубы. Она пыталась оторвать взгляд от этих бездонных колодцев, но голос внутри звал, цеплялся за самое сокровенное.

«Сати…» – шептал Пересмешник. – «Ты же любишь меня?»

Она кивнула, даже не осознавая этого, чувствуя, как теплая волна накрывает ее с головой.

«Твой спутник мешает нам быть вместе. Я хочу, чтобы ты стала моей мамой. Ты же хочешь взять меня на руки? Любить как свое дитя? Но прежде избавься от этого страшного дядьки. Он хотел убить меня, лишить тебя меня. Убей его. Убей, и мы навсегда будем вместе».

Фрост видел, что творит чудовище с его напарницей, и понимал: если не вмешается – случится беда. Схватив толстую ветку, покрытую колючей корой, он что было силы огрел Пересмешника по голове.

Тот с жалким воем покатился по листве и врезался в дерево, оставив на коре кровавый след и клочья странной, полупрозрачной шерсти.

– Что же ты делаешь, Фрост? – послышался старческий женский голос, и в нем была такая боль, что вор вздрогнул, как от удара кинжалом.

Фрост замер, палка выпала из его ослабевших пальцев. Пересмешник встал и повернулся к нему. Теперь на Фроста смотрела престарелая женщина с длинными пепельно-белыми волосами, собранными в строгий пучок. Вор узнал ее – ту самую морщину над левой бровью, тот самый шрам на щеке от детской оспы…

– Мама? – только и вырвалось у потрясенного Фроста, и голос его звучал так, будто ему снова было восемь лет.

– Сколько раз я тебе говорила: не водись с Ханши, он тебя плохому научит. Но мой сын не послушал и стал тем, кем и умрет – вором. Забыв родной дом, ты забыл и свою мать. Разве этого я хотела для сына? Но ты упрям, мои слова тебе – пустой звук. А я все ждала тебя, надеялась, что в один день дверь распахнется, и мой сын, войдя, останется со мной навсегда. Но, увы, это только мечты.

– Но мама, ведь я…

– Молчи, Фрост. Ты уже давно все сказал. Ты поступил со мной как с чудовищем. Ты попытался убить собственную мать. В моей ноге – твое оружие!

– Я не хотел…

– Но сделал. Я прощу тебя, если ты сделаешь кое-что для мамочки.

– Что?

– Твоя спутница. Это она приказала тебе убить меня? Я знаю, что так. Прощу, если ты убьешь ее. Ты ведь не откажешь матери?

– Нет, не откажу.

Фрост повернул голову к валькирии и увидел, что она уже стоит наготове, сжимая гигантский меч, клинок которого дрожал в ее руках, как живой.

– Умри, проклятое отродье! – крикнула Сати, и в ее голосе звучала такая ненависть, что Фрост впервые за долгие годы почувствовал настоящий страх.

Фрост едва увернулся от выпада, почувствовав, как лезвие рассекло воздух у самого виска, сорвав прядь его черных волос. Сделав кувырок, он пригнул колено и, достав пару ножей, метнул их в валькирию. Сати подставила меч, и ножи, ударившись о лезвие, упали наземь с глухим звоном, оставив на металле тонкие царапины.

– И это все, на что ты способен?! – воскликнула валькирия, и в ее глазах плясали бешеные огни. – Тогда отведай своей крови, вор!

Бросив боевой клич, Сати пошла в атаку. На землю падали отрубленные мечом ветви, и каждый ее шаг был как удар молота. Она шла на Фроста, как на последний бой. Вот он уже рядом. Пьянящая ярость завладела ее рассудком. Еще миг – и конец воровской жизни. От него отделял только удар меча.

От первого взмаха Фрост увернулся, пригнувшись, почувствовав, как лезвие опалило ему спину. От второго спасло толстое дерево, в которое меч вонзился как в масло, застряв почти на полметра в глубине. Пока Сати пыталась вытащить клинок, он ударом ноги заставил ее согнуться пополам. Затем еще удар – и валькирия с стоном отлетела на десяток шагов, рухнув на колени и выплюнув кровь.

– Возьми ее меч и убей, – прошептал Пересмешник, и голос его был сладок, как испорченный мед.

Фрост схватил рукоять фламберга и дернул. Меч легко вышел из древесины, оставив после себя зияющую рану на стволе. Вор видел Сати, сидящую на коленях и сплевывающую кровь, ее золотистые волосы слиплись от пота и грязи.

– Отруби ей голову, сын мой.

Короткий взмах меча, испуганный взгляд Сати…

– Нет!!! – закричал Фрост, опуская меч. – Что мы делаем?! Проклятый Пересмешник! Опомнись, Сати! Это не по-настоящему! Наши страхи! Мы сходим с ума!

Валькирия сидела на земле и плакала, слезы капали на зажатые в кулаки ладони, оставляя на коже мокрые дорожки.

Фрост поднял меч и решительно двинулся к Пересмешнику, каждый шаг давался ему как через пудовые цепи.

– Сынок! Фрост! Это же я – твоя мама!

– Ты не моя мать, мерзкое отродье!

Фрост вложил в удар всю ненависть. Меч прошил иллюзию матери насквозь, и клинок вышел с другой стороны, покрытый черной, густой слизью. Существо взвыло нечеловеческим голосом. Его форма заколебалась, человеческие черты поплыли, как краска под дождем, превращаясь в бесформенный, клокочущий комок глины. Оно рухнуло на землю, корчась в предсмертных судорогах.

Фрост хотел добить его, но вмешалась валькирия, ее голос звучал хрипло:

– Кто тебя послал?

Конвульсии на мгновение затихли. В клубках полупрозрачной слизи, в самом центре корчащегося комка, проступило лицо – измученное, прожженное жизнью, с впалыми щеками и запавшими глазами.

Валькирия тихо охнула, рухнула на колени, закрыв лицо руками. Ее плечи сотрясались.

– Это Дакар, – выдохнула она сквозь пальцы, и в этих словах была бездна горя.

Этого было достаточно. Фрост всадил свой нож в корчащуюся массу, а затем, для верности, раздавил сапогом то, что еще держало форму. Раздался отвратительный хруст, будто ломалось что-то хрящеватое. Тело перестало дергаться.

Затем он подошел к Сати, с трудом опустился рядом, чувствуя, как ноет под ребром и дрожат руки. Адреналин отступал, оставляя пустоту и ломоту во всем теле. Немного помедлив, он обнял ее за плечи, ощущая, как мелко дрожит ее тело.

– Прости. Я был не в себе.

– И я… тоже… – сквозь слезы ответила валькирия, ее голос звучал разбито. Она попыталась подняться, но резко вскрикнула, схватившись за бок – там, куда пришелся удар его ноги, уже проступал синяк под разорванной кожаной пластиной.

– Дай посмотреть, – бросил Фрост резко, но в голосе прорвалось что-то похожее на заботу. Он достал из сумки потертый бинт и маленький пузырек с мутной жидкостью. Сати молча кивнула, с трудом откинув полу доспеха. Работая быстро, но аккуратно (его пальцы, привыкшие к взлому замков, дрожали лишь слегка), он очистил ссадину. Сати вздрогнула от прикосновения прохладной настойки.

Они сидели в тишине, слушая, как лес постепенно возвращается к своей ночной жизни. Боль накатывала волнами. Фрост вздохнул, глядя на ее сжатые плечи.

– Дакар… – прошептал он, и ему вдруг снова стало дурно от усталости и всего пережитого. – Тот самый… некромант? За чью голову – целое состояние? – Он сделал паузу, глядя на ее содрогающиеся плечи. Голос его стал тише, почти неузнаваемым. – Сати… почему? Он что… тебе не чужой?

Она подняла заплаканное лицо. В ее глазах, обычно таких ясных, была такая боль и стыд, что у Фроста сжалось сердце:

– Он мой отец.

Глава 2 "Деревня проклятых"

«Деревня проклятых»

Тишина. Густая, как смола, она обволакивала путников, нарушаемая лишь хрустом веток под ногами да прерывистым дыханием Сати. Воздух застыл, пропитанный запахом сырой земли, гниющих листьев и чего-то сладковато-приторного – как будто лес втайне разлагался, прикрывая тлен ложной свежестью. Боль в ребрах притупилась после целебного отвара Фроста, оставив лишь тупую тяжесть, но на душе зияла пустота, глубже любой раны. Лес вокруг стоял неестественно неподвижным; даже ветер не шевелил черные, словно обугленные, ветви сосен-великанов, теснившихся по обеим сторонам узкой тропы.

– Устроим привал здесь, – голос Фроста прозвучал громче, чем нужно, грубо разорвав мертвую тишину. Сумка с глухим стуком упала на ковер из сухих иголок. – Сати, ляг, поспи. Я постерегу.

Валькирия лишь кивнула, силы покидали ее с каждой минутой. Лицо под слоем грязи и пота было серым, глаза ввалились. Она опустилась на плащ, свернутый Фростом, и через пару минут спала сном младенца, тяжелым и бездвижным. Фрост же не чувствовал усталости – адреналин гнал кровь по жилам. Мысль о Пересмешнике, явившемся в этом глухом, богом забытом лесу, не давала покоя, сверлила мозг. Его не посылали убивать – они должны были сделать это сами. Он хотел, чтобы его *заметили*. Зная, что за этим последует мучительная смерть. Зачем? Вызов? Предупреждение?

Бред сумасшедшего. Или игра в кошки-мышки, где они – мыши.

Фрост достал ножичек, срезал тонкую гибкую веточку орешника и, от нечего делать, начал выстругивать свисток, одновременно напряженно вслушиваясь в ночной лес. Но лес словно вымер. Ни шороха, ни зова ночной птицы – только тихое, хрипловатое посапывание уставшей валькирии нарушало гнетущее, давящее безмолвие. Давило оно на уши, на виски, заставляя сердце биться чаще.

Свисток был почти готов. Фрост поднес его к губам, пробуя язык, как вдруг над самым ухом раздался звонкий, леденящий душу смех. Не человеческий – скорее, скрежет стекла по камню. Вор резко рванул голову в сторону, нож мгновенно оказался в руке. Пустота.

Смех повторился. Громче. Насмешливее. Казалось, он вибрировал в самом воздухе.

Рядом зашевелилась Сати.

– Что случилось? – Голос ее был хриплым от сна и боли.

– Не знаю, – честно признался Фрост, рука сама потянулась к длинному ножу за спиной. Холодок страха пробежал по позвоночнику. – Здесь что-то не так. Очень. Не только тишина… Чувствуешь?

Сати нахмурилась, прислушиваясь. Смех прокатился снова, и на этот раз валькирия вскочила на ноги, проворно выхватив фламберг. Глаза ее лихорадочно шарили по непроглядной тьме меж стволов.

– Там! – прошептала она, указывая клинком вправо.

Голосов стало больше. Странный, шелестящий шепот, будто множество сухих листьев перетирают друг о друга, слышался то слева, то справа, то сзади, заставляя кожу путников покрываться мурашками. Он не нес слов, только угрозу.

– Фрост! Сумка! – вскрикнула валькирия, отпрыгивая в сторону.

Вор рванул взглядом туда, где только что лежала их поклажа с припасами. Сумка скользила по земле, будто ее тащила невидимая рука – плавно, но с пугающей целеустремленностью. Ремень изгибался в воздухе, как будто обвивал чью-то запястье, и это было куда страшнее, чем если бы они увидели настоящего похитителя.. Он бросился наперерез, рука уже тянулась схватить ремень, но невидимая сила рванула сумку навстречу с такой мощью, что она взлетела в воздух. Грохот разбитого стекла оглушил его – бутылочки с зельем разлетелись вдребезги о его голову и плечи. Острая боль пронзила череп, ледяная жидкость залила воротник. Но инстинкт вора сработал: Фрост, едва не падая, изловчился, схватил ремень сумки… и почувствовал под пальцами не кожу, а холодную, костлявую ладонь. Кто-то невидимый держал ремень с силой, не оставляющей сомнений. Существо легко, как котенка, подняло Фроста и швырнуло оземь. Удар выбил воздух из легких. Прежде чем он успел вдохнуть, молниеносным движением невидимка выбил меч из рук ошеломленной Сати – удар пришелся по запястью, заставив ее вскрикнуть от боли, – и растворился во тьме, унося их последние припасы. Только легкий запах тлена и сырой земли повис в воздухе.

– За ним! – хрипло крикнул Фрост, вскакивая, несмотря на боль в боку и головокружение. Он уловил смутное мелькание сумки среди черных деревьев впереди. На бегу вор выхватил из ножен на бедре короткий метательный нож и с боевым кличем метнул его в убегающий силуэт сумки. И замер, остолбенев.

Нож, летевший точно в цель, внезапно замер в воздухе в двух шагах от мелькающего ремня, будто вонзился в невидимую преграду. Затем он резко развернулся и со свистом понесся обратно. Фрост едва успел рвануться в сторону – стальной клинок с глухим стуком вонзился в ствол старой сосны позади него, по самую рукоять, дрожа от удара.

Краем глаза Фрост увидел Сати. Она неслась сквозь чащу, как разъяренный берсерк, сжимая в здоровой руке фламберг, осыпая невидимого похитителя таким потоком витиеватых, отборных ругательств, что хоть уши затыкай. Казалось, ярость придавала ей силы.

Собравшись, он бросился следом, выдергивая свой нож из дерева на ходу.

Около получаса они гнали неведомого противника. Чаща – густая и непролазная. Корни хватали за ноги, колючие ветки рвали плащи. Ноги налились свинцом, в груди начало колоть, а в горле пересохло. Сумка то мелькала впереди, то исчезала, словно призрак.

– Ушел, гад! – в сердцах топнула ногой Сати и, тяжело дыша, опустилась на небольшой холмик, кстати оказавшийся на поляне. Поляна была маленькой, окруженной стеной леса, залитой холодным светом только что взошедшей луны.

– Все… все наши запасы… Лечебные зелья, к несчастью, после неожиданной встречи с моей твердой, как шкура дракона, головой, теперь залечивают раны местным букашкам. Или тому… кто это был.

Сати нашла в себе силы слабо улыбнуться, но в глазах стояла безысходность. Она потерла запястье, где уже наливался синяк.

– Кто это был? – отдышавшись, спросила валькирия, бросая настороженные, полные тревоги взгляды по сторонам. Лес снова замер, но теперь его тишина казалась зловещей, выжидающей.

– Не знаю, – ответил Фрост, вытирая пот и остатки зелья со лба. Лицо его было мрачным. – Но чутьё подсказывает, что это не случайность. Не лесной дух, не зверь. Кто-то упорно не желает успеха нашему походу. Твой отец…

– Он не мог! – резко оборвала его Сати, вскочив. Глаза ее вспыхнули. – Пусть о нем и говорят много страшного, порой ужасного, я знаю его лучше всех. Поверь, он слишком любит меня, чтобы желать смерти. Слишком! – Голос ее дрогнул на последнем слове.

– Он с ней на «ты», понимаешь? – Фрост смотрел на нее без тени улыбки. – Эти доводы ничего не стоят без доказательств. Любовь… Любовь бывает разной. Особенно у таких, как он.

– Например? – бросила Сати вызов, скрестив руки на груди.

– Ну, он наслал чуму на Ссарк, как раз накануне сезона охоты на Зверя… – начал Фрост, перечисляя по пальцам.

– Кто тебе сказал, что это он? Все загонщики болели, но остальные жители Ссарка – нет. Зверя все равно не поймали. И дай бог, чтобы никогда не поймали! – парировала Сати.

– Хорошо. А пропажа двенадцати девочек перед лунным затмением? Ты же знаешь старые легенды так же хорошо, как и я. Кровь двенадцати девственниц, выпитая в полнолуние под тенью затмившейся луны… Это чистый некромантский обряд продления жизни! Самый темный! – Фрост сделал шаг вперед, его голос стал жестче.

– Но ты не знаешь конца истории! – запальчиво возразила Сати, и в ее глазах блеснули слезы гнева и обиды. – Девочек похитили не по приказу отца, а работорговцы из Тихой Гавани! Наш легион сражался с ними и изгнал из Королевства. Отец лично вел поиски! А то, что их было двенадцать – просто злосчастное совпадение! Пойми, Фрост, мой отец не злодей. Он выбрал путь, на который другие боятся ступить. Вспомни, ведь раньше он защищал селения от мертвяков, совершал обряды упокоения на кладбищах, никогда не отказывал в помощи больным, когда знахари были бессильны. Некромантия – не зло, это… как лекарство. Сильное, опасное, но лекарство. Для тех, кто уже не может помочь себе сам. А то, что его изгнали после всего, что он сделал для людей… – голос Сати дрогнул, она отвернулась, – это низко и подло. Они сломали ему жизнь, сделали чудовищем в глазах тех, кого он защищал. И теперь все шишки – на него.

– Ты давно виделась с ним? – спросил Фрост тише, глядя на ее ссутулившуюся спину.

Сати тяжело вздохнула, обернулась. Ее лицо выражало мучительную нерешительность.

– На Совете.

– Что?! – Фрост присвистнул. – Он же… Его голова оценена!

– Он… он провожал нас до ворот. Переодетый.

– До ворот? – Глаза Фроста сузились. – Так тот… тот странный тип, что выдавал себя за Наместника, бормотал что-то невнятное и все время теребил перчатки – это был твой отец?

– Лишь на тот день. Настоящий Наместник мирно спал в своей опочивальне, под сильным снотворным. Слава богам, никто не догадался. – Сати нервно сглотнула. – Но он не хотел…

– Не хотел чего? – настаивал Фрост.

– Не хотел, чтобы я шла с тобой. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Сказал, что за тобой смерть ходит по пятам, дышит тебе в спину и скоро обернется лицом. Что этот поход – путь в могилу. Мы поссорились. Громко. Но он все равно не желает мне зла. Он… он боится за меня.

– Зато мне – очевидно, – пробормотал Фрост, к счастью, слишком тихо для Сати. Она отвернулась, всматриваясь в чащу на краю поляны, где ночная мгла начинала редеть, уступая место серому предрассветному свету.

– Смотри, Фрост, там свет! – воскликнула она вдруг, оживляясь и указывая мечом на просвет меж деревьев в дальнем конце поляны. – Костер, наверное… Или…

– …или огоньки в окнах, – продолжил вор, прищурившись. Действительно, сквозь стволы виднелось слабое, желтоватое мерцание. – Пойдем, глянем. Может, удастся раздобыть завтрак и хоть глоток воды. А то желудок бунтует.

– Что, опять возьмешься за старое? – усмехнулась Сати, пытаясь влить в голос бодрость. – Будешь тырить еду прямо из-под носа у спящих поселян?

Фрост только сверкнул глазами в полумраке. Увидев этот холодный, стальной, лишенный всякого юмора блеск, валькирия поспешила убрать улыбку. Этот взгляд она знала – взгляд хищника, загнанного в угол, но не сломленного.

Чем ближе они подходили к свету, продираясь сквозь последние заросли кустарника, тем явственнее понимали – это не костер. Сквозь редкие деревья проступили смутные очертания домишек. Ветхих, покосившихся, крытых прогнившей дранкой или соломой, будто вот-вот рухнут от порыва ветра. Несмотря на раннее утро, в крохотных, похожих на бойницы окошках тускло светились огоньки, вселяя слабую, но упрямую надежду в усталых, голодных и потрепанных путников.

– Надеюсь, здесь живут добрые люди, – пробормотала Сати, ускоряя шаг и пряча фламберг за спину, чтобы не пугать. Выйдя на опушку, прямо к краю деревни, она замерла, широко раскрыв глаза. – Фрост, посмотри… Что это?

Вид, открывшийся им, заставил забыть о первом впечатлении. Ветхие лачуги исчезли. Перед ними стояли… дворцы. Пусть и небольшие, но ослепительные в своей немыслимой роскоши. Фрост, видавший виды в столицах и подземельях, невольно разинул рот.

Каждый домик был уникальным шедевром безумного архитектора. Один сверкал стенами из отполированного черного мрамора, инкрустированного перламутром, другой был выстроен из золотистого песчаника, покрытого тончайшей, словно паутина, резьбой, изображавшей то ли цветы, то ли сплетенные внутренности. Фасады украшали диковинные барельефы – смесь всех стилей и ни одного, где ангельские лики соседствовали с оскалом демонов, а изящные виноградные лозы обвивали скелеты. Сады, пышные и невероятные, затмевающие королевские: цветы невиданных форм и ядовито-ярких расцветок, деревья с плодами, напоминавшими рубины и изумруды, но лишенными всякого естественного аромата. Идеальная чистота – ни пылинки на безукоризненных ступенях, ни травинки не на месте на безупречных газонах. Но вокруг царила та же мертвая тишина, что и в лесу. Ни души, ни звука жизни. Воздух был неподвижен и пах… ничем. Совсем ничем.

Восторг Сати сменился настороженностью, граничащей с суеверным страхом. Она вопросительно взглянула на Фроста. Тот лишь пожал плечами, но чувствовал, как по спине бегут ледяные мурашки. Эта красота была мертвой и чужой.

– Пойдем, поприветствуем хозяев, – с напускной бодростью сказал вор, направляясь к ближайшему, самому роскошному дому из черного мрамора. Его ступени были высечены в форме спирали, закручивающейся внутрь, словно воронка. – А то желудок сейчас сам сбежит в поисках пропитания. И не факт, что вернется.

– Осторожнее, – предупредила Сати, неотрывно следя за ослепительными фасадами.

У кованой калитки, больше похожей на произведение ювелирного искусства, их встретили две исполинские статуи крылатых сквирхов. Высечены они были из какого-то темного, почти черного камня с такой жуткой реалистичностью, что Сати невольно сглотнула. Каждая чешуйка, каждый коготь, каждый зуб в оскаленной пасти – все было проработано до мельчайших деталей. Глаза каменных тварей, инкрустированные крошечными кусочками холодного, синего минерала, казалось, следили за каждым их движением, поворачиваясь вслед. Фрост подошел ближе, преодолевая отвращение. Он даже ткнул пальцем в один холодный, гладкий зрачок – на всякий случай. Камень остался камнем.

Подойдя к тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми накладками в виде спиралей и все тех же глаз, Фрост постучал костяшками пальцев.

Тишина в ответ казалась гулкой.

Он постучал сильнее, настойчивее. Дверь с легким, скрипучим вздохом распахнулась настежь, как будто ее только и ждали.

– Эй, есть кто дома? – крикнул Фрост в полумрак сеней. Его голос глухо отразился от стен, покрытых темными, узорчатыми тканями. – Путники просят ночлега и хлеба насущного!

Ответом было гулкое, давящее молчание. Изнутри потянуло сладковатым, тяжелым ароматом, смешанным с запахом воска и пыли.

Не обращая внимания на шепот Сати ("Фрост, давай попробуем другой дом… Здесь слишком… тихо"), вор переступил порог. В нос ударил густой, сложный букет ароматов – пряных, мясных, сладких, перебивающих прежние запахи. Он сделал шаг вперед, обернулся, чтобы сказать Сати, и замер, остолбенев.

Стол. Посреди просторной, но почему-то казавшейся тесной из-за обилия деталей гостиной стоял огромный стол, буквально ломящийся от яств. Пиры королей и императоров меркли перед этим безумным изобилием. Запеченные перепела в золотистой, хрустящей корочке, лежащие на подушке из ягод, которых не бывает в этих широтах. Гигантская серебряная чаша, полная дымящегося плова с шафраном, миндалем и кусочками незнакомого мяса. Десятки салатов из невиданных фруктов и овощей, сверкающих неестественной свежестью. Сыры всех мыслимых форм, размеров и оттенков – от белоснежного до угольно-черного, источающие острые и плесневые ароматы. А в углу, занимая добрую половину комнаты, стояла циклопическая дубовая бочка с вином. Ее размеры были абсурдны для этого дома, но разум путников почему-то не замечал этого, принимая чудовищный масштаб как данность. На бочке красовалась серебряная кружка размером с ведро.