Создатель эха

– Ваш дядя – сильный человек, – повторил он трижды за три километра. – Могущественный. Для него нет преград. Еще голосовать не дорос, а уже видел три смерти. Первая – школьный друг, он утонул в зерне, когда они играли в бункере для хранения. Вторая – старик с ранчо, у него во время поединка армрестлинга разорвалась аневризма, и он скончался, повиснув на руке Лютера. Третья – его отец, они вдвоем отправились спасать четырнадцать скотин, заплутавших в снежной буре.

– Отец дяди Лютера? – с заднего сиденья раздался голос Марка.

Карин шикнула на него, но Кэппи выпрямился, как кол, – его фирменная поза ветерана Корейской войны, – и сделал вид, что ничего не слышал.

– Голосовать не дорос, а уже видел три смерти. А вскоре и четвертую – женщину.

Дети потрясенно затихли на заднем сиденье. Большую часть поездки Марк вел себя отстраненно: прижимался к двери машины и что-то бормотал своему тайному другу мистеру Турману. Выслушав сотни километров секретного перешептывания Марка с фантомом, Карин взбесилась, ведь сама не могла вообразить лучшую подругу рядом, в десяти часах езды от дома, не говоря уже о воображаемом компаньоне. И вымещала злость на Марке. Мать колотила их с переднего сиденья сначала свернутой картой, а потом экземпляром «Грядущего суда» в твердом переплете. Кэппи крепче вцепился в руль и продолжал управлять машиной; гротескно двигающийся кадык походил на крадущуюся цаплю

Наконец они добрались до дома дяди – человека, который еще три недели назад не существовал даже на семейных фотографиях. Пресловутая сила, которой он обладал в прошлом, исчезла без следа. Его мог опрокинуть даже слабый поток воздуха от хлопающей двери сарая. Лютер Шлютер – мастер по ремонту печей, осевший на уединенном утесе недалеко от водопада Айдахо, – с порога принялся сыпать теориями, и похлеще отца. Вашингтон и Москва вместе придумали холодную войну, чтобы держать граждан в узде. В мире нефти с избытком, но международные корпорации создают искусственный дефицит ради прибыли. Американская медицинская ассоциация в курсе, что телевидение вызывает рак мозга, но молчит ради процентов. Как прошла поездка? С машиной проблем не было?

И ни слова о годах молчания. В хижине, с нуля построенной Лютером, братья уселись на противоположные концы потрепанного дивана перед камином из речного камня и принялись вспоминать имена из прошлого. Лютер рассказывал племянникам невероятные истории о юном Кэппи: о том, как тот сильно разбил переносицу, когда поднятый над головой валун случайно выскользнул у него из рук. О том, что до Джоан у него была еще жена. О том, как он по ошибке загремел в тюрьму после инцидента, связанного с двухтонным грузовиком-зерновозом «шевроле» и тридцатью восемью тюками сена. С каждой байкой они узнавали отца все меньше. Очень странно было видеть, как Кэппи Шлютер ровно сидел и предавался воспоминаниям, с благоговейным страхом взирая на желтоватого, трясущегося старика. Отца никто и никогда так не пугал. Равно как и мать: она тоже молча терпела колкие замечания новоиспеченного родственничка, каких не смог придумать бы даже сам Сатана.

Они уехали через два дня. Лютер дал племянникам по серебряной пятидолларовой монете и один экземпляр «Полевого руководства по выживанию в дикой природе» на двоих. Карин взяла с него обещание приехать к ним в гости в Небраску, притворившись, что не понимает, что старец умрет в ближайшие четыре месяца. Когда они собрались уходить, новый дядя схватил Кэппи лапами.

– Она сделала свой выбор. Оскорбить ее память я не хотел.

Кэппи едва заметно кивнул:

– Я тоже наговорил всякого.

Они обменялись крепким рукопожатием и попрощались. Дорога обратно стерлась из памяти Карин.

Появляющиеся из ниоткуда дяди и исчезающие братья. Она стояла с Марком у пруда в «Дедхэм Глен» и чувствовала его печаль. Грустил он потому, что она не была собой. Не была Карин. Точнее, грустило его миндалевидное тело, вспомнила она. «Миндалевидное тело не может связаться с корой головного мозга».

– Помнишь дядю Лютера? – спросила она, хотя, может, и не стоило.

Марк, в бейсбольной куртке и синей вязаной шапочке, которую носил, чтобы скрыть шрамы, пока не отрастут волосы, съежился от ветра. Ходил он так, словно выполнял акробатические трюки.

– Не знаю, о чем ты. У меня никаких дядь нет.

– Да ладно уж. Ты точно помнишь нашу поездку. Треть страны проехали, чтобы навестить родственника, о котором нам даже не удосужились сообщить. – Она вцепилась в его руку. – Ты помнишь. Сотни миль с тобой на заднем сиденье просидели, даже пописать нельзя было выйти, ты со своим другом, мистер Турманом, болтал, никого вокруг не…

Марк высвободился из хватки и замер. Прищурился, поправил шапку.

– Вот только пудрить мозги мне тут не надо.

Карин извинилась. Марк дрожащим тоном попросил отвести его в палату. Они направились к зданию центра. Он дергал язычок молнии пальто вверх-вниз и судорожно о чем-то думал. На секунду ей показалось, что он вот-вот проклюнется и узнает ее. У дверей вестибюля он пробормотал:

– Интересно, что с ним случилось?

– Он умер. Сразу после того, как мы вернулись домой. В этом и был смысл поездки.

Марк оступился, его лицо скривилось.

– Какого хрена?

– Я не шучу. Насколько я поняла, они рассорились из-за смерти их матери. Кэппи не понравилось, что сказал Лютер, и тогда он оборвал все контакты… Но когда узнал, что Лютер умирает…

Марк фыркнул и отмахнулся.

– Я не про этого. Для меня он ничего и никогда не значил. Я имел в виду мистера Турмана.

Карин потрясенно разинула рот.

А Марк рассмеялся, низким и потрескивающим смехом.

– Куда вообще уходят воображаемые друзья? Или они ищут другого чокнутого ребенка, когда первый про них забывает? И кстати! – Он озадаченно насупился. – Кто бы тебе там ни поведал об этой поездке, он все рассказал неправильно.

У ребенка есть отец по имени Джек, но ребенок – не сын Джека. Кто же этот ребенок? Вопрос, ясно дело, полный бред, если подумать. Это спрашивающего надо в реабилитационный центр запихнуть, а не Марка. Откуда ему знать, кто этот ребенок? Кем угодно может быть. Но они все задают и задают подобные вопросы, даже когда им вежливо указываешь на то, что звучат они чуточку абсурдно. Сегодня вопросами его достает женщина, только что окончившая университет в Линкольне, почти его ровесница. Рявкает, как бешеная собака, и говорит один бред:

Девушка идет в магазин, чтобы устроиться на работу. Она заполняет анкету. Менеджер просматривает ее данные и говорит: вчера мы получили анкету, в которой была указана та же фамилия, те же родители и точно такая же дата рождения, вплоть до года. Да, объясняет девушка, то была моя сестра. Значит, вы двойняшки? – заключает менеджер. Нет, говорит девушка, не двойняшки.

И ему надо понять, кем они друг другу приходятся. Э-э… Что? Одну из них удочерили, что ли?

Нет, говорит ему университетская девица, и ее губы шевелятся, словно два небольших червя для рыбалки. Полезный маленький ротик, наверное. В определенной ситуации. Но в данный момент от него одни проблемы и глупые вопросы. Она повторяет: две девушки с одинаковой фамилией, одними и теми же родителями, одинаковой датой рождения. Да, они сестры. Но не двойняшки.

Они друг на друга похожи?

Ему ответ: это не суть важно.

Нет, это важно, говорит Марк. Итак, есть две девушки, которые не могут не быть двойняшками, и они заявляют, что они не двойняшки. Понять, что они врут, я могу лишь взглянув на них, ведь если они двойняшки, то будут выглядеть одинаково. И вы хотите сказать, что это неважно?

Давайте перейдем к следующему вопросу, подытоживает девушка.

У меня есть идея, говорит он. Давай запремся в служебной комнате и узнаем друг друга получше.

Делать мы этого не будем, говорят червячки. И все же немного подергиваются.

Почему нет? Может, тебе даже понравится. Я хороший парень.

Не сомневаюсь. Но я вообще-то пришла побольше о вас узнать.

Так я тебе как раз лучший способ предлагаю.

Перейдем к следующему вопросу.

Значит, если я правильно отвечу на следующий вопрос, то…

Ну, не совсем.

А давай-ка я тебе вопрос про сестру задам: где моя? Можешь поговорить с начальством, пожалуйста?

Но она и не собирается. Даже ответ на загадку про двойняшек не говорит. Только просит дать ей знать, если какая мысль придет. Это бесит до чертиков. Загадка максимально дурацкая, и он постоянно о ней думает в маленькой комнатке в доме для инвалидов, даже заснуть не может. Лежит в приготовленной постели и думает о двойняшках, которые утверждают, что они не двойняшки. Думает о Карин, о том, где она, что с ней на самом деле случилось, о том, о чем никто не говорит. Врачи поставили ему какой-то синдром. Значит, они заодно с обманщиками.

Может быть, это загадка с пошлым подтекстом? Ну, типа: хочешь познакомиться с моей «сестрой»? Он спрашивает Дуэйна и Руппи. Дуэйн-о рассуждает:

Возможно, все дело в парфянском происхождении. Знаешь, что это такое? Его еще называют непорочным зачатием.

Рупп потешается над Кейном:

Ты коровы бешеной поел, что ли?

И заявляет: на загадку нет ответа. А он ведь умный малый. Если уж Рупп не справился, то не справится никто.

Может, ты не так услышал, предполагает Дуэйн-о. Есть такая штука – искажение информации. Вроде игры в испорченный телефон…

Угомонись ты уже, дурень, набрасывается на него Руппи. Посмотри, до чего ртутного тунца дожрался. Совсем помешался. Сломанный телефон… Боже.

Марк заявляет, что у него на мобильном есть игра «Кубики». Раньше была классная. Но потом кто-то настройки сбил.

Смотри, говорит Рупп. Логика тут простая. Кто по определению «двойняшки»? Два человека, рожденные от одних и тех же родителей, в одно и то же время.

Я так и сказал, произносит Марк. Почему тебя тогда не тестируют?

Рупп расстраивается. Ты еще и жалуешься? Чувак, у тебя тут просто дольче вита. Личные горничные, горячее питание. Кабельное. Умелые женщины тебя тренируют.

Могло быть и хуже, соглашается Дуэйн. Как с теми афганскими террористами в Гитмо. Уж их точно никуда в ближайшее время не отпустят. А что с американцем, которого взяли в плен? Он под кайфом был или пьяный? Или сумасшедший? Или ему вообще мозги промыли?

Марк качает головой. Мир сошел с ума. Сверхурочно работающие врачи, старающиеся убедить Марка, что с ним что-то не так. Фальшивая Карин, отвлекающая его от правды. Рупп и Дуэйн, такие же беспомощные, как и он сам. Доверяет он лишь одному человеку – новой подруге Барбаре. Только вот она работает на врага, хоть и является всего лишь мелкой сошкой здесь, в жалком подобии тюрьмы Синг-Синг.

Рупп погружен в раздумья. Может, обеих из пробирки вывели, произносит он. Я про сестер. Имплантировали два разных эмбриона…

Помните двойняшек Шелленбергер? Возбужденно спрашивает Дуэйн-о. С ними кто-нибудь кувыркался?

Рупп хмурится. Конечно, Эйнштейн. Одна из них брюхатая ходила в выпускном классе.

Так и знал, что это было как-то связано с сексом, говорит Марк. Без секса двойняшек не получится, да?

Я имел в виду из нас троих, стонет Дуэйн-о.

Рупп качает головой. Вот бы у Барбары Гиллеспи была сестра-двойняшка. Представьте, а? Двойное счастье!

Дуэйн-о взвывает, как койот. Она ж старуха, чувак.

И? Значит, опытная, ничему учить не надо. Она бомба, говорю вам. Наверняка у нее есть пара грязных секретов.

Соглашусь, походка у нее – с ума сойти. Если бы «Оскара» давали за походку, у нее была бы целая полка золотых лысых гомункулов. Знаете о гомункулах?

Тут Марк приходит в ярость. Кричит и не может остановиться. Убирайтесь к черту! Хочу, чтобы вы ушли!

Они пугаются. Его друзья – если это правда его друзья – боятся его. Они сразу:

В смысле? Мы ж ничего не сделали. Ты чего взъелся?

Оставьте меня в покое! Мне нужно подумать.

Он вскакивает на ноги и выталкивает друзей из комнаты, пока они пытаются его урезонить. Но его тошнит от уговоров. Они орут друг на друга, как вдруг из ниоткуда появляется Барбара.

В чем дело? Спрашивает она.

И его прорывает. Все достало. Достало, что его держат в этом изоляторе. Достало, что все врут и притворяются, словно ничего странного не происходит. Достали каверзные вопросы, на которые нет ответа, и люди, притворяющиеся, что ответы есть.

Что за вопросы? Спрашивает Барбара. Ее голос, исходящий от круглого, как луна, лица, усмиряет.

Две сестры, начинает Марк. Родились в одно и то же время, у одних и тех же родителей. Но они не двойняшки.

Барбара усаживает его и, успокаивая, поглаживает по плечам. Может, они тройняшки, предполагает она.

Рупп хлопает себя по лбу. Гениально. Женщина, вы – гений.

Дуэйн машет руками, требуя тайм-аута. Знаете, а я ведь подумал о тройняшках. Прям сразу. Но решил не говорить.

Ну да, конечно, латентный ты наш. Мы все так подумали. Ответ ведь очевидный. Признай. Ты просто идиот. Я идиот. Как и все люди.

Марк Шлютер напрягается под руками женщины, борясь с яростью, и цедит:

Так почему заперли только меня?

Два дня спустя Барбара Гиллеспи выводит его на прогулку.

Разве сначала не нужно согласовать вылазку с моей комиссией по условно-досрочному освобождению? Спрашивает он.

Очень смешно, отвечает она. В центре не так уж плохо, ты сам знаешь. Так что вперед. Подышим воздухом.

Воздуху тоже сложно доверять. Снаружи все еще более дико, чем до происшествия. Ему говорят, что сейчас апрель, но, видимо, апрель что-то спутал и начал имитировать январь, причем очень даже точно. Ветер пронизывает насквозь и залезает даже под кепку, морозя череп. Голове теперь всегда холодно. Волосы почти не отрастают; наверняка из-за добавок, которые ему подсыпают в еду.

Барбаре приходится силой выталкивать его из вестибюля. Говорит, смотри под ноги, дорогой. Но стоит им выйти наружу, как все, что они делают, – бродят вокруг скамейки на парковке.

Прекрасно, говорит он. Удивительный воздух. Пять звезд из пяти. Теперь можно вернуться?

Но Барбара не пускает его в палату и старается отвлечь. Берет под руку, словно они – пожилая пара. И в других обстоятельствах он был бы совсем не против.

Еще пять минуток, дружок. Если долго ждать, можно и хорошего дождаться.

Вот уж точно. Например, аварии.

Барбара взволнованно тычет куда-то пальцем:

Смотри, кто приехал!

Тут к обочине, как бы случайно, подкатывает машина. Дурацкая знакомая «Королла» с большой вмятиной на пассажирской двери. Машина его сестры. Наконец-то сестра здесь. Восстала из мертвых. Он начинает прыгать и кричать.

Но затем видит ее через лобовое стекло и поникает. Он больше не выдержит. Это – не Карин, а подменивший ее совсем не секретный агент. На пассажирском сиденье сидит, прижавшись к стеклу, собака, она царапает окно, будто хочет его опустить. Бордер-колли, как и у Марка. Умнейшая порода на свете. Собака замечает Марка и отчаянно пытается до него добраться. И вылетает из машины в ту же секунду, как Барбара отворяет дверь. Марк не успевает ничего понять, как прелестное создание наваливается на него всей тушей. Встает на задние лапы, задирает морду к небу, жалобно воет и тявкает. В этом все собаки. Нет в мире человека, достойного их радушного приветствия.

Карин-актриса тоже вылезает из машины. Она плачет и смеется.

Только посмотри, говорит она. Боялась, что больше тебя никогда не увидит!

Собака радостно прыгает в воздухе. Марк поднимает руку, чтобы заслониться. Барбара его подбадривает:

Только глянь, кто здесь! говорит она. Смотри, как по тебе соскучилась. Она присаживается и обнимает собаку. Да, да, да, вы снова вместе!

Собака гавкает на Барбару, – чтоб этих бордер-колли и их любовь к людям, – затем снова кидается на Марка.

Хватит меня лизать. Отстань от лица, а! Кто тебя с поводка спустил? Заберите ее!

Фальшивая сестра замирает у водительской дверцы, на вид она – как размокшая праздничная гирлянда. Словно он ее в живот ударил. Затем снова принимается его пилить.

Марк! Взгляни на нее! Какое еще животное может тебя так обожать?

Собака смущенно скулит. Барбара подходит к фальшивой Карин, называет ее дорогушей и говорит:

Все в порядке. Все хорошо. Ты поступила правильно. Потом еще раз попробуем.

Что значит «потом»? Стонет Марк. Что попробуете? О чем вообще речь? Собака безумная какая-то. У нее бешенство, похоже. Усыпите ее, пока она меня не покусала.

Марк! Ну посмотри! Это же Блэки.

Собака копии Карин озадаченно тявкает. Хоть что-то правильно сделала.

Это Блэки? Да вы издеваетесь. Лежать!

Видимо, он как-то резко дернулся, словно собирался ударить воющее существо, потому что Барбара резко заслоняет собой животное. Она поднимает собаку и жестом наказывает имитации Карин сесть в машину.

Марка это злит.

Думаете, я совсем спятил? И ослеп, да? Меня не проведешь какой-то псиной!

Барбара запихивает воющую собаку в машину, и Карин заводит дурацкий четырехцилиндровый двигатель. Несчастная шавка вертится на пассажирском сиденье, скулит и поглядывает на псевдо-Карин. Марк посылает всех и вся.

Отстань уже от меня. И никогда – слышишь? – никогда больше не привози сюда эту тварь!

Чуть позже, когда он один в палате, ему становится немного стыдно. Чувство преследует его и на следующий день. Когда приходит Барбара, он делится с ней переживаниями:

Не надо было мне срываться на собаку. Она ни в чем не виновата. Просто кое-кто решил ею воспользоваться в своих целях.

Карин потащила Дэниела на дорогу Норт-лайн. Два месяца она сторонилась ее, как чумы. Но желание понять, что произошло в ночь аварии, усиливалось. Наконец, она набралась смелости и направилась к месту, не забыв взять с собой поддержку.

Дэниел съехал на обочину там, где, скорее всего, слетела машина Марка. Отметины, упомянутые полицией, почти стерлись за прошедшие недели. Вдвоем они перешли неглубокий овраг на южную сторону дороги, оглядываясь, будто выслеживали дикое животное. Приглушили тело, расширили границы периферийного зрения. Они шли по молодой весенней траве – осоке, сорнякам, чертополоху и вике. Дело природы – покрыть прошлое растительностью и превратить его в настоящее.

Дэниел острым зрением натуралиста отыскал в траве битое стекло. Карин долго смотрела на поблескивающую кучку. Должно быть, вот где несколько часов пролежал перевернутый пикап. Они вернулись на дорогу, перешли на северную сторону и двинулись на восток – туда, где Марк потерял управление. Машин не было – все-таки середина дня в разгар оттепели. Асфальт был испещрен размытыми следами шин. Определить время появления или определить, что за машина оставила такие полосы, не представлялось возможным. Карин прошла двести метров туда и обратно, Дэниел следовал по пятам. Криминалисты, скорее всего, прочесали весь участок и воссоздали картину той ночи по паре неясных деталей.

Дэниел первым увидел пару едва заметных, подтертых погодой следов жженой резины, идущих сначала на запад, а потом резко свернувших на встречную полосу. Вскоре их рассмотрела и Карин: резкий маневр вправо, и сразу же – поворот влево, хотя занос на высокой скорости вряд ли можно назвать поворотом. Карин проследовала по линии заноса, стараясь отыскать хоть какую-то зацепку. Копна морковных волос, развевающихся в безветренном воздухе, на фоне растянутого, низкого, серого, как грязная вода, горизонта, – в этот момент она вполне сошла бы за богемную фермершу-иммигрантку, собирающую на полях урожай. Она обернулась, как испуганное животное, вздрогнула, увидев перед глазами происходящую аварию. Ее все еще трясло, когда подошел Дэниел. Карин указала на вторую пару следов под ногами.

Те кончались в тридцати метрах перед первыми. Автомобиль, едущий с запада, выехал на встречную, затормозил и вернулся в свою полосу. Стоя в начале маневра второй машины, Карин устремила взгляд на восток и вниз, в канаву, куда приземлился Марк, в яму, куда канули ее сила и твердость.

Она читала извивающиеся линии: машина ехала из города, вероятно, водителя ослепили фары Марка, он потерял управление, и его занесло прямо навстречу Марку. Брат испугался, вывернул вправо, затем резко влево – единственный вариант выжить. Но маневр был слишком резким, и пикап слетел с дороги.

Карин стояла, наступив носком ботинка на след от шины, и дрожала. Раздался гул мотора; они с Дэниелом отошли на обочину. «Форд-Эксплорер» остановился рядом, в салоне сидели местная жительница лет сорока и пристегнутая десятилетняя девочка на заднем сиденье; женщина спросила, все ли в порядке. Карин попыталась улыбнуться и жестом указала ей продолжать движение.

Полиция упомянула третью пару следов. Она перевела Дэниела на северную сторону дороги. Бок о бок, словно ищущие пропитание птички, они двинулись обратно на восток. Наметанный глаз Дэниела снова заметил невидимые следы: на утоптанном песчаном грунте – два слабых намека на полоски шин, которые еще не смыла весенняя оттепель. Карин схватила Дэниела за руку.

– Надо было взять камеру. К лету все следы исчезнут.

– Полиция наверняка сделала фото для дела.

– Я им не доверяю. – Она говорила совсем как брат. Дэниел принялся мягко успокаивать ее, но она ничего не стала слушать. И снова осмотрела следы. – Они шли за Марком. Авария произошла у них на глазах. Здесь они съехали на обочину. Немного постояли рядом с Марком, вернулись на дорогу и поехали в Карни. Оставили его в овраге. Даже не вышли из машины.

– Может, поняли, что ситуация тяжелая и вряд ли могут чем-то помочь. Первым делом решили найти телефон и позвать на помощь.

Она нахмурилась.

– И поехали на заправку в центре города? – Она провела взглядом от небольшого холма на востоке до пологого спуска в сторону Карни. – Какова вероятность?.. Стоит прекрасный весенний день, сейчас пять часов, и какое тут движение? Машина раз в четыре минуты? И какова вероятность, что в полночь, в конце февраля… – Она окинула Дэниела изучающим взглядом. Но тот не был силен в расчетах и на конкретные вопросы отвечал утешениями. – А я скажу, какова вероятность. Вероятность чуть не врезаться на пустынной трассе в едущую впереди машину и слететь в кювет. Ноль. Однако есть одна деталь, которая может увеличить вероятность.

Он уставился на нее так, словно она вслед за братом сошла с ума.

– Игры, – произнесла она. – Полиция оказалась права.

Поднялся вечерний ветер. Дэниел поежился, качая головой. Он учился вместе с тремя мальчишками и знал их склонности. Представить нетрудно: суровая февральская ночь, машины, несущиеся на максимуме лошадиных сил, молодые двадцатилетние парни, раззадоренные всеобщей американской тягой к острым ощущениям, спорту, войне и их различным комбинациям.

– Что за игры? – Он уставился вниз, на замасленный тротуар, словно о чем-то размышлял. В профиль, с обрамляющими лицо волосами песочного цвета до плеч, он еще больше походил на эльфийского лучника, сбежавшего с игровой сессии по подземельям с игральными костями. Как ему удалось вырасти в сельской Небраске и избежать тумаков от Марка и его друзей?

Она подхватила его тощее предплечье и потащила обратно к машине.

– Дэниел, – покачала она головой. – Ты бы вряд ли смог сыграть с ними. Даже если бы тебе в машину посадили гонщика NASCAR и положили кирпич на педаль газа.

Марк хромал, и с лица сошли не все синяки, но в остальном он казался почти здоровым. Люди, не знающие об аварии, сочли бы его в целом медлительным и склонным к странным теориям – но для города это было в рамках нормы. Одна Карин знала, что самостоятельно заботиться о себе он еще не готов, не говоря уже о том, чтобы вернуться на завод и работать на сложном оборудовании в упаковочном цехе. Дни полнились вспышками паранойи, всплесками счастья и гнева и все более замысловатыми рассуждениями.

Она неустанно защищала Марка, даже когда он продолжал ее мучить.

– Сестра давно бы вытащила меня из этой дыры. Сестра постоянно вытаскивала меня из передряг. Сейчас я в самой серьезной передряге. И ты не можешь меня спасти. Следовательно, ты не моя сестра.

Рассуждение безумное, но вполне логичное.

Подобные жалобы Карин слышала бесчисленное количество раз. И в какой-то момент не выдержала.

– Прекрати, Марк. С меня хватит. Зачем ты так со мной? Я знаю, тебе больно, но разве отрицание поможет? Я – твоя сестра, черт возьми, и готова доказать это в суде, если придется. Так что смирись уже и завязывай с представлением. Сейчас же.

Стоило словам слететь с губ, как Карин поняла, что перечеркнула прогресс последних недель. И взгляд, которым Марк ее одарил, – дикий, жестокий, как у животного, загнанного в угол. Словно готовился наброситься в ответ. Из статей она знала: уровень агрессии у пациентов с синдромом Капгра значительно выше среднего. И читала про страдающего этим синдромом молодого мужчину из округа Мидленд, Великобритания, который убил и распорол нутро отца, чтобы достать провода и доказать, что отец – робот. Так что быть названной самозванкой – еще не самый худший вариант.