Создатель эха

Настоящий синдром Капгра, возникший в результате закрытой черепно-мозговой травмы. Вероятность возникновения просто немыслимая. Столь яркий случай ставил под сомнение любое психологическое объяснение этого синдрома и опровергал фундаментальные представления о познании и распознавании. Избирательное отвержение ближайшего родственника, несмотря на все представленные доказательства… Вебер принялся перечитывать письмо с былым пристрастием. Еще одна возможность увидеть все самому, через редчайшую из всех мыслимых линз, насколько коварной может быть логика сознания.

Сильви вернулась поздно. Она ввалилась в дом, издав наигранный вздох облегчения, но даже в нем слышалось, какое удовольствие она получала от своей работы.

– Мужчина, я дома! – донеслось из коридора. – Дом, милый дом. Куда только я мужа дела?

Он расхаживал по кухне, сжимая за спиной распечатанное письмо. Они поцеловались, нежнее, чем во время игры в блэкджек треть века назад. Ведь тогда поцелую не предшествовали годы совместной жизни.

– Моногамия, – проговорила Сильви и уткнулась носом ему в грудь. – Самое захватывающее изобретение человечества.

– А как же радиоприемник с будильником? – возразил Вебер.

Она отстранилась и шлепнула его по груди.

– Плохой муж!

– Как там новое здание клуба?

– Пока никак. Давно надо было переехать в новый офис.

Они сравнивали дни. У Сильви каждый проходил насыщенно. «Искатели пути» процветали, отбоя от клиентов не было; Сильви не ожидала, что основанный ею три года назад центр социального обеспечения будет иметь такой успех. Долгие годы она меняла работы, не получая от них никакого удовлетворения, пока, наконец, не нашла призвание в совершенно неожиданной для себя сфере. Дабы соблюсти конфиденциальность клиентов, она в общих чертах рассказала о самых интересных случаях за день, пока они вместе готовили ризотто с кабачками. К моменту, когда сели ужинать, Вебер не мог припомнить ничего из услышанного.

Они принялись за еду, устроившись на барных стульях за поднятой кухонной столешницей, за которой вместе принимали пищу последние десять лет, с тех пор как дочь уехала учиться в колледж. Он поведал ей об обеде с Кавана. Описал страдающего от синдрома Корсакова с Пенсильванского вокзала. Подождал, пока они помоют посуду, чтобы упомянуть об электронном письме, хоть это было и глупо: они прожили вместе очень долго и моментально распознавали наигранный непринужденный тон и попытку приуменьшить значимость события.

Так что Сильви сразу заподозрила неладное.

– Ты разве не решил писать книгу про воспоминания и покончить с?..

Выглядела она встревоженно. Или, возможно, ему из-за нервов так показалось. Он поднял в воздух ладонь с зажатым кухонным полотенцем, прежде чем она успела повторить все его недавние аргументы.

– Ты права, Сильви. Не стоит мне снова зацикливаться на…

Она прищурилась и слегка улыбнулась.

– Так нечестно, муженек. Дело не том, права я или нет.

– Да. Да, конечно. Ты абсолютно… То есть…

Она рассмеялась и покачала головой. Он обмотал полотенце вокруг шеи, как профессиональный боксер в перерыве между раундами.

– Сейчас речь том, что тяготило последние несколько месяцев меня. А именно – что мне делать дальше.

– Господи, ты говоришь, как завязавший наркоман, ощутивший нестерпимую тягу к кокаину.

Кому как Сильви об этом не знать: она проработала в Бруклинском реабилитационном центре почти десять лет, прежде чем сбежала, чтобы спасти себя и основать «Искателей пути». Она бросила на него взгляд, полный скепсиса и доверия, и Вебер снова ощутил себя так, как всегда чувствовал в тяжелые моменты их отношений, – словно не заслужил ее безграничного понимания, выработанного за годы работы в социальных службах.

– Так в чем проблема? Ты никому и ничем не обязан, всегда можешь изменить свое мнение. Тебя эта тема все еще интересует? Откуда чувство вины тогда? – Она наклонилась ближе и вытащила из его бороды рисинку из ризотто. – Мужчина, не беспокойтесь, я никому ничего не скажу. – Она усмехнулась. – Широкой публике необязательно знать, что ты сам не знаешь, что у тебя на уме.

Он застонал и вытащил сложенную распечатку из кармана мятых брюк. Щелкнул по нарушившему душевный покой листку ногтями правой руки. Протянул его Сильви, словно пытался оправдаться.

– Капгра, вызванный травмой. Представляешь?

Сильви улыбнулась.

– И когда с ним встречаешься? Когда он сможет приехать?

– В этом-то как раз и дело. Авария серьезная. Как я понимаю, он сильно пострадал.

– Значит, они хотят, чтобы ты сам к ним приехал? Не то чтобы я… Неожиданно как-то.

– Нужно ведь куда-то тратить деньги, отложенные на путешествия. Да и при личной встрече будет лучше всего изучить его случай. Но, возможно, ты права.

Сильви раздраженно зарычала.

– Дорогой! Мы только что это обсудили!

– Я серьезно. Я не уверен. Отправиться через пол континента ради безвозмездной консультации? Все инструменты с собой взять не смогу. Да и путешествия в наше время – такая морока. На досмотре перед посадкой чуть ли не догола раздевают.

– Постой, разве не на все воля тур-менеджера?

Он поморщился и кивнул. Тур-менеджер. Вот и все, что осталось в них от религиозного воспитания.

– Конечно. И все же мне кажется, что моя исследовательская работа подошла к концу. Хочется передышки, Сильви. Остаться дома, написать маленькую, безобидную научно-публицистическую книжку. Управлять лабораторией, может даже на лодке поплавать. В общем, тихой, домашней жизни желаю.

– Вот какой, значит, план отхода у моего пятидесятипятилетнего муженька?

– Проводить больше времени с женой…

– Боюсь, эта самая жена про тебя в последнее время совсем забыла. Так что хватит разъездов! – В ее глазах загорелись веселые огоньки. – Ага! Так и знала!

Он покачал головой, удивленный своей реакцией. Сильви протянула руку и погладила его по лысине – ее давний ритуал на удачу.

– Знаешь, – произнес он, – я правда думал, что к данному этапу жизни обрету достаточно самообладания.

– Одна из главных задач мозга – скрывать свои процессы от нас самих, – процитировала Сильви.

– О как. Звучит! Откуда цитата?

– Вспоминай.

– Ах, люди, – Вебер потер виски.

– Те еще создания, – согласилась Сильви. – И жить с ними не выходит, и подвергнуть их вивисекции нельзя. Итак, что же тебя так зацепило в этой конкретной особи?

Работа Сильви – уговорить его сделать то, на что он уже решился.

– Мужчина узнает свою сестру, но не доверяет узнаванию. В остальном он, судя по всему, ведет себя разумно и не имеет других когнитивных нарушений.

Она тихо присвистнула, несмотря на то, что за всю жизнь наслушалась немало его необычайных историй.

– Есть в этом что-то Зигмундовское.

– Определенно. И все же синдром – явно результат травмы. Вот что делает этот случай исключительным. Он может стать мостиком между двумя совершенно разными парадигмами мышления, поскольку полностью не может быть объяснен ни одной, ни второй.

– И ты бы хотел засвидетельствовать его перед тем, как умрешь?

– Ха! Зачем же так мрачно? Сестра пациента читала мои работы. И считает, что врачи не осознают полную картину.

– Разве в Небраске нет неврологов?

– Вряд ли они вообще встречали синдром Капгра где-то, кроме как в медицинских текстах. А там он обычно описывается как признак шизофрении или болезни Альцгеймера. – Вебер снял с шеи кухонное полотенце и вытер два винных бокала. – Сестра просит меня о помощи.

Сильви изучающе посмотрела на него и сказала:

– Ты же именно с такими людьми и зарекся работать.

– Вообще, синдромы ошибочной идентификации могут многое рассказать о памяти.

– Как это?

Ему всегда нравилось, когда она так спрашивала.

– При синдроме Капгра человек верит, что его близких подменили реалистичными роботами, двойниками или инопланетянами. Всех других людей больной идентифицирует верно. Лица любимых больной помнит, но вот чувств они не вызывают. Отсутствие эмоционального отклика пересиливает рациональные сигналы памяти. Или же можно сказать, что разум порождает очень продуманные, но необоснованные объяснения, дабы объяснить нехватку эмоций. Логика полагается на чувства.

Сильви усмехнулась.

– Сенсация: мужчина-ученый подтверждает очевидный факт. Что сказать, милый. Отправляйся в путешествие. На мир погляди. Что тебя останавливает?

– Ты не будешь возражать, если я уеду на пару дней?

– Ты же знаешь, у меня сейчас полный завал. Будет время решить накопившиеся дела. И давай наше сегодняшнее киносвидание отменим? К завтрашнему дню мне надо просмотреть детские обследования на ВИЧ.

– И ты не перестанешь меня уважать, если я… не сдержу своего слова?

Она перевела взгляд от пустой раковины и испуганно уставилась на него.

– Не сдержишь слова? Ох, мой бедный муженек. Мы ведь про твое призвание говорим. О деле всей твоей жизни.

Они снова поцеловались. Удивительно, как много было в этом жесте даже спустя три десятилетия. Он отвел прядь ее волос цвета кофе за ухо и коснулся лба. Волосы Сильви стали тоньше, чем в колледже, когда они только познакомились. Она была безумно привлекательной. Но теперь, когда, наконец, обрела душевный покой, он находил ее очаровательной. Очаровательной и седой.

Она подняла на него любопытный, искренний взгляд.

– Спасибо, – сказал он. – Но как пережить чертов досмотр в аэропорту?..

– Остается только уповать на тур-менеджера. Он для этого и существует.

Он называл всех вымышленными именами. А когда излишние подробности грозили выдать личность человека, Вебер подменял и его окружение. Иногда объединял несколько клинических случаев в один. Таковой была общепринятая практика для защиты конфиденциальности всех вовлеченных сторон.

Однажды он описал женщину, довольно известную в научной литературе. В «Килограммовой бесконечности» он называл ее Сара М. Двустороннее повреждение зрительной коры средней височной области привело к акинетопсии – редкой и почти полной неспособности воспринимать движение. На мир Сары словно навели стробоскоп. Она не видела движение предметов вокруг. Жизнь превратилась в серию неподвижных снимков, связанных лишь смутными траекториями передвижений.

Она умывалась, одевалась и ела со скоростью покадровой перемотки. Стоило повернуть голову, как перед глазами возникал вихрь кружащихся картинок. Налить кофе стало для нее непосильной задачей: в одно мгновение жидкость свисала с носика кофейника, как сосулька, а в следующее – уже расползалась по столу кофейными лужами. Любимая кошка стала пугать до смерти: она то резко исчезала, то материализовывалась из ниоткуда уже в другом месте. От телевизора резало глаза. Птица в полете пробивала небо за стеклом пулевым отверстием.

Водить, перемещаться в толпе и даже переходить улицу у Сары М., естественно, тоже не получалось. Пленка застревала – и Сара замирала на обочине дороги тихого городка. Появившийся вдалеке грузовик мог сбить ее, как только она ступит на дорогу. Неподвижные изображения накладывались друг на друга, образуя бессвязные, раздвоенные квадратные негативы. Машины, люди и предметы возникали в случайных местах.

И даже движения собственного тела были не более чем серией последовательных застывших поз. Этакая вечная игра в «замри». Но вот что странно: из всех живущих только Сара М. узрела о зрении то, что было скрыто от здоровых глаз. Если зрение – это быстрые, но прерывные вспышки нейронов, то непрерывное движение увидеть попросту невозможно. Если только мозг не запускает процесс сглаживания.

Получается, мозг Сары ничем не отличался от мозга других людей, кроме как неспособностью к этому самому сглаживанию. Сара – ненастоящее имя женщины. Ее могли звать как угодно. Она всплыла в памяти Вебера, когда он ступил на трап в аэропорту Ла-Гуардия, и исчезла, стоило ему через несколько часов оказаться прямо посреди бескрайней прерии. Оказаться без всякого перехода, словно произошла смена кадра.

Он остановился в мотеле «Моторест» у федеральной трассы. Выбрал его из-за вывески «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ЛЮБИТЕЛИ ЖУРАВЛЕЙ». Полное отчуждение от окружающего мира. Он больше не в Нью-Йорке. Они с Сильви уехали со Среднего Запада в семидесятых и никогда о нем не вспоминали. Родной, широкий простор казался таким же чуждым, как ландшафт с фотографий «Соджорнера», переданных с Марса. Выйдя из проката в аэропорту Линкольна, он на мгновение запаниковал, что не взял с собой ни паспорта, ни местной валюты.

Вестибюль «Мотореста» оказался вполне типичным. Нейтральные, умиротворяющие пастельные тона – универсальное решение для гостиничного интерьера. Такое можно встретить и в Питтсбурге, и Санта-Фе, и Аддис-Абебе. Вебер уже сотни раз стоял на точно таком же рыжевато-коричневом ковре перед точно такой же бирюзовой стойкой регистрации. В корзинке на стойке лежала дюжина блестящих яблок одинаковой формы и размера. Чтобы понять, настоящие они или декоративные, пришлось проткнуть один из фруктов ногтем.

Пока оформляли данные кредитки, Вебер просматривал стопки туристических брошюр. На каждой – птицы с красными хохолками. Массы птиц. Такого он никогда не видел.

– Где их можно посмотреть? – спросил он.

Девушка одарила его смущенным взглядом, будто платеж по карте не прошел.

– Они уже как два месяца назад улетели на север, сэр. Но вернутся. Надо только немного подождать.

Она протянула ему кредитку и карточку-ключ. Он поднялся в номер, который делал вид, будто в нем никто никогда не жил и он исчезнет, как только выселится Вебер.

Повсюду виднелись картонные листы с разными надписями. Теплое приветствие от персонала. Предложения различных товаров и услуг. Картонка в душе гласила: если он хочет помочь планете, то полотенце стоит вешать на штанге для штор, а если нет – то может бросать полотенце на пол. Лист повесили утром и заменят на новый, как только он съедет. Подобных номеров тысячи, они есть и в Сиэтле, и в Санкт-Петербурге. По обстановке сложно было сказать, где конкретно он находится – если бы не фотографии журавлей над кроватью.

Он созвонился с Карин Шлютер перед отъездом из Нью-Йорка. Она произвела впечатление невозмутимой и компетентной женщины. Но во время звонка из вестибюля через полчаса после заселения, Веберу показалось, что он разговаривает с совершенно другим человеком. Голос ее звучал робко – она опасалась подниматься в номер. Видимо, пора обновить свои рекламные снимки. Зато будет чем похвастаться Сильви во время вечернего созвона.

Он спустился в вестибюль и встретился с единственной близкой родственницей жертвы. Чуть за тридцать, одета в коричневые хлопчатобумажные брюки и розовую хлопковую блузку – Сильви называла такие наряды «универсальной одеждой для фото на паспорт». Темный костюм Вебера – его стандартный костюм для поездок – удивил женщину, и она бросила извиняющийся взгляд перед приветствием. Прямые медные волосы – единственная выразительная черта в ее внешности – ниспадали до лопаток и подчеркивали лицо, которое с натяжкой можно было назвать свежим. Вскормленное деревенскими хлебами тело преждевременно начинало пышнеть. Здоровая женщина со Среднего Запада. Вероятно, занималась в колледже бегом с препятствиями. Пока он оглядывал ее, она неосознанно прихорашивалась. Но потом встала, подошла ближе, протянула руку и одарила храброй улыбкой одним уголком губ – и Вебер подумал, что не зря согласился помочь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Александр Романович Лурия (1902–1977) – выдающийся советский психолог и врач-невролог, один из основателей нейропсихологии.

2

Лорен Айзли (1907–1977) – известный американский антрополог и натуралист, один из наиболее прославленных американских эссеистов ХХ века.

3

Альдо Леопольд (1887–1948) – американский экоактивист и писатель, оказал большое влияние на развитие идей экологической этики, считается одним из основателей науки о природопользовании.