Псовая охота

После обеда, назначенную жертву «фиксируют» в сарае. Между деревянными створками-воротцами, порося привязывают прочной бечёвкой «врастяжку». Рассчитанным, сильным ударом один из мужчин пробивает хряку сердце. Никаких мучений и предсмертной агонии. Если ударить правильно, «животина» кончается за пару минут, а правильный удар у взрослых деревенских мужиков поставлен неплохо.

Тяжёлую тушу подвешивают на крюк здесь же. Пока тягучая, тёмно-красная кровь стекает в ведро, щетина быстро обгорает со специфическим запахом под паяльной лампой. Огромным мясницким топором, привычные к труду сильные руки разделывают свинью на изрубленной деревянной колоде. Остро заточенными, длинными ножами, мужчины ловко срезают толстенные ломти сала. До самой ночи идёт разделка «убиенной хрюшки». Попутно, семья принимает решения по распределению мясных кусков. Что на продажу, а что себе оставить. Совсем никуда не годное идёт на корм собакам или – на переработку в Заготконтору, на костную муку.

Соседи, на следующий день, приходят за оговорёнными заранее долями. Расплачиваются, кто чем может. С деньгами у советского крестьянства небогато, зато бартер процветает махровым цветом. В обмен на мясо тащат разнообразные нужности: мёд с домашней пасеки, удачно «приватизированный» в совхозе мешок комбикорма, самодельные сыр со сметаной. Например, канистра бензина принимается в обмен на двух килограммовый кусок задка.

Виктор с сестрой Никой, по мере сил, помогают хозяйствовать. Девочка с восьми лет спокойно отрубает, приговорённой в суп курице, бестолковую хохлатую голову. Витю боготворят окрестные псы за бросовые остатки «убоины». Мальчик умильно наблюдает, как благодарно виляя облезлыми хвостами, разделываются со своей долей четвероногие приятели. Мать иногда ворчит:

– Витюш, куда опять куски тащишь, лишенец? Чужим псинам отдашь? Трезору-то оставь. Всё-таки свой, служит, двор охраняет.

– Мам, да Трезору столько-то потрохов не сожрать. Я ему потом, каши с остатков лучше наварю. Всё равно ведь выкинем, как вонять начнёт.

– Вот ответь, сынок, ты кем будешь, когда вырастешь? Собачьим пастухом? Сторожем каким-нибудь?

– Нет, я охотником буду. Или ветеринаром. Пограничником, а может и космонавтом.

– А почему космонавтом-то? Почему не моряком, например? Или лётчиком?

Заинтересованно выглядывает из сарая отец, услышав разговор.

– Буду помогать собакам в космосе. Ну, Белка и Стрелка, помните?

– Мда, это аргумент, мать! Будет наш Витька как «чукча» в космосе: «собак в ракете кормить и кнопки не трогать!!!».

Отец заливисто хохочет старому анекдоту, старательно обтирая старым полотенцем, вымазанные свиной кровью, руки.

***

Виктор косится вправо, на пассажирское сидение. Какой красавец! Купленный по случаю на рынке, придавив клетчатую ткань обивки, отблескивает матовой синевой большой мясницкий топор. Совсем новый, металл покрыт консервантом, а отточенное лезвие защищено пластиковым «кембриком». Топорище гладко полированное, не познавшее пока прикосновений заляпанных кровью пальцев мясника. Топор напоминает Вите о могучих гномах, любимых героях фэнтези-рассказов. Он сам похож на подземного сказочного жителя: коренастый, крупный мужик невысокого роста. С окладистой бородой и с заплетённой в «хипстерскую» косичку, густой вьющейся шевелюрой. Ну, вылитый гном, в самом расцвете сил и здоровья.

***

Непьющий, спокойного нрава, в родном селении парень быстро становится причиной горестных вздохов деревенских девок. Эх… молодость. Однако, строить счастье с местными барышнями не входит в первоочередные планы Виктора Павловича. Единственной, настоящей страстью его останутся собаки.

Только с ними молодой человек чувствует себя нужным, понятым, любимым. С девушками он теряется, краснея как краснодарский помидор. Никак не может парень понять, чего хотят его многочисленные поклонницы. Рано повзрослевшая, Ника пытается втолковать брату про любовь, поцелуи в губы, свадьбу. Но, мысли Виктора неизменно возвращаются к хвостатым питомцам. Ну не увлекает его «девчачья» романтика, ну никак… Будучи подростком, парень читает не про морских разбойников, мушкетёров или драконов с прекрасными принцессами, часами штудируя пособия по кинологии. Полки в комнате заставлены каталогами собачьих пород, рассказами о подвигах милицейских и пограничных овчарок.

Особенной любовью маленького Вити пользуется сторожевой пёс Трезор. Мальчик запросто тискает огромного «алабая» за уши, частенько родители находят его, уснувшего в недрах собачьей будки. Могучий цепной зверь, обречённо вздохнув на особенно докучливые приставания ребёнка, решается лишь ткнуть мальчишку большой лобастой головой или, бережно прихватив за рукав куртки, «погрызть» в шутку, или лизнуть ножку маленького хозяина, случайно порезанную серпом на сенокосе.

Позже, Виктор женится, даже дважды. Против природы не попрёшь, нужна нормальному человеку семья. В первый раз, после армии, на бывшей однокласснице своей сестры. Во время перестройки, привычный совхозный уклад постепенно рушится. Пропадает гарантированная государственной экономикой неэффективная стабильность. Новоиспечённая семья не выдерживает проверку бытом и через полтора года молодые расходятся. Детей и имущества нажить не успевают, развод проходит легко и без претензий.

Вторую попытку судьба предоставляет, когда Виктор учится в ветеринарной академии. Съехавшись с сокурсницей на съёмной квартире, через пару месяцев молодые расписываются в загсе. Однако, семье не суждено отметить и полу годового юбилея. Начинаются ссоры, взаимные обиды, пустая ревность… В итоге, остаётся Витя холостым и неженатым.

Осенью, в родительском доме Скворцовых происходит несчастье. Ночью, деревянный дом с двором и сараями сгорает дотла. Родители погибают, задохнувшись в дыму. Чудом выживает Ника. Успев проснуться, девушка выбивает собой окно спальни. С поломанной ногой, вся порезанная осколками, она отползает от полыхающего дома к дороге.

Случившееся не проходит бесследно. Перелом срастается, порезы и ожоги заживают. Психика же девушки страдает куда сильнее. После произошедшего, она лежит несколько лет в психиатрической клинике, пытаясь вылечиться от посттравматического расстройства. К сожалению, стойкой ремиссии добиться не удаётся. Болезнь куражится над несчастной: полная апатия вдруг сменяется истерическими припадками. В бреду, больная рассказывает о страшных видениях, а несколько раз врачам чудом удаётся сорвать попытки суицида.

***

Вспомнив сестру, Виктор хмурится: «крайне мутная история. До сих пор непонятно, что там произошло, какова причина пожара?». Приехавший из города, милицейский эксперт пишет в заключении: «первичный очаг возгорания находился внутри дома. Предварительной версией принимается неосторожное обращение жильцов с огнём. Версия поджога не рассматривается. Смерть пострадавших наступила между двумя и тремя часами ночи от отравления продуктами горения». Что за неосторожное обращение? С каким огнём? Печку не топили в ту ночь, тепло в сентябре. В семье никто не курил. Откуда взяться возгоранию?

Родители ничего не расскажут, понятно. А сестра, единственный близкий человек, скончается в «психушке» через четыре года. За это время, никаких внятных объяснений произошедшему добиться от неё не удаётся. Даже похоронить Нику не получается по человечески. Лишь через месяц после кончины сестры, Виктор дозванивается в больницу. Равнодушный голос дежурной сообщает о скоропостижной смерти Ники и погребении на больничном кладбище. Один или два раза Скворцов приезжает на безымянную могилку. Потом бросает, слишком больно…

***

Ехать ещё долго. После ближней «бетонки», поворот на Дмитров. Виктор щёлкает «поворотником», возвращая Газель в правую полосу. По левой пролетают три легковушки с тверскими номерами. «Вот торопыги… с „югов“ что-ли возвращаются?» – смотрит на приборную панель – «надо литров двадцать в бак бензина плеснуть».

К питомнику подъезжает в сумерках. На разбитой старой грунтовке Газель неуклюже переваливается из одной крупной ямы в другую. Свет фар между деревьями мелькает, как кадры в старой кинохронике. По белому борту фургона с чёрной трафаретной надписью «Мясо для собак», тени пробегают неровными, дрожащими пятнами. Дорога выводит к глухим зелёным воротам. «Питомник. Передержка и дрессировка собак» гласит выцветшая вывеска, закреплённая вдоль старого деревянного забора. «Надо бы красочку подновить, скоро не прочитать будет. Завтра в „Мерлен“ заскочу за краской и парой кисточек…».

Из будки рвётся серым шерстяным клубком Трезор. Цепь звенит натянутой струной и собака, грозно оскалившись, заливается глухим басовитым лаем. Увидев знакомую машину, пёс успокаивается, плюхнувшись на пушистый зад. Неистово подметая пыль перед конурой, хвост даёт понять, как Трезор безмерно счастлив встрече с обожаемым хозяином.

– Ты ж мой охранник. Молодец… молодец, хороший… хороший. Ну не шали, не шали. Покормлю, потерпи.

Из-за ворот слышится радостный визг двух с половиной десятков собачьих глоток. Постояльцы тоже рады его приезду. Витя «лыбится»:

– Сейчас, погодите мои хорошие, погодите. Положу вам мяска. Всем достанется.

Мужчина открывает навесной замок, отталкивая ногой пытающегося облизать лицо, крупного «алабая». Распахивает ворота, закрепляя створки штырями. По щелчку тумблера, на стене ближайшего вольера зажигается свет. Газель рычит мотором, протискиваясь на просторный внутренний двор. Виктор вытаскивает из сарая большую стальную тележку на четырёх прорезиненных колёсах. Рука привычно сдвигает дверь фургона и чернота кузова режет нос запахом испортившегося мяса. Кусок за куском, Скворцов перекладывает на платформу куски говяжьей туши.

Через полчаса, распределив мясо по собачьим мискам, мужчина удовлетворенно вздыхает. Окруживший тридцать соток территории питомника, сосновый лес наполняет вечерний воздух восхитительным хвойным ароматом. Виктор любит это место, о похожем грезилось в несмышлёном социалистическом детстве. Он, природа и собаки. Такое оно, счастье!

Ночью, сквозь сон, Виктор слышит, как волнуются питомцы. Скулят жалобно, беспокойные лапы скребут когтями доски пола. Спросонья, он бросает взгляд на будильник: полчетвертого ночи только «натикало». Спать и спать ещё, хотя за окном и занимается уже рассвет нового дня. Соображается спросонья туго: «Чего это они, секач что ли рядом бродит? Или лосиха появилась? Нет, больше похоже, что человека учуяли. Кто бы это мог быть? Для клиентов рановато, да и не звонил никто вчера».

За последние пару месяцев, дикая фауна всё смелее подбирается к людскому жилью из окрестных лесов. От питомника до села – пару километров по грунтовке и незваных гостей из местных Виктор не боится. На «крайняк», у дверного косяка стоит внушительного вида помповый дробовик. Ружьё заряжено холостым зарядом, патроном с пулей, опять холостым и наконец – тремя выстрелами с картечью. Привычка, оставшаяся с лихих «девяностых»: держи оружие с патронами под рукой. Хотя законы не одобряют такой подход к самообороне, Витя верен себе: «пусть лучше судят трое, чем несут шестеро».

Собаки, опять же. Чужак для них – повод вволю побегать беспокойно по дощатому полу вольера, лаем показать друг другу, какие они громкие и крутые. Мелькает в голове: «А вдруг медведь? У меня на дворе запах стоит, как на бойне. А собак они совсем и не боятся…».

Становится неуютно. Впрочем, последних косолапых видали здесь ещё при Хрущеве. Так что, вряд ли медведь. В утренней тишине, особенно отчётливо щёлкает замок дверцы Газели. Воздух замирает у Виктора в лёгких…

«Нет блин, какой к лешему медведь, не медведь это…» – мужчина подхватывается с кровати. Как есть, в трусах, он босиком бежит во двор. По дороге, Виктор хватает ружьё за затвор, передёргивая резким вертикальным взмахом. Разум успевает сформировать примерный план: «Холостой патрон в стволе, следующий – с пулей. Шугану холостым, а следующим – поверх головы. Будет с оружием, тогда влуплю картечью, на поражение». В сенях он быстро влезает голыми ногами в расшнурованные «берцы» на рифлёной, толстой подошве.

Выскочив на крыльцо, Скворцов оглядывается. Машина припаркована кормой к выходу, за стенками фургона ворота не разглядеть. Собаки молчат… Даже, особенно нетерпимый к чужакам Трезор не издаёт ни звука. Странно, что за хрень-то происходит? Держа оружие у плеча, Виктор осторожно обходит Газель слева. Выглянув из-за борта, мужчина поднимает дробовик стволом вверх – никого. Нос морщится, озябнув от утренней прохлады. Обойдя справа, Виктор вновь выглядывает – никого, лишь передняя пассажирская дверь едва приоткрыта. Осторожно ступая, он идёт вдоль кузова. Под подошвами, еле слышно, похрустывает мелкий щебень. Резко, как в боевиках, Скворцов распахивает дверцу левой рукой. Дробовик упирается в холодный, спёртый мрак кабины. «Елочки» на зеркале покачиваются от движения воздуха. Тишина сгущается, звенит одинокий проснувшийся комар, почуяв тепло человеческого тела.

Никого… Пустое сидение, документы пылятся в открытом бардачке, немного попахивает горелым «сцеплением». Успевшая выпасть на металл, утренняя роса холодит пальцы. Виктор отпуская дверцу, оборачивается. Из клеток, внимательно глядят две дюжины пар глаз. Но кроме собак – никого. Обнаглевший комар пристраивается на предплечье позавтракать. Мужчина размазывает наглеца, а глаза внимательно сканируют пространство вокруг машины. Скворцов вглядывается в землю, присев на корточки около кабины.

Следов не различить, но кто бы это ни был, существо некрупное. Не медведь – точно: подцепить когтищами дверную ручку косолапый не сможет. Ворота заперты и следов порчи забора не видно. Свет во дворе выключен, но в неровной рассветной дымке различимы даже мелкие детали обстановки. Витя идёт вдоль вольеров и собаки провожают его влюблёнными взглядами. Память откручивает события на несколько минут назад: «Так, стоп. Почему сидение пустое? Где мой топор?».

Виктор, вскинув ружьё, идёт вдоль забора. От выпавшей утренней росы, зябнут голый торс и колени. Высокие ботинки стряхивают прозрачные капли с давно не стриженой травы. Обойдя почти полный круг по периметру ограды, мужчина находит место ночного вторжения. На голой шее пристраивается ещё пара лесных «кровопийц», а прошлые комариные укусы ощутимо зудят.

Под полотном забора чернеет на фоне зелени небольшой подкоп. Похоже, его вырыли совсем недавно, пару-тройку часов назад. С наружной стороны остались прерывистые дорожки из комьев свежей земли, хорошо заметных на траве. Как будто небольшой лесной зверь, енот или барсук, старательно выкапывали себе лаз под забором с целью проникновения на территорию питомника. Хотели пообедать привезённым вчера мясцом, не иначе. Вместо этого, непонятным образом открыв машину, «зверокопатели» спёрли топор. В воображении рисуется, стоящий на задних лапах, полосатый разбойник-енот, зажимающий ловкими пальцами огромный мясницкий топор. Рядом стоит осанистый барсук в переднике, каракулевой шапке и тёмных круглых очках кота Базилио, облокотившись о дверцу «Газели». Сюр какой-то… Витю пробивает нервный смешок:

– Вылитые «стражи вселенной», однако. Ростом с топорище. Не хватает только этого, как его, говорящего дерева: «Я… есть… Крут»…хе-хе-хе…

Выдохнув, Скворцов бормочет под нос:

– Ну какой енот к лешему, какой барсук? Скажи ещё, кабан! За топором припёрся. В лесу бизнес откроет, волкам да лисам говядину рубить. Чушь, как есть чушь.

Припав на колено, мужчина внимательно осматривает лаз и ведущие к нему следы. Копали лапами, даже бороздки от когтей заметны. Судя по отметинам, больше похоже на крупную собаку, чем на енота. Или, не приведи господь, на медведя. Впрочем, на этой стороне ничего похожего на собачьи следы не наблюдается. Если делала подкоп собака, воспользовался им кто-то другой. И этот другой оставил лёгкие следы, примяв траву. Как солнце из-за леса поднимется, исчезнут и эти улики. Травинки потянутся за своей долей тёплого света, стебельки распрямятся. Ищи потом…

Очень похоже, ночной гость был человеком. Виктор, по цепочке следов из примятой травы доходит до двора, к припаркованной на площадке «Газели». В одном месте, на мягкой земле проявляется нечто похожее на следовую отметину. Не ботинка, не подошвы сапога или кроссовка и не отпечаток голой ступни. Неглубокая, овальная вмятина с небольшим углублением посередине. Скворцов присаживается на корточки перед следом, бормоча под нос:

– Не похоже на стандартную обувь с твёрдой подошвой. Как будто, из толстой кожи сделанный чулок или сапог странный, прошитый посередине. Размер примерно 35—36. Мальчик-подросток или женщина миниатюрная. Топор ему мой зачем? Подгорный мир отвоёвывать, как королю гномов?

Хмыкает, вспомнив Толкиена и его «короля под горой» из «Властелина колец». Внезапно, от самой земли начинает тянуть пронизывающим, могильным холодом. Солнечное яркое утро зашторивает мглистыми, осенними сумерками. Мужчина спиной ощущает, как из леса за ним наблюдает пара внимательных глаз. В вольерах жалобно скулят собаки, забившись по углам клеток, испуганно-жалобными мордами прижавшись к дощатому полу и пряча чуткие носы под скрещёнными передними лапами. Виктор нутром ощущает разлитый в собачьих глазах ужас, балансирующий на грани безумия.

Медленно выпрямившись, Скворцов пытается повернуться к лесу. Спину сверлит настойчивый и властный взгляд, медленно поднимая по ногам могильный холод. Ноют, замерзая, щиколотки. Мужчина безуспешно старается усилием воли пошевелить пальцами ног в высоких армейских «берцах»: «пипец, парализовало… зябко то как».

Холод добирается до колен и чувствительность кожи пропадает почти до паха. «Что за бабуйня, ребята!?» – возмущенно мелькает в голове. Резко повернувшись всем корпусом на 180 градусов, нажимает на спуск дробовика: «первый холостой, дальше пуля». Выстрел разрывает зловещий морок.

Виктор успевает в трёх метрах за собой увидеть, завёрнутую от головы до пят в чёрный плащ, невысокую щуплую фигуру. Из-за спины виднеется топорище его вчерашней покупки. Между ними с незнакомцем – едва различимое марево, похожее на грязный тёмно-серый туман. Ни поднявшееся уже из-за деревьев солнце, ни весёлые порывы летнего ветра не могут разрушить этот неестественный смог. Из-под низко надвинутого капюшона сверкают два завораживающих глаза-изумруда. На подкладке плаща отражается свечение зеленовато-драконьего пламени. Поодаль, слева и справа от пришельца застыли изваяниями два крупных кобеля немецкой овчарки. Сомкнутые клыки в оскаленной пасти указывают на готовность к немедленной атаке.

Пороховые газы холостого выстрела 12-го калибра бьют в грудь зловещей фигуре. Незнакомец отшатывается, ментальный вопль режет по сознанию. Капюшон задирается, приоткрыв миловидное женское личико, обрамлённое светло-русыми, длинными локонами. Сверкнув напоследок зелёными глазищами, девушка бросается в сторону лаза под забором. Через секунду, неуловимым броском оказавшись по ту сторону, она скрывается в ветвях. Псы следуют за ней совершенно невозмутимыми, чёрными тенями, абсолютно не отреагировав на шум ружейного выстрела.

Для Виктора последующие несколько мгновений разворачиваются в часы. Тела он не чует почти до пояса, мысли путаются. Краем сознания уловив последствия холостого выстрела, пытается дёрнуть затвор для второго: «там уже пуля, положу гадину». Однако, удержать равновесие не получается и оружие выскальзывает из слабеющей руки. Падая на землю, выдыхает с внезапным облегчением. Парализующий холод отступает. Зудят, искусанные голодными лесными комарами, голые ляжки. Одновременно, в гаснущем сознании мелькает шокирующее понимание. Витя, узнаёт женщину в капюшоне, пробормотав еле слышно:

– Ника???…Ты???…Но как???!!!

Безжизненное мужское тело вытягивается во дворе питомника, потихоньку оттаивая под лучами летнего солнца. Вместе с теплом возвращается жизнь, дыхание становится глубже, обескровленные губы приобретают естественный цвет. Беспамятство переходит в крепкий здоровый сон.

Глава №5. Стая

Жак прижимается к поваленному бурей, старому дубу. Сквозь тонкую ткань, спина чувствует каждую складку на морщинистой коре. Расширившимися от ужаса глазами, парень смотрит на неумолимо приближающуюся смерть, лихорадочно перебирая варианты спасения. Звери сверлят жертву взглядами, карауля малейшее движение. Подходят шаг за шагом, чуть боком, в любой момент готовые пресечь попытку молодого человека вырваться. Шерсть на мощных загривках топорщится жёсткой щёткой. Серые охотники приближаются бесшумно, без ворчания, рыка или пустого собачьего лая. Ни одна сухая ветка не треснет под широкой лапой машин смерти. Без лишних движений и тени сантиментов, волки идут убивать.

Юный Дюпре, встав на колени, под шорох потревоженной сухой листвы, лодочкой складывает ладони перед грудью. С остекленевшим взглядом, Жак едва слышно бормочет молитву Богородице. В ритм собственному шёпоту, парень чуть покачивается из стороны в сторону. Не глядя на волков, не слыша их запах и звук шагов, он чувствует спокойную решимость и уверенность стаи. Звери приближаются, исказив морды оскалом обнажённых, кинжально-острых клыков.

С каждой секундой яснее всплывают образы из детского кошмара со стаей охотничьих собак, преследующих несчастного ребёнка. Азарт требует от охотников свежей крови, но погоня неожиданно заканчивается на мшистом валуне, в небольшом овраге. Одинокий мальчик замирает в спазме смертного ужаса, а хищники обескуражено суетятся, упустив лёгкую добычу. Серая дымка окутывает четвероногие силуэты. Один вдох инфернальной сути и Жака накрывает беспамятство. Ласковый ветерок далёкого летнего дня милосердно сдувает воспоминания об образах, проникнувших в детское сознание и молодого бродягу охватывает странное спокойствие. Здесь, внутри, совсем другой Жак уверенно берёт контроль над ситуацией, поняв что нужно сделать. Тягуче, как пчелиный мёд, тянется время. Прошлое не вернуть, как и не познать будущее ни одному из смертных. Только этот момент, только здесь и сейчас существуют и имеют смысл в бесконечно длящемся настоящем. Уходит дрожь, мелко сотрясавшая тщедушное тело. Взгляд Жака поднимается, поймав взгляд одного из хищников. Глава семьи, старая волчица останавливается, замерев с поднятой для следующего шага лапой. Стая послушно следует её примеру. Вокруг зверей клубится серый туман, который парень видел раньше над охотничьей сворой старого барона. Другой Жак, который внутри, отлично знает теперь, как нужно действовать.

Не вставая с колен, парень чуть приподнимается, пока вихрастая макушка оказывается не выше, но и не ниже стоящих торчком, ушей матери-волчицы. Чуть сузив глаза, Жак поводит головой из стороны в сторону, опуская понемногу незащищённую шею под волчьи клыки. Подавшись чуть вперёд, парень вытягивается, демонстрируя полную покорность.

Одновременно, молодой бродяжка тянет мысленно серую муть от застывших на поляне зверей. Представив, как она тонкими струйками стекается к нему, он дышит ей, вбирая всем естеством, пока в голове не взрывается океан незнакомых эмоций. Жак чувствует себя очень и очень плохо, внутренности словно выворачиваются наизнанку. Парень собирает волю в кулак, пытаясь побороть тошноту, но противный звон в ушах предвещает скорый обморок.

Сознание младший Дюпре не теряет, а мысли оформляются в отрывисто-резкие команды, подобные щелчкам кнута. Образы изменённого сознания сменяют друг друга в темпе безумного хоровода. Чувство страха парализует тело, выкручивая каждую жилку. Через неуловимое мгновение, разум охватывает жуткое любопытство. Появляются неизведанные запахи и мир обостряется новыми красками. Жак хохочет, не в силах бороться с приливом неожиданного веселья. Какие забавные облака висят над кромкой дальнего леса, подсвеченные закатным солнцем!

Волки цепенеют, не понимая происходящего. Громко прокаркав, с ближайших деревьев снимается небольшая стая ворон. Парень рыдает, в красках вспоминая гибель Луизы. Он, ощущая обречённость живых существ вокруг, осознаёт бесконечную череду смертей, без которых не будет новой жизни. Перед глазами встаёт призрак оленя, мясо которого спасло его от голода. Жака душат рыдания, а слёзы горячими градинами капают в траву.

Буря эмоций стихает так же внезапно, как и начинается. Два существа делят одно человеческое сознание: несчастный сирота из Марселя и сильный, уверенный волк из Авиньонских лесов. На серых зверей парень смотрит с опаской, но и со всё возрастающим интересом. Новый Жак проникает в суть волчьей природы так глубоко, как может только волк. Жак больше не беззащитная загнанная жертва. На окружающий лес он смотрит волчьими глазами, слившись со стаей в единый организм.

Не поднимая взгляд, парень излучает волны эмпатии. В тишине повисают непонимание и растерянность, исходящие от стаи. Отдельным штрихом приходит властность старой волчицы, смешанная с умилением. Расслабленно покачиваясь, она делает несколько последних шагов вплотную к человеку. Раскрыв огромную пасть, чуть прикусывает клыками шею юноши. Осторожно, как расшалившегося волчонка, тянет в сторону, пока он не падает на пожухлую от летней жары траву, прикрыв глаза. Расслабившись, молодой шизофреник дёргает ногой, когда волчица несильно тычет чёрным влажным носом под тощие рёбра.