Псовая охота

В последний момент, когда солдаты герцога захлопывают ворота на карантин, парню чудом удаётся выскользнуть из Марселя. Жак прячется в телеге торговца тканями, Сизого Пьера. Лавочник суёт капитану стражи серебряную монету и тот «не обращает внимание», как повозка, запряжённая двумя волами, проезжает под воротами. Грохоча по мостовой, телега пересекает городской ров и далее лишь пыльный тракт направляет беглое семейство на север, в сторону ближайшего хутора.

До последнего Жак не верит, что выбрался из ада, бывшего недавно его родным домом. Приходится пообещать старшей дочке лавочника, Кривой Луизе, что они непременно поженятся после отъезда из Марселя. Поселившись где-нибудь в деревне, обзаведутся хозяйством с лошадью и курочками, их детки народятся счастливыми в просторном и светлом доме. Луиза восседает в повозке, на огромном сундуке с тканями. Мечтательно закатив глаза, девушка поглаживает край покрывала, под которым сжимается в комок парализованный страхом, будущий «жених».

Через пару часов, дорога втягивается в лес, огибая огромные стволы, раскидистыми кронами закрывающие путников от палящего солнца. Час за часом проходят в однообразном, ритмичном потряхивании. Неутомимые волы равнодушно тянут повозку с сонным семейством лавочника. Вдруг, телега наезжает на особенно крупное корневище, зацепившись ободом колеса. Колесо соскальзывает в кусты, оторвав расшатавшиеся клинья. Ось повозки, лишившись опоры, застревает в мягкой земле. Волы встают. Лавочник поминает чёрта и каретного мастера Луиджи, так и не научившегося к старости лет делать круглые колёса на проклятых колымагах. Луиза соскальзывает с крышки сундука и покрывало слетает следом, открывая тайного пассажира. Пьер оборачивается на шум, глаза его впиваются в полумертвого от ужаса Жака. Лицо лавочника наливается кровью, вены на мощных предплечьях вздуваются:

– Ты что здесь делаешь, пёсий сын!?

Массивная фигура нависает над парнем, балансируя на покосившихся при аварии, досках повозки. Жак молчит, руки пытаются защитить лицо скомканным покрывалом в ожидании неминуемого удара. Рядом с разгневанным папашей встаёт будущая «жёнушка». Одной рукой упёршись отцу в грудь, Луиза пытается прикрыть парня, тараторя испуганно тонким голоском:

– Ой папа, ой не надо… Мы любим друг друга… Нам сам господь благоволит… Мы хотим пожениться… Мы обязательно поженимся. Ты должен нас благословить… Ой, не надо…

И без того одутловатое, нездорово-красное лицо лавочника багровеет:

– Так это что, твой полюбовничек!?? Грязная кабацкая подстилка!!!

И без замаха, снизу, заряжает в голову дочери огромным волосатым кулаком. Тело девушки выгибается от удара, длинное платье путается в ногах. Падая, несчастная попадает, попав виском на угол кованого железом сундука.

Наступает тишина. Младшие дети, возившиеся в корме повозки, затихают. Чёрные бусинки-глаза с недоумением смотрят на грозного папу и, обмякшую около сундука, старшую сестру. В мёртвых глазах девушки плещется страх. Растрепавшиеся волосы приоткрывают шею и Жак с ужасом видит лиловые неровные пятна на белой коже. Он чувствует, совсем рядом, присутствие Чёрной смерти, Её метку. За последние месяцы, насмотрелся вдосталь, не перепутаешь.

Луиза заболела, когда отец собирал семью бежать из города. Накануне, мужчина отвёз к площади тело умершей жены. Ещё жгли душу нестерпимой болью, наполненные страданием, голубые глаза: «Спаси, спаси, спаси наших ангелочков. Бегите, бегите скорее». Девушка поняла всё и обняв младших братьев, села у окна, наблюдая как вывозят, завёрнутой в похоронный саван, любимую маму. Пока, не чувствуя гибельных симптомов, Луиза прячет кожу под волосами и одеждой, надеясь на чудо, на исцеление. Она истово молится, не веря что обречена последовать за матерью, оставившей на этом свете вдовца и трёх сирот. Дни Луизы сочтены, через сутки-двое, девушка с трудом сможет передвигаться. Пятна превратятся в наполненные гноем волдыри. Чума недолго возится со смертными. Страдая от сухого жара, через пару дней несчастная отдаст богу юную душу.

Сизый Пьер замирает, глядя на Луизу. Растрепавшиеся волосы девушки быстро пропитываются из кровавой лужи на полу повозки. Не веря в произошедшее, лавочник опускает взгляд на огромные руки. Ладони сжимаются и разжимаются в такт бешено грохочущему сердцу. Дыхание шумно вырывается из горла, глаза полнятся горько обжигающими слезами. Жак осторожно перемещается к краю повозки, не сводя глаз с Пьера, а спустя короткий миг – бежит прочь, не разбирая дороги, сквозь лесную чащу. Ноги не поспевают за страхом в душе, запинаясь о корни деревьев и валежник, будто демоны ада гонятся следом. Наконец обессилев, падает на колени, головой привалившись к поваленному бурей, стволу старого вяза. Накатывает апатия. Не справившись с нагрузкой, нервная система «приглушает» силу эмоций, а дыхание постепенно успокаивается. Парень заваливается набок с шумным выдохом, прижавшись к грубой сухой коре. Колени подтягиваются к груди, сведёнными почти до судорог, напряжёнными руками. Постепенно, пожар внутри стихает и Жак осознаёт, что спасён. Полностью расслабленного, прибирает его бархатными лапами глубокий омут сна.

Беглеца не преследуют. Лавочник Пьер остаётся недвижим на крышке сундука, прижав тело убитой дочери. По согбенной богатырской спине волнами пробегают спазмы глухих рыданий. Слёзы оставляют дорожки на вымазанных кровью щеках мёртвой девушки. Испуганные сыновья не решаются подойти. Дети тихо плачут в углу телеги, обнявшись. Два упряжных вола равнодушно смотрят по сторонам, ожидая кнута возничего на продолжение пути. Разыгравшаяся людская драма, глубоко им безразлична…

***

Жак родился третьим сыном, известного в славном городе Марселе шорника – «папаши Дюпре». Вместе с братьями, он сызмальства учился ремеслу производства конской упряжи. В четырнадцать, попал в обучение к соседу, владельцу гончарной мастерской, синьору Манчини. Отец решил передать семейный бизнес двум старшим сыновьям, а младшему выпал шанс поискать счастья на стороне.

Горшечник, старый итальянец оказывается человеком незлобивым. Может приложить тростью поперёк спины под горячую руку, но парень не в обиде, что за наука без тумаков? Изо дня в день, постигает Жак премудрости изготовления глиняной посуды. Живёт в каморке под лестницей, деля кров с подмастерьем старого горшечника.

По накатанной, проходит жизнь будущего гончара Жака Дюпре в славном городе Марселе. Обучается ремеслу, подкапливая заодно деньжат. Со временем, парень планирует женится на девушке из приличной семьи. Вот хоть на Луизе, дочке лавочника. Война с Испанией обошла его стороной. Попасть в рекруты не позволила излишне тщедушная внешность, не пришлось отцу платить откупные в казну герцога. Грезится Жаку своя мастерская, членство в гильдии, почётная старость в окружении множества внуков, сытая и размеренная жизнь. О чём ещё может мечтать человек? Впрочем, есть и тёмное пятно на будущем счастье – молодой Дюпре до одури боится собак, вот прямо до трясучки. Шавок бродячих в Марселе немного проживает. Горожанам собаки без надобности, а по помойкам их быстро отлавливают местные нищие, со вполне понятными, гастрономическими целями. Встречаясь случайно на улице с этими боязливыми облезлыми созданиями, парень старается перейти на другую сторону. Есть тому причина.

Однажды летом, с отцом и братьями, попадает юный гончар на хутор, к родственникам. Пока гости угощаются за обильно накрытым столом, Жак бежит купаться на озеро. Лёжа на солнышке, двенадцатилетний мальчишка слышит посвист охотничьего рожка, которому вторит заливистый лай своры псов. Сначала далеко, потом ближе, ещё ближе. Можно различить уже топот множества копыт, громкое фырканье лошадей. Нарядные господа в сёдлах, посмеиваясь, тычут в тощего мальчишку, украшенные драгоценными перстнями, пальцы:

– Смотрите-ка, монсеньёр: вонючий смерд поганит Ваше озеро.

– Что за заморыш?! Староста! Отвечай, старый прохиндей! Почему не следишь за своими драными односельчанами?! Мало я вас, уродцев, кнутом воспитывал?!

Из-за крупа соседней лошади выглядывает немолодой мужчина в поношенной, но чистой одежде. Стягивая шляпу, на полусогнутых ногах, почти на коленях, подползает он к сапогу сеньора. Мельком глянув на парня, старик частит, не переставая мелко трястись:

– Это не из нашего села, ваша милость… точно не из нашего… И не соседский, не сиятельного графа Де Фолка… Может, пришлый бродяга городской? По дорогам сейчас много шастает… голодранцев…

Староста подобострастно хихикает, склонившись перед сюзереном в глубоком поклоне. Редкие седые волосы на лысой голове слипаются от пота. Руки прижимают к груди старую широкополую шляпу:

– Для таких, Его величество король виселицу считает лучшим воспитанием… Если прикажете, Ваша милость… На первой же осине…

– Чужак на моей земле? Может испанский соглядатай, прости Господи? Не спущу, проучу наглеца!

– Псарь! Ко мне! Поль, коровья козявка! Где ты, сволочь блохастая, шляешься!?

Рядом с сидящим на украшенном нарядной попоной коне, господином бароном, появляется невысокий парень. Изобразив на обезображенном оспой лице жалостливую гримаску, он расшаркивается низким поклоном. Сорвав щегольскую егерскую шапку с плюмажем из соколиных перьев, псарь отводит её в сторону, чуть согнув локоть. Охотничья куртка с кружевными манжетами сидит мешком на нескладной фигуре. Кожаные, кирпичного цвета штаны обтягивают тощие ляжки. Не смотря на жару, под курткой у парня одет камзол из зелёного сукна, перехваченный несколькими нитками тонкой железной цепочки. Образ завершают болтающийся на поясе охотничий рожок и мягкие сапоги без подошв, украшенные блестящими запонками в виде собачьей головы. Не смея поднять на грозного господина взгляд, слуга лебезит:

– Монсеньёр… К Вашим услугам… Что угодно Вашей милости?

Барон Де Тремьен хмыкает:

– Не мельтеши, модник… Понабрались в «Парижах» манер, понимаешь… Плюнуть негде, в «его светлость» попадёшь…

Вальяжно откинувшись в седле, барон тянет за поводья расшалившегося жеребца:

– Видишь кусок дерьма на берегу Моего озера. Что оно здесь делает?!

– Не могу знать, монсеньёр… Незнакомый мне мальчишка… Возмутительное зрелище… Желаете наказать негодяя? Могу организовать отменнейшее развлечение. Собачки давно скучают без знатной дичи…

Жак с любопытством наблюдает за знатными господами. Никакой опасности парень не чувствует, а ветер доносит к озеру лишь смутные обрывки фраз.

– Ну покажи, на что способны твои псы. Как думаешь, быстро загонят этого волчонка!? Если уложатся в полчаса, получишь пять экю на новый камзол, щёголь вонючий.

Барон громко смеётся, рядом угодливо хохочет развесёлая свита. Чуть тронув бока коня шпорами, знатный синьор трогается во главе кавалькады, шагом. Медленно объезжая озеро, зрители располагаются по противоположному берегу, предвкушая развлечение.

Поль отходит от знатных господ, пронзительно свистит охотничий рожок. Услышав зов, сбегается около дюжины породистых псов. Собрав свору на поводок, парень треплет ближайших кобелей по загривку. Животные радостно виляют хвостами, преданно заглядывая в глаза хозяину.

«Что-то не то» – мелькает у Жака в голове – «Пора сматываться». Подхватив одежду, он мчит под горку, в сторону недалёкого лесочка. Хутор – в другой стороне, но парень разумно рассуждает, что вблизи деревьев гораздо проще спрятаться. Если что… Серьёзности свалившейся проблемы, будущая жертва наивно не осознаёт.

На полдороги к спасительным зарослям, Жака настигает звук рожка, начавшего охоту. Псарь задаёт собакам направление, подёргивая поводки. Почуяв жертву, псы рвутся с привязи, подбадриваемые азартом хозяина. Скучающая аристократическая тусовка оживляется, цепь всадников распределяется вдоль берега яркой полосой. Травля несчастного мальчика разворачивается, как на арене. Жертва убегает что есть мочи к ближайшему лесу, а следом, нетерпеливо потявкивая, настигают добычу четвероногие охотники во главе с Полем.

Гоняться в такую жару за диким зверьём, сомнительное удовольствие. Попрятались по прохладным норам, заразы. Разве что, бешеную лисицу из самострела уложишь. А здесь – и азарт, и развлечение. За полчаса, порвут пёсики смерда, да не убудет с него. Если останется жив, может кинет барон под настроение мелкую монетку. А если сдохнет, то кто там их считает…

Бахвалясь друг перед другом, господа делают ставки. Расстояние между Жаком и преследователями медленно, но неуклонно сокращается. Не возникает ни малейших сомнений в финале охоты: смерд успеет добежать до леса, но собаки найдут и там. Милостью божией отделаться ему несколькими рваными ранами, пока Поль не отзовёт четвероногих убийц. Иначе, дюжина таких красавцев порвут смерда на лоскуты. Будет о чём посудачить вечером, на пиру в баронском замке.

Мальчику удаётся нырнуть в спасительные заросли, слыша за спиной шумное дыхание преследователей. Псарь щёлкает карабином на цепочке и поводки гончих освобождаются для решающего рывка. Собак не приходится науськивать и подзадоривать. Животные полностью во власти охотничьего азарта. Вот же она, добыча, старается удрать. В двух сотнях шагов мелькают перед горящими смертью глазами голые пятки. Вот-вот сомкнуться клыки на шее беззащитной жертвы. Жак рвёт что есть мочи в тень от кроны ближайшего дуба. Перепрыгивает огромный трухлявый пень, небольшой овражек, молодая поросль бузины хлещет лицо гибкими ветками. Сзади настигает шумное дыхание и треск, ломаемых тяжёлыми собачьими тушами, веток. В какой-то неуловимый миг, запнувшись о корягу, парень кубарем летит в небольшое, заросшее осокой болотце. Вжавшись во влажный моховой ковёр, Жак дрожит всем телом. Стараясь стать невидимым, бесшумным и желательно не источающим запахов. «Спаси и сохрани, Матерь Божия. Спаси и сохрани. Отец небесный, спаси и сохрани. Я камень, я деревяшка, я болотная кочка, вообще тут не я» – бормочет Жак неслышным шёпотом.

Кажется, проходит целая вечность, как гналась за мальчишкой по полю свора обученных охотничьих псов. Стихает шум погони, теряется в дубовых кронах треск веток и азартное рычание. Собаки словно бы перестают видеть Жака, бесцельно крутясь, недоуменно скуля и тявкая друг на друга. Иногда, в ногу или спину беглеца тычется мокрый собачий нос. Один кобель вспрыгивает на небольшую кочку, рядом с головой парня. Непонимающе оглядывается по сторонам, высматривая пропавшую добычу. Мальчик ощущает исходящие от пса запахи: мокрой шерсти, слюны, остывающего в сердце азарта погони, хищного желания рвать и кромсать тёплое живое мясо. Страшно… Жак зажмуривает глаза, внутренний взор показывает суетящихся собак, вокруг которых расплывается туманом аморфно-серая дымка. Не пошевелив ни единым мускулом, парень пробует мысленно втянуть носом невесомое облако вместе с воздухом. Не с первого раза, но удаётся. Удар! Голова подростка взрывается изнутри фонтаном искр, ярких невиданных образов, нечеловеческих эмоций. Детская психика не выдерживает и Жак лишается чувств, вытянув тщедушное тело на мшистом камне.

Он не видит, как псы понуро возвращаются из леса к хозяину. Как недовольно кривится барон, видя неудачу лучшей своры поместья. Поля не ждёт ничего хорошего по возвращению в замок. Спина слуги заранее предчувствует удары кнута в неумолимой руке палача.

Барон с гостями разочаровано разворачивают коней в сторону замка. Поднимая тучу пыли, кавалькада устремляется к огромной каменной цитадели на покрытой редким лесом, одинокой горе. Через десять минут, они уже весело смеются над шуткой одного из вельмож. Тот занимательно рассказывает о скабрёзных придворных шалостях некоторых фрейлин Её величества. Мягко покачиваясь в дорогих английских сёдлах, конная процессия «на рысях» врывается в замковый двор. В испуге уворачиваются из под копыт тяжёлых всадников мальчишки-поварята. Обиженно квохча, на коновязь взлетает чудом не задавленный, облезлый петух.

Солнце скатывается за кромку дальнего леса, освобождая летние сумерки от знойных оков. Самое время для пира, а куда там делся несчастный чужак, чёрт его знает. Злоба была мимолётна и раздражение барона сменяется безразличием: ну не испанский же это шпион, дьявол его подери. Вдруг повару удастся удивить, приготовив оленину в Прованских травах по новому рецепту? Может и опозорившийся псарь избежит тогда экзекуции. Барон с садистской гримасой сжимает рукоять плети: а может и не избежит, может и сам пороть буду. Какой-то оборванец обвёл его хвалёную свору вокруг пальца. Ты разочаровал своего господина, поганец. Будешь орать на конюшне, под кнутом. Пусть шавки безродные окровавленную спину зализывают тебе. Мстительный огонь в глазах гаснет, барон с радушной улыбкой ведёт гостей в пиршественную залу замка.

«Ну куда же подевался проклятый смерд? Не могли собаки не найти заморыша в редком лесочке, куда ворвались практически на его голой спине» – мысль мучает молодого псаря больше, чем страшит будущее наказание за неудачную охоту. Уныло бредёт он за уехавшими господами, в сторону от заходящего солнца. Не покидает ощущение неправильности произошедшего. Собаки, которых он собирал по лесной полянке, выглядели сконфуженными. Виновато мотали у земли умными мордами, поджав между лап хвосты-метёлки. В смышлёных глазах читалось искреннее непонимание. Куда пропала такая лёгкая, такая беззащитная добыча? Где удалось спрятаться двуногому волчонку?

Жак на всю жизнь запомнит ужас, пережитый во время короткой погони. Он так и не осознал, как получилось уцелеть. Парень приходит в себя на валуне через час, когда вокруг царствуют сумерки. Расправив кое-как смятую в ком одежду, прижатую к груди, мальчик одевается. По следам недавнего бегства ему удаётся выйти к границе леса. Ни собак, ни знатных господ на лошадях нигде не видно. Страх растворяется в вязко-безразличной вате. Кажется, ею набит пустой череп, как подушка гусиным пером. Взрыв в голове от проникновения в серую дымку вокруг четвероногих охотников, оставляет свинцовую тяжесть в затылке. Никаких воспоминаний, эмоций, лишь пустой взгляд, буровящий примятую траву под ногами да странный запах, подобный тому, что бывает на бойне. Запах близкой смерти, тлен и свежепролитая кровь пропитывают, как липким потом, одетую наспех, мятую одежду. Память милосердно прячет страшное в глубины подсознания, вытаскивая на поверхность бессвязные обрывки из молитв.

***

Выбравшись из чумного Марселя, Жак решает пойти вдоль реки, подальше от моря. Именно по большой воде привезли купцы страшную заразу. Так говорили знатные господа около городских ворот. Река даёт путнику воду, прибрежные заросли с примыкающими к берегу лесочками предоставляют кров, топливо для костра и мелкую пернатую дичь. Огнивом и сапожным ножом получается добыть скудный комфорт. Парень старается не попадаться на глаза солдатам и крупным обозам. Мало ли, что взбредёт в головы, напуганным страшной болезнью, людям.

Пара месяцев минули после смерти Луизы в той злосчастной повозке. Новые переживания уверенно заслоняют воспоминания о трагедии. Утром странник страдает от холода возле остывающего костерка. Если не везёт с охотой, голодает по два-три дня. Пару раз, ночью, он слышит протяжный волчий вой. Как в детстве, прижавшись к стволу дерева, парень бормочет молитву Богородице. В такие ночи, особенно остро чувствуется одиночество. Жаку кажется, что сам господь наблюдает с Небес отрешённо-холодным взглядом мерцающих в тёмной ночной выси, равнодушных звёзд, недоумевая, почему это ничтожное существо ещё живо? Как смеет топтать совершенный и прекрасный мир, отразивший душу создателя?

На исходе лета, вконец замученный кочевой жизнью и неопределённостью путешествия, Жак бредёт по еле заметной лесной тропинке. Утром он доел последние крупинки, завёрнутой в тряпицу, чёрствой ржаной лепёшки. Ничего больше из провизии не осталось, а силки в бузинных зарослях местные пичужки облетают стороной. Живот подводит от голода, а хмурое небо обещает сырой ночлег.

Вдруг, парень замечает несколько алых капелек на примятой траве. Опустившись на колено, он тянет пальцами бордовую каплю с прилипшей шерстинкой. Осторожно понюхав, Жак облизывает палец. На языке остаётся чуть солоноватый привкус свернувшейся крови. Здесь явно была удачная охота. Вероятно, волки загрызли небольшую лань или дикую козу… Нет, не козу, там шерстинка была бы длиннее. Совсем недавно… Ещё живую, тащили волоком по траве. Стебельки не успели подняться, значит не позднее сегодняшнего утра. Жак проводит взглядом направление следа. Желудок сжимается в надежде: «Может, получится найти голову? Или поглодать остатки мяса на костях?».

Решительно свернув с тропинки, молодой человек идёт по следу удачливых охотников. За время скитаний, даже те небольшие зачатки брезгливости и разборчивости в еде, что были у городского парня, растворились во всепоглощающем мучительном голоде. Жак без раздумий съедал и сырое мясо, и рыбу, и ещё живых птиц. Главное – насытить организм тёплой плотью, продлив свою жизнь, за счёт смерти другого.

Через несколько минут, молодой человек выходит к бурелому. Друг на друге лежат несколько крупных стволов. Ветки переплетены в непроходимое препятствие, но одном месте виден небольшой просвет. Прямо около него, лежит полу-обглоданная туша самки оленя. Жак не верит удаче: мяса хватит минимум на неделю. В нетерпении, забыв обо всякой осторожности, молодой человек пробирается к останкам, на ходу выхватывая короткий нож.

Через полчаса, утолив первый голод парной олениной, Жак не торопясь, принимается отскабливать остатки мяса с костей и шкуры. «Хороший мех. Скоро зима, будет очень холодно» – вяло размышляет он на сытый желудок. «Мясо на полоски порезать и завялить. Можно позабыть о голоде на время» – рассеянно поглядывает по сторонам, ощущая приятную, тёплую тяжесть в животе.

Вдруг, краем глаза парень замечает, мелькнувшую неподалёку серую тень. Жак замирает, опустив шкуру и нож и медленно поднимает глаза. С трёх шагов, на него смотрят немигающими взглядами в упор, два крупных волка. Жак медленно пятится, пока спина не упирается в поваленные стволы. Слева и справа выходят ещё трое зверей, окружив полукругом, отрезая ему путь к бегству. Шерсть дыбом, уши прижаты, клыки оскалены.

глава №4. Витя мясник

Белая цельнометаллическая «Газель», не торопясь, катит по «Ярославке» в сторону области. Первый июльский денёк особенно жарок, хотя в приоткрытое окно, вместе с шумом автострады, задувает немного свежести. Водитель рулит одной левой, облокотившись о «примастыренный» к двери, подголовник сидения.

Правой, прихлёбывая кофеёк из бумажного стаканчика, Витя пристукивает указательным пальцем по пластику рулевого колеса в такт музыке. Кофе неплохой, песенка из динамиков бодрит ритмом, настроение просто отличное, лишь немного раздражает зудом крышка приоткрытого бардачка. Сквозь щель выглядывает пачка транспортных накладных, украшенных россыпью синих печатей и штампов. На зеркале заднего вида пляшет от гуляющего по кабине ветра гроздь выдохшихся освежителей «Ёлочка».

Торопиться Виктору некуда. Рабочий день заканчивается неожиданно удачно, он пристраивает партию мяса в серьёзный собачий питомник на юге Московской области. По дороге обратно, знакомый мясник предлагает за «три копейки» купить шикарные пол-туши от павшей коровы. Понятно, на такой жаре тухлятину поскорее сбыть надо. Проворонил больную бурёнку, не успев пустить «под нож». Она и околела, сердешная. Куда мясо? Прикормленный ветврач «ссыт» связываться: задолбали проверками говорит. Вот и набирает старому другу Витьке: «забери за ради бога. Мясо шикарное, хотя и с запашком. Не морозилку же этой падалью забивать, а „кабысдохи“ твои обрадуются, почти парная говядина». Виктор забирает, не пропадать же добру. Сегодня, первый раз за последние пару месяцев, собачек ждёт настоящий пир. Не придётся, скрепя сердце, делить меж двух дюжин голодных питомцев остатки просроченной колбасы из «Ашмана».

***

За любовь и привязанность, собаки всегда благодарят взаимностью. Виктор появился на свет в небольшой деревне Мошнино, на границе Московской и Владимирской областей. Родители работали в местном совхозе. Мама – «телятницей» на ферме, отец – механизатором. Всё время, что Скворцов младший помнит себя, на семейном подворье водилось полно всякой живности. Большая часть ухода за скотиной ложилась на его со старшей сестрой неокрепшие плечи. Дети сызмальства привыкают к тяжёлой крестьянской работе: чистить курятник и хлев от навоза почти ежедневно, кроликам готовить свежескошенную траву, а поросятам – баланду из помоев. При забое скотины, лишние руки тоже не помешают. Деревенские жители смерть домашних питомцев воспринимают как естественный этап натурального хозяйства, моральных страданий совершенно не испытывая.

Каждый год, очередного откормленного Борьку, отец с помощью соседа дяди Коли закалывают по осени «на сало». Процедуру обычно назначают в одну из пятниц, загодя отпрашиваясь с работы. Отец довольно крякает, приняв пол-стакана забористой «дядь-Колиной» самогонки. Занюхав выпитое зубчиком маринованного чеснока, резюмирует: «Чтобы руки не дрожали».