Псовая охота

Просыпается телефон:

– Алле? Привет, Валь.

Валька из бухгалтерии. Прикольный парень. Немного «тютя», но с возрастом пройдёт.

– Что? Счета без подписи? Сейчас зайду к Эльвире, погоди.

Алёна бросает трубку аппарата на рычаг. Фух, жарища. Находит коробку влажных салфеток в верхнем ящике стола. Цепляет одну, другую, третью. Чуть легче, но кондиционер не помешает. Экономят на трудящихся, капиталисты проклятые. «Служебку» на вентилятор напишу обязательно, салфетки не спасают.

В памяти всплывает раздражённая собака с языком набок. Жарко в шерсти бедолаге, шкуру то на лето не снимешь.

Вечером идёт обратно, вдоль железнодорожного полотна. Ноги гудят, стиснутые колодками модельных туфель. Скорее бы доковылять, скинуть блузу с юбкой и в душ. Да, душ будет в самый раз. Охладившись, вытянуть замученные ноги по прохладной простынке, потягивая сок из любимой чашки с отколотой ручкой. Кайф!

Ага, утренняя знакомая. Псина породистая, типа пуделя небольшого, неухоженная и грязная лежит вдоль путей, в тени насыпи. Из пасти слышно тяжёлое дыхание, язык вываливается наружу. Бока с облезлой шерстью натужно поднимаются, морда замученная. Ну, лежит и лежит, и бог с ней.

Летние вечера светлые, темнеет поздно. Девушка равномерно перебирает ногами по привычному маршруту. Платформа остаётся позади, Алёна идёт по наезженной вдоль рельс, «дачной» дороге. Следующая электричка пройдёт через час. Так тихо, что слышно, как сквозь треск цикад прорываются далёкие звуки засыпающей «цивилизации» микрорайона. Под ноги Алёна не глядит, смартфон мерцанием отражается в усталых глазах. Соколова пролистывает новый клип Бьёнсе, фотки подруг из техникума, пост «бывшего жениха» Женьки с новой дамой. Улыбаются, негодяи такие.

Пуделёк выползает из под насыпи, сделав пару ковыляющих шагов к тропинке. Девушка смотрит мимо собачьей морды, пёс провожает её немигающим взглядом. Морда злобно оскалена, собака глухо рычит сквозь стиснутые клыки. «Агрессивная какая» – думает Алёна мимоходом, из-за жары что-ли? Девушка прочитала недавно статью одного «диванного» кинолога: «если собака лает, то это не угроза. Собаки так разговаривают, а вот оскал, рычание или прижатые уши, это показатель готовности к нападению».

Сил додумывать мысль нет и смартфон возвращает всё её внимание. На следующем шаге Алёна спотыкается о крупный камень, отмахнувшись телефоном в сторону оскаленной морды…

Псина вскакивает, заливая округу заливистым лаем, бросается на другую сторону рельсового пути. Спустя мгновение, её тень мелькает в неприметной прорехе старого забора.

– Зараза блохастая, напугала. Не хватало тут растянуться, на этой грёбаной щебёнке или телефон разбить…

Последнее кажется особенно неуместным. Зарплату недавно подрезали в связи с карантином и «удалёнкой». Начальство уверено, что платить сотрудникам следует лишь за факт присутствия в офисе. Губы трогает невольная улыбка. Девушка вспоминает, как Эльвира громко распиналась по этому поводу, одновременно и осуждая решение «гендира», и одобряя: «не могу не согласиться с доводами руководства». Но, на новый смартфон бюджета не хватит, это факт.

Расстегнув сумочку, она прячет заблокированный аппарат. Вглядываясь сквозь сумерки, девушка бормочет: куда же ты делась? Чего молчишь, сучка? Постояв ещё немного, Алёна поправляет на плече ремешок сумки с мыслью: «спать лучше лечь пораньше, опаздывать на электричку завтра никак нельзя».

Забыв про собаку, девушка быстро сворачивает на неприметную тропку. Через пять минут, усыпанная старой хвоей, дорожка приводит к калитке уютного домика. После тишины лесной тропинки, отчётливо различим высоковольтный гул ЛЭП, ставший привычным фоном местной жизни. Щёлкает замок, Алёна глубоко вздыхает, делая шаг. Воздух на веранде перегрет зноем, стоит пряный запах сухой травы, дикоцвета и чего-то отдалённо знакомого, неприятного. Соколова морщит курносый носик: «сдох кто-то?».

Включает на крыльце свет и шаги вторят эхом из пустых углов прихожей. Сумка на вешалке разбавляет серую стену ярким пятном. Девушка вздыхает: «Котяра не встречает, а ведь слышал засранец, что подхожу.» Скинув туфли, она проходит в комнату.

Из-под кровати, потягиваясь, вылезает Барсик. Мурчит, вытирая о ногу девушки рыжую шёрстку.

– Иди давай сюда, дармоед. Ишь, выспался он… Иди, наложу пожрать.

Заглядывает в кухонный шкаф, где на полках жмутся друг к другу два пакета корма: «не забыть завтра докупить». Выложив в миску предпоследний «Висткас», вздрагивает. Барсик, навострив уши с небольшими кисточками, замирает в сторону темнеющего леса. Через несколько мгновений, из сумерек слышится пробирающий до дрожи на низком тембре, утробный собачий вой. Даже не вой, а подвывающий рык обречённого, одинокого существа. Жизнь которого погибла навеки в этом лесу, а жажда непонятной мести миру не даёт бедняге покоя.

Барсик бросается к окну и сильные лапы толкают зверя на подоконник. Кот замирает, прислушиваясь. Уши чутко сканируют наступившую тишину и между мягкими подушечками лап выглядывают острые когти. Неуловимо бесшумными, короткими прыжками питомец выскакивает за забор и девушка едва успевает пробормотать вслед:

– Беги, гуляй, жрать захочешь – вернёшься.

На кровати, скинув разношенные «шлёпки», Алёна перепроверяет будильники на телефоне и прикроватной тумбочке, для гарантии. Звонок установлен в 5.15. Может раньше?…Нет, не встану. В полусне вспоминает разнос от Эльвиры. Начальница рычит, идеальным маникюром грозя расцарапать Алёне лицо. Всегда аккуратно уложенная причёска, неестественно приподнята собачьими ушами.

– Где она такой маникюр с причёской делала? Салоны закрыты ещё… карантин же… завтра… эх, не проспать бы…

Будильник срабатывает внезапно, разрушив пелену уютного утреннего сна. Безжалостно вытягивая организм из объятий Морфея, верещит телефон, добивая остатки сонной неги. Немного помаявшись в постели, девушка потягивается. Приоткрытая дверь в ванную навевает депрессию.

«Вот и четверг, завтра пятница, а потом выходные. Надо к маме съездить, три недели не была» – закончив утренний туалет, девушка обувается. Сквозь открытое окно веранды, сад встречает птичьими трелями и свежестью росы. Торопливо убегающие ночные тени, прячутся под кустами смородины и за сараем.

«Надо папе позвонить, в прихожей дверь заедает. На шашлыки можно собраться…». Иногда она забывает, что родители три года в разводе и с совместными дачным посиделками давно покончено.

Расставались супруги Соколовы тяжело: с обидами, оскорблениями, угрозами. Алёна жила с ними в трёхкомнатной квартире, недалеко от городской поликлиники. Работа не успела превратиться в унылую рутину, а с личной жизнью не складывалось, хотя она и не торопила события.

«Успешной леди надо выстроить карьеру, наладить быт, найти себя в жизни. Когда надоест, можно устраивать немецкое: «Киндер, Кюхе унд Кирхе», то бишь «Дети, Кухня и церковь». Мысль грела душу, помогая легко расставаться с мужчинами, не ценить отношения. С Женькой не сложилось, с Валей… и хрен с ними, со всеми… Значит не сложилось, не судьба… Девушка негромко хихикает, вспомнив неуклюжие ухаживания Валентина.

После раздела имущества и размена жилплощади родителей, девушка решает, что будет жить самостоятельно, на даче. Мама съезжает на новую квартиру, поближе к работе. Папа остаётся в купленной «однушке». С новыми семьями не складывается у обоих, но постепенно жизнь налаживается.

Дачу семья Соколовых построила добротную, недалеко от города, по дороге в соседний Фрязино. Папа, прилично зарабатывая, на материалах не экономил. Дом выстроили из красного кирпича, под крышей из модной синей «металлочерепицы». Площадь 120 квадратов, два этажа, погреб и мансарда. Участок в десять соток огородили металлическим «профлистом». Прописки нет, садовое товарищество, но «удобства» в наличии: электричество, газ, скважина и септик.

Жизнь в частном доме иногда подкидывает проблемы с заедающей дверью, потёкшим краном или ремонтом насоса в скважине. К такой работе слабые женские руки не приспособлены. В сарае пылится велосипед, на котором в выходные можно до озера доехать. Водичка прохладная освежит, жара эта проклятущая задрала уже. Подруг пригласить, кто недалеко живёт. Досадно только, что остались свободными лишь неудачницы… и Алёна. Эх…

Папу на пятницу приглашу. Дверь сама себя не починит и траву не покосит. Пораньше отпрошусь… в памяти всплывает недовольная гримаса начальницы… нет, лучше на субботу. Сырников нажарю со сметаной. Вина красного куплю в «Винлабазе», рядом с платформой, по акции. Хорошее вино, французское, «Пино» чего-то там…«Нуар» или «Гриджио»… Я не вспомню, но папе такое нравится.

Хлопает за спиной калитка и автоматический замок отрабатывает исправным щелчком. Солнце едва пробивает сильными лучами лесную чащу. Впереди ждёт новый день. Самый лучший, самый счастливый, самый удачный.

«Сегодня успеваю» – мелькает мимоходом и Алёна широко улыбается, закидывая сумку на плечо. Заросшая высокой травой, тропинка оставляет на брюках росяные дорожки, а свежий воздух приятно холодит кожу.

Непреодолимое ощущение беды вползает в утренне-безмятежное мироощущение. По спине неприятно тянет холодком и окружающий мир застывает в вязко-холодном тумане ужасного предчувствия. Весёлое птичье щебетание замерзает на лету, погасив радость всего живого.

Солнечные лучи замирают в зыбком мареве, каменеют. На лбу выступает холодный пот, рот пересыхает. Слева, из высокой травы, прямо под ногами бесшумным призраком мелькает рыжая молния. Вжуххх… Крупный кот в два больших прыжка добирается до ели и зелёные ветки-лапы скрывают стремительное животное.

– Барсик! Это ты?! Испугал, сволочь хвостатая!

Девушка облегчённо выдыхает тревогу в утреннюю свежесть раннего утра.

Вдруг, правую лодыжку пронзает острая боль. От неожиданности Алёна отступает, всплеснув руками. Сумка улетает в траву, а взгляд в панике ищет причину дискомфорта. Вчерашняя знакомая, мелкая псинка елозит лапами по земле, вцепившись девушке в ногу. Прикусывая всё сильнее и сильнее, вгрызается в плоть под брючной тканью. Собака утробно урчит, шурша лапами по толстому хвойному ковру. По оскаленным желтоватым клыкам течёт собачья слюна, смешанная с кровью Алёны.

Первый порыв – закричать! Не получается – воздух лишь бессильно шипит из прокушенного горла. Как больно! Вторая собака повисает на шее, активно пиная в грудь и живот сильными лапами. Крупная порода, серовато-жёлтого окраса. Овчарка, ротвейлер или что-то посередине, плод бездумных и диких собачьих свадеб. В голове вспыхивает паника, а руки стараются отпихнуть тяжёлую тушу. Алёна пятится, а под одеждой текут крохотные ручейки крови. Текут, остывая в ткани лёгкой блузы. Лодыжку девушка не чувствует. Несмотря на шок, вспыхивает новая боль от чьих-то зубов, впившихся в правое колено. Однообразной «мантрой» в голове крутится: «Только не упасть, только не упасть… Загрызут… Никто не услышит… Никто не поможет… Никто так рано не встаёт… Никто… Одна я… вот я дура, вот дура…».

Три, очумевших от запаха крови, домашних питомца убивают жертву. Дикая стая охотится, ведомая инстинктом. Напрочь стирается генетическая память сотен поколений предков-собак, деливших с «хомо сапиенсом» кров, привычки, пищу. Не остаётся страха перед бывшим хозяином и властелином, лишь горькая обида, бессильная злоба от его равнодушия и жестокости. Остаётся голод, голод мучительный, голод дикий. Голод зверя, почуявшего страх жертвы. Голод хищника, ощутившего в пасти кровь добычи, заставляющий сильнее и сильнее сжимать зубы, рвать и глотать кусками тёплое мясо.

На адреналине, девушке удаётся шагнуть назад, к спасительному забору. Изо всех сил она отталкивает хищника, но в голове уже мутнеет. Упёршись в «профнастил», Алёна с ужасом вспоминает щелчок автоматического замка и ключ, отброшенный в высокую траву. Сквозь слёзы, она видит канареечно-жёлтый краешек сумки. «Слишком далеко, не достану. Загрызут, загрызут, сейчас загрызут. И сожрут… наверное» – несчастная сползает на окроплённую кровью, примятую траву.

«Вот и конец. Мамочка, как же страшно…» – тело расслабляется, истратив волю к сопротивлению. Псы, почуяв близость победы, кровожадно урчат. Вдруг, с громким шипением сваливается с еловой лапы рыжий ком встопорщенной ярости. Мелькают лапы, уши, хвост, загривок. Огненная бестия остервенело рвёт собачью шерсть. Жалобно взвизгнув, «овчарко-ротвейлер» разжимает челюсти. Алёна пытается глотнуть, смешанного с собственной кровью, воздуха. На крик не хватает сил, но удаётся оттолкнуть тушу серого пса. Опрокинувшись, тот поднимает облако хвойной пыли. Барсик оказывается под собакой, но через секунду выпрыгивает, закручивая с врагом боевую кадриль.

Девушка машет ногой, пытаясь скинуть собак с колена и голени. Наконец, это удаётся и два визжащих клубка откатываются в бузинные заросли. Слышно, как хрустят от возни мелкие веточки. Неудавшиеся охотники обидчиво ворчат, поскуливая, но напасть без поддержки крупного вожака не решаются. Томительную минуту из бузины не доносится ни звука. Убежали? А может, затаившись, ждут удобного момента?

Алёна остервенело пинает серо-рыжий, крутящийся клубок, стараясь помочь любимому котику. В вихре схватки летит шерсть, прелые листья, хвойные иголки, кровь. Собака сильная и крупная, но Барсик, крепко вцепившись в спину врага передними лапами, рвёт плоть когтями задних. Наконец, раздаётся скулёж побеждённого. Обиженно подвывая, пёс ломится на просвет между деревьями, в сторону железнодорожной насыпи. Кот издаёт победный клич, вгрызаясь собаке в загривок.

Пошатываясь и роняя на землю капли крови, девушка бредёт по тропинке. На покалеченную ногу больно наступать, а горло представляет собой одну сочащуюся, рваную рану. Выйдя на просеку, падает к капоту белой «Мазды», припаркованной у мачты ЛЭП. Силы оставляют окончательно и Алёна уткнувшись головой в колесо легковушки, теряет сознание.

Алёна не помнит, как её обнаружили, лежащую рядом с забрызганным алыми каплями, белым седаном. Хозяйка авто пытается вызвать скорую. Диспетчер отвечает, что машин свободных нет, но вызов экстренный и они сделают всё возможное. Не желая ждать, женщина с помощью сына затаскивает безжизненное тело в автомобиль и несчастную везут до городской больницы, в приёмный покой. Врачи назначают срочную операцию, с трудом дозвонившись до родителей девушки.

Родители приезжают в больницу одновременно с полицией. Разом постаревшие, бывшие супруги Соколовы томятся в больничном коридоре. Мама плачет, отец терпеливо отвечает на вопросы следователя, пытаясь сдержать эмоции.

Проходит несколько часов. К счастью, крупные кровеносные сосуды не пострадали, а кровопотерю восполняют из донорского банка. Молодой организм справляется с травмами и шоком, смерть обходит Алёну стороной

Девушка приходит в себя на операционном столе, на залитых мертвенно-белым светом, стерильных простынях. Издалека, в сознание накатывают странные звуки, похожие на морской прибой. Иногда, к ним добавляется странное, ритмичное бульканье. Мозг блаженно плавает по волнам наркоза, не желая думать о плохом и тревожном. Страх и ужас отступают на периферию сознания, но возвращается боль. Сначала в шее: саднящая, не острая, сглаженная остатками наркоза. Хочется глотнуть, но в горле мешает что-то твёрдое, инородное. Сквозь смежённые веки, различает свет и пальцы руки рефлекторно вздрагивают.

– Девочка в сознании. Минут пятнадцать до того, как в себя придёт.

Слышит она незнакомый мужской голос.

– Заканчиваем, Анатолий Михайлович, под местной анестезией дошьём. Ногу обкололи «лидокоином», пара швов ещё здесь остаётся, чуть ниже колена.

Свет становится прерывистым и сильные руки переносят девушку с операционного стола на каталку. Алёну везут по длинному коридору и минут через двадцать, когда хватает сил открыть глаза, она видит лица родителей. Мамино – в слезах, с прижатым к губам носовым платком. Папино – насуплено-взволнованное, с глубокими морщинами на загорелой коже. Говорить девушка не может, но слёзы текут потоком. Касается маминой руки, та сжимает в ответ.

– Как же ты так, доченька, как же так… Не убереглась. Ну ничего, теперь всё позади… всё позади. Врачи говорят, что ничего серьёзного, шрамы только останутся. Ты не плачь… не плачь, потом пластику сделаем. Как же ты так, не убереглась…

Мама всхлипывает. Плотно прижатый к дрожащим губам, платок душит рыдания.

Через неделю приходит следователь из полиции, Андрей Сергеевич. Алёна уже немного говорит и к ней пускают посетителей.

Следователь рассказывает, что напавшую стаю псов ищут. К сожалению, служебная собака не взяла след и опрос местных жителей ничего не дал. Никто в округе, подходящих под описание собак не встречал, а если и встречал, то кто их запоминает, шавок бродячих?

– Вы раньше их видели?

– Одну встречала, самую маленькую, на пуделька похожую, а остальных – нет. Скажите, Барсик домой вернулся?

– Вернулся. Дама из соседнего дома нашла, с которой вы в больницу приехали. Кота ваша мама приютила. Жив-здоров, отъедается.

– Да, на-пожрать он горазд. Как ту собаку рвал, которая крупная. Никогда бы не подумала, что он такой бесстрашный.

Девушка улыбается, вспомнив пушистого друга. По телу разливается уютное тепло, а случившаяся трагедия уходит дальше и дальше в прошлое. Глаза у полицейского красивые, лучистые, словно обнимают лаской и сочувствием.

– Других собак вспомните? Мы шерсть нашли, но не получается определить породу.

– Нет, не вспомню. Слишком неожиданно…

Беседа продолжается долго, Алёне легко и спокойно с молодым полицейским. Андрея Сергеевича интересуют множество мелочей: что завтракала в то утро, как была одета, каким парфюмом пользовалась. Просит рассказать и более странные вещи: про взаимоотношения в семье, развод родителей, бывших парней, подруг, проблемы на работе. Алёна не выдерживает:

– Зачем вам? На меня просто напали бродячие собаки. Были голодные и увидели лёгкую добычу. Я с детства собак боюсь, они это чувствуют.

– Понимаете, не всё так просто. Поведение для своры из трёх псов крайне нетипичное. Чтобы решиться напасть на взрослого человека, нужна веская причина. Либо, стая значительно больше должна быть. На месте мы не нашли ничего, что могло им дать повод к агрессии. Как бы они не были голодны, для нападения на человека одного голода недостаточно. Логова рядом нет, защита потомства отпадает. Собаки сделали две временные лёжки: за железнодорожной насыпью и рядом с вашим домом. Непонятно зачем…

– За насыпью, где забор такой старый, дощатый? Пудель, который меня вечером облаял, там и скрылся.

– Да, под забором лаз прокопан. Участок давно заброшен, дом сгорел. Они в подвале обосновались, но это не логово, а лёжка, охотничья лёжка. Ни самок, ни щенков рядом, лишь три взрослых кобеля.

– Зачем?

– Пытаемся выяснить. Пока чем дальше, тем «страньше». Есть ощущение, что охотились на вас. Барсик помешал, иначе… мы сегодня не разговаривали бы. Можно уверенно предполагать, что планировалось убийство, которое почти удалось, кстати.

– Какое убийство? Это же собаки! Собаки! Или я чего-то не понимаю? Что теперь делать? Что дальше? Будут преследовать меня, пока не убьют?

Внутри стало тревожно и холодно.

– Не понимаем пока. Место нападения исследовали, образцы шерсти и крови собрали. Картина происшествия предельно ясна: вы выходили на работу, как обычно, а они ждали в засаде. Когда прошли определённую точку, они напали синхронно и слажено. Я бы сказал, отрепетировано. Мы разберёмся, не волнуйтесь. Ничего не происходит просто так, всегда есть причина и виновник.

Алёна растерянно оглядывает больничную палату. Не каждый день узнаёшь, что жизнь можно потерять по дороге на работу, обычным летним днём. Бред какой-то. За что? Чем она провинилась и перед кем? Девушка машинально захватывает светло-русую прядь, непослушный локон обвивает тонкий палец, а следователь продолжает:

– Ещё странный момент: собака-ищейка след не взяла, хотя характерных запахов на месте явно предостаточно. Куда они после неудачной охоты делись? Вот загадка… Химии, сбивающей запах, на месте нападения не обнаружено, следов человека тоже. Остались лишь собачья шерсть, слюна, экскременты.

Увидев потерянный взгляд Алёны, мужчина заканчивает успокаивающе:

– Выздоравливайте, возвращайтесь к нормальной жизни. Следствие идёт, как положено. Попробуем найти похожие преступления, может проявится серия. Не дай бог, конечно…

Андрей Сергеевич легко пожимает руку девушки, лежащую поверх одеяла. Скрипит по полу, отодвигаемый металлический стул. Рука заправляет под ремень сбившуюся рубашку. Уже в дверях, оборачиваясь, он произносит:

– Вдруг что-то вспомните… Я вот там, на тумбочке, оставил визитку. Звоните в любое время, не бойтесь. Мы работаем, результат будет обязательно. Я ещё побеспокою вас пару-тройку раз, наверняка возникнут дополнительные вопросы.

глава №3. Бродяга Жак

Над закрытыми городскими воротами, летнее солнце застывает в зените ярко-жёлтым яичным желтком. Полуденный свет заливает несжатые пшеничные поля. Хлебные колосья готовы, зёрна налиты питательной энергией, но не торопится с уборкой местное крестьянство. Скоро драгоценные зёрна начнут опадать, предвещая лютый голод следующей весной. Между тюками с сеном, солдаты герцога устраивают прохладную лежанку. Мужчины вяло переругиваются, мозолистыми ладонями ловко вытряхивая на мешковину игровые кости. Ленивый ветерок пускает пыльные «султанчики» вдоль пустой дороги. Насколько хватает взора: ни путника, ни телеги, ни всадника. Солдат донимает жара и скука. В городе давно не происходит ничего интересного. Герцог платит, чтобы ни одна мышь не вошла и не вышла из проклятого богом Авиньона. Дороги перекрыты, лишь изредка проскачет вестовой или прошагает на смену патруль, бренча плохо подогнанными доспехами. Полтора месяца назад веселее было: городская голытьба брала ворота приступом. Те, что побогаче, радовали стражу монетами в сафьяновых мешочках. Герцог платит щедро и спрос его жёсток, но кто ж устоит перед соблазном заполучить лишнюю монетку на пропой. Изредка, солдаты закатывали в город пару телег с фуражом. Вот и вся забота о горожанах, чтобы бедолаги с голода не передохли. А особо ретивых и настойчивых – на пики.

Сейчас же тихо, как в склепе, лишь на ратуше звонит иногда большой колокол. Расслабившиеся солдаты, подняв головы, осеняют лоб крестным знамением, поминая о страданиях Спасителя. Сдвигаются чаши с разбавленным вином: велика сила молитвы, да не оставит Богородица несчастных горожан милостью своей, да минуют ревностных католиков объятия Чёрной смерти. Пробормотав наскоро «Отче наш», служивые целуют нательный крестик. Успокоенные ритуалом, солдаты возвращаются к выпавшим костям. А что, служба как служба. Уж получше, чем ходить атакой на испанца, угадывая всякий раз: копьём тебе тушку проткнут или отрубят чего жизненно важного заточенным «толедским» клинком.

***

Жак Дюпре выходит к окраинам города на закате. Предместья Авиньона обезлюдели на несколько десятков лье. Полгода скитается парень по серым дорогам Прованса, охотясь на птиц в лесу, если не удаётся найти прокорм попрошайничеством. Иногда, подкормят добрые люди на хуторе. Редкие милостивцы, не верящие в россказни о большой чуме, что не гонят теперь любых чужаков поганой метлой.

Давно истрепалась одежда, ступни на ногах обросли коростой из пыли и мозолей, а в глазах поселяется глухая угрюмая тоска. Много дней Жак не ночует под кровлей. Каждый раз, раскладываясь на ночлег в лесу, он истово молится Богородице, желая увидеть во здравии следующий день. Голод, холод и одиночество – верные спутники несчастного скитальца.

После появления Чёрной смерти в славном городе Марселе, Жак теряет всех, кого знал. То Рождество запомнится парню на всю жизнь. Чума приходит в город с кораблями сарацинских купцов, начав смертельную жатву от портовых кабаков и постоялых дворов. Через рыбный рынок, болезнь добирается до соборной площади. Из центра, с зажиточными беженцами, подобно пожару, напасть перекидывается на окраины. Хворь уверенно прибирает хилый народец в трущобах, разливаясь по предместьям весенним половодьем. Пощады нет. Богатый или бедный, ревностный католик или иудей, убелённый сединами глава семейства или несмышлёный младенец. Чёрной смерти всё равно. Заболевшие быстро сгорают, покрывшись полными гноя язвами. Проходит несколько дней и труп несчастного вывозят за городские стены. Особые команды из тюремной братии, подбадриваемые пиками городской стражи, стаскивают тела в огромные кучи. Присланные монастырём, послушники наскоро читают заупокойную молитву и трупы без промедления предают очистительному огню. Над городом стоит стон ещё живых горожан, и смрад от сгоревших мёртвых.

***

По непонятной причине, болезнь не трогает Жака. К девятнадцати годам, вторая удача в жизни, после того как королевские охотники за рекрутами не обращают внимания на тщедушного паренька, в неполные семнадцать лет выглядящего на четырнадцать. Невесёлая участь сложить голову во славу французской короны проходит тогда мимо младшего Дюпре.