Последний Хольсунг

Но вот я, наконец, скомандовал – «Хватит!», и Сигурд поднялся, тяжело дыша. Но он не встал во весь рост, а остался на коленях, чтобы быть поближе к Мяуки. Он помог мне промыть ранку с помощью виски из фляжки, что было лучше воды, а потом перевязать ногу полоской ткани, оторванной от остатков простыни. После всего этого Сигурд взял девочку на руки и отнёс в дверь, на которую я указал, то есть в трактир, о котором уже шла речь. При этом он прошёлся по тем же самым стёклам, не обращая на них никакого внимания. Я вытер пот, обильно выступивший на лбу, и мысленно поклялся, что сломаю шею любому, кто задумает помешать этому парню, занять его законное место.

...............................................................

У окна я им сесть не дал, объяснив это соображениями безопасности. Якобы нас можно увидеть с улицы. Расположились мы поближе к стойке, где было достаточно светло, и вскоре вкусные запахи подогретой еды отвлекли всех от мысли о досадном и опасном происшествии, которое с нами только что случилось. (Я потом тщательно осмотрю ножку девочки, но думаю, что всё будет в порядке после таких усилий её друга.)

Происхождение еды я скрывать не стал. Да, это оставили бандиты, которые хотели убить нас на болоте, но сами стали жертвами фантомов. Они же оставили здесь два хороших пистолета. Почему? Наверное, у них много пистолетов, а эти были лишние. Сигурд легко проглотил мою полуправду, так-как был по большей части занят поглощением похлёбки и ростбифа, но Мяуки, слушавшая меня вполуха, периодически хмурилась и бросала косые взгляды в ту сторону, где лежали убитые мною бандиты, до того, как я оттащил их в погреб. Она всё время нюхала воздух, но вскоре сытный обед подействовал на неё успокаивающе, и глаза девочки начали слипаться. Увидев, что Сигурд тоже начинает клевать носом, я понял, что сегодня мы уже никуда не пойдём.

Это здание было двухэтажным. Весь второй этаж занимали комнаты, которые сдавались внаём. Раньше, во время процветания графства, здесь было много постояльцев, так-как через город проходила дорога, связывавшая наши места с побережьем. Номера здесь не отличались ни богатством, ни изысканностью, но были простыми, удобными и чистыми. В одном номере я разместил нашу сонную парочку. Кровать здесь была широкая, и они запросто поместились на ней вдвоём.

Вот тогда я ещё раз осмотрел и перебинтовал ножку Мяуки. Девочка немного пофыркала и пошипела на меня сквозь сон, но сопротивляться не стала, и свернулась калачиком, словно котёнок на подушке. Её верный рыцарь расположился тут же, и через пару мгновений уже сопел носом.

Мне тоже очень хотелось спать, но я намеревался утром продолжить наше путешествие, а это значило, что к нему надо подготовиться. К тому же солнце стояло ещё высоко, а это значило, что я могу «пройтись по магазинам».

Первый же магазин, ну, тот с разбитой витриной, «обрадовал» меня своей пустотой. Жители покидали этот город без спешки, и всё ценное увезли с собой. Вот и местные торговцы отбыли на новое место жительства вместе с товаром. По-видимому, бандиты потому и разбили витрину, что за ней единственной висела забытая тряпка. Но не может же быть весь этот город пустым?

В скобяной лавке нашёлся старенький топорик. Уже хорошо, но всё-таки мало. Я хотел найти что-нибудь такое, что могло бы предотвратить происшествия подобные тому, что случилось с Мяуки. Но, ни сапожная мастерская, ни ателье, где когда-то трудились хорошенькие портнихи, результатов не дали.

Совершенно неожиданно меня выручила церковь! Сам не знаю, зачем я туда зашёл, ведь набожность никогда не являлась добродетелью графа, у которого сложилась стойкая репутация колдуна. Но, тем не менее, что-то занесло меня в этот пустой гулкий храм, брошенный своими прихожанами.

Я немного побродил по нему, и вдруг заметил маленькую приоткрытую дверь, расположенную неподалёку от клироса. Оказалось, что это проход в раздевалку мальчиков-певчих, в которой до сих пор сохранилась в целости их одежда! Я тут же набросился на неё, как кладоискатель, обретший вожделенные сокровища.

Вскоре мною были отобраны две пары крепких башмаков, которые должны были подойти Мяуки, одна пара, (больше не нашлось), для Сигурда, целая гора белоснежных чулок разных размеров и полный комплект одежды, когда-то принадлежавший самому младшему певчему. Конечно, это была не самая удобная одежда для путешествия, но всё же она при некоторой переделке подходила Мяуки больше, чем обрывок простыни, перевязанный бечёвкой.

Собрав свои трофеи в мешок, я поспешил обратно. Мои подопечные крепко спали, и я так понял, что врядли им понадобится ужин. Ну, и ладно, пусть отдыхают! Лучше уж мы плотно позавтракаем. Однако, приведя в порядок наше снаряжение и припасы, я позволил себе стаканчик виски, ростбиф и яблоко, после чего тщательно запер все двери и окна, поднялся наверх и повалился на кровать в комнате напротив той, где спали дети.

Глава 7. «Слово пробуждения»

Проснулся я от негромкого звука шагов. Продрав глаза, я не сразу понял, где нахожусь, но когда моя рука нащупала под подушкой рукоять револьвера, я вспомнил всё, а, вспомнив, напрягся, как зверь обложенный охотниками. Через открытые двери в мою комнату и комнату напротив, я отчётливо видел кровать, освещённую лунными лучами, пробивающимися сквозь щели в ставнях, на которой спали дети. Значит, это были не их шаги, но ведь кто-то ходил, время от времени натыкаясь на стулья в кромешной темноте зала на первом этаже?

Я спал в одежде, поэтому долго собираться не пришлось. Вот только прицеплять к поясу ножны тесака было некогда, и я взял его в зубы. Сандалии тоже оставил – шуметь самому не стоило. Взяв револьвер в здоровую руку, я вышел в коридор. И вовремя – шаги слышались уже на лестнице. Я поспешил туда, и тут же столкнулся носом к носу… с толстым бандитом, который шёл на меня, странно скосив глаза в сторону! Моя рука рефлекторно дёрнулась, и выстрел разорвал тишину ночи, как маньяк-насильник одежду на теле жертвы! Сзади испуганно вскрикнули проснувшиеся дети, но мне некогда было оборачиваться.

Посреди лба у толстого мертвяка зияла здоровенная дыра от пули, но это не произвело на него никакого впечатления, в то время, как его мозги, вылетевшие вместе с затылочными костями, облепили сейчас физиономию тощего, карабкающегося следом. Я позволил себе удивиться, и это едва не стоило мне жизни – толстый ударил меня. Со стороны это выглядело, как неуклюжий взмах руки, но я получил удар достойный профессионального боксёра. Какое там! Это был удар копыта ломовой лошади! Он пришёлся мне точно в середину груди, и сразу выбил из меня весь воздух. Я отлетел на несколько шагов назад, потерял по дороге тесак и упал на спину, молясь только об одном – только бы не погасло сознание! А ведь это было вполне возможно, ведь я был лишён возможности сделать вдох.

Каким-то чудом револьвер остался зажатым у меня в руке, и это спасло ситуацию – на грани обморока мне удалось-таки прицелиться и двумя выстрелами выбить толстому оба колена!..

Восставший мертвяк может «жить» без мозга, без сердца и лёгких, без желудка, кишок и печени, но когда у него сломаны кости и перебиты ноги, он не опаснее связанного барана, хоть и продолжает некоторое время дёргаться. Толстый рухнул на пузо, как мешок с соломой, но продолжал при этом делать попытки подтянуться на руках, чтобы добраться до людей. Два выстрела в плечевые суставы обездвижили его окончательно, но через эту тушу уже перешагивал тощий.

Этот мертвяк, забрызганный мозгом своего товарища, выглядел ещё более жутко. Его глаза были вывернуты куда-то вверх, так что зрачков почти не было видно. Двойная улыбка – перекошенной щербатой пасти и рассечённого горла, превращала его рожу во что-то совершенно нечеловеческое. Руки, костлявые, как палки со скрюченными окостеневшими пальцами, находились в постоянном движении – всё время шарили перед собой в поисках жертвы, которую желательно было зацепить хотя бы мизинцем.

У меня в револьвере оставался только один патрон. Провести быструю перезарядку из-за неработающей левой руки я не мог, поэтому выбора не было. Обругав себя за то, что оставил автоматический пистолет среди вещей в комнате, я нажал на спуск, и тощий упал на одно колено – пуля перебила ему голень. Мой тесак валялся под дёргающимся телом толстого, и был сейчас недоступен. Оставался только кинжал, но он-то и был самым грозным оружием против нежити. Беда была в том, что воспользоваться им я мог только во время максимального сосредоточения и концентрации воли. А какое уж там сосредоточение, когда перед глазами плывут цветные пятна, и картина окружающего мира начинает мигать, как неисправный телевизор?

Вдруг тощий прыгнул! Прыгнул, несмотря на перебитую ногу, и я понял, что сейчас он упадёт на меня сверху… Выстрел, ударивший где-то рядом, почему-то вернул мне способность к действию. Я вдруг понял, что какое-то время не дышал и судорожно вдохнул воздух пополам с пороховым дымом. Лёгкие словно ошпарило кипятком, но в следующее мгновение я уже был на ногах, и, оглянувшись, увидел Сигурда, стоявшего с дымящейся винтовкой в руках. Из-за его спины испуганно выглядывала Мяуки, что было скверно, ведь всё что разыгралось здесь только что, уж точно не подходило для её детских глаз.

Но моё внимание сразу переключилось на барахтавшегося на полу мертвяка. Пуля Сигурда угодила ему в бок, и вышла из спины, словно топором перерубив позвоночник. Топор! Я совсем забыл об этом трофее, а он, между тем, стоял прислоненный к стене за дверью на расстоянии вытянутой руки от меня.

Рубить мертвечину, то ещё удовольствие! Особенно, если эта мертвечина, сложенная пополам выстрелом из ружья, машет в воздухе конечностями, напоминая покалеченного паука, и старается зацепить тебя, чтобы сделать пленником длинных цепких рук, приобретших силу, вдесятеро превышающую человеческую.

И опять же, это зрелище не предназначалось для маленьких девочек. Сигурд это понял и увёл Мяуки вглубь комнаты, а сам присоединился ко мне и стал помогать увязывать дрожащие мелкой дрожью обрубки в старые скатерти и простыни. Потом мы вытащили эту дрянь в дальний конец двора, бросили на кучу хлама, обложили дровами и подожгли. Огонь в таком случае лучшее очищающее средство.

После таких приключений никто уже не хотел спать. Кстати, я так и не понял, как ожившие мертвяки проникли в дом. Как они выбрались из погреба, было ясно – дверь, которую я по глупости не запер, была раскрыта настежь. Но в доме остались нетронутыми двери и окна, закрытые мною накануне. Может они знали какую-нибудь лазейку, о которой не знал я? Впрочем, это было уже неважно, всё равно на рассвете мы собирались покинуть это место. Надо было поесть, но кусок не лез в горло. Тогда я налил себе ещё стакан виски, и Сигурду плеснул немного. Он был ещё слишком юн для такого напитка, поэтому поперхнулся, закашлялся, но мужественно всё проглотил. Через несколько секунд щёки парня запылали, глаза заблестели, и он охотно взялся за еду. Мяуки, которой алкоголь был совершенно противопоказан, от мяса отказалась, но взяла себе яблоко.

– Расскажите мне о «Слове пробуждения»! – вдруг попросил Сигурд, у которого, похоже, крепко зашумело в голове.

Мне не очень хотелось говорить об этом, но я обещал всё рассказать, а до рассвета оставалось ещё не менее двух часов. Поэтому, я решил поведать юному Хольсунгу, а заодно и Мяуки печальную историю фактической гибели своего графства. Итак, я начал:

– Всё началось за несколько лет до моего рождения, когда мои родители только поженились. Тогда графом Котеком, ещё молодым и полным сил, назывался мой отец – недавно вернувшийся с очередной войны за Корону, офицер армии Её Величества. С собой он привёл раненого боевого товарища по прозвищу – капрал Льюис, и пленную девушку, дочь вражеского генерала, которую отец лично спас из пылающего города, когда армия её отца, моего деда по материнской линии, была разбита, а сам он погиб, бросившись на стену штыков, предпочитая смерть на поле битвы позору поражения.

Да, эта девушка и стала женой графа Котека, а потом и моей мамой. Нельзя было сказать, что мои родители не любили друг друга, но между ними всю жизнь стояла тень старого генерала, ведущего своих солдат в последнюю атаку. Доблесть этих воинов вызывала искреннее восхищение у их противников, среди которых были мой отец и наш будущий дворецкий, но все они пали, как герои, оставив победителям горящий город, заминированные склады и толпы голодного народа в разорённой стране.

Но речь не об этом. Всякий, кому интересна история войн за Корону сможет найти этот эпизод, обрисованный в исторических трудах с разных сторон очевидцами и аналитиками.

Когда мои родители сыграли свадьбу, стояло жаркое лето, изводившее людей своей засухой, от которой пропали даже мухи. Знатоки говорили, что это дело добром не кончится, и надо ждать бурю. И она разразилась осенью, смешав в единый миг небо и землю. Сначала подул ураганный ветер. Сперва он забавлялся тем, что отбирал у людей шляпы, зонтики и разные мелкие вещи, а потом принялся сносить крыши и разорять стога на полях. Потом пришёл смерч, да не один, а сразу много. Они избирательно прошлись по лесам графства, превратив их в тот самый бурелом, который можно видеть здесь повсюду.

Вообще-то, наш край жил в основном тем, что поставлял древесину ценных пород мастерам целого ряда стран. Теперь эта важнейшая статья дохода была закрыта навсегда. Удивительно, но смерчи обошли стороной жилища людей и посевы. Многие видели в этом «Перст Божий», но им пришлось прикусить языки, когда пришло наводнение. Оно смыло почву с полей вместе с уцелевшим урожаем, затопило дома, сделав многие из них непригодными для жилья, погубило скот и унесло жизни нескольких десятков людей. Теперь наш край был разорён окончательно.

Люди растерялись, но граф Котек раскрыл свой кошелёк и не допустил голод среди своих арендаторов. Постепенно графство оправилось от потрясения, и люди снова начали трудиться, строить дома, рожать детей. Вот только великолепные лесные и охотничьи угодья погибли без надежды на восстановление. Бурелом не давал подняться молодому лесу, а чтобы разобрать завалы требовались силы в десятки раз превосходящие те, что могли обеспечить арендаторы.

В то же самое время произошло одно событие, на которое поначалу никто не обратил внимания. Неподалёку от нашего родового замка, где тогда и жила семья моего отца, стоял холм с полуразрушенным фортом наверху. Смерч окончательно добил старые развалины, сбросив их камни в долину, а заодно снёс часть холма, будто гигантским ножом отхватил здоровенный ломоть от большого каравая. Вот тут-то и выяснилось, что в основании холма была скала, с удивительно гладкими и ровными гранями.

Одна из этих плоскостей оказалась испещрена таинственными надписями на неизвестном языке. Когда об этом доложили графу, он пожелал лично взглянуть на столь необычное явление, ну, и, конечно, взял с собой молодую жену, которой тоже интересно стало посмотреть на артефакт. И вот они встали вдвоём напротив гладкой чёрной стены с ровными рядами букв, что напоминало исписанный тетрадный лист.

«А ведь я могу прочесть это!» – вдруг сказала моя будущая матушка после нескольких секунд разглядывания стены.

«Но как? – удивился отец. – Откуда ты знаешь этот язык»

«Папа научил меня, – ответила она. – Он всегда увлекался древней письменностью. Именно наука, а не война была его настоящей жизнью. А это – прото-гэльские друидические руны, какого-то оригинального написания. Но мне кажется, я смогу прочесть и перевести этот текст. Он называется – «Слово пробуждения»».

И она стала читать надписи на скале вслух, издавая при этом странные свистяще-щёлкающие звуки, как будто подражала птицам. А когда она дошла до конца, и повернулась к своему мужу, чтобы что-то сказать, странный подземный удар сотряс всё вокруг, сбив людей с ног и перепугав лошадей. Однако на этом сотрясение земли закончилось, и подземные толчки не повторялись. Правда, говорят, что именно после этого фундамент нашего замка дал трещины сразу в нескольких местах, от чего многие здания стали разрушаться. Но не это было самым странным и самым страшным.

Как-то, дня, наверно, через два после приключения моих родителей у загадочной скалы, мельник, который жил неподалёку отсюда, (мы увидим по дороге его мельницу, но заходить туда не будем), вышел утром из дома и увидел, что на скамеечке в палисаднике сидит его старушка мать, которую он похоронил день назад на местном кладбище. У бедняги случился сердечный приступ! Почтенная старая мельничиха была первым покойником, вставшим из гроба, и вела себя совершенно не агрессивно. Она просто сидела на том самом месте, где бывало, сиживала и раньше. Казалось, что она, по своему обыкновению, любуется на цветы, но глаза её не смотрели ни на что, а были обращены под неестественным углом вбок, как у того толстого зомбака, который хотел сегодня нанести нам визит.

Вообще-то, восставшие покойники также слепы и глухи, как и обычные мёртвые. Их направляет и помогает ориентироваться в пространстве совсем иная сила, а не человеческие чувства и эмоции. Я называю эту силу «энергетическим сердцем». У фантомов этот сгусток виден невооружённым глазом, а вот у зомби спрятан внутри тела, и чтобы разглядеть его нужно особое умение и навык. Чаще всего энергетическое сердце прячется у них в голове, и выстрел, либо удар клинком в голову избавляем мёртвое тело от позора посмертного хождения. Но это бывает не всегда. Изредка встречаются такие, как наши сегодняшние гости.

Ну, так вот. Мать несчастного мельника перестала двигаться через неделю после своего возвращения на любимую лавочку. Её отнесли на то же кладбище и закопали в ту же могилу, что и раньше, но повторяю – она была совершенно не агрессивным ходячим покойником, одним из немногих, кто вёл себя мирно.

Большинство вело себя как раз агрессивно, и крайне опасно. Зомби (это не совсем правильное название, но оно прилипло к мертвецам, страдающим бессонницей), сохраняют часть личности тех, кем были при жизни. Кроме того, было замечено, что чаще всего пробуждаются те, у кого при жизни были проблемы с окружающими, кто сам обладал грубым скандальным нравом, резким непримиримым характером, короче говоря, натуры конфликтные, не умеющие уживаться со своими близкими, так, чтобы не портить жизнь себе и другим.

Так, например, в один прекрасный день, в свой дом вернулся недавно умерший мясник, известный буян, скандалист, домашний тиран и вообще сволочь. Он появился с топором в руках, и не успокоился, пока не зарубил всю свою семью, включая детей и внуков, после чего упал среди этого побоища и больше уже не двигался.

С тех пор, вставших из гроба стали без раздумий обезвреживать выстрелом в лоб. Мирное население графства научилось стрелять! Я слышал, что теперь эмигранты, вышедшие отсюда, ценятся, как наёмные солдаты, телохранители и даже полицейские. Бывают, правда, и бандиты, но это к делу не относится.

Всё осложнилось с появлением фантомов. Сначала никто не мог понять, что это такое, но потом сообразили, что это злобные сущности тех, чьи тела давно уже рассыпались в прах. И, так же, как у «свежих» зомби десятикратно увеличивается физическая сила, у фантомов стократно взвинчена сила духовная. Они могут в мановение ока высосать человеческую жизнь раньше, чем сам человек поймёт это. Поэтому, к ним опасно даже прикасаться.

Надо ли говорить, что люди из наших мест стали разбегаться. Сначала уехали многие «свободные», прежде всего молодёжь, не обременённая семьями и хозяйством. Потом потянулись те, кто разорился ещё в дни разгула стихии. Жившие неподалёку от кладбищ и прочих мест, где во множестве появилась нежить, уехали первыми, но за ними потянулись многие из городов и «благополучных» ферм и посёлков.

Отец понял, что если так дальше пойдёт, то графство обезлюдеет, а это катастрофа, пострашнее любой бури. Тогда он нанял целую команду экзорцистов, медиумов и даже шаманов, так как, на усилия священнослужителей нежить не обращала никакого внимания. Были разработаны методы борьбы со всеми проявлениями потусторонних сил, и надо сказать, это помогло.

Люди научились бороться за свою жизнь, научились жить в этой борьбе, быть сильными, не сдаваться, поддерживать в себе бойцовский дух и воспитывать детей не только тружениками, но и воинами. Увы, всё это требовало больших затрат, и немалое состояние графов Котеков таяло на глазах.

В это нелёгкое время я и родился. Ну, и, конечно, первыми моими науками, которые мне преподавались едва ли не с пелёнок, были самые разные способы выслеживания и борьбы со всем, что могло представлять опасность. Я вырос среди оружия и трактатов о самых разных видах магии, эзотерики и эктрасенсорики. Надо сказать, я в них немало преуспел, и к пятнадцати годам стал опытным экзорцистом. Мне случалось уже тогда по возмущениям энергии на специальной карте, изображающей графство в деталях, определить место очередной атаки нежити, и прибыть на место раньше, чем жители поднимут тревогу. За это меня все любили, наверное, настолько же, насколько ненавидели мою мать.

Да, это так. Графиню Котек называли в спину ведьмой и обвиняли во всех бедах, свалившихся на жителей графства. Я согласен – этих людей можно было понять, но всё же на самом деле произошёл несчастный случай. Однако это понимали немногие, а потому жизнь моей матери нельзя было назвать счастливой, несмотря на всю любовь и заботу, которой старался окружить её отец.

Мне было семнадцать, когда матушка скоропостижно скончалась, и никто, даже доктор Кац не мог понять причину её смерти. Вот тогда-то и произошла следующая катастрофа, и виноват в ней был уже я. А случилось всё из-за нескольких слов, подслушанных мной незадолго после похорон.

Я любил частенько покидать замок и бродить по нашим землям – лазать по бурелому, отыскивать заброшенные пещеры или просто навещать ближние и дальние деревни. Частенько приезжал сюда, в этот самый трактир… Так вот – когда я проходил вдоль одной небольшой деревни, жители которой приветливо кланялись мне, и тут же шептались за спиной, я услышал, как один сказал другому:

«Жаль молодого барина, такой грустный ходит, прямо как в воду опущенный! Оно и понятно – мамку потерял…»

«Ишь ты, жаль ему! – ответил второй. – А по мне-то не жаль, что, наконец, сдохла ведьма эта, шлюха заморская, которая нашего графа окрутила!»

Как я его не убил, когда услышал такое? До сих пор думаю, что зря сдержался. Надо было убить тогда подлеца на месте, чтобы другим неповадно было языками чесать! Но я не сделал этого, а ведь беды тогда было бы тысячекратно меньше…

В общем, я долго ещё метался в тот день, не находя себе места от гнева, горя и негодования, пока не оказался перед той самой скалой, надпись на которой и вызвала сверхъестественное нашествие. Надо сказать, что к тому моменту случаев появления нежити стало крайне мало, а когда какой-нибудь заблудившийся фантом или зомбак всё же решался потревожить покой мирных жителей, его успевали уничтожить раньше, чем он мог нанести вред. Зато здесь всё чаще стали появляться коттеры, которых не видели в королевстве до этого лет, наверное, сто, не меньше. (Может быть, просто плохо смотрели?) На мой взгляд, это просто очаровательные создания, хоть местные их и побаивались.

И вот теперь, когда жизнь в графстве наладилась, по большей части благодаря усилиям моих родителей и при моём скромном участии, какая-то мразь смеет называть мою маму ведьмой и шлюхой заморской?! А ведь я знал, что такие разговоры – любимое развлечение простонародья, которое вечно ищет виноватых в своих бедствиях, а когда находит (неважно, справедливо или нет) будет злобствовать и поливать грязью тех, кто протягивает ему руку помощи. Так вот же вам!

И я прочёл эту надпись, как когда-то это сделала моя мама. Прочёл от начала до конца, с выражением и гневом! Наверное, получилось даже лучше, чем у мамы, ведь я учился этому языку не как любитель, и читал наскальную надпись именно с той целью, ради которой она была сделана. Что тут началось!.. Скажу одно – всё что случилось до того момента, это цветочки, а вот теперь пошли ягодки.

Чтобы не делать мой рассказ слишком длинным, скажу, что поначалу взволновались не только зомбаки и фантомы, но даже кости и прах! Причём, не имело значения прах ли это людей или животных, и когда эти бедняги проживали на территории графства. Короче – восстала сама земля…

Конечно, я тут же пожалел об этом. Я во всём сознался отцу, который немедленно выдворил меня из дому. Впрочем, он и так собирался отправить меня на учёбу в университет, просто мой отъезд состоялся на пару месяцев раньше. Пока я учился, отец пытался всеми силами спасти графство, но сил этих не хватило, и вскоре после того, как мне исполнилось двадцать лет, он умер.

Когда я вернулся, графство было почти пустым, и в последующие десять лет опустело совершенно. Со мной осталось лишь несколько верных слуг, преданных Котекам, несмотря ни на что. Самым главным из них был и остаётся мой старый добрый дворецкий, слуга, учитель и друг – капрал Льюис. Я даже не помню, за сколько лет задолжал ему жалование!..