Последний Хольсунг

Кае Клиари

Последний Хольсунг

Глава 1. Старый рецепт селитры

Всем любителям кошек

(Это не про кошек)

* * *

Если б кто знал, как я люблю тихие спокойные вечера у камина! Может быть, если бы я смог поведать об этом людям, то есть, донести саму идею, они перестали бы мешать мне наслаждаться уютом моей гостиной, когда мне этого хочется. Нет, не буду утверждать, что такое происходит каждый день, но, увы, не каждый день я могу себе позволить то, что собирался сделать в тот раз. А собирался я всего-навсего посидеть в компании со своей любимой трубкой и графином вишнёвой настойки, любуясь языками пламени, пляшущими за каминной решёткой, и, не торопясь, разбирать средневековый алхимический трактат, повествующий о свойствах селитры.

Сколько в нём было ошибок и нелепостей! Сколько предрассудков, суеверий и совершенно необоснованных выводов. Но вот чем он был примечателен и ценен, так это потрясающей наблюдательностью и усидчивостью написавшего его безвестного исследователя. Впрочем, он не был безымянным. На титульном листе стояло – «Доктор Иероним Мангус». Кто он был? На этот вопрос врядли когда-нибудь будет найден ответ. Но, несмотря на то, что этот учёный был человеком Средневековья до мозга костей, рациональные суждения были ему не чужды. Так, например, он опровергал мнение о том, что лучшая селитра получается из мочи сильно пьющего епископа, но правильно замечал, что для этого дела больше подходит мужская моча, нежели женская, особенно после употребления пива, а детская практически бесполезна.

Итак, я отпустил всю прислугу, кроме дворецкого, который много лет жил со мной под одной крышей. Но и его я отправил отдыхать, а сам поместился в своё любимое кресло с фолиантом на коленях, трубкой в руке и графином на столике. И тут в мою дверь постучали.

Я поздно ложусь, и то, что я называю вечером, другие именуют глубокой ночью, а потому появление каких-либо визитёров в такой час, это само по себе нечто из ряда вон выходящее. А если принять во внимание, что мой дом стоит на отшибе, в глухом уединённом месте, куда и днём-то без проводника непросто добраться, а ночью по неосвещённой дороге, петляющей между скал это и вовсе немыслимо. Прибавим здесь непроходимые заросли кустов, куда легко зайти, а вот выбраться почти невозможно, и знаменитый бурелом, оставшийся после урагана, уничтожившего леса графства. Кроме того, на пути у возможных визитёров будут два кладбища, которые нужно правильно обходить, иначе… Но об этом потом.

Короче, если кто и решится нанести мне визит в такое время, то это либо доктор Кац со своим помощником, либо… Я уже решил, что об этом потом.

Убедившись, что этот тихий, но настойчивый стук не разбудил дворецкого, я решил не беспокоить старика, и пошёл открывать сам.

То, что это Кац, а не кто-либо из нежити, можно было понять именно по стуку, но всё же шансов ошибиться было 50 на 50, а потому я проверил на месте ли мой кинжал с клинком, разделённым вдоль – наполовину серебряным, наполовину стальным, и на всякий случай взял в руки палку, с которой обычно гулял по окрестностям. Не успел я спросить – «Кто там?», как из-за двери послышался торопливый шёпот моего старого знакомого:

– Ваше сиятельство! Умоляю, откройте! Вопрос жизни и смерти!

Вообще-то доктор Кац по другим вопросам не приходит, и, к сожалению никогда не преувеличивает. Поэтому я тут же нажал на рычаг, и засов, способный выдержать удар тарана, бесшумно отъехал в сторону. У меня есть система зеркал, которая как на ладони показывает стоящего перед дверью, но сейчас в темноте это было бесполезно. Давно хотел повесить над дверью фонарь, но на его свет обязательно слетелось бы множество всяких тварей, которых я вовсе не желаю видеть у себя в гостях. Кроме того, многие из таких нежелательных визитёров не отражаются в зеркале, а значит, я их просто не увижу, как с фонарём, так и без него.

Дверь открылась, и в слабом свете единственной свечи, которую я захватил с собой, предстал передо мной мой друг и семейный эскулап, низенький толстенький человечек в котелке, нелепом клетчатом пальто и с тросточкой. За ним высилась громада, состоящая, как я знал из одних мускулов и совершенно лишённая нервов (но не ума!), его помощник, от которого печально известный Франкенштейн драпанул бы без оглядки. Одет этот тип был, без преувеличений, романтично – широкополая чёрная шляпа, длинный, опять же таки чёрный плащ из-под которого выглядывали сапоги с пряжками, и снова длинный белый шарф, многократно обёрнутый вокруг шеи.

Я как-то сказал ему, что это может быть опасно – задушат в драке, но он только усмехнулся и поскрёб плохо выбритый подбородок пятернёй размером с лопату. Сейчас он держал в руках какой-то большой свёрток.

Я поднял руку с подсвечником и увидел, что снизу из этого свёртка торчат две ноги небольшого размера, в белых чулках и изящных красных башмачках с золотыми пряжками. Та-ак, уже интересно!

Ни слова не говоря, я посторонился и пропустил в дом эту странную парочку. Вернее троицу. Потом я тщательно запер дверь и провёл их в гостиную. Пока я зажигал ещё свечи и доставал из шкафа бренди и стаканы, доктор с помощником устраивали свою ношу на небольшом диванчике, стоявшем у стены. Бросив туда взгляд, я увидел белокурые локоны и тонкие черты лица. Поначалу я решил было, что это женщина, но приглядевшись, понял, что в мой дом принесли мальчика. На вид ему было лет десять-двенадцать, одет изящно, но не броско, как и подобает молодому человеку из благородной семьи. Он крепко спал, что, по-видимому, было вызвано крайней усталостью, о чём говорило тревожное выражение, застывшее на его лице.

На мой немой вопрос доктор приложил палец к губам, и знаком показал, что объяснится позже. Тогда я пожертвовал им свой плед, а сам пододвинул к камину ещё два кресла. Наконец, оба моих старых знакомых присоединились ко мне возле пылающего очага, причём помощник доктора сел так, чтобы видеть и диван, на котором спал мальчик, и окно, и дверь, ведущую в прихожую.

Это не ускользнуло от моего внимания, как не остался незамеченным жест этого гиганта, машинально проверившего на месте ли самый большой револьвер в мире, помещавшийся у него под мышкой. В создании этой пушки я принимал непосредственное участие, так-как изготовил чертежи, увеличенной ровно в два раза копии армейского револьвера и оформил за границей заказ от своего имени. Мастер, воплотивший этого оружейного монстра в металле, думал, что создаёт некий механический курьёз, призванный поразить воображение публики на какой-нибудь технической выставке. И в самом деле, трудно было представить, что это чудовище найдёт практическое применение, ведь его отдачу обыкновенный человек был не в состоянии выдержать.

– Я вынужден просить у вас прощения, сэр… – начал доктор.

– Ни за что на свете! – перебил я его, выпрямляясь в кресле. – Не прощу вас никогда, если услышу эти ваши извинения, вместо подробного и обстоятельного объяснения, зачем вы пожаловали, и кто этот юноша? А теперь, раз вы забыли наш уговор обходиться без церемоний, пейте штрафную!

С этими словами я налил ему стакан бренди до краёв, а для его непьющего помощника извлёк из особого погребка бутылку брусничной воды с сахаром. Вопреки моему ожиданию, доктор не пришёл в ужас, не стал отнекиваться, а опрокинул этот стакан с непринуждённостью бывалого моряка. Даже не крякнув и не переведя дух, он начал рассказывать:

– Этот мальчик, который сейчас спит под вашим кровом, является законным наследником титула и состояния древнего рода Хольсунгов. Можно сказать, это последний Хольсунг, который может гордиться принадлежностью к этой фамилии по прямой мужской линии.

Последний Хольсунг шевельнулся во сне и издал слабый стон. Доктор тут же обернулся, но, убедившись, что с его подопечным всё в порядке, продолжил свой рассказ:

– Есть и другие претенденты на звание наследников, но это либо родственники по женской линии, либо бастарды. До сих пор они вели себя смирно, и никто не пытался оспаривать права юного сэра Сигурда, но недавно, а именно, с полгода назад, в наших краях появился-таки смутьян, который перебаламутил чистые воды, где обитали потомки древних Хольсунгов.

– И кто этот возмутитель спокойствия? – осведомился я.

– Зовут его сэр Персиваль Хольсунг, и он приходится побочным сыном деда юного сэра Сигурда.

– То есть, это фактически его дядя, не так ли?

– Совершенно верно. Его отец даже дал ему свою фамилию, введя, таким образом, в семью. Но он и не думал уравнивать его в правах со своими законными сыновьями. И вот теперь распространился слух, что документ, который ставит кандидатуру сэра Персиваля на один уровень с остальными наследниками, всё же имеется.

– Этот слух распространяет сам сэр Персиваль?

– Нет, слух приходит как бы извне, а сэр Персиваль клянётся и божится, что не имеет к этому ни малейшего отношения. Мало того, он заявляет, что даже если б оно так и было, то он ни в коем случае не стал бы претендовать на титул лорда Хольсунга в обход юного Сигурда.

– Понятно. Это, конечно же, до тех пор, пока живы остальные наследники, включая того, который сейчас почивает на этом диване.

– Совершенно верно, – продолжил доктор, хоть было видно, что его несколько покоробила моя прямота. – Именно до тех пор, пока все… Точнее, пока жив сэр Сигурд. А вот если с ним что-либо случится, тогда, скорее всего и документ найдётся, и сэр Персиваль перестанет ломаться, а попросту займёт место главы рода со всеми титулами и поместьями.

– Но для этого нужно, так или иначе, убрать всех остальных претендентов.

– Увы, их уже нет, ваше сиятельство! Оба дяди сэра Сигурда погибли в войнах за корону, а год назад он лишился отца.

– Умершего своей смертью?

– Да, насколько показывает мой медицинский опыт.

– Вы…

– Я уже много лет являюсь врачом и другом этой семьи, также как и вашей. Я принял, можно сказать, два поколения Хольсунгов из лона их матерей.

(Лёгкий укол ревности – он ведь и меня принимал из лона матери когда-то.)

– А этот Персиваль?

– Нет, он родился в далёкой колонии, его матерью была туземка, и я ничего о ней не знаю.

– Ладно, это пока неважно. Но почему юный Сигурд сейчас здесь вместе с вами? Произошло что-нибудь особенное?

– Двенадцать часов назад скончался старый лорд Хольсунг, дед сэра Сигурда.

– Так значит перед нами сейчас?..

– Юный лорд Хольсунг, полноправный герцог, властитель огромных земель и богатств, обладающий титулами, и благодаря своему положению, гарантированным почётным местом при Дворе.

– И все же он здесь, а не в родном замке.

– Просто теперь мало кто знает, что он жив.

– Вот как?

– Да, через два часа после того, как старый лорд скончался, во флигеле, где проживал юный Сигурд, возник пожар, и не быть бы мальчику живым, если бы не старина Ханс!

Доктор с благодарностью посмотрел на своего помощника. Я посмотрел на него с любопытством. Упомянутый Ханс остался к похвале безучастен, продолжая «сканировать» дверь и окно, как будто каждую секунду ожидал нападения.

– Всё это весьма интересно, – сказал я, – но что вы хотите от меня?

– Того же что и всегда – одолжите нам немного своей непостижимой удачливости.

Я призадумался. Кому-кому, а доктору я не мог отказать, так-как был ему слишком многим обязан. Но это означало, что я буду вынужден снова ступить на тропу войны, и хоть многие считают меня чрезвычайно удачливым человеком, никто не знает, когда эта удача кончится.

– И что я должен сделать?

– Необходимо спрятать юного лорда Хольсунга до тех пор, пока мы не сможем предъявить его обществу.

– Почему это нельзя сделать сейчас?

– Чтобы полностью устранить опасность, необходимо изобличить и обезвредить бастарда Персиваля, а это никак иначе нельзя сделать, нежели как, заставив его действовать. Я не сомневаюсь, что действовать он начнёт незамедлительно. Его нетерпение уже заставило совершить покушение на мальчика, непосредственно после смерти его деда. Он, видите ли, не мог подождать! Я думаю, что здесь он совершил ошибку, и наделает их ещё много, почувствовав, что цель близка.

– Но он точно не знает, что юный Сигурд жив?

– Нельзя быть в этом уверенным до конца, но я всё же надеюсь, что это так.

– А если нет?

– Тогда он попытается убить его снова. Вот тут-то и пригодится ваше свойство выходить победителем из любой передряги.

– Ну, победителем, это сильно сказано, – заскромничал я. – До сих пор мне везло в том, что я оставался жив, когда мои враги гибли. Однако такая вещь, как полная победа, триумф в результате достигнутой цели, является в моей жизни такой же редкостью, как и в любой другой.

– Но вы согласны нам помочь?

Глаза доктора светились надеждой, глаза его помощника, (удивительно голубые с щелевидными зрачками), просто светились, отражая свет от пламени в камине и нескольких свечей.

– Конечно, всё что я имею, и я сам в вашем распоряжении, дорогой доктор!

Сказав – «всё что имею», я был искренен, но, увы, эта моя собственность заключалась в сотнях гектаров заваленных упавшими деревьями, в нескольких посёлках и городках, жители которых давно убрались куда подальше от этих злополучных мест, в покинутом нежилом замке, да вот в этом доме. Ах, да, я забыл сказать про пустой кошелёк. Да и откуда взяться доходам, если нет арендаторов? Но их можно понять, да я бы и сам уехал, вот только не на что. А ещё, какой я граф без графства?

– Дело не только в том, чтобы дать приют молодому Хольсунгу, – тщательно подбирая слова, заговорил доктор. – Было бы неплохо действительно спрятать этого мальчика…

– Так значит, вы всё же полагаете, что дядюшка Персиваль в курсе, что племянник остался жив? – ещё раз спросил я.

Доктор тяжело вздохнул и развёл руками.

– Врядли оппонент поверит, что тело жертвы сгорело до тла! Если бы этот поджог был спланирован нами, можно было бы заранее приготовить и вовремя подкинуть подходящий труп, а так…

– Ясно. Значит, вашего подопечного надо спрятать по-настоящему.

Доктор уставился на меня с надеждой, а я мысленно проклял одного писателя, пустившего среди людей байку о графе-вампире. Благодаря этой истории общество стало косо смотреть на всех, кто не вписывается в общие правила. Вот и моё вынужденное затворничество создало мне весьма двусмысленную репутацию, которая спугнула и друзей, кроме доктора Каца, и родственников. Но и доктор, похоже, думает, что у меня есть зачарованные чертоги, в которых с лёгкостью можно спрятать наследника Хольсунгов.

Тем не менее, я собрался согласиться, заранее представляя, как наряжу мальчика в девочку и поселю в какой-нибудь захудалой лавчонке под видом дочки хозяина. Или сделаю из лорда подпаска. (А сам видимо буду изображать быка или овчарку!)

С моих уст уже готово было сорваться обнадёживающее – «Я что-нибудь придумаю!» Мой рот даже открылся, чтобы произнести эти слова, но вдруг раздался странный шум, и в камин из трубы шлёпнулось что-то большое мокрое. Огонь моментально погас, а неведомо откуда взявшийся сквозняк разом задул все свечи. В следующий момент мои перепонки разорвал грохот выстрела, над правым плечом прогудел стремительный свинцовый шмель размером с воробья, и окно, к которому я сидел спиной, вылетело, вышибленное страшным ударом!

Вероятно, с улицы в комнату сквозь него заглянуло нечто такое, что обладающий потрясающим чутьём и выдержкой помощник доктора, тут же выстрелил, едва не оставив меня глухим на правое ухо!

И тут случилось невероятное – в моём до мелочей продуманном и со всех сторон защищённом доме появились… Впрочем, я так и не узнал, кто они были, потому что дальше события развивались со стремительной скоростью. Гигантский револьвер Ханса заработал, как бешенный, освещая погружённую в темноту гостиную ослепительными вспышками, в свете которых всё казалось дёрганно-подвижным, как при просмотре фильма через заедающий аппарат. Помещение наполнилось запахом сгоревшего пороха, повсюду раздавались звуки падения, стоны и какой-то совершенно нечеловеческий вой! Что-то мягко, но мощно ударило меня в грудь, я на миг потерял связь с полом, и тут же пребольно приземлился на участок паркета, не прикрытый ковром.

И тут яркий огонь вновь вспыхнул в камине. Это сброшенная в трубу мокрая ветошь успела просохнуть на раскалённых дровах и загорелась, дав огню выход с новой силой. Одновременно помещение начало заполняться дымом, что сделало картину происходящего призрачно-нереальной, будто нарисованной кистью безумного художника. Я увидел, что доктор на полу возле камина борется с кем-то, нанося ему, удары, куда попало рукой, в которой был зажат маленький бронзовый подсвечник. Я увидел, что помощник доктора уже без шляпы, так что стали видны его остроконечные кошачьи уши, боксирует с каким-то громилой, а у их ног валяются четыре неподвижных тела. Я взглянул вверх и увидел клинок тесака, который был занесён над лежащим на диванчике сэром Сигурдом. Он уже опускался, превратившись в размазанную сверкающую полосу с полулунным острым краем.

Оказалось, что меня отшвырнуло к дивану, на котором наследник Хольсунгов уже не спал, а с ужасом глядел своими детскими голубыми глазами на падающую сверху смерть!

Мыслей не было, по крайней мере, мыслей осознанных. Некогда было анализировать ситуацию и принимать решение, тело сделало всё само – я схватил диван вместе с лежавшим на нём мальчиком и перевернул его на себя…

Трудно сказать, какие доли секунды понадобились, чтобы вместить в себя это движение, но оно удалось. Сэр Сигурд оказался прижатым ко мне, а клинок тесака с размаху врезался в дубовую раму дивана! Посыпались искры – твёрдое дерево выдержало удар, способный развалить надвое человеческое тело. Носок моей домашней туфли зацепился за чей-то каблук, и я тут же ударил невидимого врага другой ногой наугад в колено. Я попал – раздался хруст, короткий вскрик, и чьё-то тело грузно рухнуло, опрокинув на своём пути столик с напитками. Бутылка старого доброго бренди разбилась, ударившись о каминную решётку, её содержимое вспыхнуло, и всё вокруг озарилось ярким пламенем!

Врагов, между тем, в помещении, ставшем вдруг тесным, значительно прибыло. И все они столпились вокруг помощника доктора, который уже не боксировал, а дрался с отчаянием загнанного в угол хищника, выпустив свои втяжные когти и оскалив длинные острые клыки! Первым моим порывом было прийти ему на помощь, но тогда я был бы вынужден оставить юного Сигурда на произвол судьбы.

К тому же я был вооружён не самым лучшим образом – серебряный кинжал был предназначен не для обычной драки, а палка осталась у двери. В гостиной имелся шкаф, за непробиваемыми стеклянными дверцами которого хранилось несколько отличных ружей и револьверов. Ключ от него висел у меня на цепочке от часов, но сам он находился сейчас по ту сторону дерущихся и был недоступен.

Тут мой взгляд упал на доктора, который всё ещё лежал на полу, сцепившись со своим явно уже мёртвым противником. Доктор был жив, но, по-видимому, ранен, так-как не мог двигаться. Тем не менее, он повернул голову и крикнул:

– Бегите! Спасайте мальчика! Граф, вы наша последняя надежда!

Я больше не сомневался. Прижав к себе перепуганного, ничего не понимающего юного лорда, я одним движением швырнул диван в толпу врагов, сбив при этом нескольких с ног, а сам прыгнул, как спортсмен-прыгун «в высоту», спиной вперёд, в окно, уже разбитое выстрелами. По счастью, оно располагалось на первом этаже.

Всё вышло, как хотел доктор – удача была со мной, и я активно делился ей с наследником Хольсунгов. Падать было всё же достаточно высоко, но мы приземлились на мягкую клумбу, удачно миновав розовые кусты, которые росли справа и слева. Я был благодарен мальчику, что он не пытался вырваться, сразу признав во мне друга, несмотря на то, что оценить ситуацию, у него не было ни времени, ни возможности. Я не поставил его на землю, а попросту рванул в темноту, продолжая держать своего подопечного на руках.

Перед нами был небольшой парк, которому ещё предстояло стать настоящим, а пока это был лабиринт недавно посаженных деревьев, многие из которых посадил я сам. Дорожки здесь были узкими и немощёными, а потому их легко было потерять, тем более, что парк был задуман, как лабиринт. Свои домашние туфли, которые и так были не пригодны для ходьбы по улице, я потерял при падении, и теперь на каждом шагу проклинал свою аристократическую изнеженность и все корни будущего парка – носки являлись слишком плохой от них защитой.

Отбежав на порядочное расстояние, я позволил себе один раз обернуться. Дом пылал! Из его окон, правда, не из всех, с рёвом вырывалось пламя. Вдруг к этому рёву добавился звук, который ни с чем не спутаешь – грохот пулемётной очереди. Вместе с ним раздался хорошо знакомый мне боевой клич – «А вот и капрал Льюис, и у него льюис!»

(Прим. авт. – Игра слов: Льюис – имя собственное; льюис – ручной пулемёт; льюис – латинское название сифилиса.)

Дворецкий! Я совсем забыл про него, а ведь он не мог не проснуться, когда в доме закипел бой! Что ж, теперь у моих друзей появился шанс – пусть он старик, но я-то знаю, какое прозвище он носил много лет назад во время первой войны за корону. Тогда его так и называли – «капрал Льюис». Нет не из-за венерического заболевания, а из-за ручного пулемёта, которым он владел, как скрипач-виртуоз своим инструментом. Это тяжёлое, похожее на водосточную трубу оружие он трепетно любил и хранил в своей комнате, как некую реликвию. Оказывается, технический монстр прошлых лет всё ещё работал! Тем хуже для врагов, я-то знаю, как эта старая техника хорошо сшибает человека. (То, что нападавшими были люди, я уже понял, но это обстоятельство никак не извиняло их в моих глазах.)

Раз или два, ткнувшись в тупик, я всё же выбрался из лабиринта на более или менее широкую дорогу, идущую через поваленный бурей лес. Если за нами будет погоня, то здесь было немало шансов затеряться между лежащих гигантских стволов и вздыбленных корней. У меня был немаленький опыт хождения по этому лесу, который я знаю с детства, а вот у наших преследователей такого опыта быть не могло. Бояться здесь следовало не их, (они-то, может быть, сюда не пойдут), а обитателей бурелома, весьма хищных и вечно голодных. Ещё раз с тоской я вспомнил свой шкаф с оружием, и затрусил вдоль по дороге, не рискуя пока сворачивать в лес.

Глава 2. Что нужно аристократу

– Послушайте! Извините, сэр!

Я его чуть не выронил. Сосредоточившись на том, чтобы уйти от преследователей и выжить, совсем позабыл, что несу в руках живого человека, почти взрослого и умеющего говорить.

– Я не имею честь знать вашего имени, но не могли бы вы поставить меня на землю, ведь я вполне могу идти сам!

Мне ничего не оставалось, как выполнить его просьбу. Когда я разогнулся, благодарно щёлкнув суставами и позвонками, то смог, наконец, увидеть юного Хольсунга в полный рост. Он был достаточно высоким для своего возраста, но не слишком, а в самый раз. Ладная стройная фигурка, худощавый, но не тощий. Лицо приветливое, но слишком нежное и красивое для мальчика, как это иногда бывает у подростков, не достигших ещё начала мужественности. Волосы наследника древнего рода спускались ниже плеч, и, как я успел заметить дома, были золотыми, но в свете луны, только что вышедшей из-за туч, казались серебристо-белыми. Я не видел сейчас, какого цвета были у него глаза, но знал, что они должны быть голубыми – общая черта всех Хольсунгов, которой они очень гордились в своё время.

Несмотря на все последние приключения, костюм юного лорда почти не помялся, вот только стоял он на сырой земле в одних белых чулках – красные башмаки с золотыми пряжками остались на поле битвы, то есть, в моей пылающей гостиной.

– Рад с вами познакомиться, лорд Хольсунг! – сказал я, обращаясь с мальчиком, как с равным, без излишней фамильярности и избегая покровительственного тона. – Моя фамилия – Котек, граф Котек. Я хозяин этих земель.

– Позвольте выразить вам мою благодарность, ваше сиятельство! – поклонился мне молодой аристократ. – Вы спасли меня…

– Пока ещё нет, – прервал я его речь. – Давайте сначала доберёмся до безопасного места живыми, и сделаем хоть какие-то намётки на будущее, тогда и будем считать, что спаслись.

В это время там, откуда мы только что пришли, послышался топот множества ног и голоса, что-то резко и гортанно выкрикивающие. Не говоря больше ни слова, я схватил своего подопечного за руку и нырнул вместе с ним в бурелом. Говоря – «нырнул», я ничуть не преувеличиваю, потому что это именно так и выглядело. Сначала мы скользнули боком в щель между лежащими горизонтально стволами, и оказались в ложбинке сплошь засыпанной старой корой. Потом, не останавливаясь ни на секунду, прошли на четвереньках вдоль под одним из поверженных лесных гигантов, который не лежал на земле, а стоял на обломанных ветках, словно исполинская сороконожка. Когда мы доползли, таким образом, до конца, то выяснилось, что там можно выпрямиться во весь рост, но оставаться на месте было нельзя, и нам пришлось карабкаться наверх по целой пирамиде из брёвен, ровненько сложенных, словно огромной рукой.