Последний Хольсунг

Короче, я достал ключ, который так и висел у меня на цепочке, вставил его в замочную скважину, повернул и услышал характерный щелчок! Дверца открылась, ружьё было там.

И не только ружьё, но и несколько бочонков с порохом, несколько полных пороховниц, запас пуль, пыжей и капсюлей, которых хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И тут я горько рассмеялся, ведь всё это богатство досталось мне, как раз тогда, когда из-за одной не действующей руки я не смогу им, как следует воспользоваться. Эх, старик, и почему ты не любил пистолеты?

Вдруг я хлопнул себя по лбу – у меня же есть Сигурд! Острые глаза, крепкие руки, быстрые ноги, светлая голова, что ещё надо? Опыт. Значит, буду учить, и рассказывать, а опыт – дело наживное.

– Держи! – сказал я, вынимая ружьё из шкафа и передавая его мальчику. – Это теперь твоё.

Надо было видеть, как вспыхнули эти голубые глаза, каким они озарились восторгом!

В эту ночь мы спали под крышей на настоящих постелях с настоящим бельём, которое нашлось у старика в платяном шкафу. Ужин, правда, снова получился голодный – единственным блюдом было засахаренное варенье тридцатилетней давности. Больше ничего съедобного в кладовой дома не нашлось. Когда хозяин умер, съестные припасы были съедены на поминках, но они всё равно не сохранились бы до нынешнего времени.

Утром заросший огород за домом порадовал нас одичавшими овощами. Морковка, правда, была совсем тощенькая, а помидоры едва завязались, но молоденькие огурчики и зелёный горошек пошли на ура! Наконец-то мы смогли хоть как-то починить свою одежду. Мой измученный халат получил заслуженную отставку, и мы оба обзавелись прочными и тёплыми охотничьими плащами. А вот с обувью повезло меньше – все сапоги и башмаки, найденные в гардеробе старика, оказались безнадёжно малы мне и так же безнадёжно велики Сигурду. Эту проблему я решил, обрезав носы у башмаков, которые подобрал для себя и изготовив непомерно толстые портянки для юного лорда, которые должны были компенсировать излишек свободного места в обуви подобранной для него. Попробовав ходить, таким образом, мальчик снял всё это и засунул в вещмешок, заявив, что оденет всё это в случае крайней нужды, а пока ещё походит некоторое время «по-крестьянски», то есть босиком. (К слову – за всю свою жизнь хозяина графства Котек, как и за тот период, что был виконтом и наследником, я ни разу не видел никого из своих арендаторов без обуви. Их детей, да, но и, то только на рыбалке или во время купания, а их самих никогда.)

В арсенале старика-охотника нашлось ещё несколько превосходных ножей, которые были сразу поделены между мной и Сигурдом. Мальчик получил длинный прямой кинжал и крепкий охотничий кортик, способный заменить саблю. Я взял себе старый тесак, подозрительно похожий на абордажный и широкий охотничий нож, с которым по рассказам старика он в молодости ходил на медведя. Теперь, имея на поясе два таких клинка, я чувствовал себя не просто грозным, а даже весьма грозным, ведь я хорошо фехтую. Вот только моя левая кисть никак не желала подавать признаки жизни. В таком виде она мне только мешала и приводила в уныние. Вопрос, что с ней делать разрешился, когда я нашёл в шкафу с походной одеждой мотоциклетные краги. Увы, сам мотоцикл, вросший в землю в сарае, не работал уже во времена моего детства. Приложив немало усилий, я засунул-таки неработающую левую кисть в крагу, после чего зафиксировал её в запястье двумя короткими рейками, пальцы сложил в кулак и обмотал всё это чёрной изолентой. Получилась дубинка, составляющая с моим телом единое целое.

Сигурд на удивление быстро научился управляться с ружьём. Стрелять он, конечно же, умел и раньше, но винтовку прошлого века, не требующую патронов, видел впервые, и здесь мне пришлось многое ему показать и объяснить. А вот фехтовать его учить не требовалось – этот парень, будто родился с клинком в руке! Будь он хотя бы на три года постарше, я бы совсем не боялся за наследника Хольсунгов.

Глава 4. М

я

уки

Далее наш путь проходил между полей, заросших бурьяном настолько, что продраться через него было делом немыслимым. Поэтому пришлось идти по узкой сельской дороге, хоть это было и рискованно. Высоченная трава полностью скрывала от нас горизонт, но всё же я сумел разглядеть, что движемся мы в сторону небольшого леса, который был моложе тех лесов, что превратились в бурелом, а потому радовал глаз своим вертикальным видом. Я подумал, что может быть, там мы найдём какую-нибудь дичь, чтобы подкрепить свои силы, а когда поделился этой мыслью с Сигурдом, тот так припустил вперёд, что я едва смог за ним угнаться.

Едва мы вошли под сень деревьев, как сразу поняли – дичь где-то здесь! Голод обострил охотничий инстинкт обоих, и теперь мы напоминали двух волков выслеживающих добычу. Слов не требовалось, мы понимали друг друга с полувзгляда. Впереди было что-то живое, достаточно крупное и возможно очень вкусное, если хорошо приготовить. Я сделал знак Сигурду и стал слева обходить группу деревьев, где пряталось это нечто. Мальчик снял с плеча ружьё, и с видом индейца-разведчика бесшумно двинулся вправо, готовый выстрелить каждую секунду.

Что-то беленькое мелькнуло меж стволов и скрылось в кустах раньше, чем кто-то из нас успел его разглядеть. Похоже, зверь, обитающий в этом лесу, был на редкость шустрым. Я испугался, что так мы упустим свой обед, выхватил тесак и ринулся в кусты, надеясь нагнать жертву раньше, чем она нырнёт в какую-нибудь нору. Оказалось, что линия кустов здесь совсем не широкая, зато за ней идёт глубокая ложбина, образованная руслом высохшего ручья или даже небольшой речки. По дну этой впадины и удирал объект нашей охоты.

Сигурд, ворвавшийся откуда-то сбоку, мгновенно оценил обстановку, и побежал вперёд по берегу высохшего потока, я же продолжил преследовать дичь по дну, рассчитывая либо нагнать её самостоятельно, либо вытравить на стрелка, то есть подставить под огонь винтовки Сигурда. Ложбинка, по которой мы бежали, была не слишком длинной, и к тому же на наше счастье упиралась в холм, что давало нам шанс загнать жертву в угол.

Так оно и вышло, когда, миновав очередные заросли вереска, покрывающего дно иссякшего потока, я увидел сжавшееся в комок существо, затравленно глядевшее на меня огромными глазами наполненными ужасом. В то же мгновение откуда-то сверху, с ружьём наперевес свалился Сигурд. Я едва успел удержать его от выстрела, потому что перед нами, удивлёнными до крайности сидела на корточках… маленькая девочка!

На вид ей было лет пять или семь. Совершенно голенькая, если не считать вязаной шапочки странной формы, из под которой длинными патлами свисали нечёсаные рыжие волосы. Круглые зелёные глаза, занимали, казалось, пол лица. Сейчас они были наполнены слезами, стекавшими по чумазым щекам двумя светлыми дорожками.

Я медленно вложил тесак в ножны и поднял ствол ружья Сигурда вверх. Затем я присел на корточки, и, как можно мягче, спросил:

– Кто ты? Ты здесь одна? Где твои родители?

– Аш-шш! – раздалось в ответ, и маленькие, но острые коготки молниеносно стриганули возле самого моего носа.

Смутные подозрения закрались мне в душу, и я внимательнее вгляделся в глаза девочки. Но тут к нам подошёл Сигурд.

– Как тебя зовут? – спросил он, улыбнувшись. – Я – Сигурд, а это – граф Котек. А ты?

– Мяуки, – ответила девочка так быстро, что я едва ни сел от неожиданности.

Хорошо – она не только умела разговаривать, но и понимала обращённую речь.

– Очень приятно познакомиться, Мяуки! – опять заговорил Сигурд, взявший инициативу переговоров на себя. – Тебе не холодно?

– Мяуки немножко холодно! – был ответ.

Тогда Сигурд снял с себя плащ, решительно укутал им девочку, а потом и вовсе взял её на руки. Мяуки доверчиво прижалась к нему, обвив шею руками.

Оценив свои шансы быть поцарапанным, я зашёл со стороны её затылка и осторожно снял с неё шапочку. Так и есть! На макушке у этого ребёнка торчали остренькие кошачьи ушки. Тут округлились глаза у Сигурда.

– Ты не заметил хвост, когда её заворачивал? – спросил я шёпотом.

– Я думал, мне показалось! – ответил потрясённый мальчишка, но, тем не менее, он крепко держал в руках свою живую ношу.

«Ну, вот, теперь вместо еды появился едок!» – пронеслась у меня в голове фраза, вычитанная или услышанная, не помню где, но очень давно. Вслух я сказал:

– Побудьте здесь, только держи ружьё наготове. Я скоро вернусь!

С этими словами я быстро огляделся вокруг, и, решив, что этой парочке ничего не угрожает, вернулся к тому месту, откуда мы начали погоню. Теперь надо было определить, откуда пришла Мяуки. Малышка была настолько лёгонькой, что почти не оставляла следов, но, едва примятые кустики подсказали мне направление её пути. Пройдя шагов сорок или около того, я увидел…

Ну, в общем, я этого ожидал. Она лежала лицом вниз в луже собственной крови. Такая же рыжая, как и дочь, с такими же остренькими ушками на макушке. Одета она была в красивое крестьянское платье, полностью скрывающее хвост. Вокруг повсюду была разбросана детская одежда, вся забрызганная кровью и втоптанная в грязь. Наверно она переодевала Мяуки или собиралась её купать, (неподалёку был ручей), когда произошло нападение. Оставалось удивляться, как девочке удалось спастись?

Тот, кто на них напал, обладал невероятной силой и свирепостью. Даже не переворачивая тело убитой, я сразу понял, что живот её вскрыт одним взмахом чудовищных клыков. Кто же это был? Сначала я подумал, что семья подверглась нападению дикого кабана или росомахи, но потом пришлось откинуть это предположение. На земле виднелись чёткие отпечатки сложносоставных трёхпалых копыт. Я знал это чудовище!

Сообразив, что за тварь бродит вокруг, я пожалел, что оставил детей одних и решил немедленно вернуться. Но сначала надо было позаботиться о том, что осталось от несчастной, которая пыталась проникнуть в мир людей. Будь у меня две здоровые руки, я бы тесаком вырыл ей могилу, но рука у меня была только одна, а прибегать к помощи Сигурда и показывать эту страшную картину Мяуки я не собирался.

Поэтому, я во второй раз за последнее время прибег к помощи тех, кто многие века спит под землёй. На мой зов явился мегатерий, умерший несколько сотен тысяч лет назад от глубокой старости. (Их и молодыми то никто не ел, даже смилодоны, а в старости они становились, не только несъедобны, но и попросту невыносимы для всех кто имеет обоняние.) Этот гигант был несравнимо умнее шерстистых носорогов, и его дух сохранил воспоминание об этом до сих пор. Поэтому вскоре на полянке не осталось и следа разыгравшейся трагедии. Сделав на дереве зарубки, и бросив на обнажённую землю горсть семян, я заспешил обратно.

Тварь, убившая взрослую кошку, (условно я так называю этих очаровательных существ, хотя по природе они больше люди, чем кошки), не являлась собственно хищником, хотя не брезговала мясом, когда оно само попадало ему в пасть. Иначе говоря, это был падальщик похожий на гротескного волка, у которого голова занимает треть туловища, а шея вовсе отсутствует. Видеть это животное мне приходилось не раз, а вот добыть так и не получилось – слишком уж чувствительна и осторожна, оказалась тварь, никогда не вступающая ни с кем в единоборство, несмотря на всю свою силу, и нападающая только на заведомо слабейших. Вероятно, кошку зверь убил, походя, играючи, так-как добыча ему была не нужна.

От таких мыслей я припустил бегом, когда услышал отдалённый выстрел и почти влетел в убежище, где оставил детей! В сухом русле ручья, упирающимся в старинный, вероятно насыпной холм, никого не было… Я лихорадочно огляделся, ища каких-нибудь следов, как вдруг, откуда-то сверху раздалось:

– Ваше сиятельство! Граф Котек, осторожнее! Чудовище неподалёку, его пули не берут!

Я поднял голову, и у меня отлегло от сердца – на высоте четырёх человеческих ростов, в развилке дерева, сидели Сигурд и Мяуки! Они были целы и невредимы, только испуганно таращились вниз. Я уже открыл рот, чтобы им ответить, когда сзади раздался оглушительный треск и…

В общем, меня спасло только чудо! Здоровенный клык, вспоров на мне одежду, скользнул по спине, не причинив вреда, но при этом я был подброшен в воздух, как мяч, получивший хороший удар. Перелетев через голову, я вдруг неожиданно для себя, оказался на ногах в пяти шагах от чудовища, стоящего ко мне боком. В то же мгновение сверху грохнул выстрел, и пуля ударила тварь точно между глаз. На гигантского мародера это произвело такое же действие, как щелчок пальцами козлу по рогам. Он развернулся к дереву, на котором сидели дети и угрожающе взвыл!

От этого воя Мяуки вырвалась из рук Сигурда и взлетела на несколько метров выше! Я испугался, что она не удержится на тонких ветках, выхватил свой тесак, и что было силы, рубанул по задним ногам чудовища!..

Каким-то образом мне удалось рассечь сухожилия сразу на обеих его ногах, но это едва не стоило мне жизни. Тварь отчаянно завизжала и забилась так, что мне еле-еле удалось отскочить. Она всё кружилась на одном месте, пытаясь встать, но покалеченные ноги не слушались. Тогда она перевернулась на спину и нелепо замолотила ногами по воздуху.

Я понял, что это шанс, подскочил к ней вплотную, рискуя попасть под острое копыто, и ударил сверху вниз с оттяжкой, целясь зверю в горло, как если бы рубил с коня пехотинца…

И опять мне повезло! Из рассечённой глотки хлынула кровь, тварь задёргалась в агонии, но вскоре затихла. Опасаясь нарваться на последний удар, я обошёл тушу поверженного монстра и потыкал его в разных местах кончиком тесака. Реакции не последовало – зверь был мёртв. Тогда я повернулся к своим подопечным.

Мяуки висела на тонких ветках, судорожно вцепившись в них всеми четырьмя лапками, и не могла двинуться с места. Сигурд собирался лезть за ней, но я крикнул ему, чтобы он этого не делал, так-как его веса ветки точно не выдержали бы. Тогда он спустился, и мы с ним вдвоём начали рубить лапник в ближайшем ельнике, и охапками стаскивать его под дерево. Когда куча была готова настолько, что выдерживала мой вес, не прогибаясь до земли, мы крикнули Мяуки, чтобы она прыгала.

Но девочка только крепче вцепилась в ветки. Уверения, просьбы, уговоры не действовали. Было от чего почесать в затылке. Я даже подумывал срезать ветку, на которой она сидела выстрелом, но боялся перепугать малышку окончательно. К тому же стрелять сейчас мог только Сигурд, а я не посмел бы заставить парня направить оружие в сторону ребёнка. Мы совсем уже приготовились ждать, когда Мяуки упадёт от усталости, а это неизбежно произошло бы через несколько часов, но тут к нам на помощь пришёл случай.

Я как раз закончил раскладывать поверх нашей кучи плащи, чтобы ещё больше смягчить удар, когда Мяуки свалится, и тут сверху раздался птичий клёкот. Сигурд крикнул – «Орёл!», и тут же послышался треск веток, испуганный вскрик, после чего Мяуки приземлилась на приготовленную для неё кучу, как и положено – на все четыре лапки!

Прошёл, наверное, час или около того. Девочка с кошачьими ушками тихо спала, завернувшись в наши плащи, а мы с Сигурдом сидели возле костра, на котором аппетитно шкварчал окорок поверженного зверя. (Он был вполне съедобен, как съедобен дикий кабан или лось.)

– Неужели тебе ни разу не доводилось видеть такие уши у Ханса, помощника доктора? – спросил я, когда юный лорд выразил шёпотом своё удивление по поводу ушек Мяуки.

– Но он же вечно в своей шляпе, – пожал плечами Сигурд. – Я ещё ни разу не видел, чтобы он её снимал.

– Ясно. А между тем, он представитель народа коттеров, хоть и не любит говорить об этом.

– Так это название целого народа? А я думал, это его фамилия.

– Да, и фамилия тоже. Это я записал его на такую фамилию.

– Вы?

Я давно уже называл Сигурда на «ты», что ему по его собственным словам нравилось, но он меня продолжал называть на «вы», и обращался всегда почтительно, даже во время дружеской беседы.

– Да, я. Ведь именно я обнаружил его двадцать лет назад в корзинке у своего порога. Он был ещё совсем сосунком, и я выкормил его из соски, а потом отдал на воспитание доктору, потому что сам должен был уехать. Когда я вернулся, он был уже в возрасте Мяуки, и повсюду следовал за доктором. Коттеры очень привязываются к тем, кого любят, кто им нравится. Это их общая черта, несмотря на родство с кошачьими, у которых в природе есть доля приспособленчества. Правда Ханс утверждает, что у него с коттерами нет ничего общего, кроме ушей и хвоста.

– Почему?

– Он считает, что они его бросили, подкинули, как лишнего котёнка. Только я с ним не согласен.

– Но ведь так оно и было.

– Так-то так, но на самом деле котят под двери подбрасывают не кошки. Их подбрасывают люди, которые считают себя их хозяевами.

– Но ведь эти коттеры не совсем кошки.

– И не совсем люди. Точнее, они немного кошки, а в большей степени люди, но обладают повадками тех и других. Часто они живут среди людей, но тщательно маскируются при этом. В человеческом обществе друг с другом не общаются. О них вообще не так много известно. Ах, да – кроме ушей и хвоста у них есть втяжные когти на руках и ногах. В убранном виде они похожи на человеческие ногти, но всегда немножечко длиннее и уже. По этому признаку их узнают чаще, чем по ушам, которые прячут под шляпами и прочими головными уборами. Впрочем, когти они тоже часто прячут с помощью специального маникюра.

– Откуда же они приходят?

– Это неизвестно. Ни откуда, ни как, ни почему, ни зачем. Возможно, они из одного мира с этим зверем, которого мы сейчас едим.

– Наверное, несладко им там, в своём родном мире, раз они бегут сюда!

– Скорее всего, так. Беда в том, что ни один коттер никогда ничего об этом не скажет. В прежние времена их пытались заставить говорить под пытками, но они предпочитали умереть, и не один не выдал тайну. Если хочешь, аккуратно расспроси об этом Мяуки. Она малышка, и ей должны быть чужды все эти строгости взрослых.

По лицу Сигурда было видно, что идея задавать Мяуки вопросы, которые ей могут быть, по меньшей мере, неприятны, ему совершенно не по душе. Я не стал настаивать и решил перевести разговор на другую тему.

– Если ничего не помешает, то завтра мы будем в замке, – сказал я, как бы, между прочим. – Там есть помещения пригодные для житья. К тому же в них можно выдержать длительную осаду. Я надеюсь, что это не понадобится, но на всякий случай покажу тебе все бойницы, откуда можно достать врага, подступающего к стенам, и даже ворвавшегося внутрь. Мои предки были горазды на выдумку, и в замке осталось немало ловушек, сделанных в Средневековье, которые работают, и по сей день. Возможно, мне придётся вас с Мяуки оставить на день-другой, чтобы разузнать, как обстоят дела у доктора и Ханса, если они ещё живы. Я также беспокоюсь о своём дворецком, который мне не только слуга, но друг и наставник. Но я и шагу не сделаю, пока не буду уверен, что вы в полной безопасности.

Сигурд поёжился, представив такую перспективу, но потом взглянул на спящую Мяуки и улыбнулся. Общество этой малышки ему очень нравилось, а она просто льнула к нему, чувствуя в его лице друга и защитника. Меня она всё ещё побаивалась. Впрочем, я знал её меньше суток, а потом этот ребёнок только что лишился матери…

Тога, после победы над зверем, мясо которого всё ещё шкворчало, подвешенное над костром, девочка поглядела мне прямо в глаза, будто проникая в самые мои мысли, (а кто её знает, может и в самом деле проникла?), после чего отвернулась, потому что всё поняла без слов, не задав ни единого вопроса. У коттеров между родителями и детьми такая же связь, как и у людей, и всё же они несколько другие, эти кошкоподобные люди. Раньше взрослеют, раньше уходят от матери. Хм-м… Это жестоко, но я надеялся, что свойство рано взрослеть поможет Мяуки пережить страшную потерю.

Подумав об этом, я взглянул на картину начинающейся нежной дружбы между мальчиком-подростком и маленькой девочкой. Ведь нельзя забывать, что этот парень полноправный хозяин своих обширных владений и немалых богатств, накопленных Хольсунгами за несколько веков. Ему по идее, даже король не указ, что захочет, то и будет творить со своей судьбой и имуществом. А девочка – самочка племени, отличающегося, чего греха таить, невероятным обаянием и столь же невероятной похотливостью. Сейчас это ребёнок, но ведь ребёнок вырастет…

Одному Богу известно, как они при этом скрывают свой хвост? Уши еще, куда ни шло, можно скрыть под шапкой, повязкой, париком или какими-нибудь украшениями. Но хвост!

Связи коттеров с людьми довольно известны, но вот могут ли они производить на свет общее потомство? Бывает, беременеют, но больше об этом ничего не известно. Надо поговорить с доктором. Если всё пойдёт так, как может, как подсказывает мне логика, то следующее поколение Хольсунгов может родиться с ушками на макушке и пушистыми хвостиками. Да, сейчас мои подопечные – дети, но что будет через пять лет? А через семь? А через десять? О-о-о-о!

Впрочем, о чём это я? Ведь ещё не прошло и суток, как мы загнали Мяуки в лесу, приняв за дичь. Сейчас надо думать о том, во что эту кроху одеть, ведь её одежда безнадёжно испорчена. Хорошо ещё, что вопрос с едой на какое-то время решён. Я вырезал самые лучшие куски из туши зверя, и частично зажарил, а частично закоптил мясо, так что нам должно было хватить на несколько дней. У Мяуки съедобность плоти убийцы её матери не вызвала сомнений. Она сразу вцепилась зубками в сочный кусок, который дал ей Сигурд, а когда покончила с ним, то посмотрела на поджаривающийся окорок такими глазами, что сразу получила добавку.

...............................................................

Мы продолжили путь ранним утром. После тревог и ужасов предыдущего дня, не помешало бы поспать подольше, но утренняя прохлада с обильной росой, обещающей жаркий день, к этому не располагала. К тому же, нельзя забывать, что наши преследователи, возможно, рыщут где-нибудь поблизости, и попадать им на глаза нельзя ни в коем случае.

Итак, нас стало трое. Вопрос с одеждой для Мяуки пока что решили просто – среди вещей, найденных на ферме, была чистая белая простынь, сохранившая удивительную свежесть, несмотря на давность лет. Я прихватил её с собой, зная, как бывает, нужен иногда в походе кусок ткани. Эту простынь я хотел было превратить в подобие тоги и завернуть в неё Мяуки. но потом решил, что девочка будет за всё цепляться и путаться в складках. Тогда я просто располовинил эту простынь, в одной из половинок проделал дырку для головы, надел этот примитивный плащик на девочку, а у пояса перехватил его обычной бечёвкой. Получилось нечто спартанское. С обувью тоже пришлось поступить по спартански, то есть, терпеть её полное отсутствие. Саму Мяуки это совершенно не смущало. Она уверенно ступала своими крошечными ножками, держа при этом Сигурда за палец, и не жаловалась на колючую траву.

Глава 5. Это знал лишь я…

На нашем пути должен был быть небольшой городок, когда-то процветающий, а теперь оставленный теням и воспоминаниям. Сначала я хотел, было, навестить это место, но подумал, что там может быть засада, и решил не рисковать.

Обойти городок можно было двумя путями – слева, через бурелом и справа, через неглубокое и не слишком широкое болото. Недолго думая, я выбрал болото, так-как снова лезть в бурелом не хотелось. Я точно знал, что в этом болоте утонуть не так-то просто. Точнее, сдуру или спьяну, в этом нет ничего сложного, но если приложить голову к ногам, то можно пройти, даже не слишком испачкавшись.

Сигурд удивил меня и здесь – пока я ломал голову, как нам лучше переправиться через топь, он перевесил винтовку на грудь, посадил на плечи Мяуки, взял в руки жердь и в таком виде пошёл через трясину. Тогда я забрал у него вещмешок и двинулся следом.

То, что я шёл сзади, не было актом малодушия. Во-первых, шансы внезапно провалиться у нас были одинаковые, во-вторых, мы были связаны длинной верёвкой, на тот случай, если одному придётся вытаскивать другого, ну, и, в-третьих – я шёл по потревоженной почве, что при моём весе, вдвое превышающем вес Сигурда и Мяуки вместе взятых, удваивало мои шансы нырнуть первым. На этот случай я приготовил острый, как бритва нож, чтобы сразу обрезать верёвку. При таком повороте событий Сигурду пришлось бы выбираться в одиночку, имея на руках маленькую девочку, но всё же у него был шанс. Возьмись он меня вытягивать… Пусть это и небольшое болото, но я не хотел бы утянуть на дно кого бы то ни было, тем более этих детей. По счастью, ничего подобного с нами не случилось. Случилось другое.

При ходьбе по болоту следует помнить – торопливость путь к гибели, так-как торопливый скорее шагнёт в пустоту чёрного омута. Но медлительность – путь к верной гибели, потому что тот, кто еле двигается или вообще стоит, рискует оказаться в трясине, которая только что казалась твёрдой почвой. Мы не торопились, но и не медлили. Шли уверенно, прощупывая себе путь жердями, когда появились фантомы.