Диалог с падшим. Роковая книга вечности

Или пламя.

Глава 6. Запах пепла

Алиса коснулась страницы кончиками пальцев, и мир перевернулся.

Она стояла на площади, залитой крикливым светом факелов. Воздух был густым от дыма и человеческого пота, пропитанным кисловатым запахом страха и возбуждения. Толпа ревела – не слова, не фразы, а сплошной животный рёв, в котором угадывалось лишь одно слово: «Сожги!»

Перед ней возвышался костёр.

И на нём —

– Я, – прошептала Алиса, но её голос потонул в грохоте барабанов.

Лия (она, не она – какая разница?) стояла на хворосте, высокая и прямая, как свеча. Её белое платье уже тлело по краям, но лицо оставалось спокойным. Только глаза – широко раскрытые, тёмные – метались по толпе, будто искали кого-то.

Алиса почувствовала жар. Настоящий, физический, обжигающий кожу. Она посмотрела вниз – её руки покраснели, будто от близкого огня.

– Нет, – прошептала она. – Это не со мной.

Но пламя уже лизало её пальцы.

Алиса закричала —

– и проснулась.

Комната была тёмной, тихой, пахнущей лавандой и пылью. Только руки… Руки горели. Она включила свет и застыла: ладони были красными, с чёткими отметинами – будто она схватила раскалённые угли.

На столе перед ней лежала книга. Закрытая.

Но страницы слегка дымились.

                                            * * *

Артём стоял перед старинной гравюрой в полутемном зале библиотеки, и у него перехватило дыхание.

«Казнь ведьмы. Венеция. 1589»

Площадь Сан-Марко, запруженная народом. Костёр. Фигура в белом – Лия, её лицо намеренно оставлено незаштрихованным, будто художник не мог или не хотел передать его выражения.

Но самое страшное было на заднем плане.

Среди толпы, чуть в стороне, стоял монах. Его капюшон был натянут на лицо, но руки… Руки были сжаты в кулаки так, что ногти впивались в ладони. И на его запястье —

Артём наклонился ближе.

Три переплетённых круга.

Точно такие же, как у него.

– Интересный экземпляр, не правда ли?

Артём вздрогнул. Библиотекарь Василий стоял за его спиной, держа в руках старую лампу. Жёлтый свет дрожал на его морщинистом лице.

– Вы знаете, кто это? – Артём ткнул пальцем в фигуру монаха.

Василий усмехнулся – звук, похожий на скрип пергамента.

– Спросите лучше – что это.

Он протянул Артёму лупу.

При ближайшем рассмотрении стало ясно: фигура монаха была добавлена позже. Чернила чуть темнее, штрихи – небрежнее. А главное – он не отбрасывал тени.

В отличие от всех остальных на гравюре.

– Иногда, – прошептал Василий, – прошлое не хочет оставаться прошлым.

                                            * * *

Квартира Алисы пахла гарью.

Не современной, от сгоревшей еды или электропроводки. Чем-то древним, тяжёлым – смолой, кожей, человеческим волосом.

Артём вошёл, не дожидаясь приглашения, и сразу увидел:

На полу, от двери до середины комнаты, тянулся след пепла. Не рассыпанного случайно, а уложенного аккуратно, как узор.

1589.

Год казни Лии.

– Я не трогала книгу, – сказала Алиса. Она сидела на краю кровати, закутавшись в плед, хотя в комнате было душно. Её руки были обёрнуты бинтами. – Она сама открылась.

Артём подошёл к столу. Liber Aeternitatis лежала раскрытой на странице с изображением костра.

Но теперь в пламени можно было разглядеть лицо.

Лии.

Или Алисы.

Разницы почти не было.

– Они приходят через сны, – прошептала Алиса. – Сначала это просто тени. Потом – голоса. А теперь…

Она разжала кулак. На ладони лежал маленький обгоревший кусочек ткани.

– Я проснулась с этим в руке.

Артём взял лоскуток. Ткань была старинной, вытканной вручную. И на обгоревшем краю…

Вышитые инициалы.

L.d.O.

Лия дель Орсо.

За окном что-то ухнуло – не крик, не стон, а что-то среднее. Артём подошёл к окну.

Двор был пуст.

Но на асфальте, прямо под окном Алисы, кто-то рассыпал пепел.

В форме крыльев.

                                            * * *

В институтской столовой пахло пережаренным маслом и дешёвым кофе. Артём сидел за угловым столом, механически разминая пальцами бумажный стаканчик, пока коллеги наперебой расспрашивали о его «загадочном проекте».

– Бросил это дело, – соврал он, замечая, как его собственные пальцы нервно постукивают по столу в ритме «три пауза два» – ровно так же, как стучал перстнем Вальтер. – Оказалось, обычная подделка. XV век, не раньше.

Маркова, старший научный сотрудник с вечно подозрительным взглядом, прищурилась:

– А почему тогда Белов в психушке?

Стаканчик в руках Артёма смялся окончательно.

– Марк всегда был впечатлительным.

Он встал, оставив нетронутым остывший кофе, и вышел под пристальными взглядами. В коридоре, за поворотом, его ждал сюрприз – на стене, прямо напротив кабинета ректора, кто-то вывел свежей краской:

«Лжец»

Дома книга ждала его, развернутая на новой странице. Артём даже не удивился. Текст, написанный почерком, который он уже начал узнавать, гласил:

«Ты солгал сегодня трижды. Первый раз – коллегам. Второй – себе. Третий…»

Последнее слово было залито чернилами, но Артём и так знал – «ей».

                                            * * *

Алиса стояла перед зеркалом в ванной, вглядываясь в своё отражение. Последние три ночи она не спала – каждый раз, закрывая глаза, видела пламя. Она наклонилась ближе к стеклу, разглядывая новые морщинки у глаз.

– Устала, – прошептала она своему отражению.

Но отражение не ответило. Оно застыло, смотря на неё чужими глазами – темнее, старше, полными знания, которого у Алисы не было.

– Они придут за тобой, – сказало отражение голосом, похожим на шелест пергамента.

Алиса отпрянула, ударившись спиной о кафель. Зеркало оставалось пустым – её собственное лицо исчезло. Вместо него – женщина в белом платье, с обгоревшими руками.

– Лия…

Женщина в зеркале покачала головой.

– Нет. Ты.

Она протянула руку, и Алиса почувствовала запах гари. Зеркало треснуло – тонкая паутинка разбежалась от точки соприкосновения. Когда Алиса осмелилась взглянуть снова, перед ней было лишь её собственное, бледное от ужаса лицо.

И три цифры, написанные конденсатом на стекле:

«1589»

                                            * * *

Переход у библиотеки был пуст – слишком поздно для студентов, слишком рано для пьяниц. Артём шёл быстрым шагом, сверяясь с часами: Алиса ждала его у себя, и в голосе по телефону слышалась паника.

Он почти прошёл мимо, если бы не пятно.

Красное.

Яркое.

Свежее.

На стене перехода, прямо под камерой наблюдения, кто-то вывел кровью:

«Liber Aeternitatis»

Артём замер, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Надпись была свежей – капли ещё стекали по плитке, образуя тонкие алые дорожки.

Он оглянулся. Переход был пуст.

– Кто-то пошутил, – пробормотал он, но пальцы его сами потянулись к надписи.

Кровь оказалась тёплой.

На следующий день его вызвали в полицию.

– Знакомо? – детектив Лебедев, человек с лицом, напоминающим помятый конверт, бросил на стол распечатку с камер наблюдения.

Артём посмотрел.

На экране он сам стоял у стены. В той же куртке. С тем же выражением лица. Но…

– Это невозможно. Вчера в это время я был дома.

Лебедев усмехнулся:

– Камеры не врут.

Он переключил кадр. Теперь на экране было крупным планом лицо Артёма – вернее, того, кто выглядел как Артём. Глаза были странно пустыми, а на лбу явственно виднелся знак – три переплетённых круга.

– Хотите знать самое забавное? – Лебедев наклонился вперёд. – Мы проверили кровь на стене.

Артём уже знал ответ.

– Группа совпадает с вашей.

За окном кабинета каркнула ворона. Артём вдруг вспомнил, что в XVI веке их считали вестниками смерти.

Лебедев положил перед ним чистый бланк протокола.

– Начнём с самого начала?

                                            * * *

Три часа ночи. Алиса лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к тиканью настенных часов – механических, старинных, доставшихся от бабушки. Тик-так. Тик-так. Как шаги.

И вдруг – настоящее шаги.

Тяжёлые. Медленные.

Из коридора.

Она замерла, вцепившись в одеяло. Шаги приближались, затем остановились прямо у двери. Долгая пауза. Тишина стала такой густой, что Алиса услышала, как в венах стучит кровь.

Дверь скрипнула.

В проёме стояла тень – высокая, в длинной сутане, с капюшоном, натянутым на несуществующее лицо. От неё пахло старым пергаментом и чем-то ещё – сладковатым, как тление осенних листьев.

Алиса хотела закричать, но голос застрял в горле.

Тень сделала шаг вперёд —

И растворилась.

Только капля воска упала на пол с тихим хлопком. Алиса сползла с кровати, дрожащими пальцами подняла её – воск был тёплым, почти горячим, и на нём чётко отпечаталась печать: крест и буквы I.N.R.I.

Печать инквизиции.

                                            * * *

Артём сидел на кухне, разглядывая свою ладонь. Знак – три переплетённых круга – слегка пульсировал, как живой. Он взял нож, прижал лезвие к подушечке пальца…

– Ай!

Голос Алисы в трубке звучал испуганно и сонно одновременно:

– Ты… ты только что резал палец?

Артём замер, глядя на тонкую алую полоску на коже.

– Да. Как ты…

– Я почувствовала боль. В том же месте. – В её голосе слышались сдерживаемые слёзы. – Артём, что с нами происходит?

Он посмотрел на книгу, лежащую на столе. Она была раскрыта на странице с изображением двух фигур – монаха и женщины, соединённых тонкой алой нитью, идущей от запястья к запястью.

Под рисунком было написано:

«Что связано кровью – не разорвать»

                                            * * *

Утро застало их в читальном зале библиотеки. Василий, библиотекарь, принёс им старые фолианты, даже не спрашивая, что они ищут – будто знал.

– Вот, – он шлёпнул на стол потрёпанный том. – «Протоколы венецианской инквизиции. 1585—1590».

Артём открыл книгу. Страницы пахли временем и чем-то ещё – горьким, как пепел.

Алиса вдруг вскрикнула:

– Смотри!

На пожелтевшем листе был изображён ритуал – два человека, мужчина и женщина, стояли друг напротив друга, соединённые нитью, идущей от запястья к запястью. Тот же рисунок, что и в книге.

Подпись гласила:

«Связь душ. Запрещённый ритуал»

Василий кашлянул:

– Говорят, те, кто проводил его, могли чувствовать друг друга через расстояния. И через время.

Алиса и Артём переглянулись.

– И что с ними стало? – спросила Алиса.

Василий улыбнулся – улыбкой человека, знающего слишком много:

– Они сгорели. Вместе.

За окном каркнула ворона. Артём вдруг осознал, что знак на его руке горит – не метафорически, а по-настоящему.

Как будто предупреждая.

Или напоминая.

Глава 7. Следующий в списке

Утро началось с запаха свежей типографской краски. Артём развернул газету, купленную у киоска возле метро, и сразу наткнулся на заголовок, выведенный жирным, почти кричащим шрифтом: «Загадочные самоубийства: жертвы оставляют одну и ту же фразу». Под текстом – фотография стены в каком-то полуразрушенном здании, испещрённой тёмными подтёками, будто кто-то писал не чернилами, а чем-то гуще, вязким. Артём невольно провёл пальцем по газете – бумага шершавая, холодная, но буквы словно жгли подушечки пальцев.

– Третий за месяц, – сказал продавец, не глядя на него, протирая очки грязным платком. – Все перед смертью царапают одно и то же. Будто их кто-то заставляет.

Артём не ответил. Он знал, что это не «будто».

                                            * * *

Кафе «Бистро №7» пахло жжёным кофе и старыми книгами – заведение ютилось рядом с букинистическим магазином, и пыль веков въелась в его стены намертво. Артём сидел у окна, ворочая ложкой в чашке с давно остывшим эспрессо. Напротив, отбрасывая на стол нервную тень, ёрзал Сергей Громов. Его пальцы – длинные, с жёлтыми от никотина ногтями – беспрестанно теребили цепочку на шее, будто крестик на ней вдруг стал невыносимо тяжёл.

– Вот, смотри, – Громов швырнул на стол фотографию. Снимок был зернистым, сделанным в темноте, но надпись на стене читалась чётко: «Он выбрал нас». Те же слова, что и в книге. Те же, что Марк Белов выцарапал на стене палаты перед тем, как ему выкололи глаза.

– Где это? – голос Артёма звучал ровно, но внутри всё сжалось, как пружина.

– Заброшенная церковь за чертой города. Там, где нашли второго. – Громов наклонился вперёд, и в его глазах заплясали блики от лампы. – Артём, я копал глубже. Все эти люди… они работали с древними текстами. Как и ты.

– Совпадение.

– Не смеши. – Громов резко откинулся на спинку стула, и цепочка на его шее звякнула, как кандалы. – Первый – библиотекарь из архива Ватикана. Второй – реставратор из Праги. Третий… – он замолчал, внезапно побледнев.

– Третий – кто?

Громов не ответил. Вместо этого его пальцы снова потянулись к крестику, но на этот раз дрожали так сильно, что цепочка соскользнула с воротника.

– Они следят за мной, – прошептал он. – Видишь вон того?

Артём повернул голову. У стойки стоял мужчина в чёрном пальто, слишком плотном для этого сезона. Лицо его было скрыто в тени, но, когда он поднял руку, чтобы поправить воротник, Артём заметил – пальцы слишком длинные, почти костлявые.

– Это не первый раз, – Громов говорил быстро, сбивчиво, будто боялся, что его перебьют. – Они появляются везде. В метро. У моего дома. В зеркалах, блин! – он стукнул кулаком по столу, и чашка подпрыгнула, расплёскивая кофе. – Без лиц. Без глаз. Просто… пустота под капюшонами.

Артём молча достал из кармана салфетку, промокнул разлившуюся жидкость. Его движения были медленными, нарочито спокойными, но внутри уже звенел колокольчик тревоги.

– Ты читал эту книгу, да? – Громов внезапно схватил его за запястье. Его ладонь была липкой от пота. – Liber Aeternitatis.

– Откуда ты знаешь название?

– Потому что я следующий, – журналист засмеялся, но смех его был сухим, как треск сломанной ветки. – Я нашёл список. Там есть моё имя. И твоё.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Какой список?

Громов вытащил из портфеля листок – старый, пожелтевший, с рваными краями. На нём столбиком были выписаны имена. Последнее – Сергей Громов. Предпоследнее – Артём Лазарев.

– Где ты это взял?

– В архиве. Там, где нашли второго. Он держал его в руках. Мёртвых.

Артём хотел ответить, но в этот момент мужчина в чёрном пальто повернулся к ним. И хотя лицо его по-прежнему было скрыто тенью, Артём понял – он улыбается.

Громов вдруг вскочил, опрокинув стул.

– Мне пора. Если завтра меня не будет… – он не договорил, сунул листок Артёму в руку и почти побежал к выходу.

Дверь захлопнулась. В кафе воцарилась тишина, нарушаемая только шипением кофемашины.

Артём развернул список. Чернила были выцветшими, но последние строки кто-то явно дописал недавно – они были темнее, почти чёрными.

И тогда он увидел.

Под его именем стояло ещё одно.

Алиса Сорокина.

                                            * * *

Полночь застала Артёма за столом, где под светом настольной лампы лежал тот самый список – пожелтевший, с рваным краем, будто вырванный из книги, которой не следовало существовать. Он водил пальцем по именам, чувствуя, как бумага шершавит под подушечками, словно напоминает: это не просто список. Это приговор. Последние строчки – чернила свежие, почти влажные, хотя лист явно пролежал в архиве не один десяток лет.

Телефон зажужжал внезапно, заставив Артёма вздрогнуть. На экране – неизвестный номер. Он поднёс трубку к уху, и в тот же миг из динамика хлынуло дыхание – частое, прерывистое, словно человек на другом конце провода только что перестал бежать.

– Они здесь.

Голос Громова был сдавленным, шёпотом, но каждое слово врезалось в сознание, как нож.

– В зеркалах… они смотрят…

Затем – грохот, будто что-то упало. Стекло разбилось с таким звоном, будто рассыпалось не окно, а сама реальность. Крик – короткий, обрывистый, и затем… тишина.

Линия не оборвалась. Артём слышал, как на том конце кто-то дышит. Медленно. Осознанно.

Он не сказал ни слова. Просто положил трубку.

                                            * * *

Утро в редакции «Вечерней хроники» встретило его запахом свежей краски и кофе, но под этим – едва уловимым, но въедливым – ароматом чего-то металлического. Крови. Артём узнал его сразу.

Тело Громова нашли в его же кабинете. Он сидел за столом, будто всё ещё работал над материалом, если бы не одно «но» – его глаза были пусты. Не просто закрыты. Выколоты. Аккуратно, почти хирургически.

– Красиво, да? – голос детектива Лебедева прозвучал за спиной. – Как будто кто-то решил, что он уже слишком много увидел.

Лебедев был человеком в поношенном пальто, с лицом, которое забываешь через пять минут после встречи. Но глаза – холодные, серые, как московские туманы – запоминались сразу.

– Вы знали его.

Это не был вопрос.

– Мы встречались вчера, – ответил Артём, не отводя взгляда от стены за столом Громова.

Там, где обычно висели заметки и фотографии, теперь красовалась надпись. Не чернилами. Не краской. Чем-то тёмным, густым, что уже начало подсыхать по краям, но всё ещё пахло медью.

«Он выбрал нас».

– Знакомо? – Лебедев достал из кармана фотографию и положил её на стол перед Артёмом.

На снимке – Громов. Но не живой, не того, каким Артём видел его вчера. Это был труп. Сидящий за тем же столом. С теми же пустыми глазницами. И на груди – листок пергамента, аккуратно положенный, будто кто-то специально позаботился, чтобы его нашли.

– Liber Aeternitatis, – прошептал Артём, даже не осознавая, что говорит вслух.

Лебедев ухмыльнулся.

– Ну вот, а я-то думал, вы скажете «я не знаю, о чём вы». – Он наклонился ближе. – Интересно, почему именно вас он позвонил перед смертью?

Артём не ответил. Его взгляд упал на стол, где среди бумаг лежал ещё один листок. Чистый. Белый. С единственной строчкой, написанной почерком Громова:

«Артём, они знают про Алису».

– Что-то важное? – Лебедев протянул руку, но Артём был быстрее.

– Черновик. Ничего особенного.

Детектив задумчиво почесал подбородок, затем внезапно рассмеялся – сухо, без радости.

– Вы знаете, что самое смешное? Вчера вечером камеры в этом коридоре зафиксировали, как Громов заходит в кабинет. Один. А потом – как он уходит. Тоже один. – Он сделал паузу. – Но тело появилось там только утром.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Может, камеры сломаны?

– Все три? Одновременно? – Лебедев покачал головой. – Нет, Лазарев. Здесь что-то нечисто. В прямом смысле.

Он достал из кармана пачку сигарет, закурил, выпустил дым в потолок.

– Я вас пока не арестовываю. Но если вы знаете что-то… что-то, что может объяснить, почему люди умирают, оставляя одинаковые надписи… – Он прищурился. – Думаю, вам стоит поторопиться с объяснениями. Пока не стало слишком поздно.

Артём молчал.

– Кстати, – Лебедев бросил на стол ещё одну фотографию. – Узнаёте?

На снимке – вход в редакцию. И тень. Длинная, нечёткая, но угадывалась фигура в чёрном пальто. Без лица.

– Они уже следят за вами, – прошептал детектив. – И знаете что? Мне почти жаль, что следующая фотография, которую я увижу… будет вашей.

Он развернулся и вышел, оставив за собой шлейф табачного дыма и невысказанной угрозы.

Артём остался один.

На столе перед ним лежал листок из книги.

На нём было всего одно слово.

«Скоро».

                                            * * *

Дождь начался внезапно – тяжёлые капли застучали по крыше редакции, словно пытались вымыть следы того, что произошло внутри. Артём стоял под козырьком, куря сигарету за сигаретой, хотя обычно не курил. Дым смешивался с паром от дыхания, создавая призрачные узоры в холодном воздухе. Он ждал, когда выйдет Лебедев. Ждал и понимал, что этот человек – единственный, кто мог бы ему помочь, если бы сам не был частью системы.

Дверь скрипнула. Лебедев вышел, не торопясь застёгивая потрёпанное пальто. Увидев Артёма, он не удивился – лишь вздохнул, как человек, уставший от бесконечного спектакля.

– Ждал? – спросил он, доставая пачку «Беломора». – Надеялся, что я скажу что-то утешительное? Что это всё совпадение? Что Громов просто неудачно упал на ножницы, которые почему-то попали ему в глаза?

– Я хочу знать, что происходит.

Лебедев закурил, прикрыв ладонью пламя зажигалки от ветра. Дождь барабанил по его шляпе, стекал за воротник, но он, кажется, не замечал этого.

– Ты действительно не понимаешь? – он говорил тихо, почти шёпотом, хотя вокруг никого не было. – Это не первое такое дело. И всегда кончается одинаково. Люди умирают. Их находят с одинаковыми надписями. А потом приходят такие, как ты, – умные, любопытные, – и тоже исчезают.

Он бросил окурок в лужу, где тот погас с шипением.

– Исчезни, Лазарев. Пока не стало слишком поздно.

Артём хотел ответить, но Лебедев уже развернулся и пошёл прочь, его силуэт растворялся в дождевой пелене, пока не стал просто ещё одной тенью на фоне мокрого асфальта.

                                            * * *

Квартира встретила его холодом и тишиной. Артём не включал свет – прошёлся по комнатам, проверяя, не сдвинуто ли что-то с места, не осталось ли следов незваных гостей. Всё было так, как он оставил. Кроме одного.

Liber Aeternitatis лежала на столе. Он не помнил, чтобы оставлял её раскрытой.

Артём подошёл ближе. Страницы книги были чистыми – слишком чистыми, будто кто-то тщательно стёр текст. Только на последнем листе, в самом низу, чернела свежая надпись.

Сергей Громов.

Имя было выведено аккуратным почерком, но чернила… Они казались живыми. То темнели, то светлели, будто пульсировали в такт его собственному сердцу. Артём протянул руку, собираясь коснуться букв, но остановился в сантиметре от бумаги.

Она была тёплой.

– Боже, – прошептал он.

В этот момент где-то в квартире хрустнул паркет.

Артём резко обернулся. В коридоре было темно, но он точно знал – там кто-то есть. Не грабитель. Не маньяк. Кто-то… другое.

– Кто здесь? – его голос звучал громче, чем он планировал.

В ответ – тишина. Потом ещё один скрип. Ближе.

Артём схватил со стола нож для бумаг – глупая, детская попытка защититься, но больше ничего под рукой не было.

– Выходи.

Тень в дверном проёме замерла. Она была выше человеческого роста, уже, чем должна быть, и совершенно неподвижна. Артём чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он сделал шаг вперёд – тень не шелохнулась. Ещё шаг.

И тогда свет фонаря с улицы упал на пол, высветив пустое пространство. Никого.

Артём опустил нож. Возможно, ему всё это мерещится. Возможно, он просто слишком устал.

Он вернулся к столу.

Книга была закрыта.

Артём медленно провёл пальцем по корешку, чувствуя подушечками шершавую кожу переплёта. Он должен был сжечь её. Или выбросить. Или…

Он открыл последнюю страницу.

Имя Громова исчезло.

Вместо него было новое.

Артём Лазарев.

За окном завыл ветер. Где-то вдалеке, на другом конце города, завыла сирена скорой помощи. А в комнате стало на одного человека тише.

Он знал, что это значит.

Следующий – он.

Глава 8. Тени в метро

Полночь давно наступила, когда Артём спустился в метро. Подземка в этот час была пустынной – лишь редкие пассажиры, спящие на скамейках бродяги да шуршащие мусором крысы. Эскалатор скрипел под ногами, словно старый корабль, везущий его в самое нутро города.

Он вошёл в вагон, и дверь захлопнулась за ним с металлическим вздохом. Вагон был пуст – ни души, лишь отражения в грязных стёклах, искажающиеся при каждом повороте. Артём присел у окна, положив портфель с книгой на соседнее сиденье. Liber Aeternitatis сегодня была особенно тяжёлой, будто наполненной свинцом вместо страниц.

Поезд тронулся, и свет ламп начал мерцать – сначала редко, потом чаще, как сердце больного. Артём потянулся к книге, но в этот момент лампы погасли полностью.

Темнота накрыла его, густая и непроглядная. Одновременно температура упала – за несколько секунд стало так холодно, что дыхание превращалось в пар. Артём замер, прислушиваясь.

Тишина.

Слишком тихая. Даже грохот колёс по рельсам исчез, будто поезд перестал двигаться.

И тогда он услышал скрип открывающихся дверей.

Не на следующей станции – они были в тоннеле. Двери между вагонами скрипнули, и в воздухе поплыл запах – ладана, воска и чего-то тлетворного, как в склепе.

Артём медленно поднял голову.