Диалог с падшим. Роковая книга вечности

По вагону шли фигуры в чёрных сутанах. Их капюшоны скрывали лица, но когда ближайший из них прошёл под аварийной лампой, Артём увидел – под тканью нет ничего. Только тьма.

Они двигались беззвучно, не касаясь пола. Их руки – слишком длинные, с костлявыми пальцами – были сложены, как для молитвы.

Один остановился прямо перед Артёмом.

Капюшон медленно повернулся к нему.

Артём застыл, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Он ждал, что сейчас заговорит, или закричит, или протянет эти костлявые пальцы…

Но фигура лишь наклонилась, будто изучая его.

И тогда Артём увидел – на полу вагона, там, где должны быть тени от этих существ, ничего не было.

Они не отбрасывали теней.

Свет вспыхнул так резко, что Артём зажмурился. Когда он открыл глаза, поезд уже подъезжал к станции. Вагон был пуст, если не считать спящего бомжа в дальнем углу.

Но на сиденье напротив лежала сложенная бумажка.

Артём развернул её дрожащими пальцами.

«Они выбрали нас», – было написано кровью.

Двери открылись с шипением.

Артём выскочил на платформу, едва не споткнувшись. За спиной двери закрылись, но перед тем, как поезд тронулся, он услышал шёпот:

– Ты следующий.

Голос звучал так, будто исходил сразу из всех уголков станции.

Артём обернулся.

В окне последнего вагона, в том самом, где он только что сидел, стояла фигура в чёрном.

И хотя лицо было скрыто капюшоном, Артём знал – оно улыбается.

Поезд ушёл в темноту тоннеля, увозя с собой того, кого не должно было существовать.

На платформе было холодно. Холодно, как в склепе.

Артём сунул записку в карман и почувствовал – книга в портфеле стала ещё тяжелее.

Liber Aeternitatis ждала своего часа.

А тени – своего.

                                            * * *

Станция была пустынна, если не считать спящего бомжа, прикорнувшего у стены в луже собственных испарений. Артём шагал по перрону, стараясь не смотреть на тёмные провалы тоннелей, откуда мог появиться новый поезд – или что-то похуже. Вдруг бомж зашевелился, забормотал что-то сквозь сон.

– Опять эти монахи… – его голос был хриплым, пропитанным дешёвым портвейном. – Каждую ночь ездят… как покойники на кладбищенском автобусе…

Артём остановился. В воздухе витал сладковатый запах гниющей плоти, смешанный с перегаром.

– Какие монахи? – спросил он, хотя уже знал ответ.

Бомж приоткрыл один мутный глаз, в котором плавала жёлтая лужица безумия.

– В чёрных тряпках… без лиц… – он икнул, и запах гнили усилился. – В прошлый раз одного за собой увели… парнишка такой, с портфелем… Больше не вернулся…

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он опустил руку в карман, сжимая записку с кровавой надписью.

– Когда это было?

– Вчера… или позавчера… – бомж махнул грязной рукой. – Время здесь идёт по-другому… Они его забрали, понимаешь? Забрали, как того старика в прошлом месяце… и ту девчонку…

Внезапно он закашлялся так сильно, что Артём отшатнулся. Когда приступ прошёл, в ладони бомжа остался кровавый сгусток, похожий на кусочек лёгкого.

– Уходи, – прошептал бомж, внезапно протрезвевшим голосом. – Пока они не увидели, что ты с ним разговариваешь…

Артём отошёл, чувствуя на затылке чей-то взгляд. На плитке перрона он заметил странные следы – отпечатки босых ног, обугленных по краям, будто кто-то прошёлся по раскалённым углям. Они вели к стене – и обрывались, будто человек растворился в камне.

Он наклонился, чтобы рассмотреть ближайший отпечаток. Плитка под следами была холодной, покрытой инеем, хотя в метро стояла удушающая жара. Артём провёл пальцем по контуру – и тут же отдёрнул руку. На подушечках остался чёрный налёт, пахнущий горелой кожей.

В этот момент зазвонил телефон. Алиса. Её голос в трубке был сдавленным, прерывистым:

– Артём… кто-то ходит по квартире… – за её спиной раздался скрип половиц. – Я вижу их в зеркалах… они…

Связь прервалась на пронзительном скрежете, будто кто-то провёл ногтями по стеклу. Артём бросился к выходу, сбивая с ног урну с мусором. В ушах стучало: «Они выбрали нас, они выбрали нас, они…»

На последних ступенях эскалатора он споткнулся о что-то мягкое. Это был мёртвый голубь – его глаза были аккуратно выклеваны, а на груди перья слиплись от чего-то тёмного. Кровь? Нет… Чернила. Такие же, как в книге.

Артём выбежал на улицу, где его ждал последний сюрприз – на ладони, которой он касался следа, теперь чётко проступали три буквы:

«ЛАЗ»

                                            * * *

Квартира Алисы встретила Артёма полной темнотой – все лампы были выключены, лишь бледный свет фонаря с улицы пробивался сквозь занавески, рисуя на стенах причудливые узоры. Он замер на пороге, прислушиваясь. Тишина. Слишком глубокая для городской ночи – ни скрипа половиц, ни шума водопровода, даже часы в гостиной, казалось, перестали тикать.

– Алиса? – его голос прозвучал неестественно громко.

Из глубины квартиры донеслось шуршание, затем лёгкие шаги. Алиса появилась в дверном проёме, бледная как мел, с меловым крестом на лбу – будто кто-то уже успел пометить её для чего-то ужасного. В руках она сжимала кусок церковного мела, пальцы были испачканы белым порошком до самых костяшек.

– Валентина Петровна сказала рисовать у дверей, – прошептала она, указывая на порог. Там, на тёмном дереве, выделялись три неровных креста. – Но они всё равно здесь. В зеркалах. В углах. Ты чувствуешь этот запах?

Артём втянул носом воздух. Квартира пахла ладаном, но под этим ароматом сквозило что-то другое – сладковато-гнилостное, как в склепе после весеннего паводка. Он подошёл к прихожей, где висело зеркало в старинной раме. Поверхность была мутной, запотевшей, хотя в квартире стояла прохлада.

– Смотри, – Алиса протянула руку, но не коснулась стекла. – Они двигаются, когда я не смотрю.

Артём наклонился ближе. В зеркале отражались они оба – он, с взъерошенными волосами и тёмными кругами под глазами; она, с перекошенным от страха лицом. Но когда он моргнул, на долю секунды в глубине отражения мелькнула третья фигура – высокая, в чёрном, с пустотой под капюшоном.

– Ладан помогает, но ненадолго, – Алиса схватила его за руку. Её пальцы были ледяными. – Они боятся крестов, но… – она замолчала, услышав скрип из спальни.

Артём резко обернулся. Дверь в комнату была приоткрыта, и в щели виднелась полоска непроглядной тьмы – такой густой, что казалось, она вот-вот прольётся наружу, как чёрная смола.

– Надо закончить круг, – прошептала Алиса, протягивая ему мел. – Валентина Петровна сказала, что все двери и окна должны быть помечены.

Они работали молча – рисовали кресты на подоконниках, дверных косяках, даже на дверце холодильника. С каждым новым знаком воздух становился чуть легче, запах тления отступал. Когда последний крест был закончен, Алиса зажгла церковную свечу – пламя вспыхнуло неестественно ярко, осветив всю кухню жёлтым, почти солнечным светом.

– Кажется, ушло, – она облегчённо вздохнула, опускаясь на стул.

Артём хотел ответить, но в этот момент свеча погасла сама собой – не от сквозняка, а будто кто-то невидимый задул её. В темноте что-то громко упало в спальне.

Утро принесло временное облегчение. Солнечные лучи, проникая сквозь занавески, казалось, растворили ночные кошмары. Алиса спала, свернувшись калачиком на диване, с меловым крестом на ладони. Артём осторожно прикрыл за ней дверь и вышел на лестничную площадку – нужно было проверить почту.

Именно там он и увидел это.

На стене напротив её квартиры, прямо на обоях, кто-то написал граффити – неровными, будто дрожащими буквами:

«Лия, мы помним».

Краска была свежей, тёмно-красной, и Артёму не нужно было подходить ближе, чтобы понять – это не краска. Металлический запах витал в воздухе, смешиваясь с ароматом ладана, всё ещё исходящим от дверей квартиры.

Он протянул руку, едва не касаясь стены. Буквы были липкими. Тёплыми. Будто написаны минуту назад.

Из-за двери послышался шорох – Алиса проснулась. Артём быстро достал телефон, сделал снимок и стёр сообщение влажной салфеткой. Красное размазалось по стене, оставляя рваные, кровавые полосы.

– Что там? – раздался её голос из квартиры.

– Ничего, – ответил Артём, сжимая окровавленную салфетку в кулаке. – Просто реклама.

Он вернулся внутрь, тщательно закрыв за собой дверь. Liber Aeternitatis лежала на столе, прикрытая газетой, но он чувствовал её взгляд – тяжёлый, немигающий. Книга знала. И ждала.

В кармане его пиджака дрожал телефон – новое сообщение от неизвестного номера. Всего три слова:

«Она будет следующей».

Глава 9. Кровь на странице

Лаборатория университета в ночные часы превращалась в подобие средневекового скриптория – тишина стояла такая, будто время застыло между прошлым и настоящим. Стол, заваленный фолиантами по демонологии и криптографии, напоминал алтарный престол, а в центре этого хаотичного святилища покоилась Liber Aeternitatis. Артём медленно проводил пальцами по потертому кожаному переплёту, ощущая подушечками пальцев едва заметные шрамы – будто кто-то пытался вскрыть книгу ножом, но лезвие не смогло повредить древнюю кожу.

– Попробуй ещё раз, – его голос прозвучал глухо, словно сквозь толщу веков. Он осторожно передвинул книгу к Алисе, заметив, как её глаза расширились от страха.

Она сделала глубокий вдох, сжала губы до белизны и протянула дрожащую руку. Едва кончики её пальцев коснулись пожелтевшего пергамента, как раздалось шипение, похожее на прикосновение к раскалённой сковороде. Алиса вскрикнула и отдернула руку – на подушечках пальцев уже набухали красные волдыри, кожа покрывалась странными узорами, напоминающими древние письмена.

– Чёрт возьми! – Алиса судорожно опустила обожженные пальцы в стакан с водой. Прозрачная жидкость мгновенно помутнела, затем окрасилась в мутно-розовый цвет, будто в ней растворилась капля крови. – Вчера я ещё могла перелистывать страницы… Теперь только ты. Она выбирает тебя.

Артём сжал челюсти и снова открыл книгу. Страницы зашелестели, переворачиваясь сами по себе, будто невидимый ветер времени листал их. Он наклонился ближе, вглядываясь в латинские письмена – при прямом свете буквы казались обычными, но стоило изменить угол зрения, как они начинали шевелиться, перетекать, словно ртуть, образуя новые, неведомые доселе слова и фразы.

– Смотри сюда, – он повернул книгу к свету настольной лампы, и тени букв заиграли на пергаменте.

На полях, среди средневековых гравюр, изображающих пытки инквизиции, проступил новый рисунок – детализированный портрет. Высокий лоб, чёрные пронзительные глаза, острый подбородок, монашеская сутана… И несомненно – его, артёмовские черты, перенесённые на пергамент пять столетий назад. Под изображением дрожали слова, написанные киноварью: «Lorenzo iterum» – «Лоренцо снова».

– Господи… – Алиса отшатнулась, прижимая обожжённые пальцы к груди. – Она не просто показывает тебя. Она переписывает твою сущность. Буквально вписывает тебя в свою историю.

Артём хотел ответить, но в этот момент край страницы, острый как бритва, впился в его палец. Капля крови, тёплая и живая, упала на пергамент. И тогда произошло нечто невообразимое – буквы вокруг алой капли вздыбились, потянулись к ней, как растения к солнцу, образуя странные узоры.

– Она… пьёт тебя, – прошептала Алиса, отодвигаясь. Её глаза были полны первобытного ужаса. – Как древний вампир из легенд. Только хуже.

Но самое необъяснимое началось потом. Порез, который должен был кровоточить ещё как минимум десять минут, начал затягиваться прямо на глазах. Кожа стягивалась, образуя розоватый рубец, будто рана недельной давности. Артём поднял глаза на Алису – она смотрела на его руку с каким-то религиозным трепетом, словно наблюдала чудо или страшное кощунство.

– Так не бывает… – её голос дрожал. – У живых так не бывает. Это… это уже что-то другое.

Артём снова посмотрел на книгу. Там, где была его кровь, теперь сияла новая надпись – не чернилами, а будто выжженная изнутри самим временем: «Servus sanguinis» – «Раб крови». Буквы пульсировали, то темнея, то светлея, в такт его собственному сердцебиению.

За окном лаборатории внезапно завыл ветер, ударив веткой по стеклу. На мгновение в тёмном окне отразилась третья фигура – высокая, в монашеском одеянии, с лицом, которое они только что видели на страницах манускрипта.

Но когда Артём резко обернулся, в комнате никого не было. Только книга на столе тихо шелестела страницами, будто смеялась своим древним, беззвучным смехом. А на запястье, там, где был порез, теперь явственно проступали три буквы, словно выжженные на коже – «LAZ».

Алиса медленно подняла глаза и прошептала:

– Она не просто читает тебя. Она делает тебя частью себя. И я не знаю, что страшнее – то, что она забирает твою кровь… или то, что она возвращает тебе её изменённой.

Артём сжал кулаки, чувствуя, как странное тепло разливается по венам от места бывшего пореза. Книга лежала перед ним, раскрытая на середине, и казалось, что страницы слегка приподнимаются в такт его дыханию – как будто это не он читал книгу, а книга читала его.

                                            * * *

Читальный зал университетской библиотеки в этот поздний час был пустынен. Свет настольных ламп создавал островки тепла в океане теней, а запах старых книг – смесь пыли, кожи и времени – висел в воздухе плотным одеялом. Артём сидел в самом углу, окружённый стопками фолиантов, когда почувствовал на себе тяжёлый взгляд.

– Вы читаете её неправильно, – голос прозвучал прямо у него за ухом, заставив вздрогнуть.

Перед ним сидел старик. Не просто пожилой человек – древний, как сама библиотека. Его лицо напоминало пергаментный свиток, испещрённый морщинами-письменами, а глаза… Глаза были слишком молодыми для этого лица – голубые, ясные, как ледники. Вальтер. Артём узнал его сразу, хотя видел впервые.

– Книга не терпит спешки, – продолжал старик. Его пальцы с желтоватыми ногтями постукивали по столу, и Артём заметил перстень с печатью – тот самый знак инквизиции, что видел на страницах Liber Aeternitatis. – Она должна вкусить вас прежде, чем откроет свои тайны.

– Что вы хотите? – Артём сжал кулаки под столом, чувствуя, как свежий шрам на пальце пульсирует в такт биению сердца.

Вальтер улыбнулся – его губы растянулись, но глаза остались холодными.

– Я? Ничего. Просто наблюдаю. Вы ведь уже поняли – она выбрала вас. Как когда-то выбрала Лоренцо. – Он наклонился ближе, и Артём почувствовал запах – ладан и что-то сладковато-гнилое, как в склепе. – Но знаете ли вы, что происходит, когда книга заканчивает чтение своего избранника?

Внезапно лампы в зале мигнули. Когда свет восстановился, кресло напротив было пусто. На столе лежала одна перчатка из тончайшей кожи с вышитой печатью – тёмно-красной, как запёкшаяся кровь. Артём потянулся к ней, но в этот момент раскрытая перед ним Liber Aeternitatis затрепетала, страницы сами перевернулись, открыв ранее невидимый текст:

«Quando tertius moritur, portae aperientur» – «Когда умрёт третий, врата откроются».

Буквы были не чернильными – они словно проступали из глубины пергамента, будто кто-то писал на обратной стороне страницы, нажимая всё сильнее. Артём провёл пальцем по тексту – бумага оказалась влажной, как слеза.

Он собрал книги и вышел в коридор. Библиотека в этот час была похожа на лабиринт – длинные ряды стеллажей уходили в темноту, а редкие лампы создавали иллюзию движения в тенях. Артём направлялся к выходу, когда услышал шорох из архива.

Дверь была приоткрыта. Внутри горел свет, но странный – мерцающий, как от свечи. Артём толкнул дверь и замер.

За столом сидел Василий, библиотекарь. Вернее, то, что от него осталось. Его голова лежала на раскрытой книге, будто он уснул за чтением, но поза была неестественной – скрюченные пальцы впились в страницы, а рот растянут в беззвучном крике. На шее – тёмные следы, похожие на ожоги от верёвки.

Артём подошёл ближе, преодолевая отвращение. На столе перед мёртвым библиотекарем лежала старая книга в кожаном переплёте – не Liber Aeternitatis, а что-то похожее, но менее сохранившееся. На раскрытой странице чьей-то дрожащей рукой было выведено: «Лоренцо жив», а ниже – «Они идут за тобой. За всеми вами».

Вдруг где-то в глубине архива скрипнула полка. Артём резко обернулся – в проходе между стеллажами мелькнула тень. Высокая, в чёрном, с неестественно длинными руками. Она не приближалась, просто стояла и наблюдала. В воздухе запахло ладаном и гарью.

Артём сделал шаг назад, наткнувшись на стол. Когда он снова посмотрел в проход, тени уже не было. Но на полу остался след – обугленный отпечаток босой ноги, точно такой же, как видел в метро.

Он выбежал из архива, даже не закрыв за собой дверь. В кармане жгло телефон – новое сообщение от неизвестного номера. Всего два слова: «Ты второй».

На улице моросил дождь. Капли стекали по лицу Артёма, смешиваясь с потом. Он не знал, что страшнее – мёртвый библиотекарь, таинственная тень или то, что теперь в книге появилось его имя. И что значит это «второй»? Кто был первым? Громов? А кто тогда третий? Алиса?

Liber Aeternitatis в его сумке вдруг стала тяжелее, будто впитала в себя кровь Василия. Артём почувствовал, как порез на пальце снова начинает кровоточить. Книга требовала новой жертвы.

                                            * * *

Сон настиг Артёма внезапно, как волна, накрывающая уставшего пловца. Одно мгновение он лежал на узкой кровати в своей квартире, в следующее – стоял на площади, залитой колеблющимся светом костров. Венеция. XVI век. Он знал это так же уверенно, как знал, что дышит. Но самое страшное – он знал, что сейчас произойдёт.

Руки перед его лицом были чужими – бледными, с длинными пальцами, покрытыми чернильными пятнами. Руки Лоренцо. Толпа вокруг ревела, требуя крови, а в центре площади возвышался костёр. На нём, привязанная к столбу, стояла Лия. Её белое платье уже тлело по краям, а глаза… Глаза были полны не страха, а странного понимания. Она смотрела прямо на него, сквозь толпу, сквозь века, и губы её шевелились: «Ты обещал…»

Артём-Лоренцо попытался броситься вперёд, но чьи-то сильные руки схватили его сзади. Он обернулся и увидел лицо Вальтера – моложе на четыреста лет, но с теми же ледяными глазами.

– Ты не должен мешать, – прошептал инквизитор. – Это её судьба. И твоя тоже.

Костёр вспыхнул ярким пламенем. Крик Лии пронзил ночь, и Артём проснулся с этим криком на собственных губах.

Комната была залита лунным светом. Он поднял дрожащие руки – они горели, покрытые красными полосами, точно повторяющими узор верёвок, которыми была связана Лия. Боль была настоящей, острой, живой. На тумбочке Liber Aeternitatis лежала раскрытой на середине, и страницы шевелились, будто кто-то только что её листал.

Утром он рассказал всё Алисе. Она слушала, не перебивая, лишь крепче сжимая в руках стакан с чаем. Когда он закончил, в комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов и странным шорохом страниц книги, лежащей между ними на столе.

– Мы должны уничтожить её, – наконец сказала Алиса. Её голос был твёрдым, но глаза выдавали страх. – Сегодня же. Пока она не… не сделала с нами того, что сделала с Громовым и Василием.

Они выбрали старый камин в загородном доме Алисы – место, где когда-то её дед сжигал «опасные» книги из своей коллекции. Артём разжёг огонь, наблюдая, как языки пламени лижут сухие дрова. Liber Aeternitatis лежала рядом, будто наблюдая за приготовлениями.

– Ты уверен? – Алиса внезапно положила руку ему на плечо. – Что, если это… вызовет что-то худшее?

Артём посмотрел на свои ладони – следы ожогов уже бледнели, но боль оставалась.

– Что может быть хуже?

Он взял книгу. Кожаный переплёт был тёплым, почти живым на ощупь. Первый раз за всё время книга не сопротивлялась, будто ждала этого момента. Артём глубоко вдохнул и бросил её в огонь.

На мгновение ничего не произошло. Затем пламя странным образом изменилось – из оранжевого стало зелёным, ядовито-изумрудным, каким бывает только в химических лабораториях. Оно облизало книгу, но не тронуло её – страницы оставались нетронутыми, будто защищённые невидимым барьером. Затем, с тихим вздохом, огонь погас совсем, оставив книгу лежать на нетронутых дровах.

Алиса отшатнулась.

– Это невозможно… Я сама видела, как дед сжигал здесь книги XVI века. Они вспыхивали, как порох.

Артём потянулся к камину. Liber Aeternitatis была холодной, как могильный камень. Когда он открыл её, на первой странице проступили новые слова, написанные тем же почерком, что и предсказание о третьей смерти:

«Огонь не берёт тех, кто уже принадлежит вечности».

В этот момент в доме погас свет. Из углов комнаты поползли тени – не просто темнота, а нечто плотное, движущееся с ужасающей целеустремлённостью. Алиса вскрикнула и схватила Артёма за руку. Её пальцы были ледяными.

– Они здесь, – прошептала она. – Они пришли за своей книгой.

На стене напротив камина проступили влажные пятна, складываясь в знакомые слова: «Он выбрал нас». Но теперь к ним добавилось новое: «И мы пришли за своим».

Артём схватил книгу и потянул Алису к выходу. В последний момент, оглянувшись, он увидел – тени в углах комнаты обрели форму. Высокие фигуры в чёрных сутанах. Без лиц. Без глаз. Но он знал – они улыбаются.

На пороге он споткнулся о что-то мягкое. Это был мёртвый котёнок – такой же, как видел у подъезда Алисы. На его груди была приколота записка: «Ты второй. Она будет третьей».

Глава 10. Он выбрал нас

Парк был пуст. Не то чтобы непривычно пуст – он словно выдохнул и замер, будто сама природа затаилась перед чем-то неотвратимым. Артём шёл по промёрзлым дорожкам, и хруст снега под ботинками отдавался в висках глухим эхом, будто отсчитывая время до развязки. Утро выдалось морозным, и дыхание стелилось сизым туманом, цепляясь за голые ветви деревьев, будто пытаясь скрыть то, что уже нельзя было скрыть.

– Опять, – прошептал он, увидев оцепление.

Полицейские ленты желтели на фоне снега, как неестественно яркие мазки на грязном холсте. За ними копошились люди в униформе, но не было ни криков, ни суеты – только молчаливая, почти ритуальная точность движений. Артём замедлил шаг. Он знал, что его здесь быть не должно, но книга словно вела его за руку, как слепого.

– Лазарев?

Голос за спиной заставил его вздрогнуть. Оборачиваться не хотелось – казалось, если он не увидит того, кто его назвал, то, возможно, этого и не случилось. Но реальность не была столь любезна.

– Громов, – пробормотал Артём, разглядывая журналиста. Тот выглядел ещё более измождённым, чем в их последнюю встречу. Глаза ввалились, пальцы нервно перебирали диктофон, который он, судя по всему, даже не собирался включать.

– Ты знаешь, что здесь произошло? – спросил Сергей, и его голос дрогнул. Не от страха – от чего-то более глубокого, будто он уже видел это раньше.

Артём молча покачал головой, но внутри всё сжалось. Он знал.

– Девушка. Двадцать три года. В руке – фраза. Та самая. – Громов провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость. – Но в этот раз что-то пошло не так.

– Что?

– Она не просто умерла. Она исчезла. То есть тело на месте, но… – Он замолчал, будто подбирал слова, которых не существовало. – Лицо. Его нет.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с морозом.

– Как «нет»?

– Как будто стёрли. Гладкая кожа, без шрамов, без крови. Как манекен.

Они стояли в молчании, и ветер шевелил полы их пальто, будто пытаясь утащить с собой этот разговор, спрятать его где-то далеко, где слова не имеют силы.

– В СМИ ничего не будет, – наконец сказал Громов. – Уже третий случай за месяц. Но этот… этот особенный.

– Почему?

– Потому что у неё во рту нашли записку.

Артём не спросил, что там было написано. Он и так знал.

                                            * * *

Морг пахнет не смертью. Смерть не имеет запаха – она пустота, отсутствие. А вот химикаты, металл, дезинфекция – это есть, и это въедается в кожу, в лёгкие, в память. Артём стоял в подсобке, прижавшись спиной к холодному шкафу с инструментами, и ждал, пока патологоанатом выйдет.

– Ты вообще понимаешь, что делаешь? – прошипел Марк Белов, его бывший коллега, а теперь – его единственный союзник в этом безумии.

– Нет, – честно ответил Артём.

Марк закатил глаза, но кивнул. Он был здесь «своим» – после того как его выписали из психушки, он устроился лаборантом. Для мира он был «вылечившимся». Для себя – всё ещё тем, кто видел их в чернилах.

– У тебя пять минут, – бросил он, отворачивая камеру. – И если тебя поймают, я тебя не знаю.

Артём кивнул и шагнул в прозекторскую.