Зеркальный Новый Год. Магические хроники новогоднего коллапса

Но закончить угрозу она не успела – в этот момент Энки, всё ещё пытавшийся понять, как управлять снеговиками, случайно чихнул.

И заморозил Деда Мороза.

Опять.

                                             * * *

Воздух в квартире густел от перенапряжения, как сироп, оставленный на медленном огне. Настя стояла посреди хаоса, ощущая, как её терпение испаряется с каждым новым абсурдом. Она сделала глубокий вдох – пахло жжёной электрикой, мокрым снегом от медицинских снеговиков и едва уловимым ароматом катастрофы.

– Всё, хватит! – её голос прозвучал резко, как удар хлыста. – Все вон! Немедленно! На выход!

Она размашисто указала на дверь, но в тот момент, когда её пальцы должны были обозначить направление к спасительному выходу, дверной косяк дрогнул, заколебался, словно мираж в пустыне, и превратился в идеально отполированную зеркальную поверхность. В отражении чётко виднелась Лиза, стоявшая за стойкой своего бара, которая махала рукой с какой-то беспечностью, будто наблюдала за представлением.

– Эй, Насть! – кричало отражение Лизы, его голос звучал приглушённо, словно доносился из-под воды. – Ты там как? У нас тут демон влюбился, а у тебя?

Настя зажмурилась. Где-то в глубине квартиры с характерным звоном разбилась ваза. Только вот ваз в квартире не оставалось – последнюю она разбила час назад, запустив цепную реакцию магического коллапса.

– Это сон, – прошептала Настя, впиваясь ногтями в ладони. – Это просто очень плохой сон.

– Ой, – встрепенулся Энки, подбегая к ней с бутылкой шампанского, в которой пузырьки складывались в странные узоры, напоминающие то ли письмена, то ли кардиограмму. – Тебе нужно успокоиться! Вот, специальное шампанское – со вкусом забытых обещаний.

Он торжествующе протянул ей бокал, но Настя лишь отвела руку.

– Я не пью с демонами.

– Ну хоть глоточек! – настаивал Энки, его ртутные глаза подёргивались тревожными бликами. – Оно волшебное!

Михаил, уже успевший пережить несколько стадий отрицания, молча взял бокал и осушил его залпом.

– На вкус как… – он задумался, пытаясь подобрать слово. – Как будто я обещал что-то важное, но не сдержал.

– Точно! – обрадовался Энки. – Это и есть забытые обещания!

Лиза, недолго думая, последовала примеру Михаила. Артём, всё ещё пытавшийся вести научные записи, машинально поднёс бокал к губам – и тут же его лицо исказилось в странной гримасе.

– Соль, – сказал он.

Все замерли.

– Что? – переспросила Настя.

– Соль, мне нужна соль, – повторил Артём, но слова выходили из его рта странно размеренными, будто он читал стихи. – Без неё шампанское слишком сладко, и в горле щекочет гладко.

Он замолчал, уставившись на всех с выражением человека, который только что осознал, что говорит рифмами.

– Ой, – сказал Энки. – Кажется, побочный эффект.

– Ты… – Артём попытался снова заговорить, но фраза снова вышла стихотворной. – Ты, демон, совсем идиот, мне теперь рифмовать весь рот.

Фолиант, до этого момента вылизывавший свою корону (которая, кажется, действительно звонила, как колокольчик), вдруг поднял голову. Его кошачьи зрачки сузились в тонкие чёрные полоски.

– Я вспомнил! – воскликнул он, подпрыгивая на месте. – Чтобы починить зеркало, нужен смех того, кто его разбил!

В комнате воцарилась тишина. Все, включая медицинских снеговиков (один из которых к этому моменту уже растаял наполовину), повернули головы в сторону Насти.

Она почувствовала, как десятки глаз впиваются в неё, ожидающе, почти умоляюще.

– У меня аллергия на смех, – холодно заявила она. – Особенно новогодний.

– Но… – попытался возразить Михаил.

– Нет.

– Может, просто попробуешь? – встряла Лиза из зеркала, её голос звучал так, будто она комментировала весёлую вечеринку, а не магический апокалипсис.

– Нет.

– Хотя бы улыбнуться? – предложил Энки.

Настя скрестила руки на груди. Её лицо оставалось неподвижным, как маска.

– Я не улыбаюсь. Особенно когда вокруг меня бегают коты в коронах, снеговики-терапевты и демоны, которые не умеют готовить нормальное шампанское.

Фолиант тяжело вздохнул.

– Ну тогда мы все умрём.

– Преувеличиваешь.

– Нет. Без смеха зеркало не починить. Без зеркала магический хаос поглотит реальность. А без реальности…

– Без реальности что? – процедила Настя.

– Без реальности не будет тунца, – мрачно заключил кот.

В углу комнаты Кот-Хроникёр, не отрываясь, вёл записи.

Запись №6.2: Человек №1 отказывается смеяться. Мир обречён. P.S. Тунец тоже.

                                             * * *

В натянутой тишине, где даже воздух казался спрессованным в плотные слои недосказанности, Кот-Хроникёр медленно перевернул страницу своего блокнота. Кожаный переплёт скрипнул, словно вздыхая под тяжестью записанных глупостей. Он протянул лапу, показывая запись остальным, и в этом жесте была театральность судьи, оглашающего приговор.

– Запись от двадцать третьих семнадцать, – произнёс он голосом, в котором смешивались презрение и профессиональное любопытство. – Человек номер один, Анастасия Светлова, последний раз демонстрировала признаки смеха пять лет назад. Причина: кот в штанах.

Настя ощутила, как все взгляды впиваются в неё, словно иглы. В памяти всплыл тот день – дождливый ноябрьский вечер, Михаил в глупом свитере с оленями, и этот жалкий уличный кот, застрявший в детских штанишках, которые кто-то повесил сушиться во дворе. Тогда, против воли, из её горла вырвался смех – резкий, неожиданный, как вспышка молнии в тёмной комнате.

– Это не считается, – сквозь зубы процедила она, но уголки её губ предательски дёрнулись, будто пытаясь вспомнить забытое движение.

Фолиант, до этого момента мрачно размышлявший о судьбах мира (и тунца), вдруг оживился.

– Кот в штанах! – воскликнул он. – Это же почти как я в короне! Ты должна засмеяться снова!

– Я не буду смеяться из-за твоей дурацкой короны, – отрезала Настя, но её голос потерял привычную твёрдость.

В этот момент из зеркала, где всё это время беззаботно болталась Лиза, протянулась рука с высоким бокалом. Жидкость внутри переливалась всеми оттенками зелёного – от ядовитого изумруда до мягкого цвета молодой листвы.

– Держи, – сказала Лиза, и её голос звучал так, словно она предлагала не магический эликсир, а очередной коктейль для вечеринки. – «Смех Гринча». Выпиваешь – и ты либо захохочешь, либо превратишься в новогодний декор. Пятьдесят на пятьдесят.

Настя скептически посмотрела на бокал. Пузырьки в жидкости лопались с тихим звоном, напоминающим смех детей. Где-то глубоко внутри, в том месте, которое она давно замуровала под слоями цинизма и чёрных кофейных кружек, что-то дрогнуло.

– Это нелепо, – сказала она, но всё же взяла бокал.

Первый глоток обжёг горло вкусом ментола и чего-то неуловимо знакомого – как запах мандаринов из детства. Второй глоток… и мир взорвался конфетти. Настя чихнула, и из её носа и рта вылетели сотни разноцветных бумажных кружочков, которые кружились в воздухе, медленно оседая на пол.

Все замерли, наблюдая, как конфетти, словно подчиняясь невидимым силам, начинают складываться в узор. Бумажки дрожали, перестраивались, и через мгновение на полу чётко проступило лицо Михаила – точнее, его выражение в тот момент, когда он, учёный-астрофизик, понял, что законы физики больше не работают. Рот в форме буквы «О», глаза, расширенные до размеров чайных блюдец, и одна торчащая в сторону прядь волос, словно антенна, улавливающая сигналы вселенского абсурда.

Настя почувствовала, как в груди поднимается что-то тёплое и колючее одновременно. Это было почти… почти смешно. Но пять лет привычки не смеяться создали в её горле пробку, и вместо смеха получился лишь странный хриплый звук, похожий на то, как если бы сове пытались выдать патент на изобретение велосипеда.

В этот момент раздался звонок в дверь. Точнее, это должен был быть звонок, но поскольку дверь теперь была зеркалом, звук получился странным – будто кто-то бьёт хрустальный бокал серебряной ложкой.

Все обернулись. В зеркальной поверхности появилось изображение Снегурочки 2.0 – в очках с AR-дисплеями, с планшетом в руках и выражением лица, уставшего IT-специалиста, вынужденного объяснять бабушке, как пользоваться мессенджером.

– Ваш портал в зеркальный мир требует срочного обновления, – монотонно произнесла она. – Нажмите «Да» или… – она вздохнула, – ну, ладно, только «Да». Альтернативы нет. Система уже начала загрузку.

За её спиной мелькнуло предупреждение: «Версия 1.2.3 магии зеркал устарела. Риск коллапса реальности: 87,4%».

Фолиант подскочил к зеркалу, его корона свалилась набок.

– Подождите! Мы ещё не готовы! Настя ещё не засмеялась!

Снегурочка 2.0 равнодушно посмотрела на него через очки.

– Счётчик уже начался. У вас осталось… – она посмотрела на невидимый другим интерфейс, – двенадцать минут. Рекомендую сохранить все открытые эмоции перед перезагрузкой.

Настя, всё ещё с бокалом в руке, наблюдала, как конфетти-Михаил на полу медленно распадается на отдельные кружочки. Где-то в глубине сознания шевельнулась мысль, что всё это – зеркала, коты, шампанское со вкусом разочарований – было бы смешно, если бы не было так грустно. Или, наоборот.

Она подняла взгляд и встретилась глазами с настоящим Михаилом, который в этот момент пытался научно объяснить Снегурочке, почему обновлять магию в произвольный момент – плохая идея. Его очки сползли на кончик носа, а руки размахивали так энергично, что сбивали с гирлянд воображаемые пылинки.

И тогда, совершенно неожиданно для себя, Настя почувствовала, как уголки её губ сами собой поползли вверх. Это ещё не был смех. Это было только обещание смеха. Но для сломанного зеркала, возможно, и этого было достаточно.

Глава 7. Бар «У Падающей Звезды»

Бар «У Падающей Звезды» в эту необычную ночь напоминал не столько питейное заведение, сколько сюрреалистичный театр абсурда, где каждый актёр забыл свою роль и импровизировал с отчаянной решимостью. Воздух был густ от смешения запахов – жареного сыра, корицы и чего-то неуловимого, что можно было бы назвать «ароматом надвигающегося хаоса», если бы такой аромат существовал в парфюмерных каталогах.

Ожившая статуя из городского парка, чьи каменные бедра ещё хранили следы голубиного помёта, отплясывала ламбаду с грацией сейсмического толчка. Её каменные пальцы сжимали воображаемого партнёра так крепко, что в мраморе появились трещины, складывающиеся в подобие улыбки.

– Наконец-то весело! – воскликнула Лиза, перекрикивая музыку, которая сама по себе представляла странный симбиоз джазовой импровизации и звуков ломающейся мебели.

В углу, за столиком, который ещё час назад был обычным столиком, а теперь покрылся инеем в форме математических формул, Дед Мороз методично оттаивал свою бороду в кружке глинтвейна. Каждый раз, когда он подносил кружку ко рту, из бороды выскальзывали маленькие сосульки и со звоном падали на пол, где тут же превращались в крошечных снеговиков, которые тут же начинали философствовать о бренности бытия.

– Быть или не быть? – спрашивал один, тут же тая от собственной глубокомысленности.

– Главное – не таять! – отвечал другой, уже наполовину превратившийся в лужу.

У стойки, в призрачном сиянии, напоминающем тусклый свет холодильника, парил Призрак Несъеденного Оливье. Его прозрачный силуэт временами принимал форму идеального салата, а затем снова расплывался в меланхоличное облако.

– Ты даже морковку не доела… – шептал он Насте, протягивая ей эфемерную вилку, которая рассыпалась в воздухе, едва она попыталась её взять.

Зеркала за стойкой, обычно послушно отражавшие посетителей, теперь показывали альтернативные версии прошлых праздников. В одном Михаил целовал Настю под омелой – его очки запотели от романтического порыва, её руки сжимали его плечи с неожиданной нежностью.

– Это был мой кузен, – сквозь зубы процедила настоящая Настя, наблюдая за сценой. – Ты перепутал нас, потому что мы были в одинаковых платьях.

– В одинаковых… – Михаил покраснел так, что его лицо могло бы послужить новогодним украшением. – Но почему…

– Семейная традиция, – отрезала Настя. – Которая теперь отменена.

В другом зеркале Артём, ещё не «Стихоплёт», а просто Артём, писал что-то на салфетке. Стихи? Признание в любви? Список покупок? Буквы расплывались, как чернила под пролитым бокалом, но было видно, как его губы шевелятся, подбирая рифму. В этот момент настоящая салфетка в руках настоящего Артёма вспыхнула голубым пламенем.

– О! – воскликнул он, не столько испуганно, сколько заинтересованно. – Автограф будущего!

Энки, демон с ртутными глазами, тем временем устроил настоящее шоу за стойкой. Его руки двигались с такой скоростью, что оставляли после себя серебристые следы, как кометы в ночном небе. Бутылки, шейкеры и странные склянки с подозрительно шевелящимся содержимым летали в воздухе, подчиняясь его неумелой, но искренней магии.

– Демонический лайв-коктейль! – объявил он, смешивая ингредиенты, которые, по всем законам физики и здравого смысла, не должны были сочетаться.

На глазах у изумлённой публики в шейкере зародилось мини-торнадо. Оно кружилось, набирая силу, выплёвывая то конфетти, то кусочки льда в форме сердец. И вот, с особым шиком, торнадо извергло варежку Деда Мороза, которая шлёпнулась прямо в его же глинтвейн.

– Мои варежки! – взревел Дед Мороз, выхватывая мокрую рукавицу. – Наконец-то!

– Ой, – смущённо пробормотал Энки. – Я думал, это будет вишенка.

Лиза, не обращая внимания на хаос, ловко поймала в воздухе летающий бокал и наполнила его коктейлем, который переливался всеми цветами северного сияния.

– Это «Зеркальная симфония», – сказала она, подмигивая Насте. – Один глоток – и ты увидишь себя такой, какой тебя видят другие.

– Спасибо, – сухо ответила Настя. – Я предпочитаю оставаться в блаженном неведении.

Но даже её цинизм не мог противостоять магии этого места. Бар «У Падающей Звезды» в эту ночь перестал быть просто баром – он стал эпицентром чудес, местом, где трещины между мирами становились видны невооружённым глазом, где каждое отражение рассказывало свою версию правды, а демоны учились делать коктейли.

И где-то в углу, в тени, Кот-Хроникёр вёл свои записи: «Запись №7.1: Люди всё ещё пытаются праздновать. Демоны всё ещё пытаются творить добро. Мир определённо катится к чертям. P.S. Тунец украден».

                                             * * *

Воздух в баре сгустился до консистенции недопитого коктейля – сладковато-горького, с привкусом несбывшихся обещаний. Настя-2, сияющая как новогодняя гирлянда, подняла бокал с напитком, который переливался всеми оттенками наивной надежды.

– За ошибки, которые делают нас людьми! – провозгласила она, и её голос звенел, как стеклянные шарики на ёлке.

Оригинальная Настя, сидевшая в позе, которая могла бы послужить учебным пособием по искусству сарказма, медленно подняла свой бокал. Чёрный лак на её ногтях отсвечивал тускло, как угли в угасающем камине.

– И за тех, кто эти ошибки исправляет, – добавила она. – Молотком.

Где-то за стойкой с грохотом упал молоток, будто сама вселенная поставила восклицательный знак в конце её фразы. Призрак Оливье вздрогнул и ненадолго принял форму идеального салата – что в данных обстоятельствах выглядело как жест капитуляции.

Фолиант, тем временем, взобрался на стойку с грацией циркового акробата, у которого вот-вот откажут задние лапы. Его корона съехала набок, превратившись из символа власти в подобие модного аксессуара для несостоявшейся фотосессии.

– Пора навести порядок в зеркалах, – заявил он, тыча лапой в ближайшую отражающую поверхность. – Хотя бы в одном из миров должен быть хоть какой-то смысл!

Его когти коснулись стекла, и оно задрожало, как поверхность пруда, в который бросили камень. Отражения поплыли, смешались, а затем начали показывать странные альтернативы. В одном зеркале Михаил в кожаном жилете и с гитарой за спиной пел что-то про квантовую любовь, его голос звучал фальшиво, но искренне. В другом – Настя в очках с оленями на оправе писала рождественские рассказы, где злодеи раскаивались, а снег падал вовремя.

Кот-Хроникёр, не отрываясь от своего блокнота, пробормотал: – Запись №404: Человечество выбрало не ту ветку эволюции. Ошибка: магия не найдена.

Михаил, наблюдая за своим рок-альтер-эго, машинально поправил очки и пробормотал:

– Интересно, в той реальности я хотя бы защитил диссертацию?

– Ты защитил диссертацию о любви, – прошептало ему зеркало, и буквы «о любви» сложились в сердечко, которое тут же рассыпалось, когда Настя бросила в отражение салфетку.

В этот момент Лиза, которая последние десять минут наблюдала за Энки с выражением, обычно свойственным кошкам, созерцающим особенно упитанную канарейку, вдруг сделала шаг вперёд.

– Ты знаешь, – сказала она демону, – ты самый милый демон из всех, что я встречала. Даже с твоими… – она сделала жест вокруг глаз, – ртутными проблемами.

Энки замер. Его глаза, обычно подвижные, как ртуть в термометре, вдруг остановились, застыли. В руках у него был коктейль «Адское пламя», который он только что собирался поджечь для драматического эффекта. Вместо этого напиток начал стремительно покрываться инеем, пока весь бокал не превратился в глыбу льда. И не просто льда – кристально чистая масса приняла форму идеального сердца, которое продолжало пульсировать внутренним голубоватым светом.

– Ой, – пробормотал Энки, рассматривая своё творение. – Это… э-э.… не то, что я планировал.

– Зато красиво, – улыбнулась Лиза и дотронулась до ледяного сердца. Оно не было холодным – скорее, напоминало прохладу первого зимнего утра, когда ещё не знаешь, радоваться снегу или ругать его за неудобства.

Призрак Оливье, наблюдавший за этой сценой, вдруг принял форму свадебного торта, что в контексте происходящего выглядело либо как намёк, либо как пищевая ностальгия. Настя-2 захлопала в ладоши, а оригинальная Настя сделала глоток своего напитка, будто пытаясь смыть с языка привкус сентиментальности.

Фолиант, всё ещё возившийся с зеркалами, вдруг отвлёкся:

– Эй, а если я.… – он потянулся лапой к ледяному сердцу, но Кот-Хроникёр резко одёрнул его за хвост.

– Запись №405: Князь Зеркал пытается украсть чужое сердце. Опять. – пробормотал он, делая пометку. – P.S. Тунец тоже украден.

В этот момент все зеркала в баре одновременно замигали, как экраны сбоящих телевизоров, показывая на мгновение странную картину: они все были здесь же, в этом баре, но… другие. Счастливые. Смеющиеся. Даже Настя. Особенно Настя.

Затем изображение исчезло, оставив после себя лишь обычные отражения – слегка искривлённые, немного грустные, но вполне узнаваемые. Где-то за стойкой снова упал молоток, на этот раз как будто смиряясь с неизбежным.

                                             * * *

Артём перелистывал страницы своего блокнота с выражением человека, который только что обнаружил, что его паспорт внезапно стал сборником анекдотов. Там, где ещё час назад были аккуратные колонки цифр и графики, теперь красовались сонеты. Прекрасные, лирические, с идеальной рифмовкой и совершенно не поддающиеся научному анализу. Его пальцы дрожали, когда он переворачивал страницу за страницей, а буквы будто подмигивали ему в такт мигающим гирляндам.

– Это… – он попытался сглотнуть ком в горле, – это невозможно. Я никогда не писал стихов. Особенно про… – он всмотрелся в строку, – «твои глаза как парадоксы теории струн»?

За его плечом раздался лёгкий, словно шорох страниц, смешок. Фея Невыученных Уроков, маленькая, с крылышками, похожими на скомканные черновики, устроилась у него на плече, свесив ножки.

– Ошибаешься, – прошептала она, и её голос пахнул мандаринами и пылью школьных учебников. – Ты всегда их писал. Просто раньше прятал между формулами.

Артём поднёс страницу к носу. Чернила действительно пахли мандаринами – теми самыми, что лежали на столе в канун Нового года, когда он в двенадцать лет впервые попробовал рифмовать «любовь» и «кровь». Запах был таким явным, что у него защекотало в носу.

В этот момент Снегурочка 2.0 ворвалась в бар с энергией системного администратора, вызванного на срочную перезагрузку вселенной. Её очки с AR-дисплеями вспыхнули голубым светом, когда она подключила к зеркалам невидимые провода, свисавшие с потолка, как гирлянды из чистой математики.

– Обновление завершено! – объявила она, тыкая в невидимую клавиатуру. – Теперь ваши чувства будут транслироваться в прямом эфире на всех магических частотах. Лайки, репосты, сердечки – всё как в реальной жизни, только искреннее!

Зеркала замигали, показывая то Настю с её едва заметной улыбкой (частота: 0,3 герца), то Лизу, излучавшую столько тепла, что могла бы обогреть небольшой городок, то Энки, чьи ртутные глаза отражали всех сразу, словно он был живым зеркалом.

Настя вскочила, опрокинув стул. Её тень на стене сделала то же самое, но с явным опозданием, будто нехотя.

– Выключите. Это. Сейчас. Же, – произнесла она, и каждое слово падало, как гиря на хрупкий лёд приличий.

Снегурочка 2.0 нажала невидимую кнопку, и зеркала взорвались. Но вместо осколков – конфетти. Тысячи, миллионы разноцветных бумажек заполнили воздух, кружась в медленном танце, будто снежинки, не решающиеся упасть. Они оседали на волосах, плечах, в бокалах, и каждый кусочек бумаги отражал чьё-то воспоминание, чью-то эмоцию, чьё-то «а что, если».

Когда конфетти наконец улеглось, оказалось, что все зеркала исчезли. Все, кроме одного – старого, с трещиной в форме сердца, висевшего за стойкой ещё с тех пор, когда бар назывался просто «У Звёздочки». Трещина пульсировала слабым светом, как далёкая звезда, до которой ещё не дошла весть о её собственной смерти.

Фолиант подошёл к зеркалу, его корона съехала набок, превратившись из символа власти в нелепый, но милый аксессуар. Он обернулся к остальным, и в его глазах – обычно таких надменных – светилось что-то похожее на надежду.

– Пора нырять, – прошептал он, и его голос звучал как скрип страниц старой книги, которую открывают после долгих лет забвения.

За окном барные часы пробили полночь, но стрелки не шевельнулись – они застыли на границе между «когда-то» и «когда-нибудь». Где-то в углу Призрак Оливье вздохнул и ненадолго принял форму идеального праздничного стола, за которым всем хватило места. Даже тем, кто боялся признаться, что хочет там оказаться.

Кот-Хроникёр закрыл свой блокнот с тихим стуком, похожим на щелчок выключателя в пустой комнате. Его последняя запись гласила: «Запись №7.9: Они готовы. Наконец-то. P.S. Тунец подождёт».

Глава 8. Не тот двойник

Воздух в баре «У Падающей Звезды» сгустился до консистенции недопитого коктейля – сладковатого на поверхности, но с горьким осадком на дне. Настя-2, сияющая как перегоревшая гирлянда, набросила на шею шнур мерцающих лампочек, которые мигали в такт её неестественно радостному голосу:

– Я – твоё новогоднее настроение! – объявила она, кружась так, что блёстки с её ресниц осыпались, как иней с перегруженной ветки.

Оригинальная Настя стояла неподвижно, словно вырезанная изо льда. Её пальцы сжали ножницы для разрезания гирлянд (инструмент, всегда лежавший у неё в ящике «на всякий праздничный случай») с такой силой, что металл запищал.

– Я тебя «настрою»… – прошипела она, – на поминальную службу.

Ножницы щёлкнули в воздухе с угрожающей театральностью, но Настя-2 лишь рассмеялась – звонко, как колокольчик на дурацкой рождественской шапке.

В этот момент зеркало за стойкой барной стойки задрожало, как поверхность озера, в которое бросили камень. Стекло пошло рябью, и из него выступила фигура – кожаная куртка, растрёпанные волосы, гитара за спиной. Михаил-2, рок-версия, ступил в реальный мир с грацией человека, который привык выходить на сцену, но забыл, куда девал последний аккорд.

– Посвящаю песню… э-э.… – его взгляд метнулся между двумя Настями, – вам обеим?

Гитара в его руках заиграла сама собой – что-то между балладой о неразделённой любви и гимном квантовой физики. Оригинальный Михаил, наблюдавший эту сцену, машинально поправил очки и пробормотал:

– Это же нарушение всех законов… – он запнулся, – …музыкальной теории.

Настя (та, что с ножницами) покраснела. Не то чтобы она никогда не краснела – но обычно это был медленный, ядовитый прилив крови к лицу, как восход солнца над полем боя. Сейчас же щёки вспыхнули мгновенно, будто кто-то щёлкнул выключателем где-то у неё внутри.

– Ты… – она повернулась к рокеру, – ты даже в альтернативной реальности не можешь выбрать что-то одно?

Михаил-2 замялся, его пальцы замерли на струнах.

– В этом-то и смысл квантовой суперпозиции, – вдруг сказал он с неожиданной серьёзностью. – Пока не сделаешь выбор, существуют все варианты сразу.