Зеркало судьбы: Тени Желетово. Отражения прошлого

Лена шагнула вперед, ее пальцы непроизвольно сложились в жест, будто она хотела нарисовать этот кошмар. В ближайшем зеркале ее отражение стояло спиной, рассматривая невидимую им картину на несуществующей стене. Художница протянула руку.

– Здесь нет дверей, – констатировала Тамара, обходя здание. Ее медицинский ум отчаянно искал логику там, где ее не могло быть. – Ни окон, ни вентиляции. Сплошная зеркальная поверхность.

Ленины пальцы коснулись холодного стекла. Оно дрогнуло, как поверхность пруда.

– Подождите! – крикнул Михаил, но было поздно.

Ее ладонь провалилась внутрь, словно зеркало было лишь тонкой пленкой воды. Отражение резко обернулось – и это было уже не совсем Лена. Глаза слишком широкие, улыбка слишком зубастая. Оно схватило художницу за запястье.

Лена вскрикнула. Настоящий, животный вопль ужаса.

Максим бросился вперед, выхватывая нож. Но зеркало уже втягивало Лену внутрь, как воронка. Ее пальцы царапали стеклянную поверхность, оставляя кровавые следы. На мгновение в проеме мелькнуло ее лицо – искаженное нечеловеческим страхом. Потом – тишина.

Группа замерла в оцепенении. Даша тихо всхлипывала, прижавшись к Кате. Влад сжимал в кулаке камень с реки – тот самый, что «не отражался».

– Черт возьми, – Максим плюнул, перекрестился по-старообрядчески и шагнул к зеркалу. – Если там чертов цирк, я хотя бы билет потребую.

Его рука исчезла в стекле. Плечо. И вот он уже кричал оттуда, изнутри, голос доносился будто через толщу воды:

– Идите! Здесь… Господи, здесь все не так!

Один за другим они проходили сквозь зеркало. Андрей долго колебался, нервно поправляя несуществующий галстук, пока Александра буквально не втолкнула его внутрь. Последней шла Аня, крепко сжимая пустое место в руках – там, где раньше была кукла Маша.

                                        * * *

Внутри пахло нафталином и старыми книгами. Холодно, хотя никаких источников холода видно не было. Они стояли в бесконечно длинном коридоре с высокими потолками. Стены были покрыты не обоями, не зеркалами – окнами. Но не настоящими. Это были как бы «экраны», показывающие…

– Это же я, – прошептал Дрон, завороженно глядя на одну из «рам». Там он, в идеально скроенном костюме, подписывал многомиллионный контракт. Его двойник поднял голову и подмигнул.

Лена увидела свою выставку в Париже. Толпы восторженных критиков, вспышки фотокамер. Ее картина – та самая, что она сожгла в порыве отчаяния – висела в центре зала.

– Не смотрите, – резко сказала Тамара, но ее собственные глаза не могли оторваться от «окна», где она принимала Нобелевскую премию по медицине. – Это… Это все ложь. Ловушка.

Коридор дышал. Буквально. Стены сжимались и разжимались почти незаметно. Паркет под ногами слегка пружинил, как живая плоть. Аня вдруг засмеялась – звонко, по-детски.

– Смотрите! – она указала на часы в резной деревянной раме. Стрелки двигались назад. Причем минутная делала полный круг за семь секунд, часовая – за минуту. – Мы идем назад во времени!

Код, бледный как мел, тыкал в часы сканером:

– Нет… Нет, это не время идет назад. Это мы. Наши молекулы… Они… – он сглотнул. – Они распадаются в обратном порядке.

В дальнем конце коридора что-то шевельнулось. Тень. Но не их тени – те вели себя странно, отставая на секунду, иногда замирая совсем. Эта же тень была чужой. И она приближалась, двигаясь рывками, как в старом немом кино.

Из кармана Ани вдруг послышался знакомый голос:

– Не бойтесь. Это всего лишь дом. А дома должны быть безопасными, правда?

Кукла Маша лежала у ее ног – целая, невредимая. Но глаза у нее теперь были из настоящего стекла. И в них отражался не коридор, а маленькая девочка в старомодном платье, стоящая в дверном проеме в конце коридора. Она махала им рукой.

Приглашая войти глубже.

                                        * * *

Коридор внезапно развернулся перед ними круглым залом, стены которого дышали мелкой дрожью, словно живая плоть под стеклянной кожей. В центре, на пьедестале из черного мрамора, стояло нечто, заставившее Кода ахнуть – сложный механизм из переплетенных стеклянных трубочек, внутри которых пульсировала ртуть.

– Календарь Мастера, – прошептала Лена, непроизвольно протягивая руку, но не решаясь прикоснуться.

Стрелки – тонкие, как паутина – показывали 16 августа 1999 года. 16:47. Внутри стеклянных шаров, подвешенных над механизмом, плавали капли ртути, принимая форму человеческих лиц – тех самых семерых, что исчезли у реки. Профессор Воронцов смотрел прямо на Михаила, его губы шевелились в беззвучном предупреждении.

– Это момент разлома, – сказал Код, проводя рукой над механизмом. Его пальцы отбрасывали странные тени – не на пол, а на стены, будто свет шел сразу из нескольких источников. – Время здесь… закольцовано.

В этот момент из-за колонны вышел человек. Вернее, то, что когда-то было человеком. Его кожа переливалась, как мокрая рыбья чешуя, то становясь прозрачной, то обретая матовость старого фарфора. Одежда – обычная фланелевая рубашка и джинсы – казалась чужеродной на этом мерцающем теле.

– А, новые гости, – его голос звучал странно, будто накладывался сам на себя с небольшой задержкой. – Я думал, вы придете позже. Или раньше. Здесь трудно следить.

Михаил шагнул вперед:

– Кто вы?

– Был Петром Сергеевичем Громовым. Учителем географии. – Существо улыбнулось, и в этот момент его лицо на миг стало совершенно нормальным – усталый мужчина лет пятидесяти с добрыми морщинами вокруг глаз. – А теперь… перебежчиком. Добровольным изгнанником.

Оно (он?) провело рукой по ближайшей стене, и зеркальная поверхность ожила, показав классную комнату. Дети за партами, солнце в окнах. Настоящий Пётр Сергеевич у доски с указкой.

– Я поменялся местами со своим отражением. Оно теперь живет моей жизнью. А я.… – он развел руками, и его пальцы на мгновение стали прозрачными. – Я живу здесь. Где нет ошибок. Где можно все исправить.

Тамара осторожно подошла ближе, медицинский взгляд фиксируя аномалии:

– Что с вашей кожей?

– Адаптация, – перебежчик улыбнулся. – Тело учится быть… гибким. В вашем мире я уже разлагаюсь в могиле. Здесь я могу быть кем угодно.

Он махнул рукой, и его облик сменился – вот он молодой парень в военной форме, вот старик с тростью, вот ребенок. Последний образ – точная копия Влада – заставил группу вздрогнуть.

– Хватит! – рявкнул Максим, хватая «учителя» за плечо. Его пальцы провалились в мерцающую плоть, как в густой туман. – Где выход?

Перебежчик покачал головой:

– Выход – это вход, только наоборот. Но сначала… вам нужно увидеть список.

Он провел их к дальней стене, где кровью (или чем-то похожим) были выведены семь строк:

1. Жадность

2. Гордыня

3. Похоть

4. Гнев

5. Лень

6. Зависть

7. ~~Страх быть забытым~~

Последняя строка была тщательно зачеркнута, поверх нее написано другое слово, почти стершееся: «Жертва».

– Это цена входа, – прошептал перебежчик. – Семь грехов, которые зеркало не может отразить. Они… застревают между мирами. А последний… – он тронул зачеркнутую строку, и его пальцы оставили серебристые следы. – Его можно заменить. Если добровольно.

Михаил медленно подошел к стене. Его пальцы сами потянулись к седьмой строке. В этот момент Календарь Мастера застрекотал, как сверчок, и стрелки дрогнули, показывая 2019 год.

Из глубины дома донесся звук разбивающегося стекла. Затем – тихий детский смех.

– Она просыпается, – сказала кукла Маша у Ани в руках, хотя ее губы не шевелились. – Хозяйка дома. Та, что боится быть забытой.

В зеркалах вокруг них мелькнуло движение – сотни маленьких девочек в одинаковых платьицах, бегущих куда-то вглубь отражений. Их босые ноги не оставляли следов на зеркальной поверхности.

Лена вдруг резко повернулась к перебежчику:

– А как выйти? Если… если кто-то захочет вернуться?

Учитель-недочеловек улыбнулся печально:

– Никто не хочет возвращаться. Разве вы еще не поняли? Здесь можно все исправить. Даже… – его взгляд скользнул по лицу Михаила, – даже встретить тех, кого потерял.

Он сделал шаг назад, растворяясь в стене, как чернильная капля в воде. На прощание его рука на миг обрела форму – обычную, человеческую – и показала на потолок.

Там, в огромном зеркале, отражался не зал, а уютная гостиная. В кресле сидел профессор Воронцов и что-то писал в знакомом потрепанном блокноте.

Михаил вскрикнул. Его отец поднял голову, улыбнулся… и поднес палец к губам.

Тише.

Не сейчас.

Еще не время.

                                        * * *

Внезапный скрежет стекла заставил всех вздрогнуть. На каминной полке, где мгновение назад ничего не было, сидел огромный черный кот. Его шерсть переливалась, как жидкий металл, а глаза… Глаза были зеркальными сферами, в которых отражалось не помещение, а бесконечная череда других глаз, смотрящих вглубь самих себя.

– Фолиант… – прошептала Аня, и кукла в ее руках дернулась, будто от электрического разряда.

Кот лениво облизнулся, но отражение в зеркале над камином вело себя иначе – оно пристально рассматривало каждого из присутствующих по очереди, останавливаясь дольше всего на Михаиле.

– Вы уже выбрали, – сказал кот, и его голос звучал как шелест переворачиваемых страниц старой книги. – Просто еще не знаете чего.

Максим сжал кулаки:

– Мы ничего не выбирали, чертова тварь!

Фолиант повернул голову, и его настоящие глаза на секунду стали обычными – зелеными, почти добрыми. Но отражение продолжало смотреть на них с холодной отстраненностью.

– Выбор не всегда делается сознательно, – произнесло отражение, в то время как настоящий кот молча умывался. – Иногда он происходит в момент, когда вы решаете не поворачивать назад. Когда делаете шаг в темноту. Когда верите, что у страха может быть лицо вашего отца.

Стены зашевелились. Сначала едва заметно – легкая дрожь зеркальной поверхности. Затем сильнее – стеклянные панели начали сдвигаться, сужая пространство зала. Из щелей между ними сочилась ртуть, образуя на полу причудливые узоры – то ли письмена, то ли карту.

– Дом закрывается, – сказал Код, тыкая в стены сканером. Прибор завыл, показывая невероятные цифры – давление росло с каждой секундой. – Нам нужно…

Он не договорил. Пол под ногами внезапно накренился, став почти вертикальным. Календарь Мастера зазвенел, как разбитый колокол, и стрелки завертелись бешено, показывая то 1999, то 2019, то какие-то совсем другие даты.

– Выход там! – крикнула Лена, указывая на внезапно появившуюся арку, за которой виднелся знакомый лес. Но арка находилась на потолке, и до нее было не добраться.

Тамара вдруг остановилась посреди хаоса. Ее лицо стало странно спокойным. Она посмотрела на ртутные узоры под ногами – они складывались в знакомые очертания: план больничного отделения.

– Я остаюсь, – сказала она просто.

Михаил попытался схватить ее за руку:

– Ты с ума сошла! Здесь…

– Здесь есть ответы, – перебила его Тамара. В ее голосе звучала та же интонация, что и в операционной, когда счет шел на секунды. – Я вижу… они все здесь. Мои пациенты. Те, кого я не смогла спасти. – Она повернулась к сужающимся стенам. – Я должна найти…

Ее последние слова утонули в грохоте рушащегося стекла. Стены сомкнулись вокруг Тамары, и на мгновение все увидели ее отражение – не одну, а сотни Тамар в белых халатах, стоящих в бесконечном коридоре больницы. Затем зеркальная поверхность стала матовой.

Фолиант прыгнул с камина и прошел сквозь смыкающиеся стены, как сквозь дым. В последний момент его отражение обернулось и бросило:

– Бегите. Пока не стало поздно выбирать.

Потолок рухнул, но вместо обломков из него хлынула вода – черная, густая, пахнущая старой рекой. Она несла с собой осколки стекла, которые складывались в странные фигуры – то ли буквы, то ли символы.

Аня вдруг закричала и бросила куклу в водяной поток. Та ожила, выпрямилась в падении и указала рукой вверх – туда, где арка теперь висела прямо над ними, и в ней виднелась луна настоящего мира.

– Вперед! – рявкнул Максим, подставляя ладони под ноги Даши и Кати.

Один за другим они карабкались по рушащимся стенам, цепляясь за выступы, которых секунду назад не было. Михаил последним бросил взгляд на зал – Календарь Мастера теперь показывал 1999 год, и в ртутных шариках плавали знакомые лица. Его отец снова поднял глаза и на этот раз ясно произнес, хотя звука не было:

– Иди.

Когда Михаил вывалился в холодную ночь настоящего мира, дом за его спиной вздохнул и сложился, как карточный домик. Но вместо обломков осталось лишь идеально круглое зеркало, лежащее в траве. В нем отражались звезды – но не те, что были в небе, а какие-то другие, расположенные в странных созвездиях.

Код, тяжело дыша, подполз к зеркалу и осторожно прикоснулся. Поверхность была теплой.

– Она там, – прошептала Аня, подбирая куклу, которая снова стала обычной тряпичной игрушкой. – Но она не одна.

Вдалеке, на опушке леса, мелькнул черный силуэт с горящими глазами. Фолиант сидел, наблюдая за ними, а его отражение в луне смотрело куда-то в сторону деревни, где в окнах домов один за другим начали зажигаться огни – хотя все жители должны были спать.

Последним исчезло зеркало – оно просто растаяло в воздухе, оставив после себя лишь мокрый след и слабый запах лаванды.

Глава 9. Обратная сторона стекла

Лес встретил их холодным дыханием ночи. Воздух был густым, словно пропитанным ртутной тяжестью, и каждый вдох оставлял на губах привкус металла. Максим шёл первым, сжимая в кулаке бейдж Тамары – тот самый, что нашёл в кармане, будто подброшенный невидимой рукой. Пластик был холодным, почти ледяным, а дата – «1999» – выцарапана ногтем, будто в спешке.

– Она не могла просто исчезнуть, – прошептал Михаил, протирая переносицу. Его голос дрогнул, но не от страха, а от ярости, сдержанной и бесполезной. – Мы все вышли. Все.

Лена молча провела пальцем по стволу берёзы – её кора под пальцами шелушилась, как старая краска. Она не рисовала, но в голове уже складывались мазки: тени, которые цепляются за спины, руки, вытянутые из темноты…

– А где доктор? – вдруг спросил Дрон, обернувшись. Его пальцы нервно дёргались, будто он снова проверял отсутствие сигнала на телефоне. – Она же была с нами.

Тишина. Даже Код, вечно щёлкающий ручкой, замер. Его глаза, обычно острые за стёклами очков, стали пустыми.

– Пароль, – пробормотал он. – Чёрт, я не помню пароль от ноутбука.

Александра резко схватила его за плечо:

– Успокойся. Это просто стресс.

– Нет, – перебила Катя Светлова. Её голосок, обычно звонкий, теперь звучал глухо, будто из колодца. – Он забыл. Они все забывают.

Ксения сидела на корточках, углем выводила на земле контуры дома – того самого, зеркального, без дверей. В окнах её рисунка виднелись крошечные фигурки.

– Там люди, – сказала Аня, прижимая к груди куклу. Та смотрела в темноту стеклянными глазами. – Но они не настоящие. Они… пустые.

Влад пнул камень, и тот, звеня, покатился в подлесок.

– Она не потерялась, – прошептала Аня. – Она ушла.

Максим сжал бейдж так, что пластик треснул.

– Всё это дерьмо, – прошипел он. – Мы идём назад.

– Куда? – Лена впервые за вечер подняла на него глаза. В них плескалось что-то чужое – может, отражение луны, а может, та самая тень, что теперь жила в её зрачках. – Ты видел, что там было. Дом схлопнулся, как карточный.

– А бейдж? – Максим ткнул ему в лицо обломком. – Он не мог просто так оказаться у меня!

– Могла, – вдруг сказал Код. Он говорил медленно, словно продираясь сквозь вату. – Если… если время там течёт иначе. Может, для неё это ещё 1999-й.

Тишина снова накрыла их, густая, как смола. Даже дети не шевелились – только кукла Ани тихо скрипнула головой, поворачиваясь к лесу.

– Ртутные шары, – внезапно сказала Александра. Она говорила ровно, как диктор, но пальцы её дрожали. – В часовне. Вы же слышали, что сказал Фолиант. Семь шаров – семь дверей.

– Одна ведёт в ловушку, – добавил Код машинально, будто цитируя инструкцию.

Михаил взглянул на рисунок Ксении. Дом на нём казался живым – окна дышали, а из трубы вился дым.

– Тогда решайте, – прошептал он. – Идём за Тамарой или к часовне?

Максим уже шагнул вперёд, но Лена перехватила его руку.

– Посмотри на них, – кивнула она на детей.

Аня гладила куклу по волосам, шепча что-то. Влад сжимал в кулаке камень – тот самый, что не отражался в зеркалах. Ксения дорисовывала у дома фундамент… и под ним – лестницу, уходящую вниз.

– Они знают дорогу, – сказала Лена. – И знают цену.

Максим выругался, но разжал пальцы. Бейдж упал в траву, сверкнув под луной. Дата «1999» теперь казалась не надписью, а Дроном.

– Часовня, – пробормотал он. – Но если её там нет…

– Тогда мы найдём того, кто её забрал, – перебил Михаил.

Они пошли, не оглядываясь. Только кукла Ани повернула голову назад, следя, как тени под деревьями шевелятся на секунду позже, чем должны.

                                        * * *

Тропа сужалась, смыкаясь над их головами сплетением чёрных ветвей, будто лес не хотел отпускать их дальше. Капли ртути на земле блестели, как слезы, оставленные невидимым плачущим великаном. Они не растекались, не впитывались в почву – застывали совершенными сферами, будто сама природа здесь подчинялась иным законам.

– Не трогайте, – резко сказала Екатерина Зорина, хватая Влада за руку, когда тот потянулся к ближайшей капле. – Это не просто металл.

Максим наклонился, всматриваясь. В выпуклой поверхности отражалось его лицо – но не нынешнее, изборождённое Дронами и морщинами, а молодое, каким он был двадцать лет назад, когда впервые увидел исчезновение семерых.

– Они ведут к реке, – прошептал Михаил, проводя пальцем над каплями, не касаясь. Дрожь пробежала по его спине. Отец мог идти по этим следам. Мог видеть то же самое.

Лена отломила ветку и осторожно подтолкнула одну из капель. Ртуть покатилась, сливаясь с другими, образуя тонкий ручеёк, струящийся меж корней.

– Как кровь, – невольно вырвалось у Дрона. Он тут же сморщился, будто пожалел о сказанном.

Река Лужа лежала перед ними, неподвижная и тёмная, словно полоса ночи, упавшая между деревьев. Ртутные следы терялись у самой воды, но теперь их внимание привлёк Гром – он сидел на коряге, держа в руках свою стеклянную гармонику. Пальцы музыканта скользили по краям инструмента, извлекая звуки, похожие на звон разбиваемого льда.

– Это же «Песня Теней», – прошептала Катя Светлова. Её голос дрогнул. – Но он играет её… наоборот.

Мелодия струилась, и вода ответила. Сначала рябью, потом – силуэтами, проступающими в глубине. Не отражения – нет, это были они: бледные, размытые, но узнаваемые. Женщина в красном платке. Мужчина в очках. И ещё пятеро. Семеро.

– 1999 год, – хрипло сказал Максим. Его пальцы сжали гильзу так, что металл впился в ладонь.

Силуэты в воде тянули к ним руки, беззвучно шевеля губами. Аня ахнула – её кукла вдруг замерцала, как плохая телепередача, и на миг в её стеклянных глазах отразилось не девичье лицо, а чьё-то чужое, взрослое.

Гром оборвал мелодию на высокой ноте. Вода вздрогнула, и силуэты рассыпались.

– Я не вызывал их, – музыкант говорил шёпотом, но каждое слово было отчётливым, как удар колокола. – Они сами приходят, когда играю. Особенно после того, как вы разбили круг…

– Что мы сделали? – Лена сжала свои пальцы, будто проверяя, реальны ли они.

Ответ пришёл неожиданно – из тени деревьев вышел Рудаков, краевед, с папкой, перевязанной грязной лентой. Его глаза блестели лихорадочно.

– Вы спросили про исчезновения, – он говорил быстро, путаясь в словах. – Вот. Архив. Каждые двадцать лет. Семеро.

Он раскрыл папку, и ветер зашелестел пожелтевшими страницами. Вырезки. Фотографии. Записи в дневниках.

– 1999, 1979, 1959… – Рудаков тыкал дрожащим пальцем в даты. – Всегда семеро. Всегда у реки. Всегда после того, как кто-то находил зеркало.

Михаил схватил листок – газета 1959 года, статья о пропавших туристах. В углу фотографии, почти незаметно, виднелся край зеркала, прислонённого к дереву.

– И что, никто не видел закономерности? – сарказм в голосе Максима был густым, как дёготь.

Рудаков засмеялся – звук, похожий на треск ломающейся кости.

– Видели. Но кто поверит? А те, кто верил… – Он провёл пальцем по горлу. – Случайные несчастные случаи.

Код вдруг схватился за голову:

– Чёрт, я помню! В 2019-м тоже было семеро! Рыбак, те подростки…

– Но мы остановили цикл, – прошептала Александра.

– Или запустили новый, – Гром провёл рукой по гармонике, издав жалобный звук.

Река вздохнула. На воде снова заколебались тени – но теперь их было больше. Не семь. Не четырнадцать. Десятки. Все те, кто исчез за сто лет. Все те, кого забрало Зеркало.

Аня вдруг вскрикнула – её кукла повернула голову на 180 градусов и застыла, уставившись в лес пустыми глазами.

– Она говорит, что мы опоздали, – перевела девочка дрожащим голосом. – Что теперь только слёзы Лилит покажут дорогу.

И тут все увидели – на старом дубе у реки, там, где когда-то висело зеркало, теперь сочилась ртуть, стекая по коре, как слезы.

– Какие ещё слёзы? – Максим обернулся к Екатерине.

Знахарка медленно покачала головой:

– Лилит – первая жена Адама. Та, что отказалась подчиняться. Говорят, её слёзы стали первыми зеркалами…

Вода в реке вдруг почернела. Где-то в глубине, очень далеко, что-то огромное шевельнулось.

– Нам нужно идти, – резко сказал Михаил.

Но тропа назад уже заросла.

                                        * * *

Больница встретила их запахом антисептика и тишиной, слишком густой для места, где должны быть слышны стоны больных, шаги медсестер, звон посуды. Пустые коридоры отражали их шаги эхом, будто повторяя с задержкой в несколько секунд. Зеркало в процедурной – обычное, прямоугольное, в алюминиевой оправе – висело криво, будто кто-то пытался сорвать его со стены.

– Здесь, – прошептала Даша, указывая на стекло.

Сначала ничего. Потом – лёгкое запотевание, будто кто-то выдохнул с той стороны. Контуры пальцев проступили медленно: сначала мизинец, потом безымянный, все пять, растопыренные, прижатые к стеклу изнутри. Отпечатки расплывались, стекали, но не исчезали – будто Тамара билась в невидимой ловушке, пытаясь прорваться к ним сквозь зеркальную гладь.

– Она жива, – Код дотронулся до стекла, тут же отдёрнул руку, будто обжёгся. Его лицо подёргивалось – он пытался вспомнить пароль от ноутбука, цифры уплывали, как рыбы в мутной воде.

– Но где «там»? – Максим стоял в дверях, сжимая гильзу. Его тень на стене была странно изломанной, будто состояла из нескольких несовпадающих силуэтов.

Аня прижала куклу к зеркалу. Та застыла, будто прислушиваясь.

– В Доме. Том самом. Только… он теперь внутри зеркал.

Влад швырнул в стену камень – тот самый, речной, не отражающийся ни в одной поверхности. Камень пролетел сквозь воздух со свистом, ударился о штукатурку, оставив вмятину.

– А если мы не сможем вернуться? – Александра говорила ровно, как на совещании, но пальцы её теребили край блокнота.

– Тогда останемся там навсегда, – пожал плечами Код. – Зато в хорошей компании.

Тишина. Даже кукла Ани не шевелилась.

– Решайте, – сказал Михаил. Он смотрел на отпечатки пальцев, которые теперь не просто давили на стекло, а царапали его, оставляя тонкие, почти невидимые следы.

– Мы идём, – твёрдо сказала Даша. Она уже раскрыла старую книгу, подарок бабки, страницы пахли полынью и чем-то горьким. – Но нам нужны три вещи.

Катя закусила губу, перебирая косички.

– Я могу спеть «Песню Теней» наоборот. Только… – она посмотрела на Дюху, – мне нужна твоя гармоника.

Музыкант молча протянул инструмент. Стекло запотело сильнее.

– Камень, – Влад подбросил свою находку и поймал. – Он не отражается. Значит, может разбить то, чего нет.

Лена вдруг засмеялась – коротко, нервно.

– Мы собираемся в сказку. Только вместо меча и щита – детские стишки и булыжник.

– А что у тебя есть? – огрызнулся Максим.

– Картины, – она потрогала свёрток с холстами. – Они показывают то, что будет. Может, покажут выход.

Екатерина Зорина развязала мешочек с травами.

– Это для обратной дороги. Чтобы тени не прицепились.

Спас, молчавший всё это время, вдруг стукнул кулаком по стене.

– Говорите, когда готовы.

Отпечатки на зеркале вдруг сжались в кулак – один резкий удар, и тонкая трещина побежала от центра к краям.

– Она торопит, – прошептала Аня.

Даша начала читать заговор – слова, похожие на скрип старых деревьев. Катя прижала пальцы к стеклянным пластинам гармоники. Влад замахнулся камнем.