Полная версия
Зеркало судьбы: Тени Желетово. Отражения прошлого
Зеркало судьбы: Тени Желетово
Отражения прошлого
Михаил Ордынский
© Михаил Ордынский, 2025
ISBN 978-5-0067-8806-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ОТ АВТОРА
Дорогие читатели,
Перед вами – «ЗЕРКАЛО СУДЬБЫ: ТЕНИ ЖЕЛЕТОВО», девятый и заключительный роман в серии книг, посвящённых тайнам зеркального мира. Этот мир живёт уже много лет, переплетая судьбы героев, скитающихся сквозь страницы разных историй.
Этот роман – подарок. Моим родителям, научившим меня видеть магию в обыденном. Моим друзьям, поддерживавшим меня даже в те моменты, когда сами зеркала казались пустыми. Нашим и моим детям – тем, кто, быть может, однажды перечитает это произведение и найдёт в нём что-то важное для себя. И вам, читающим эти строки, – потому что без вас зеркала остались бы просто стёклами.
О МИРЕ
Мои книги – не просто отдельные истории. Это единая вселенная, где некоторые герои переходят из романа в роман, где события прошлого влияют на будущее, а зеркала хранят не только отражения, но и судьбы.
Периодически в романах появляется Фолиант – страж, искуситель и вечный вопрос без ответа. Впервые он явил свою истинную природу в романе «Адениум. Фолиант: Исповедь зеркального князя», но его следы можно найти и раньше. Он – лишь один из тех, кто связывает миры.
Некоторые персонажи, в том числе Энки и Кот-Хроникёр, появляются в нескольких моих романах, создавая между ними смысловые связи.
В данный момент у меня написано 12 романов и ещё 1 находится в стадии написания.
В каждом из романов – свои законы, свои загадки, но Желетово – место особенное. Здесь сошлись все нити. Здесь зеркала не просто отражают – они помнят.
О ЧЁМ ЭТА КНИГА?
Она – о выборе, который нельзя отменить. О том, что каждое отражение когда-то было реальностью, а за каждым исчезновением стоит чья-то жертва. О детях, которые видят то, во что взрослые уже разучились верить.
Но главное – она о памяти. Даже если разбить все зеркала, тени прошлого останутся с нами. Иногда – всего на секунду дольше, чем нужно.
Спасибо, что идёте этим путём.
Ваш проводник в Зазеркалье,
Михаил Ордынский
P.S. Желетово не отпускает и не отпустит. Даже если вы закроете эту книгу.
ПРОЛОГ: Семь отражений
Жаркий августовский воздух над Желетово был густым, как варенье, которое уже третий день варила в своей кухне тётка Марфа. Пыль, поднятая редкими проезжающими машинами, оседала на листьях подсолнухов у заборов, превращая их в сероватые, усталые лопасти. В центре деревни, у сельмага с выцветшей вывеской, стоял профессор Воронцов – высокий, сутуловатый, с тронутыми сединой висками и глубокими морщинами у глаз, будто прочерченными карандашом. Он задержался на пороге, ощущая, как пот медленно сползает по спине под рубашку.
– Опять ваши гости по лесу шляются, – проворчала продавщица, заворачивая пачку «Беломора» в газету. – Вчера дотемна не возвращались. У нас тут не курорт, сами знаете.
Профессор молча кивнул, бросив взгляд на часы – шестнадцать тридцать. Он торопился. В кармане пиджака лежал потрёпанный блокнот с пометками, которые он делал последние три дня: замеры, координаты, странные аномалии в поведении зеркал. На улице мальчишка лет двенадцати – Максим Громов – гонял мяч, пыль вздымалась за ним рыжим шлейфом. Мяч со стуком ударился о стену сельмага, откатился к ногам профессора.
– Эй, дядя, кинь сюда! – крикнул мальчишка, вытирая лоб грязной ладонью.
Воронцов поднял мяч, на мгновение задержав взгляд на ребёнке. В его глазах – ни тени того, что он видел вчера в старом зеркале у реки.
– Лови, – бросил он, но мяч пролетел мимо, покатившись к луже. Максим фыркнул, догнал его и снова принялся бить по облупленной стене.
Профессор сунул папиросы в карман и зашагал к окраине деревни, где уже собирались остальные.
* * *Река Лужа извивалась между холмов, как серебряная змея, оставляя после себя сырые, поросшие осокой берега. В дупле старого дуба, склонившегося над водой, будто заглядывая в собственное отражение, стояло зеркало. Не простое – треснувшее по краям, с потускневшей амальгамой, но невероятно древнее. Его привезли сюда неделю назад, аккуратно завернув в холстину, и с тех пор оно ждало.
– Тут место нехорошее, – пробормотал Саша Морозов, молодой ещё лесник, но уже с привычкой хмурить брови, как старик. – Бабка моя говорила – кто в это зеркало посмотрит, тот…
– Бабкины сказки, – перебил мужчина в очках, нервно щёлкая зажигалкой. Пламя то вспыхивало, то гасло, будто не решаясь гореть при свете дня. – Мы здесь не для мистики собрались.
Профессор Воронцов подошёл последним, доставая блокнот. Шестеро других уже стояли полукругом перед дубом – две женщины, трое мужчин, один, кажется, даже из академии. Все они приехали сюда по его приглашению, все подписали бумаги о неразглашении.
– Шестнадцать сорок семь, – пробормотал он, записывая. – Эксперимент начинается.
* * *Максим не собирался их преследовать. Он просто хотел поймать кузнечика – большого, зелёного, с длинными усами, – но тот ускакал в сторону реки. А там… там они стояли. Взрослые, серьёзные, с какими-то приборами. Мальчишка притаился в кустах, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
Зеркало в дупле было покрыто паутиной, и от этого казалось ещё старше, ещё таинственнее. Но когда женщина в красном платке осторожно стёрла паутину рукавом, стекло вдруг стало идеально чистым – будто его только что вынесли из мастерской.
– Оно… – начала она, но замолчала.
Отражения в зеркале двигались чуть медленнее, чем сами люди. Профессор поднял руку – его двойник повторил движение с опозданием в секунду. Мужчина в очках засмеялся, но смех оборвался, когда его отражение продолжило улыбаться уже после того, как он снова нахмурился.
– Что за чёрт…
Женщина в платке протянула руку, коснулась поверхности.
И её пальцы вошли внутрь.
Стекло не разбилось, не треснуло – оно приняло её, как вода принимает камень. Она вскрикнула, но звук будто растворился в воздухе. Все замерли. Даже ветер стих.
Максим, прижав ладонь ко рту, почувствовал, как по спине побежали мурашки. В зеркале теперь было видно не только их – там, в глубине, за спинами отражений, стоял кто-то ещё.
И этот кто-то смотрел прямо на него.
* * *Тишина на берегу стала плотной, как вода перед грозой. Женщина в красном платке вырвала руку из зеркала – пальцы были целы, сухи, но на них остался лёгкий серебристый налёт, будто прикосновение ртути.
– Это не может быть… – начала она, но слова застряли в горле.
Её отражение не последовало за движением. Оно застыло, сохраняя позу с протянутой рукой, и улыбалось – широко, неестественно, так, как не улыбаются живые люди.
Мужчина в очках отпрянул. Его двойник в зеркале медленно снял очки, протёр их несуществующей тряпочкой и водрузил обратно на переносицу с невозмутимостью часового мастера.
– Что за чертовщина?! – Его голос сорвался в крик, но звук не разлетелся, не отразился от деревьев – он будто утонул в вате, растворился в воздухе, не оставив даже эха.
Профессор Воронцов стоял неподвижно, чувствуя, как холодный пот стекает по вискам. В зеркале его отражение уже не копировало его. Оно смотрело на него – изучающе, почти с жалостью.
– Послушайте… – начал один из гостей, учёный с седой бородкой, но тут его двойник в зеркале резко повернул голову и зашипел.
Настоящий человек отшатнулся, споткнулся о корень и рухнул на песок. Его отражение рассмеялось – беззвучно, лишь плечи дёргались в такт неуслышанному хохоту.
В кустах Максим прикусил губу до крови. Сердце колотилось так сильно, что казалось, его удары должны быть слышны всем на берегу. Он хотел бежать, но ноги не слушались – словно корни проросли сквозь его кеды и впились в землю.
Профессор внезапно резко обернулся – не к зеркалу, а в сторону кустов. Максим замер. Он не мог его видеть. Не мог. Но старик смотрел прямо на него – или сквозь него – и в его глазах было нечто, от чего мальчику стало ещё страшнее: не паника, не злость, а.… понимание.
Потом профессор резко развернулся и прижал ладонь к зеркалу.
* * *Стекло не было холодным. Оно не было и тёплым. Оно было никаким – словно прикосновение к самой пустоте.
Профессор Воронцов стоял перед зеркалом, но это уже не был берег реки. Вокруг расстилалось белое, безграничное пространство – ни неба, ни земли, только белизна, режущая глаза.
Перед ним стоял он сам.
Тот же высокий рост, те же морщины у глаз, но… в этом человеке не было усталости. Его плечи не сгибались под невидимым грузом, в его глазах не таилась та постоянная горечь, что годами копилась в душе профессора.
– Останься, – сказал двойник. Его голос был мягким, как шёпот листвы. – Здесь нет неудач. Нет потерь. Здесь ты можешь быть тем, кем должен был.
Профессор молчал. В руках он сжимал блокнот – тот самый, куда записывал все наблюдения.
– Ты же устал, – продолжал двойник. – Устал бороться. Устал проигрывать.
Профессор опустил взгляд на блокнот. На последней странице, под записью «16:47. Эксперимент начинается», дрожащей рукой он вывел:
Они не исчезли. Они выбрали.
Он провёл пальцем по строке. Чернила размазались, слова исчезли.
– Нет, – сказал он просто.
* * *Тишина.
Максим, наконец вырвавшись из оцепенения, выполз из кустов. Берег был пуст. Ни профессора, ни его спутников – только семь пар следов на песке, обрывающихся у самого зеркала, будто люди растворились в воздухе.
Зеркало… Оно снова было обычным – потускневшим, покрытым тонкой паутиной трещин. В нём отражался лишь лес, река, небо.
Мальчик сделал шаг ближе.
И тогда он увидел их.
В глубине стекла, далеко-далеко, стояли семеро. Шестеро – спиной к нему, неподвижные, как статуи. Лишь один обернулся.
Профессор Воронцов.
Он смотрел прямо на Максима. Не звал, не махал рукой – просто смотрел. Потом медленно поднял палец к губам.
Тише.
Мальчик отпрянул. Ветер, наконец сорвавшись с места, рванул по воде, взъерошил листву, завыл в тростниках.
А в зеркале уже никого не было.
* * *Вечер спускался на Желетово тягуче, как патока, окрашивая реку в свинцовые тона. Максим, дрожа от холода, хотя августовская ночь была тёплой, наклонился над чем-то блеснувшим у корней дуба. Осколок зеркала – не больше ладони, с неровными краями, будто вырванный из целого с мясом.
Когда пальцы коснулись стекла, в нём мелькнуло лицо. Женщина в красном платке, её рот растянут в беззвучном крике, глаза выпучены от ужаса. Она била кулаками по невидимой преграде, и Максим вдруг понял – она стучит в стекло с той стороны, пытаясь вырваться обратно.
– Не бери это! – хриплый голос за спиной заставил мальчика вздрогнуть. Лесник – Саша Морозов – выхватил осколок из его рук так резко, что края впились в ладонь, оставив тонкие красные полосы.
– Но там тётя… – начал Максим.
– Там ничего нет! – Лесник швырнул осколок в реку. Вода всплеснулась, на миг став идеально гладкой, зеркальной, отражая небо с уже зажжёнными звёздами. Потом рябь размыла отражение, и река снова стала просто рекой.
– Домой иди. И если увидишь ещё такие – не трогай. Это… – Лесник замолчал, глядя на свои руки. На указательном пальце, там, где он прижал осколок перед броском, остался серебристый след, будто кожа пропиталась ртутью.
* * *В московской высотке, где окна отражали ночной город, как разбитое зеркало, Алла Воронцова стояла у стекла, сжимая в руках блокнот мужа. Кожаный переплёт был потёрт на углах, страницы пожелтели от времени.
– Дело закрываем, – следователь в потёртом пиджаке щёлкнул авторучкой, оставив на столе пятно чернил. – Добровольный уход. Никаких следов насилия.
– Он не ушёл бы, – голос Аллы звучал ровно, но пальцы сжали блокнот так, что костяшки побелели. – Не оставив…
Она открыла последнюю страницу. Чернильная строчка: «Они не исчезли. Они выбрали».
Следователь пожал плечами, шаркая подошвами по паркету.
– Люди странно исчезают. Особенно умные. В архиве полно таких дел.
Дверь захлопнулась. Алла медленно провела пальцем по строке, будто пытаясь стереть её. За окном мелькнуло движение – в отражении на секунду возник силуэт: высокий, сутуловатый, с знакомой сединой у висков. Она резко обернулась.
Комната была пуста.
– Закрой дверь на ключ, – прошептала она в пустоту. – И не смотри в зеркала перед сном.
* * *Лунный свет пробивался сквозь листву, рисуя на тропе причудливые узоры. Максим шёл, спотыкаясь о корни, хотя дорогу от реки до деревни знал как свои пять пальцев. Воздух пахнет прелой листвой и чем-то ещё – металлическим, резким, как запах батареек.
На тропе перед ним сидел чёрный кот. Не просто чёрный – его шерсть переливалась, как жидкий графит, отражая свет так, что казалось, будто каждую шерстинку выковали из металла.
– Ты… видел их? – будто спросил взгляд кота. Не голос – именно взгляд, потому что пасть животного не шевелилась.
Максим зажмурился. «Нет-нет-нет, коты не могут…» Когда он открыл глаза, тропа была пуста.
Лужа у корней старой берёзы дрожала от его шагов. На секунду вода застыла, превратившись в идеальное зеркало. В нём отражалось не его лицо, а чьё-то другое – мужское, с глубокими морщинами вокруг рта и глазами, в которых плавали целые галактики.
Потом капля упала с листа, и отражение рассыпалось.
Где-то в глубине леса заухал филин. Будто смеялся. Будто знал что-то, чего не знал Максим.
А на тропинке, там, где сидел кот, лежал маленький осколок зеркала. Совсем крошечный. Но достаточно большой, чтобы хранить в себе целый мир.
Часть 1. ПРОБУЖДЕНИЕ ТЕНЕЙ
Глава 1. Витрина с призраком
Автобус, скрипя тормозами, выплюнул его на обочину, будто стыдясь доставить пассажира в такое место. Максим Громов спрыгнул на растрескавшийся асфальт, и пыль тут же облепила сапоги – рыжая, как воспоминания, от которых он двадцать лет бежал. Желетово встретило его тем же кисловатым запахом полыни и перегретого металла, тем же пыльным ветром, шаркающим по крышам, будто старик, перебирающий пожелтевшие фотографии.
Он потянулся за рюкзаком, и в этот момент витрина сельмага поймала его отражение – но не то, что должно было быть. Вместо его измождённого лица, в стекле застыл фасад церкви, сгоревшей ещё в девяностых. Чёткий, будто вырезанный из времени: белые стены, позолота куполов, даже голубь на кресте – всё так, как он запомнил в последний день перед исчезновением. Максим замер, пальцы сами сжали гильзу в кармане – ту самую, единственный сувенир из другой жизни.
– Чёрт… уже началось, – прошептал он, и слова утонули в гуле уезжающего автобуса…
Витрина моргнула – и снова стала обычным стеклом, за которым маячили банки с солёными огурцами и пыльные пачки «Беломора». Но он знал: это не галлюцинация. Это оно. То самое, что двадцать лет назад забрало семерых и оставило ему только гильзу да вопрос без ответа.
– Громов? Да неужто?
Голос прозвучал так, будто его протащили по гравию. Максим обернулся. Из-за угла, опираясь на палку, словно на третью ногу, вышагивал Морозов – «Лесник», как его звали ещё со времён, когда лесничество не было синекурой для пьяниц. Лицо его походило на кору старого дуба: морщины-трещины, глаза-сучья, глубоко вросшие в темноту.
– Здорово, дядя Саша, – Максим нарочно сделал голос грубее, чем чувствовал.
– Ты чё, с ума сошёл? – Морозов схватил его за рукав, и пальцы впились в ткань, как когти. – Сюда? Сейчас? Да ты знаешь, какое число?
Максим знал. Шестнадцатое августа. Ровно двадцать лет.
– Работа, – соврал он, отводя взгляд.
Лесник фыркнул, и из его лёгких вырвался звук, похожий на скрип несмазанных дверей.
– Работа… Оно тебя ждёт, пацан. Всё это время ждало. – Он кивнул на витрину, и Максим понял: старик видел. Видел церковь в стекле.
– Кто ещё приехал? – вдруг спросил Морозов, сузив глаза.
– Да никто. Я один.
– Врёшь. Оно никогда не берёт поодиночке.
И, не дав ответить, заковылял прочь, оставив за собой шлейф запаха – хвои, махорки и чего-то ещё, сладковато-гнилого, будто подпорченных ягод.
* * *Михаил Воронцов приехал на час позже, но Желетово встретило его без иллюзий – только пыль да покосившиеся заборы. Дом, который он снял у местной библиотекарши Воробьёвой, оказался старой избой с печкой и скрипучими половицами, но зато в пяти минутах от того места, где исчез отец.
– Водопровод, конечно, шалит, – говорила Воробьёва, провожая его по узкому коридору. – А по вечерам скрипит крыша. Но вам, наверное, это даже нравится? Писателям ведь нужна «атмосфера», да?
Она улыбнулась, и Михаил поймал себя на мысли, что её губы напоминают старый переплёт – потрескавшиеся, но ещё держащие форму.
– Да, спасибо, – ответил он автоматически, разглядывая полки. Библиотека Воробьёвой была не просто собранием книг – это был архив Желетово. На одной из полок он заметил папку с надписью «1999».
– Можно? – Он уже тянулся к ней, когда Воробьёва резко перехватила его руку.
– Позже. Сначала покажу, где чайник.
Но он успел разглядеть угол фотографии, торчащий из папки. Чёрно-белый снимок. Группа людей у реки. И в центре – отец, в той самой шляпе, которую так и не нашли.
«Добровольно», – вспомнилась ему последняя запись в отцовском дневнике.
За окном скрипнули качели. Михаил вздрогнул – ему показалось, что на мгновение в стекле отразилось не его лицо, а чьё-то другое.
Молодое.
С улыбкой.
И совсем не его.
* * *Лена Белова сидела на складном стуле у края поля, где ржаные колосья смыкались с лесом, будто золотая река, впадающая в тёмное море. Кисть в её руках скользила по холсту легко, почти бездумно – она писала этот пейзаж уже третий день, и сегодня, наконец, свет был идеальным: солнце, застрявшее где-то между полднем и вечером, отбрасывало длинные тени, превращая поле в шахматную доску из света и тьмы.
Но что-то пошло не так.
Она собиралась добавить мазок охры к дальним деревьям – и вдруг краска потекла вниз, как слеза. Не просто стекала, а извивалась, оставляя за собой красноватый след, будто холст исторгал кровь. Лена замерла. Вместо леса на холсте проступали силуэты – неясные, размытые, но людские. Один, второй, третий… Семь фигур, стоящих в ряд, будто на старом групповом фото.
– Что за чёрт…
Она резко отдернула руку, и кисть упала в траву, оставив на зелени кровавую каплю. Ветер внезапно стих, и тишина стала такой густой, что Лена услышала, как у неё в груди учащённо стучит сердце.
Это просто игра света. Просто краска смешалась…
Но когда она посмотрела на холст снова, один из силуэтов – высокий, в шляпе – медленно повернул голову.
* * *Андрей Ковалёв, которого все звали Дроном, даже не хотел ехать в эту дыру. Но Сашка настояла – «исследование для статьи», говорила она, хотя он знал: ей просто не терпелось покопаться в чужой трагедии.
Он сидел за столом в съёмной халупе, которую местные называли «офисом», и пялился в ноутбук. Курс акций падал, клиенты сыпались, как перезрелые яблоки, а он здесь, в Желетово, должен был делать вид, что его волнуют какие-то пропавшие двадцать лет назад чудаки.
– Чёртово зеркало, – проворчал он, глядя на своё отражение в окне.
И тут его двойник моргнул.
Андрей застыл.
Отражение – его точная копия, в той же чёрной рубашке, с той же усталой складкой у рта – смотрело на него, но не повторяло движений.
– Хватит, – прошептал он. – Хватит!
Двойник улыбнулся – широко, неестественно, как клоун на детском утреннике – и медленно поднял руку, будто махал ему.
Андрей посмотрел на свою руку. Она лежала на клавиатуре, неподвижная.
– Нет.
Он резко вскочил, и стул с грохотом упал назад. В этот момент двойник в окне засмеялся – беззвучно, но так, что Андрей почувствовал этот смех где-то в костях.
Он схватил первую попавшуюся вещь – кружку с остывшим кофе – и швырнул её в окно.
Стекло треснуло, но не разбилось.
А отражение исчезло.
* * *Река Лужа была неглубокая, больше похожая на большую лужу, как шутили местные. Влад бежал впереди, шлёпая по воде, как маленький дикарь, а Ксения плелась следом, недовольно морща нос.
– Ты как черепаха, – крикнул он, обернувшись. – Мы же ничего не найдём, если ты будешь идти, как бабка!
– А ты как дурак бегаешь, – огрызнулась Ксения, но ускорила шаг.
Даша шла последней, тихо, как всегда. Она редко говорила, зато видела то, чего не замечали другие.
– Смотрите! – вдруг воскликнул Влад, нагибаясь к воде. – Блестит!
Он сунул руку в мутную воду и вытащил осколок стекла – небольшой, с неровными краями, но странно тяжёлый, будто сделан не из стекла, а из чего-то плотного, почти металлического.
– Дай посмотреть, – протянула руку Ксения.
Влад нехотя отдал осколок, и она подняла его к солнцу.
– Тут что-то есть…
Она присмотрелась – и вдруг вскрикнула, чуть не выронив стекло.
В глубине осколка, будто за толщей воды, смотрели глаза.
Не отражение. Не их собственные.
Чьи-то другие.
– Это портал, – тихо сказала Даша, и её голос прозвучал так, будто она знала это всегда.
Влад замер, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.
– Какой ещё портал?
– Он ведёт туда, – прошептала Даша, не отрывая взгляда от осколка. – Где они.
И в этот момент все трое почувствовали одно и то же:
Кто-то смотрит на них из воды.
Не спереди.
Из глубины.
* * *Телефон звонил слишком долго, будто сигнал пробивался сквозь толщу лет. Михаил прижал аппарат к уху, глядя в окно, где вечер уже разводил по стеклу сизые акварели сумерек. Когда Алла Воронцова наконец ответила, её голос показался ему странно плоским – будто не живая речь, а запись, проигранная на изношенной кассете.
– Мам, я нашел кое-что… – начал он, перебирая пальцами угол фотографии с отцом.
– Где ты? – её вопрос прозвучал как щелчок затвора.
– В Желетово. В доме Воробьёвой.
На другом конце провода что-то звякнуло – будто рассыпались стёкла. Михаил непроизвольно сжал телефон крепче.
– Уезжай. Сейчас же. – Голос матери стал резким, как зимний ветер. – Не копай глубже, Миша. Закрой дверь на ключ. И не смотри в зеркала перед сном.
– Но папа…
– Твой отец сделал выбор! – Она почти крикнула это, и вдруг в трубке раздался странный звук – будто кто-то медленно проводил пальцем по мокрому стеклу. – Они все сделали выбор…
Связь прервалась. В тишине комнаты осталось только тяжёлое дыхание Михаила и едва уловимый шелест – будто за стеной кто-то перелистывал страницы старой книги.
* * *Максим Громов не любил ночные прогулки – особенно здесь, особенно сегодня. Но водка, выпитая в компании с Лесником, требовала выхода, а туалет в съёмной халупе давно не работал. Он вышел во двор, и холодный воздух мгновенно обжёг лёгкие, напомнив Афган, где звёзды тоже висели так низко, что казалось – протяни руку, и они обожгут пальцы.
Когда он повернулся к дому, то увидел их. Две фигуры на опушке – одинакового роста, в одинаковых одеждах, с одинаково пустыми лицами. Близнецы. Они стояли, слегка раскачиваясь, будто деревья на ветру, и смотрели на него. Нет, не смотрели – повторяли. Максим поднял руку – и через три секунды они синхронно подняли свои. Он шагнул вперёд – они ответили движением, но с той же задержкой, будто эхо, запоздавшее в горах.
– Чёртов цирк… – прошипел он, доставая из кармана гильзу. Старый талисман был тёплым, будто живым.
Один из близнецов вдруг улыбнулся – слишком широко, обнажая ровные белые зубы. Второй повторил это выражение лица, но его улыбка была кривой, болезненной. Максим почувствовал, как по спине побежали мурашки – не от страха, а от узнавания. Где-то он уже видел эти лица. В том самом августе 1999-го, когда семеро исчезли у реки.
Он резко развернулся и зашагал к дому. Через три секунды за его спиной раздались шаги – сначала в унисон, потом всё более рассинхронизированные, пока не превратились в хаотичный стук, будто дождь по жестяной крыше.
