Зеркало судьбы: Тени Желетово. Отражения прошлого

– Мы выбрали это, – сказал профессор, и его голос звучал странно – слишком чистым, без привычной хрипотцы от бессонных ночей.

Аня вдруг вскрикнула и потянулась вперёд – её кукла, которую она держала с момента их входа в Зазеркалье, вдруг ожила в её руках и указала деревянным пальцем на группу пропавших.

– Они… они не настоящие, – прошептала девочка. – Они пустые внутри.

Дрон засмеялся – резко, нервно – и сделал шаг вперёд:

– Пустые? Да посмотрите на них! Они идеальны!

И правда, они были идеальны. Слишком идеальны. Кожа без пор и морщин, волосы, лежащие как на рекламном плакате, одежда без единой складки. Даже их улыбки были симметричными, будто отмеренными по линейке.

– Останьтесь с нами, – сказала женщина в красном платке – та самая, чьё лицо Максим видел в осколке двадцать лет назад. – Здесь можно стать тем, кем вы всегда мечтали.

И тут же перед Дроном возник его двойник – в идеально сидящем костюме, с золотыми часами на запястье, с уверенной улыбкой человека, который никогда не знал неудач.

– Видишь? – двойник распахнул руки, демонстрируя роскошный офис, отражавшийся в зеркальных стенах. – Это мог бы быть ты. Если бы не твои ошибки. Если бы не твои страхи.

Лена ахнула – перед ней стояла она сама, но с каталогами её выставок в руках, с медалями на груди, с гордой осанкой признанного мастера. Её двойник улыбнулась и протянула кисть:

– Я могу научить тебя. Настоящему. Тому, что ты так и не осмелилась попробовать.

Дети сбились в кучу. Даша крепко держала Аню за руку, а Влад сжимал в кулаке свой камень – единственное, что не отражалось в этом мире. Ксения что-то быстро рисовала в блокноте, но когда она подняла голову, её глаза были полны ужаса:

– Они не люди… Они – то, что мы о себе думаем. Наши мечты. Наши… несбывшиеся надежды.

Фолиант, до сих пор молча наблюдавший со стороны, вдруг прыгнул на плечо Михаила:

– Ну что, профессор? Готов встретиться со своим отцом? С тем отцом, каким ты его помнишь? Или, может быть, с тем, каким он мог бы стать?

Михаил сглотнул ком в горле. Его отец стоял в двух шагах, пахнущий табаком и чернилами, как в детстве. Он протягивал руку – ту самую, с родинкой на указательном пальце, которую Михаил помнил до мельчайших деталей.

– Сын… – произнёс профессор, и в его голосе звучала вся нежность, которой так не хватало Михаилу в последние годы перед исчезновением.

Рука дрожала, когда Михаил потянулся навстречу. Всего сантиметр отделял его от прикосновения, которое он ждал двадцать лет. Всего сантиметр между реальностью и мечтой.

– Папа… – сорвалось с его губ.

И в этот момент кукла Ани вдруг закричала – пронзительно, нечеловечески, как разбивающееся стекло:

– НЕ ТРОГАЙ ЕГО! ОН НЕ НАСТОЯЩИЙ!

Михаил отпрянул. В последний момент. Потому что теперь он видел – там, где должна была быть тень от отца, не было ничего. Только чистое, пустое пространство. Как в зеркале, которое забыли протереть.

                                        * * *

Александра медленно обводила взглядом лица «гостей», и её профессиональный журналистский взгляд сразу уловил странность. На щеке женщины в красном платке, где в старых фотографиях из дела 1999 года явно виднелась родинка, теперь была лишь гладкая, словно отполированная кожа. Мужчина в очках, который по документам имел Дрон от аппендицита, демонстрировал идеально ровный живот под закатанной рубашкой.

– Посмотрите на их кожу, – прошептала она Максиму. – Как у кукол. Нет ни одной отметины, ни одного изъяна.

Она невольно провела пальцем по собственному Дрону на запястье – напоминанию о неудачном падении в детстве. Этот Дрон был частью её, как и все остальные несовершенства. А эти… эти существа выглядели так, будто их вылепили из воска по каким-то глянцевым стандартам.

Женщина в красном платке улыбнулась, словно уловив её мысли, и жестом пригласила всех к столу, который появился из ниоткуда – длинному, сверкающему, уставленному яствами.

– Вы должны быть голодны после пути, – прозвучал её голос, сладкий, как сироп.

Лена первой подошла к столу и замерла. Ближе блюда оказались не едой, а искусными имитациями из тончайшего стекла. Виноградные гроздья переливались, как хрустальные люстры, жаркое сохраняло форму, но состояло из слоёв цветного стекла, даже хлеб был выдут из прозрачного материала с пузырьками воздуха внутри.

– Это… – начала Лена, но её перебил профессор Воронцов, уже наполнявший тарелку.

– Восхитительно, не правда ли? Здесь всё идеально. Никаких калорий, никакой грязи, никакого распада.

Он откусил кусок «хлеба», и Михаил с ужасом увидел, как острые края режут ему губы, но вместо крови сочился прозрачный сироп. Профессор жевал, улыбался, и его лицо не выражало ни малейшей боли.

– Пап, остановись! – крикнул Михаил, но его отец только покачал головой с доброй укоризной, как взрослый ребёнку, который ещё не понимает простых вещей.

Аня вдруг вырвалась из рук Александры и подбежала к своей двойнице – той самой кукле, что звала её в лес. Девочка с неожиданной для её возраста решимостью схватила куклу за руку и перевернула.

– Смотрите! – её голос дрожал. – Она пустая!

И правда – на сгибе локтя у куклы-двойника была маленькая дверца, и когда Аня дёрнула её, все увидели: внутри ничего. Ни костей, ни мышц, ни органов – только зеркальная поверхность, отражающая самоё себя в бесконечной рекурсии.

– Они все пустые! – закричала Аня, и её крик разлетелся по площади, заставляя «жителей» на мгновение замереть, как зависшую голограмму.

Фолиант, до сих пор наблюдавший со стороны, медленно подошёл и ткнулся носом в разлом на кукле. Его отражение в зеркальной внутренности было искажённым, растянутым, будто смотрящимся в ложку.

– Дети всегда видят первыми, – произнёс кот, и его голос вдруг лишился многоголосого эха, став обычным, почти человеческим. – Они ещё не научились обманывать сами себя.

Дрон отступил от своего богатого двойника, лицо его побелело.

– Но… но как они…

– Они – это то, что вы хотели бы видеть в зеркале каждое утро, – пояснил Фолиант. – Без морщин, без Дронов, без следов времени. Только вот… – он ловко поддел лапой кусок «ветчины» со стола, и тот рассыпался на сотни блестящих осколков, – без изъянов нет и сути.

Ксения, дрожащими руками, показала всем свой блокнот. Набросок, сделанный ею, изображал «жителей» Желетово – но не такими, какими они предстали перед группой, а в их истинном виде: пустые оболочки с зеркалами внутри, отражающими не их лица, а лица самих путешественников.

– Они питаются нашими мечтами, – прошептала девочка. – И чем дольше мы здесь, тем больше нас становится… там. – Она указала на пустые глазницы нарисованных существ.

Михаил посмотрел на отца. Настоящего ли? Того ли, который читал ему сказки на ночь? Или просто коллекцию его собственных воспоминаний, упакованную в удобную оболочку?

Профессор Воронцов улыбался, и в его улыбке было что-то ужасающе правильное.

– Сын, – сказал он, протягивая руку. – Останься. Здесь нет боли. Здесь нет потерь. Здесь можно быть счастливым.

И самое страшное – Михаил почти поверил. Почти.

                                        * * *

Тишина повисла густым, тягучим клейстером, когда последние слова Ани раскатились эхом по пустынной площади. Они пустые. Простые детские слова, разбивающие иллюзию вдребезги. Михаил смотрел на протянутую руку отца и видел теперь то, чего не замечал секунду назад – как свет неестественно преломляется в коже, как пальцы слишком идеально сгибаются в суставах, без привычной старческой скованности.

– Ты не мой отец, – прошептал он.

Улыбка на лице профессора не дрогнула, но что-то в глазах – нет, не в глазах, в отражении глаз – изменилось. Зрачки стали плоскими, как поверхность озера перед грозой.

– Мы – лучше, чем оригиналы, – ответил двойник, и голос его зазвучал странно, словно накладываясь сам на себя. – Мы не стареем. Не ошибаемся. Не разочаровываем.

Лена отступила от своего двойника-художницы, с ужасом глядя на её руки – пальцы двигались слишком плавно, без творческого беспорядка, без пятен краски, без тех самых мозолей от кисти, которые Лена так ненавидела и так гордилась одновременно.

– Это не искусство, – прошептала она. – Это… копия. Подделка.

В этот момент воздух содрогнулся.

Фолиант, до сих пор наблюдавший со спокойствием сфинкса, вдруг вздыбился, его шерсть пришла в движение, но не как у живого существа – она рассыпалась, превращаясь в миллионы мельчайших осколков, кружащихся в воздухе, как снег в стеклянном шаре. Под шерстью открылась не плоть, а бездна – чёрная, бездонная, усыпанная звёздами.