Зеркало судьбы: Тени Желетово. Отражения прошлого

Зеркало вздохнуло. Поверхность заколебалась, стала мутной, как вода в болоте. Где-то в глубине, очень далеко, мелькнуло лицо Тамары – бледное, перекошенное ужасом.

– Сейчас, – сказал Михаил и шагнул вперёд.

Стекло приняло его, как воду – не разбилось, не раскололось, просто пропустило внутрь, сомкнулось за спиной. Остальные последовали.

Последней шла Аня. Её кукла обернулась, глядя на пустую больницу, и прошептала что-то на забытом языке.

Трещина на зеркале затянулась.

В палате снова стало тихо. Только на подоконнике лежал речной камень – единственное, что не отразилось, не ушло вслед за ними.

Он ждал.

Глава 10. Часовня теней

Руины часовни дышали сыростью и забвением. Обвалившиеся своды пропускали лунный свет, который ложился на каменные плиты бледными пятнами, как пролитое молоко. Семь ртутных шаров, извлечённых из сумок и карманов, лежали на полу, образуя неровный круг. Каждый шар был тяжёлым, будто наполненным не просто металлом, а сгустками времени.

– По схеме из Кодекса, – прошептал Код, поправляя очки. Его пальцы дрожали – он всё ещё не мог вспомнить пароль от ноутбука, и эта дыра в памяти зудела, как незаживающая царапина.

Даша развернула книгу, страницы которой пахли затхлостью и ладаном.

– «Семь дверей, семь ключей, семь жертв», – прочитала она, и слова падали на камни, как зёрна.

Максим поставил последний шар. Металл внутри заволновался, заиграл серебристыми бликами, будто почувствовав близость собратьев.

– Теперь что?

– Ждём, – сказала Екатерина Зорина и рассыпала по краям круга сухие травы. Полынь, зверобой, что-то ещё – смесь пахла горько и терпко, как слезы.

Капли ртути в шарах начали двигаться быстрее, вытягиваясь в тонкие нити, тянущиеся друг к другу. Свет усилился, стал почти белым, болезненным для глаз. Воздух затрепетал, как перед грозой.

– Отойдите! – крикнул Михаил, хватая Аню за плечо.

Шары вспыхнули. Семь столбов света ударили в потолок, отразились от стен, соединились в центре круга. И тогда ожили зеркала – те самые, что когда-то висели в часовне, а теперь лежали в осколках среди мусора.

Каждый осколок теперь показывал не отражение. В них было Желетово, но иное – идеальное, как на открытке. Аккуратные домики с целыми крышами, чистая река, церковь, которую никто не сжёг. Но не было людей. Ни одного. Только ветер качал качели на пустой детской площадке.

– Где она? – Лена сделала шаг к ближайшему осколку. Её лицо в стекле отражалось бледным пятном, как призрак в этом безлюдном мире.

Тень отделилась от стены. Человек – если это был человек – вышел из-за обвалившейся колонны. Его одежда казалась старомодной: пиджак с широкими лацканами, брюки, заправленные в сапоги. Лицо… лицо было знакомым.

– Странник, – прошептал Дрон. Они видели его на старых фотографиях – всегда на краю кадра, всегда в стороне от остальных.

– Вы опоздали, – сказал Странник. Его голос звучал странно, будто наложенный на шум ветра. – Она уже не ваша.

– Кто? – Максим сжал гильзу.

– Тамара. Или та, что была Тамарой.

Влад поднял камень – тот самый, не отражающийся.

– Где она?

Странник улыбнулся. В его улыбке не было ни радости, ни злости – только усталость, бесконечная, как эти зеркальные коридоры.

– Везде. В каждом осколке. В каждом отражении.

Он поднял руку, и зеркала дрогнули. В них появились люди – точные копии группы, но… улучшенные. Лена – в платье, на котором не было пятен краски, с гордо поднятой головой. Дрон – в дорогом костюме, с золотыми часами на запястье.

– Они предлагали вам выбор, – сказал Странник. – Вы отказались. Она – нет.

В самом большом осколке показалась Тамара. Она была в белом халате, чистом, выглаженном. На груди – бейдж главного врача. И она улыбалась – так искренне, так светло, что настоящая Тамара, если бы видела это, никогда бы так не улыбнулась.

– Это не она, – прошептала Александра.

– Это её мечта, – поправил Странник. – Разве это плохо?

Катя вдруг запела – «Песню Теней», но наоборот, как учил Гром. Звуки, похожие на обратную перемотку плёнки, поползли по стенам. Зеркала задрожали.

Странник вздохнул.

– Вы упрямы, как те семеро в 1999-м.

Михаил шагнул вперёд.

– Мой отец… он там?

В глазах Странника мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Он сделал выбор. Как и вы сейчас.

Осколки зеркал начали сближаться, образуя подобие двери. За ней виднелось идеальное Желетово. И тень Тамары, машущая им рукой.

– Входите, – сказал Странник. – Если осмелитесь.

Даша продолжала читать заговор, голос её крепчал. Влад сжимал камень. Катя пела.

Они стояли на пороге – между разрушенной часовней и тем, что могло бы быть раем.

Им предстояло сделать выбор.

                                        * * *

Зеркальная поверхность задрожала, как поверхность воды от брошенного камня. Из серебристой глади вытянулась рука – точная копия руки Дрона, но с идеально подстриженными ногтями, с золотым часом на запястье, браслет которого блестел холодным светом. За рукой последовала голова, плечи, весь он – но другой. В дорогом костюме, который не висел мешком на плечах, с прической, какой не бывало даже в лучшие времена.

– Ну наконец-то, – сказал двойник Дрона голосом, в котором не было привычной дрожи. – Я ждал этого момента.

Один за другим из осколков выходили они – улучшенные версии. Лена – в платье от кутюр, с каталогом своих выставок в руках. Максим – в парадном мундире, грудь в орденах, которых он никогда не получал. Даже Анина кукла в зеркальной версии выглядела как фарфоровая антикварная игрушка, а не потрепанный тряпичный оберег.

– Прекрасные версии, не правда ли? – раздался знакомый голос.

Кот Фолиант появился из ниоткуда, как всегда – сначала как отражение в луже ртути, затем материализовался полностью. Его шерсть сегодня переливалась всеми оттенками серебра, а глаза отражали не присутствующих, а их идеальные двойников.

– Останьтесь, – сказал он, и в его голосе звучали сразу все соблазны мира. – Здесь вас ждет все, чего вы боялись потерять.

Михаил сжал кулаки. Его двойник – знаменитый писатель, лауреат, чьи книги стояли в витринах – протягивал ему первое издание с автографом отца.

– Он жив здесь, – прошептал двойник. – И гордится тобой.

Лена потянулась к своему отражению – та держала каталог с ее именем на обложке. «Лена Белова. Ретроспектива».

– Это же все, о чем ты мечтала, – сказала зеркальная Лена.

Катя вдруг запела – ту самую «Песню Теней», но наоборот. Сначала тихо, потом громче. Ее голос звучал как трещина в идеальной картине.

– Прекрати! – взвыл двойник Дрона, теряя совершенные черты.

Осколки зеркал затрещали. По идеальным лицам поползли трещины. Двойник Максима закричал что-то о чести и славе, но его голос распадался на отдельные звуки.

– Пою, как ты научил, – шептала Катя Дюхе, не останавливаясь.

Фолиант зашипел, его шерсть встала дыбом.

– Вы отказываетесь от совершенства?

– От фальши, – бросил настоящий Дрон, глядя, как его идеальная версия тает, словно снег на солнце.

Трещины множились. Теперь они складывались в узоры, похожие на древние руны. Воздух звенел, как натянутая струна перед разрывом.

– Еще! – крикнула Даша, продолжая читать заговор.

Катя взяла верхнюю ноту. В этот момент Влад швырнул свой камень – тот самый, не отражающийся ни в чем.

Удар. Грохот. Тысячи осколков, летящих в разные стороны.

И тишина.

Когда пыль осела, они увидели – зеркала разбиты. Двойники исчезли. На полу часовни лежали только семь потухших ртутных шаров и треснувшая гармоника.

Фолиант исчез. Но его последние слова еще висели в воздухе:

– Вы выбрали правду. Надеюсь, она того стоила.

Где-то в глубине разбитых зеркал что-то шевельнулось. Что-то настоящее.

                                        * * *

Последний осколок зеркала выпал из рамы с тонким звоном, похожим на звук разбитого хрустального бокала. И тогда из серебристой глубины вывалилось тело – живое, дышащее, но неестественно бледное. Тамара упала на каменные плиты часовни, как кукла с оборванными нитями. Ее халат был чистым, слишком чистым для этого места, будто только что из упаковки.

– Поднять ее! – закричал Максим, первым бросившись вперед.

Его руки ощутили странную легкость врача – будто она весила меньше, чем должна была. Тамара закашляла, из ее рта вырвалось облачко ртутного пара. Глаза открылись медленно, с трудом, словно веки были приклеены.

– Где… – ее голос звучал хрипло, как плохая запись.

В ладони, сжатой в кулак, обнаружилась смятая записка. Михаил осторожно развернул пожелтевший листок. Всего три слова, написанные знакомым почерком: «1999. Мы выбрали это».

– Отец… – прошептал он, и в этот момент стены часовни вздрогнули.

Своды застонали, как живые. С потолка посыпалась штукатурка, смешиваясь с ртутными каплями, все еще пульсирующими на полу. Последний шар – тот, что принесла Даша, – покатился к центру круга, оставляя за собой серебристый след.

– На выход! – рявкнул Спас, подхватывая Тамару на руки.

Но Лена замерла, глядя на шар.

– Подождите… Он…

Шар взорвался без звука. Из него вырвался столб ртутного пара, который не рассеивался, а принимал формы – человеческие силуэты, лица, руки, тянущиеся к ним. В воздухе запахло старыми книгами и грозой.

– Бегите! – завопила Екатерина, швыряя в пар горсть соли.

Они вывалились из часовни в последний момент, когда дверной проем рухнул, похоронив под обломками серебристые тени. Снаружи оказалось неожиданно тихо. Даже ветер стих, затаив дыхание.

Тамара пришла в себя окончательно. Она щупала свое лицо, как будто проверяла, на месте ли оно.

– Я была… там… – она говорила отрывисто, с трудом подбирая слова. – Они предлагали… больницу… идеальную… Никто не умирал…

Катя вдруг засмеялась – нервно, почти истерически.

– Вот и ответ. Они не исчезли. Они просто… остались.

На песке перед ними появились отпечатки. Крупные, четкие, кошачьи. Они вели к реке, становясь глубже с каждым шагом, будто несущий их зверь набирал вес.

Фолиант сидел на берегу, когда они подошли. Не оборачиваясь, помахал хвостом.

– Вы хорошо сегодня поработали, – сказал он без предисловий. – Но это только начало.

Речная вода перед ним была абсолютно неподвижной. Слишком чистой. Слишком… зеркальной.

– Что ты… – начал было Михаил, но кот исчез – просто растворился в воздухе.

Только тогда они заметили. Вода отражала не их. Не берег. Не луну.

Там, в глубине, стояло идеальное Желетово. И семеро людей у реки махали им руками. Среди них – профессор Воронцов.

– Папа… – сорвалось у Михаила.

Вода дрогнула. Отражение исчезло. Осталась только обычная река, темная и беспокойная.

Тамара сжала в руке записку.

– Они выбрали, – сказала она. – А мы?

Никто не ответил. Только кукла Ани тихо кивнула, будто соглашаясь с невысказанным вопросом. Где-то вдали, в разрушенной часовне, упал последний камень.

Начинался рассвет. Первые лучи солнца упали на воду, и на миг она снова стала зеркальной.

Часть 2. ТРОПА МИМОВ

Глава 11. Вход в искажение

Река Лужа лежала перед ними, словно расплавленное серебро, слишком гладкое, слишком неподвижное, чтобы быть водой. Она не текла – она застыла, превратившись в гигантское зеркало, в котором отражалось небо, но не их лица. Михаил наклонился, и его отражение не последовало за ним. Оно ждало, замершее у самой кромки, пальцы слегка шевельнулись – приглашающий жест.

– Оно нас зовёт, – прошептала Лена, и её голос дрогнул, будто она боялась, что вода его услышит.

– Ну и пусть зовёт, – Максим щёлкнул гильзой в кармане, но в его голосе не было прежней бравады. – Мы не идиоты, чтобы…

Рыбаков шагнул вперёд.

Никто не успел его остановить. Он двинулся к воде, как лунатик, широкое лицо – обычно красное от смеха – теперь было пустым, глаза остекленевшими.

– Кит, стой! – крикнул Дрон, но Рыбаков уже занёс ногу над водой.

Его сапог коснулся поверхности – и не провалился. Он ступил на воду, как на твёрдую землю.

– Господи… – выдохнула Александра.

Рыбаков сделал второй шаг. Третий. Отражение протянуло к нему руки – и в тот же миг рыбак нырнул вниз, будто под воду, но вместо всплеска – лишь лёгкая рябь, и поверхность снова стала гладкой.

На том месте, где он исчез, всплыли пузыри – но не воздушные, а тяжёлые, ртутные, переливающиеся металлическим блеском. Они лопались беззвучно, оставляя после себя дрожащие отражения – лица, которые никто не узнал.

– Он… он только что… – Код задохнулся, пальцы судорожно сжали кнопку ручки. – Это физически невозможно!

– Здесь многое невозможно, – раздался голос за их спинами.

Кот Фолиант сидел на прибрежном валуне, вылизывая лапу, но его тень – странно отстающая – всё ещё умывала морду. Глаза кота отражали не группу, а что-то другое: может быть, берег двадцать лет назад, может быть, то, что ждало их впереди.

– Вы решили войти. Без приглашения. – Фолиант повернул голову, и в его зрачках мелькнули силуэты семерых людей, исчезнувших в 1999-м. – Теперь игра пойдёт по моим правилам.

– Каким правилам? – Михаил стиснул зубы, но голос выдавал дрожь.

Кот лениво потянулся, и его тень сделала то же самое – на три секунды позже.

– Первое: здесь нельзя кричать. Звук привлекает их. – Он кивнул в сторону леса, где между стволов мелькали бледные фигуры – Близнецы-мимары, повторяющие движения невидимых оригиналов. – Второе: нельзя бежать. Бег – это признак добычи. А здесь всё ещё есть хищники.

– А третье? – спросила Аня, прижимая к груди куклу. Та в ответ повернула голову и уставилась на Фолианта.

Кот рассмеялся – звук, похожий на звон разбитого стекла.

– Никогда не соглашайтесь на подарки. Даже если это ваша самая заветная мечта. Особенно если это ваша самая заветная мечта.

Вода у берега вдруг заколебалась. На поверхности проступило лицо Рыбакова – широкое, улыбающееся, но глаза… глаза были чужими.

– Он там! – Влад рванулся вперёд, но Максим схватил его за плечо.

– Не двигайся, пацан. Это не он.

– Но мы не можем просто…

– Можем, – перебила Тамара. Её голос был ледяным, профессиональным, но пальцы дрожали. – Он уже мёртв. Или хуже.

Фолиант слез с камня и прошёлся по воде, оставляя за собой лёгкие, мгновенно исчезающие следы.

– Вы ещё спрашиваете, куда пропал ваш рыбак? – Он оглянулся, и в его глазах промелькнуло что-то почти человеческое – жалость? – Он сделал выбор. Как и те семеро. Как и вы сейчас.

Река вздохнула. Вода отступила на мгновение, обнажив дно – но вместо песка там лежали осколки, тысячи зеркальных осколков, и в каждом – чьё-то лицо.

Потом вода вернулась, и тени снова стали целыми.

– Ну что, – Фолиант повернулся к ним спиной, но его отражение в воде смотрело прямо на группу. – Вы всё ещё хотите войти?

Михаил посмотрел на реку. Где-то там был его отец. Где-то там – ответы.

Он сделал шаг вперёд.

Вода приняла его.

                                        * * *

Они шли по воде, и каждый шаг оставлял на поверхности круги, которые расходились слишком медленно, словно жидкость здесь была гуще обычного. Код намеренно топнул сильнее – отражение под ногами дернулось, но не сразу, а с задержкой, будто жило в другом времени.

– Эй, вы видите это? – он обернулся к остальным, и в тот же миг почувствовал, что что-то не так.

Тени.

Их не было.

Солнце стояло высоко, бросая резкие тени от деревьев на берегу, но под ногами группы – ничего. Только их собственные силуэты, странно плоские, будто нарисованные.

– Где наши тени? – прошептала Александра, инстинктивно прижимая Аню к себе.

Код резко повернулся – и тут же увидел их. Тени были, но не там, где должны были быть. Они отставали на шаг, на два, двигались чуть медленнее, а когда он поднял руку – его тень опустила.

– Они… они не повторяют нас, – выдавил он.

– Они предсказывают, – раздался чужой голос.

Группа вздрогнула. Между ними стоял человек, которого никто не помнил. Высокий, в выцветшем пальто, с лицом, которое невозможно было запомнить – будто оно состояло из сотен чужих черт.

– Кто вы? – Максим инстинктивно шагнул вперед, рука потянулась к ножу за поясом.

– Я не из вашего года, – прошептал незнакомец. Его голос звучал так, будто доносился из старого радиоприемника – с помехами, с хрипом. – Я искал выход. Но зеркала… они любят гостей. Особенно тех, кто заблудился.

– Вы один из пропавших? – Михаил вглядывался в его лицо, пытаясь найти знакомые черты.

– Я тот, кого забыли, – человек улыбнулся, и в его улыбке не было ничего человеческого. – А вы скоро станете такими же.

Он указал куда-то в сторону леса, и группа невольно последовала за его взглядом.

Там, между деревьев, стоял Максим.

Но не их Максим – не ветеран с потухшими глазами и Дронами на руках. Этот был другим: прямая спина, новенький мундир с медалями, которых в реальности никогда не существовало. Его лицо было гладким, без морщин, без следов усталости.

– Ну что, старик, – двойник ухмыльнулся. – Узнаёшь? Это я – каким ты мог бы стать. Если бы не спрятался в тех горах. Если бы не бросил их.

Максим замер. Его пальцы сжались так сильно, что гильза в кармане впилась в ладонь, оставляя кровавые следы.

– Ты… ты не я.

– Нет? – Двойник расстегнул воротник, показав Дрон – ровный, аккуратный, будто сделанный скальпелем. – А это? Ты же помнишь, как пуля прошла в сантиметре от сонной артерии. Только в твоей версии – ты не повернулся. Ты убежал.

– Заткнись, – прошипел Максим, но голос дрогнул.

– О, ты даже голос потерял там, в горах. Помнишь, как кричал, когда нашли Сашку? Ты же мог его спасти. Но ты…

– Я сказал, заткнись!

Максим рванулся вперед, но Фолиант внезапно оказался между ними, его шерсть вздыбилась, отражая сразу десятки лиц – всех, кто когда-либо смотрел в это зеркало.

– Я предупреждал: нельзя бежать. Нельзя кричать. – Кот повернул голову к двойнику, и тот отступил, будто испугавшись. – И никогда не разговаривайте со своими отражениями. Они всегда знают, что вам сказать.

Странник во времени засмеялся – звук, похожий на скрип старой плёнки.

– Он прав. Зеркала любят показывать то, что могло быть. Но никогда – то, что должно.

Код посмотрел на свои руки. Они дрожали. Он всегда считал себя человеком логики, чисел, кода – но здесь все законы рушились.

– Что… что нам делать? – спросил он, и даже сам удивился, как тонко звучал его голос.

Фолиант медленно моргнул, и в его глазах промелькнуло что-то древнее, чем этот лес, чем эта река.

– Идти вперед. И не оглядываться. Потому что, если вы обернётесь – вы увидите, кем уже стали.

А за спинами у них, в воде, тени наконец догнали своих хозяев – и улыбнулись.

                                        * * *

Аня не сразу поняла, что кукла в её руках начала шевелиться. Сначала это было едва уловимое движение – мизинец дрогнул, будто от ветра. Потом голова повернулась слишком плавно, слишком естественно, не с той деревянной скрипящей резкостью, к которой девочка привыкла за годы. Кукла смотрела на неё. Не стеклянными пуговицами-глазами, а настоящим, живым взглядом, полным тёплого понимания.

– Машенька… – прошептала Аня, и в этот момент кукла вырвалась из её рук.

Деревянные ножки застучали по прибрежным камням, неестественно быстро, с какой-то жутковатой грацией. Аня сделала шаг вперёд, потом ещё один – её тянуло следом, как будто между ней и куклой протянулась невидимая нить.

– Аня, стой! – крикнула Александра, но девочка уже шла, не оглядываясь, в сторону тёмного ельника, где между стволов уже мелькал белый сарафан куклы.

Влад первым рванулся вперёд. Его камень – плоский, с острыми краями, который он подобрал у воды минуту назад – просвистел в воздухе и попал точно в спину убегающей кукле. Раздался сухой треск, будто лопнула пересохшая ветка.

На секунду воцарилась тишина. Потом из трещин в разбитой кукле хлынул свет – неяркий, мерцающий, словно отражение луны в разбитом зеркале. И поползли… нет, не поползли – вытекли, как жидкое стекло, десятки пауков. Их лапки блестели, как отполированное стекло, брюшки переливались всеми цветами радуги, но прозрачные, пустые внутри. Они двигались странно – не плавно, а рывками, будто кто-то покадрово переключал их движения.

– Назад! Все назад! – закричал Код, но его голос сорвался на визг, когда первый паук дотронулся до его кроссовка. Материал сразу же потемнел, стал мутным, словно покрылся инеем.

Из чащи вдруг раздался голос Тамары – такой родной, такой знакомый:

– Я нашла их! Они все здесь! Идите сюда, скорее!

Михаил обернулся – врач стояла рядом, бледная, с широко раскрытыми глазами. Её губы были плотно сжаты. Голос звучал снова – из леса, из темноты между деревьями.

– Это не я, – прошептала настоящая Тамара, и её пальцы вцепились в рукав Лены так, что побелели костяшки.

Фолиант вдруг выгнул спину, его шерсть встала дыбом, превратившись в ощетинившуюся корону из игл. В его глазах отражалось не происходящее вокруг, а что-то другое – может быть, то, что было двадцать лет назад, может быть, то, что ещё только должно случиться.

– Не ходите туда, – прошипел кот. – Это ловушка. Они всегда так делают. Берут самый родной голос и вкладывают в него ложь.

Михаил не слушал. Его взгляд был прикован к силуэту, который виднелся вдалеке, за деревьями. Высокий мужчина в потрёпанном полевом костюме, с блокнотом в руках. Он стоял спиной, но Михаил узнал бы эти плечи, этот наклон головы в любой точке вселенной.

– Отец… – сорвалось с его губ.

Фолиант прыгнул ему на плечо, неожиданно тяжёлый, как будто весил не три килограмма, а все тридцать. Его когти впились в кожу сквозь ткань рубашки.

– Он ждёт, – прошептал кот прямо в ухо. – Они все ждут. Но если ты пойдёшь – ты не сможешь вернуться. Никто не возвращается добровольно.

Михаил почувствовал, как что-то тёплое и солёное катится по его щеке. Он даже не осознавал, что плачет. Вдали фигура отца повернулась – медленно, как в замедленной съёмке. Вот уже виден профиль, вот уже…

Фолиант резко ударил лапой по его щеке. Не сильно, но достаточно, чтобы Михаил моргнул. Когда он снова открыл глаза – силуэта не было. Только деревья, только тени, только тихий шепот из чащи, который теперь звучал как голос его матери: «Миша, иди сюда, сынок. Я скучаю».

Кот спрыгнул на землю и сел, обернувшись к группе. Его хвост подрагивал, как антенна, улавливающая невидимые сигналы.

– Вот и всё. Вы видели. Теперь выбор за вами – идти дальше или вернуться. Но помните: если вы сделаете шаг к ним – это навсегда. Зеркала любят гостей, но ненавидят, когда они уходят.

Влад поднял ещё один камень – на этот раз круглый, как яйцо. Он сжал его в ладони так сильно, что кожа побелела.

– А если мы разобьём все их зеркала?

Фолиант засмеялся – звук, похожий на звон хрустального бокала.

– Попробуй, мальчик. Но помни – каждое разбитое зеркало создаёт семь новых. И все они будут смотреть на тебя. Все будут помнить.

А вдали, между деревьев, снова мелькнул белый сарафан. Целая, невредимая кукла стояла и махала им, приглашая вглубь. Аня ахнула и потянулась вперёд, но на этот раз Александре хватило реакции схватить её за руку.

– Мы идём, – твёрдо сказал Михаил. Его голос звучал хрипло, но в нём не было дрожи. – Но мы вернёмся. Все.

Фолиант лишь прищурился, и в его глазах промелькнуло что-то, что можно было принять за жалость. Или за предвкушение.

– Как скажешь, профессор. Как скажешь.

Глава 12. Идеальные двойники

Желетово встретило их неестественной чистотой. Деревня сверкала, словно только что вымытая дождём и высушенная на солнце, но без единого следа жизни. Тротуары, выметенные до блеска, но без отпечатков подошв. Окна домов – чистые, сверкающие, но за ними не шевелились занавески. И отражения. Повсюду отражения – в витринах магазинов, в лужах у колодца, в полированных дверных ручках – но не их собственные. Тени людей, которых физически не было, двигались за стёклами, выполняя какие-то повседневные действия: женщина мыла посуду, видимая только в отражении окна; старик качался на несуществующей на самом деле качели; дети играли в мяч, который не оставлял следов на идеальном песке.

– Здесь… здесь всё есть, – прошептала Лена, – но ничего нет на самом деле.

Её голос прозвучал слишком громко в этой искусственной тишине. Даже их шаги не производили звука – ни скрипа, ни шороха, будто они сами стали призраками в этом городе-призраке.

Михаил первым заметил их. Семеро людей стояли у старого дуба на площади – именно там, где двадцать лет назад исчезла предыдущая группа. Они выглядели так, словно время не коснулось их: молодые, улыбающиеся, в одежде конца девяностых. Профессор Воронцов – отец Михаила – держал в руках тот самый блокнот, с которым исчез. Его пальцы были испачканы чернилами, как будто он только что дописал последнюю строчку.