Поэма о Шанъян. Том 3–4

– Ночь холодна. Ванфэй, ступайте скорее внутрь.

Пройдя через внутренний дворик, я остановилась перед самой дверью. В пустом саду царила тишина, а в резиденции мерцал свет. Вот только я никак не могла набраться смелости, чтобы толкнуть дверь и перешагнуть порог… Я знала, что этот момент обязательно наступит и, какой бы ни был исход, мне придется пережить это в одиночку. Я закрыла глаза и равнодушно сказала служанкам:

– Ступайте.

Когда я вошла внутрь, Сяо Ци стоял у окна, заложив руки за спину. Он так ничего мне и не сказал. Я застыла, ладони покрылись потом, а сердце упало.

– Есть результат? – устало спросила я.

– О каком результате ты хочешь услышать? – спокойно переспросил он, и по его голосу я не могла понять, он счастлив или сердится.

Закусив губу, я выпрямила спину и сказала:

– Ван Сюань препятствовала военному приказу. Я одна, и больше никто не вмешивался в это дело. Каков бы ни был итог, я готова взять на себя всю ответственность.

Вдруг Сяо Ци развернулся и сердито посмотрел на меня.

– Препятствовать военному приказу – огромное преступление! И только теперь ты говоришь о том, что готова взять на себя всю ответственность за содеянное?!

У меня перехватило дыхание. Не успела я открыть рот, как он сжал мой подбородок. Я никогда не видела столько злобы в его глазах.

– Я всегда был любезен с тобой, баловал, любил – за это ты так расхрабрилась и решила помешать нашим войскам?! И только теперь ты решила раскаяться?!

В тот день я отправила секретное письмо – буквально за день до наступления крайнего срока, которое должно было повлечь за собой уничтожение насыпи. Я потребовала у Сун Хуайэня отсрочки еще на пять дней. Я прекрасно понимала, что авангард в Цзяннани ежедневно терпит потери и, чем дольше откладывалось прибытие подкрепления, тем многочисленнее будут потери. Всего пять дней – это все, что я просила, не больше! Если бы я еще хоть как-то могла отсрочить уничтожение насыпи и ускорить строительство канала – я совершенно не жалела о содеянном. Только я должна была нести ответственность за это, и больше никто. Мой брат не должен пострадать.

Судя по реакции Сяо Ци, брат, похоже, не смог уложиться в обозначенный срок. Сердце мое налилось холодом, как и тело. Сохраняя спокойствие, я уверенно встретила взгляд мужа.

– Ничего не будет брошено на волю случая, таково мое решение… Это моя вина, и я должна понести за это наказание. Какое – решать тебе.

– Ты!.. – Сяо Ци был в ярости. Он еще долго смотрел на меня, прежде чем отвернуться, раздраженно взмахнув рукавом.

У меня не было желания продолжать с ним ссориться, я все еще думала о брате… Что ему делать? Его труды оказались тщетны – он не смог обуздать реку! Сможет ли он выдержать это? Хмель ударил в голову – она начала раскалываться от боли. Прижав руку ко лбу, я развернулась и двинулась к выходу. Я даже не знала, куда мне идти, – просто хотела побыть одна, чтобы как следует все обдумать.

Вдруг я почувствовала боль в запястье – Сяо Ци стиснул его, дернул меня на себя и заставил упасть в его объятия. Тут же ноги мои оторвались от пола – он поднял меня на руки и понес к постели. В грусти и разочаровании у меня не было никакого желания продолжать с ним спорить и сопротивляться – я только для виду из последних сил попыталась толкнуть его в грудь, но тщетно.

– Ван Сюань! – внезапно выкрикнул он мое имя. Я растерянно посмотрела на него, когда он опустил меня на постель и прижал запястья к подушкам. Боль в запястьях пронизывала меня от мышц до костей. Я стиснула зубы, чтобы не закричать. Он склонился, холодно глядя на меня.

– Тебе очень повезло – на этот раз ты победила.

Я бездумно уставилась на него, не в силах поверить в услышанное.

– У тебя есть твой невероятно талантливый брат и непреклонный зять – вместе они смогли устранить катастрофу.

Холодное и безжалостное выражение лица Сяо Ци, наконец, сменилось чем-то похожим на радость.

– Ван Су и Сун Хуайэнь руководили тремя тысячами солдат, чтобы днем и ночью возводить дамбу. Через три дня после установленного срока они завершили строительство отводного канала. Когда ворота открыли, река сменила ход и обошла Чуян. Люди по обе стороны реки спаслись от катастрофы, и войска успешно переправились через реку!

В одно мгновение сильнейшая печаль сменилась радостью… которая тут же отчего-то угасла. Это означало, что брат успел. За последние сто лет никому не удавалось обуздать реку, но он в самом деле сделал это!

У меня снова свело дыхание, и вся горечь, все тревоги вылились в безудержный поток слез. Меня уже не заботили наша ссора, возможное наказание – так мне хотелось бежать к брату, чтобы собственными глазами увидеть результат его работы.

– Почему ты плачешь? Ты же победила! – Гнев в глазах Сяо Ци, наконец, сменился растерянной беспомощностью. Он вздохнул и сказал: – Ну почему моей женщиной оказалась именно ты?!

Сколько бы он ни ругал меня, я продолжала безудержно плакать прямо у него на глазах. Давно я так не плакала… от счастья… Вся печаль, все обиды, которые я носила в своем сердце, в один миг превратились в слезы радости.

Заметив, что слез становится только больше, он посмотрел на меня сначала беспомощно, а потом растерянно. Утирая мои слезы, он рассмеялся и добавил:

– Ладно, ладно, может, мне стоит прекратить болтать?

От его растерянно-раздраженного лица я невольно рассмеялась. Вздохнув, он пристально посмотрел на меня, а между его бровей показалась знакомая морщинка:

– А-У! Надо полагать, так везет не каждый раз! А если бы А-Су не справился? Какое бы наказание ты понесла? Если бы его провал привел к великой катастрофе – знаешь, какую бы тогда ты несла ответственность?

– Знаю. – Я посмотрела ему в глаза. – Даже если бы пришлось уничтожить насыпи, я не могла сидеть сложа руки и просто смотреть, как рушится работа моего брата. Какая бы ни была ответственность за мой поступок, я не могла не рискнуть. Еще я знаю, что не имею никакого права вмешиваться в военные и государственные дела, но не в этот раз – это другое…

– Опять упрямишься! – Сяо Ци снова сердито посмотрел на меня. Глубоко вздохнув, он сказал: – Раз уж ты моя жена, если подниматься вместе, то и падать вместе. Даже в военных и политических делах меня волновало и твое мнение. Но во всем нужно знать меру! Раз уж ты у меня настолько бестолковая, тебе тем более не нужно ничего от меня скрывать!

Мне нечего было возразить на это, поэтому я совершенно искренне стыдливо опустила голову и молча отвела взгляд.

– Я слишком потворствую тебе! – Он холодно фыркнул, но больше не злился на меня. – Теперь ты понимаешь, где была неправа?

Я слабо кивнула, но он продолжал пристально, нахмурившись, смотреть на меня.

– Признаю свою неправоту, – прошептала я, хотя слова эти дались мне с огромным трудом. Я сердито посмотрела на него и стерла из уголков глаз оставшиеся капли слез.

Вдруг он раздраженно вздохнул, мягко взял меня за руку, и выражение его лица снова изменилось. Только теперь я поняла, что там, где он сжимал пальцы на моих запястьях, теперь наливались синяки.

– Как же так…

Он взял мою руку в две ладони, лицо его вытянулось от раскаяния, а грозное выражение лица испарилось без остатка.

Прикусив губу, я лежала в его объятиях – молча, уязвленно, я незаметно вздохнула с облегчением. Если бы я тогда сказала ему, он бы не позволил мне написать то письмо!

Люди говорили, что год этот будет полон тревожных потрясений. И весна стала тому подтверждением. К счастью, с юга пришли хорошие новости: большая дамба через реку Чуян достроена, и впервые за сто лет удалось обуздать реку. Войска, застрявшие возле Юйлинцзи, благополучно переправились на другой берег. Исполненные новыми силами и боевым духом, они добрались до Цзяннани, оккупировали территорию, нанесли сокрушительный удар и через три дня прибыли к воротам в Хуайнин, где и объединились с авангардом генерала Ху Гуанле. В одну ночь при дворе и в народе все испытали подъем и воодушевление.

За свои заслуги брат получил титул вана и был повышен с цзюньвана до Цзянся-вана.

Сяо Ци заключил союз с наследным принцем туцзюэ Хулюем – и стотысячное войско отправилось к западной границе. Конечно, при дворе до сих пор оставались упрямые и старые министры, которые неустанно выступали против этого союза и западного похода, настоятельно требуя вернуть войска обратно. Одним из самых яростных противников был гуанлу [46] и лекарь Шэнь Чжунъюнь. Он так яростно бился в поклонах лбом об пол, что лицо его залила кровь. Более того – он отказался от пищи и теперь выглядел хуже мертвеца. От его выходок Сяо Ци страшно разгневался и бросил в тюрьму больше ста семидесяти членов рода Шэнь, заявив: «Если господин Шэнь умрет с голоду, все примут мученическую смерть!» Сразу после этого заявления все придворные чины замолкли, познав гнев и решительные методы Сяо Ци.

Шэнь Чжунъюнь – очень влиятельный человек своего поколения. Давным-давно, когда он только ступил в коридоры власти, он набрался опыта и стал очень узнаваемым чиновником в подчинении у отца. Я с детства знала его, но никогда не думала, что у него такой характер. Все говорили, что дома влиятельных семей пришли в упадок, добродетельные люди начали поступаться принципами, а когда внешний враг пересек границу, в людях открылось все самое ужасное.

Я взглянула на Шэнь Чжунъюня новыми глазами. Сяо Ци восхищался им. Как бы он ни злился на него, он никогда не причинил бы вреда его родным. Это была ловушка, чтобы старик Шэнь согласился с ним на пари: пока война не закончится, ему придется жить. И умрет он спокойно у себя дома. Сяо Ци дал слово, что не причинит никому вреда. Старик сдался и в самом деле решил провести остаток своих дней за закрытыми дверями в родном доме.

Смешно говорить, но до такого мог додуматься только Сяо Ци. Иначе он просто не сможет справиться с видными да еще и косными деятелями при дворе.

Похоже, небесный царь услышал людей, и продолжающийся больше месяца дождь наконец прекратился. Черные тучи рассеялись, и во дворах расцвели абрикосовые деревья. В мир вернулась весна. Четвертый лунный месяц наполнился ароматами цветов.

С тех пор как мой брат покинул столицу, прошел год. Совсем скоро, когда он закончит дела, он сможет вернуться домой.

Согласно правилам этикета, самое время сменить цвет одежды и облачиться в весенний наряд. Ныне в покоях императрицы нет хозяйки – наряд должна назначить или императрица, или вдовствующая императрица. Похоже, заняться этим придется мне и местным шаофу [47].

Моя мать жила во дворце Фэнчи, пока не вышла замуж. С тех пор он пустовал. Когда я была маленькой, часто оставалась здесь на ночь.

Во дворе перед дворцом Фэнчи А-Юэ и несколько дворцовых служанок подносили мне различные тонкие шелка, чтобы я выбрала для этой весны что-нибудь новенькое. У меня уже рябило в глазах от невероятного разнообразия тканей и цветов. Выбрав фасон и цвет, я велела пошить из них платья для титулованных жен высокопоставленных господ.

Наблюдая за грациозными придворными служанками, как лучи утренней зари играли на газовых тканях, как ветер подхватывал их в порыве танца, я была уверена, что смотрю на великолепные цветные облака. Самые юные служанки шутили и смеялись, а кто-то на уском[48] акценте, что был слаще ласковых речей, начал напевать песни Цзы-е [49]. Многие подхватывали песни и танцевали. Дворец Фэнчи расцвел и наполнился жизнью. Увидев, что я с улыбкой наблюдаю за танцем служанок, к ним присоединились еще несколько девушек… Как же давно тут не случалось столь счастливых мгновений.

Не выдержав причитаний А-Юэ, я решила присоединиться. Под сладкие песни я вспомнила пару танцевальных движений – столько лет я не вспоминала их. И теперь я снова, словно маленькая девочка, отстукивала ботиночками о землю, взмахивала рукавами и кружилась в танце… Яркие краски проносились перед глазами, превращаясь в струящиеся огни, – весь мир вокруг походил на сладкий сон.

В какой-то момент умолкли песни. Когда я оглянулась, то увидела, что все молча опустились на колени. У ворот дворца стоял Сяо Ци и влюбленно смотрел прямо на меня. Легкий весенний ветерок обдувал мое лицо. Муж медленно зашагал мимо служанок в цветных платьях и подошел ко мне. Из-за того что я слишком резко остановилась, у меня немного закружилась голова. Он крепко обнял меня. Слуги незаметно отступили и скрылись за пределами дворца.

Его взгляд, пелена в его глазах тронули мое сердце. Улыбнувшись, я встретилась с ним взглядом. Кончиками пальцев я нежно провела по его груди, шее, подбородку… Он прикрыл глаза, позволив моим пальцам касаться его кожи. Дыхание его участилось.

– Не создавай проблем, у меня еще есть дела. – Он изо всех сил старался сохранять невозмутимое выражение лица. Перехватив мою руку, он не позволил мне дальше дразнить его. Его серьезное выражение лица возбудило во мне еще больше желания покорить его. Обхватив руками его шею, я слегка прищурилась и спросила:

– Неужели есть что-то важнее меня?

Он изумленно посмотрел на меня, затем вдруг наклонился и поцеловал… Он целовал меня долго, и только когда перестало хватать воздуха в легких, я отстранилась, глядя на него с улыбкой.

– У ван-е до сих пор есть какие-то важные дела?

Он поднял густые брови, взгляд его прожигал насквозь. Улыбнувшись шире, я развернулась, чтобы сбежать, но запуталась в рассыпанных на земле отрезах тканей. Невольно я потянула Сяо Ци за собой, и мы упали в цветные шелка – они окутывали нас, слой за слоем, как великолепные облака. Мы утонули во взглядах друг друга – весь мир словно застыл вокруг, и больше нас уже ничего не волновало.

Сяо Ци раскинулся на парчовой лежанке в расстегнутом на груди халате и лениво, с улыбкой наблюдал, как я привожу себя в порядок и расчесываю волосы.

Беспорядочно разбросанные вокруг полотнища тонких тканей чуть колыхались в порывах весеннего ветра.

Собрав волосы в пучок, я босиком пошла по траве, глядя на разбросанные по земле шелковые ленты.

– Что ты ищешь? – удивленно спросил Сяо Ци.

Опустив голову, я осмотрелась и сказала:

– Одного отреза не хватает.

Он засмеялся.

– Что за столь редкая ткань тебя так волнует?

Наконец я нашла отрез бледно-сиреневой ткани, накинула на плечи и покрутилась, улыбнувшись.

– Вот она! Тебе нравится?

Сяо Ци ответил с улыбкой:

– Красавице даже грубая ткань будет к лицу.

– Кто тебе говорил на меня смотреть? Смотри на ткань! – Я сердито улыбнулась и подняла перед собой кусок ткани, чтобы он мог как следует ее рассмотреть. Она соткана не только из лубяных культур [50] – в ее составе было немного шелка.

Сяо Ци неохотно взглянул на нее и бросил:

– Хорошая.

Искоса глядя на него, я улыбнулась.

– В этом году наши ткачи предложили пошить новые платья для дворцовых служанок – такое будет впервые! В этой ткани, помимо шелка, есть немного льна – материал получается такой же тонкий, но выходит гораздо дешевле чистого шелка!

Он кивнул, с интересом глядя на меня.

– Это поможет сэкономить немного серебра. Ванфэй же у нас расточительно ведет хозяйство.

Проигнорировав его поддразнивания, я вскинула брови и сказала:

– А что, если бы всем женщинам можно было носить платья из такой ткани?

Он удивленно посмотрел на меня, затем глаза его сверкнули – он как будто понял мои мысли.

– Ван-е, можете себя представить, сколько мы тогда сможем сэкономить серебра? – Искоса глядя на него, я снова улыбнулась.

Сяо Ци нахмурился – этот вопрос совершенно сбил его с толку.

– Это целых триста тысяч лянов серебра [51]! – Я рассмеялась. – Триста тысяч!

Сяо Ци потрясенно смотрел на меня.

– Неужели стоимость платья настолько велика?

Со всей серьезностью в голосе я ответила:

– Да. Испокон веков роскошная жизнь была обычным явлением, которому женщины всегда следовали. Ежегодные средства, которые тратятся на одежду и косметику, можно было потратить для того, чтобы накормить все округа нашей страны!

Лицо Сяо Ци постепенно становилось все серьезнее. Он задумчиво сказал:

– Вот оно что… На юге и севере идут войны. Несмотря на то что наша казна в изобилии и не время тревожиться за провиант, стоит чинить крышу, пока не пошел дождь. Следует в полной мере уменьшить расходы.

Он посмотрел на меня одобрительно и радостно.

– Нечасто тебе приходят такие идеи.

Я посмотрела на него с улыбкой.

– При дворе сейчас неспокойно. Весна только наступила, настроения народа понемногу успокоились. В столице привыкли роскошествовать, мы не можем насильно сократить расходы – это пойдет вразрез с человеческими чувствами. Нам нужно придумать, как заставить их принять это решение добровольно.

Пробирающий до костей холод

Близился циньцань [52]. Каждый год, в разгар весны, императрица вела наложниц и жен чиновных особ, чтобы те отдали поклон цаньшэнь [53] Лэй-цзу [54] и просили благословения неба за изобилие шелкопрядов и процветание ткацкого дела.

Хлебопашество и ткачество – основы для существования народа. Ежегодная церемония циньцань и жертвоприношение небу и земле исстари были значимыми событиями императорского дома. Согласно устоям предков, когда императрица приносит жертву, ей обязательно следует совершать церемониал в желтом платье, с лентами и биси [55]. Касательно одежды – требовалось соблюдать строгие правила. Наложницы и жены чиновников тоже носили особую одежду – она различалась по цветам, узорам и украшениям в зависимости от ранга. Каждую весну, когда я была маленькой, я надевала шелковое платье с изображением феникса и вместе с мамой ходила на церемонию циньцань. Однако в этом году мне придется заменить тетю и лично руководить церемонией.

Помощник начальника жертвенного приказа рассказывал, какие инструменты были нужны для церемонии. Я пристально посмотрела на него, когда он заговорил о парадном одеянии распорядителя жертвоприношениями. Вдруг помощник смутился и осторожно продолжил:

– Мне неведомо – будет наряд распорядителя прежним или будет что-то новое?

Если следовать старым правилам, то это будет традиционное платье, в котором императрица каждую весну проводила церемонию. Насколько мне было известно, регент имел добрую славу при дворе – все уважали его. Однако один человек должен был принять решение, которое коснется тысяч жителей. Императрицами правящей династии выступали женщины из рода Ван. Церемониймейстер всегда неукоснительно соблюдал все правила церемонии, и, вероятно, когда речь шла о наряде и женщине, которая должна провести церемонию, говорилось обо мне.

Я приподняла взгляд, оторвавшись от эскизов платьев.

– В этом году – исключительный случай. Из-за болезни императрица-бабушка не сможет провести церемонию. У нас не было другого выбора, кроме как заменить ее. Разумеется, фасон и цвет наряда могут немного отличаться, но это – важнейшая составляющая правил проведения церемонии, которые нельзя преступать.

– Презренный слуга признает свою вину!

Помощник начальника приказа медленно склонился в поклоне, затем нерешительно продолжил:

– Поскольку церемонией будет ведать ванфэй, боюсь, что подобный наряд не соответствует установленным правилам…

– Поскольку оба эти платья не подходят, тогда сошьем еще одно.

Я невозмутимо отвела взгляд и отложила эскизы в сторону.

На следующий день я приказала А-Юэ передать шаофу эскизы нового платья вместе с новыми материалами, а также распорядилась пошить новое платье за три дня.

В конце весны второго года правления императора тайши [56] выбрал счастливый день, чтобы можно было совершить церемонию жертвоприношения богине Сяньцань [57]. Вместо императрицы церемонию циньцань будет проводить Юйчжан-ванфэй.

Служанка подала специально пошитое для этой церемонии платье – нижний слой был выполнен из тонкой белой ткани, поверх которой была накидка ультрамаринового цвета, переходящего в сине-зеленый оттенок на подоле. Рукава широкие, а узкая талия затянута поясом. Тонкие и длинные ленты подобны хвостовым перьям феникса. Платье было без вышивки, на рукавах едва заметным темным узором проступали луань и феникс, а пояс украшен кольцом из самоцветов. А-Юэ расчесала меня, связала волосы в пучок, а на висках заколола несколько украшений.

Глядя на свое отражение в зеркале, я смочила острый кончик кисти в киновари, затем опустила его в листовое золото и провела тонкую линию по лбу.

Покинув дворец Фэнчи, закрытый тканями паланкин в сопровождении придворных евнухов тронулся к восточным воротам дворца Яньхэ.

Жены чиновников ждали меня у ворот дворца – все были в роскошных парадных платьях, с высокими прическами, украшенными сверкающими утонченными золотыми украшениями. Увидев паланкин, все вышли вперед, отдавая поклоны и воспевая слова о счастье. Придворный евнух отдернул унизанный жемчугом занавес, а я, протянув руку нюйгуань, медленно покинула паланкин. В этот момент утренние лучи коснулись моего лица и солнце пролило свет на все вокруг. Торжественный алтарь был освещен нежным золотым светом. Я взошла по его нефритовым ступеням и встала под рассветными лучами. Ветер нежно покачивал края моей одежды, когда я благоговейно возжигала курительные свечи.

Вслед за тем нюйгуань повела женщин в сад шелковиц. Придворный евнух подал мне серебряный крючок, и я, ступая впереди процессии, первой собрала шелковицу. Следуя моему примеру, так же поступили и жены чиновников. Когда было собрано достаточно шелковицы, церемония завершилась, и все собранное опустили на алтарь. Наконец, придворный евнух отвел нас в червоводню [58], чтобы мы увидели молодых гусениц тутового шелкопряда. После чего мы отправились в женскую часть дворца, чтобы выпить чаю и побеседовать.

Рядом со мной сидела вся родня ванов и сановников – мы все хорошо друг друга знали, поэтому можно было не соблюдать церемонии. Все восторгались моим макияжем и нарядом. Я лишь равнодушно улыбалась, но про смену наряда так ничего и не сказала. В конце концов все же кто-то не выдержал и с любопытством поинтересовался:

– Платье ванфэй отличается от прежних лет. Материал похож на шелк, но это не шелк. Это словно лен, но… не похож и на лен. Мы никогда не видели ничего подобного. Это какое-то редкое подношение?

Тепло улыбнувшись, я ответила:

– Это вовсе не редкое подношение. Просто в этом году у ткачей появилась возможность создать ткань, о которой никто никогда раньше не знал. Мне она очень понравилась, вот я и решила пошить из нее парадное платье.

Все опешили от моих слов – я же заметила в их глазах нескрываемую зависть. Больше всего впечатлилась супруга Инъань-хоу, которая сидела слева от меня. Я развернулась к ней и, улыбнувшись, сказала:

– Если госпоже так понравился этот материал, я прикажу, чтобы и вам отправили немного.

Госпожа Инъань-хоу была вне себя от радости и засы´пала меня словами благодарности. Этот жест заставил остальных девушек теперь яростно завидовать Инъань-хоу.

Три дня спустя ткачи сообщили, что к ним неоднократно обращались женщины из влиятельных домов с просьбой продать им новые шелка. Я же отдала распоряжение: кто бы ни обратился к ним – ни в коем случае никому не продавать новый шелк. Аппетиты начали возрастать, женщины, ведомые любопытством, пытались выяснить, отчего же это такая редкость. Еще десять дней спустя был опубликован указ, в котором, согласно повелению императрицы, запрещалось использовать шелковый газ для летних платьев и всем велено использовать только новые шелка.

В одну ночь столицу наводнили женщины в новых платьях – они с гордостью носили новые ткани, а продажа узорчатого, набивного шелка и похожих тонких тканей уже никого не интересовала.

Вот чего я не ожидала, так это того, что столичных женщин заинтересуют не только новые ткани, но и узор, который я тогда по прихоти нарисовала у себя на лбу. Придворные дамы сочли его очаровательным.

Весенним ясным и солнечным днем я сидела на крытой галерее, перебирая струны гуциня, и думала о брате.

А-Юэ подошла ко мне и тихо сказала:

– Рабыня исполнила приказ ванфэй и передала одежду и украшения во дворец Цзинлинь. Госпожа Су с благодарностью приняла подарки и была очень тронута. Она попросила рабыню передать ванфэй сообщение, что хотела бы выразить признательность лично.

Я равнодушно ответила:

– Не нужно. Продолжай заниматься своими делами. Если что-то понадобится, я сразу сообщу.

– Слушаюсь. Рабыня понимает.

Но А-Юэ не спешила уходить. Она нерешительно поджала губы, но не сразу смогла найти в себе силы заговорить. Сохраняя спокойствие, я опустила голову, ведя пальцами по струнам, как вдруг служанка тихо произнесла:

– Рабыня видела маленькую цзюньчжу. С ней как будто что-то не так.

– Маленькая цзюньчжу? Что с ней не так?