Хождение Константина Уральского в Санкт-Петербург

И налила мне, Наташа, в кружку коньяк за три косаря, и разбавила она его соком вишнёвым, подав эту кружку мне. И сделала она тоже самое для себя.

– А ты кем работаешь в Уфе? – всё интересовалась Наташа.

– Пекарем, – отвечал Игорь.

– Кем? – переспрашивала она.

– Пекарем – хлеб выпекаю, – говорил Игорь, – булочки, сдобу.

Отличная партия будет для тебя Натаха, – подумал я, – он будет булочки печь, а ты их есть.

– Понятно, – отвечала Наташа, – и как тебе Пермь?

– Нормально, – говорил Игорь, набивая глотку дымом из кальяна.

– Не думал в Пермь перебираться? – спрашивала всё Наташа.

– Не знаю, – отвечал задумчиво Игорь, – я тут видел объявление, там нужны люди в ресторан.

– Кто? – интересовалась Натаха.

– Ну те, кто двери открывает – они нормально получают? – спрашивал Игорь.

– Ну нормально вроде, – отвечала Наташа, – а чё?

– Да ничё, – говорил ей в ответ Игорь, – просто интересно.

И появился в комнате ещё какой-то паренёк – Дианен парень, и сел он рядом с ней, уткнувшись в телефон. И квартира Максима была заваленна вещами его, и мусором. И стала Натаха зачем-то прибераться, порядок наводить.

– Да зачем ты, не лезь, – говорил Игорь.

– Да я хоть немного приберусь, – отвечала Наталья.

И пришёл, наконец, хозяин хаты – Максим.

– Смотри, как прибралась, – встретила его Наташа.

А Максим ничего не ответил, даже не заметив. И пытался он пошутить, и подколость брата своего, Игоря, а тот лишь пафосно фыркал. И сел Максим рядом с девушкой своей, шестнадцателетней, в обнимку.

– Когда они зашли, – говорила Диана, – я подумала, что они парень и девушка.

– Кто? – спрашивал Максим.

– Наташа и Костя, – объясняла Диана.

– Включи что-нибудь нормальное, – требовал Максим у брата.

– Сам включи, – отвечал ему брат.

И соскочил Максим с кровати, и толкнул он брата в шутку в окно открытое. И включили они Цоя, потому что настало время погрустить. И ушли Вика с Максимом куда-то вдвоём – что-то обсудить. И слушал Игорь Цоя сидя на подоконнике, ногами на улицу. И покуривал он сигарету, пафосно дым выдувая в пространство уличное.

– Аккуратнее, – кричала Наташа.

Но я останавливал её, объясняя, что Цоя, только так и надо слушать, а не иначе. И неожиданно – успокоилось всё. И Игорь слез с окна. И включил Максим что-то другое, народное, из нулевых. И увидела Наташа коробочку странную, что валялась в вещах Максима. И схватила она её, разглядеть.

– Это чё такое? – спрашивала она.

И выхватила эту коробочку из рук Наташи.

– Это тест на беременность? – всё допытывала Натаха.

И как-то странно было всем, будто не случайно Наташа этот тест нашла. И молчали все, об этом думая.

– Так, я не понял – поздравлять нам вас, или нет? – спросил я.

– Смотрите, – показывал на меня пальцем Максим, – ему уже хорошо.

А я сидел и улыбался, расслабленный коньяком.

– Ну что, когда мы пойдём? – спрашивал я Наташу.

– Не знаю, – отвечала Наташа, – посидим ещё?

– Пошли, – говорил я ей, – а то на автобус не успеем.

– Ну ладно ребятки, – говорила всем Наташа, – мы уходим.

И все стали собираться куда-то, суетиться.

– Ты что, не пойдёшь их провожать? – спрашивал Максим Игоря.

– Пойду, – отвечал Игорь, – если меня Натаха поцелует.

И вышел я из комнаты, что кальянным дымом была заполена.

И осмотрел я квартиру Максима – кухню, да туалет с ванной, что были совмещенны. И увидел я всё то, что видел в семейных общежитиях. И было ясно то, что квартира Максима когда-то была прибежищем деревенского человека. Ведь вся деревня русская, за ленинцами, переехала в город жить, в общежития. И разрушили русскую деревню дважды за весь прошлый век. Значит и нарушили что-то такое, что вернуть просто так. И осматривал я туалет с ванной, оглядывая сантехнику не рабочую. И вышел я из туалета, а там уж Наташа рвалась в туалет.

– Давай-давай, – подкрикивал ей вдогонку зачем-то Максим.

И попрощался я с Игорем, что привычно курил кальян. И вышли все куда-то из квартиры Максима, пропав в коридоре тёмном. И я тоже вышел. И увидел я яркий свет где-то в конце. И увидел я там Наташу, что прошла из тёмного коридора к балкону, что на улице солнечной был. И видел я, как наставляла она Диану и парня её на какие-то дела. И слышал я, что желала им, пьяная женщина, счастья и любви. И пришёл я попрощаться с детьми, с Дианой и Игорем. И пришёл вслед за мной, зачем-то Олег. И наблюдал он всё, как мы прощаемся. И навалившись на перила железные, закуривал время сигареткой. И обниматься лезла к нему Наталья, желая попрощаться. И договорились они, встретиться ещё когда-нибудь. И вышли мы с Наташей в коридор тёмный. И шли мы по деревянному полу скрепучему, что был покрашен, обычным, общажным цветом. И ждали нас с Наташей Вика и Максим, обнявшись у лифта. И зашли мы в четвером в лифт маленький и тесный. И спускался наш лифт с седьмого этажа на первый. А мы всё молчали – ничего не говорили. И каждый как бы занял свой угол. И слева от меня стояла Вика, что на двеннадцать лет была младше Натахи, что стояла справа от меня. А напротив меня стоял Максим, по левую руку которого была Наташа, что на пять лет его старше была, а по правую – Вика, что семь лет младше. И все смотрели мы куда-то, только не в глаза чужие. И понял я, что обрёл компанию семейную, со всеми вытикающими последствиями. И если б хотел бы я, то мог остаться жить в Перми. И была б у меня девушка, и друзья, и подруги ещё. И чувствовал я слева от себя женщину коварную, что девочкой ещё была. Но уже в этот момент, я ощутил стервозность и жестокость женщины этой, что в Вике ещё формировалась.

И открылись двери лифта неожиданно, хоть и ждали все этого. И вышли мы на свободу, к дверям, что вели на выход из дома Максима. И пошли мы вон из дома этого, что было когда-то семейным общежитием, и где судьбы человеческие ломались. И попращался я с Максимом, а Наташа с Викой.

– А вы куда это собрались? – спрашивала Натаха у Максима.

– Пойдём к её родителям, – отвечал Максим, закидывая свою руку вокруг шеи Вики, – отпрошу её с ночевой ко мне.

– И что ты им скажешь? – удивлялась Наташа.

А Вика молча стояла, показывая красивую и довольную улыбку.

– Да не знаю, – отвечал Максим, – придумаю что-нибудь.

И попрошались мы ещё раз. И разошлись в разные стороны парочки две. И шли мы с Натахой мимо общежития того самого. И видел я балкон, где ребята стояли. И увидел я, хоть и вижу не очень хорошо, как они за нами наблюдают. И заметил я, что за нами, с общежития, позади, какой-то парень здоровый идёт. И был он в кепке чёрной, и чёрной футболке, да и треко его и обувь – тоже были чёрными. И шёл где-то позади от нас с Наташей, как-то отдалённо, и незаметно. И знал я, что ребята это тоже видят. И подумал я, что они сообщники с парнем этим. И спросят у нас с Наташей что-нибудь, за что я буду нести ответственность перед всеми. А вдруг, – думаю, – и Натаха участвует в их плане.

А может, – всё думал я, – вообще Максим с Викой направили этого парня, и шёл он за нами по их наводке.

А Наташа, тоже, что-то всё вперёд шла, пытаясь убежать от меня. И слышал я шаги позади себя. И держался этот парень на расстоянии. И не обгонял он нас, и не приблежался, как бы мы медленно не шли. И будто следил он за нами, и за мной в частности. И стал я оглядываться часто, ожидая удара по спене. И шли мы всё с Наташей по дворам каким-то непонятным. И не знал я, где улицы, где людей много, потому что, возможно, Натаха, сообщница их, вела меня к тупикам дворовым. И при этом, Наташа всё про Вику говорила.

– Как тебе Вика? – спрашивала она меня.

А что, если они задумали нападение заранее, – думал я, – ещё до моего приезда. А Натаха всё-равно пьяная – какой с неё спрос?

– Хорошая, – отвечал я, – закрутит она Максимом так, как захочет, когда придёт её время.

– Как тебе туса пермская? – спрашивала Натаха.

– Нормально, – отвечал я, – потянет.

И свернул, в это время, этот парень куда-то, и скрылся он вида. И понял я, что сейчас и будет ясно мне, что меня ожидает. А мы всё шли по дворам с Натахой о Вике разговаривая. И вышли мы, наконец, к перекрёстку, где светофор был, люди и машины. И увидел я, что встали мы с Натахой, ожидая зелёного цвета светофора, рядом с тем парнем, что приследовал нас. И посмотрел он на меня странно, когда я на него посмотрел. И ушёл он куда-то вперёд, как только зелёный загорелся. И шли мы с Наташей дальше. А солнце уже опять скрылось, и становилось всё темней на улице. И решили мы с Наташей поехать сначала на трамвае, а потом уже на автобусе. И сели мы в трамвай, первый попавшийся, касаясь уже по ночной Перми. И сидела рядом со мной пьяная женщина, пережёвывая свою пьяную речь.

– Ты такой хороший, – говорила Натаха.

А я ничего не отвечал, потому что заметил гусеничку зелёную, что ползла по моей руке. И понимал я, что права убивать у меня её нет. Да и выбрасывать, как опасную букашку – тоже. И ползла эта гусеница по моим рукам, пока Наташа обливала меня своими пьяными откровенностями.

– Такая прикольная, – говорила она, разглядывая гусеницу.

А я всё молчал – уставши физически и морально.

– Ты такой милый вообще, – говорила Натаха, что сидела по правую руку от меня.

И приехали мы на трамвае туда, куда должны были приехать. И шли мы туда, где люди всё гуляли, и брызгали фонтаны поющие, и сияющие разными цветами. И посадил я гусеницу эту на куст на аллее, что была рядом с надписью "власть", напротив администрации.

– Это так мило, – всё повторяла Наташа.

И шли мы дальше к автобусной остановке, чтобы доехать до тех мест, где жила Наталья. И потянуло Наташу в туалет. И стояли на окраине парка, кабинки синие. И залезла Наташа в одну из этих кабинок, свою сумку мне вручив. И заметил я, как двое парней пьяных, тоже пришли к туалетам. Но лень им было заходить в эти кабинки, и опорожнился один под берёзой, что была рядом, а другой повторил за ним. И вышла Наташа ко мне, радостная и приучастная к всеобщему пьяному угарству. И пошли мы с ней к остановке, где толпа стояла ожидающая. И все ждали автобус, что ехал до тех мест, где Натаха жила. И тут же подъехал автобус переполненный. И стали заползать в него люди, буквально до отказа. И неприятно мне стало, противно, что у людей такие условия существования. И вспомнил я Андрей, и злость его на капитализм.

– Хочешь, я вызову такси? – спрашивала Наташа, – Деньги не проблема, у меня есть.

– Никаких такси, – отвечал я ей.

– Смотри, какие красивые девушки стоят, – говорила Наташа.

И заметил я, двух красивых, стройных девушек. И стояли они покуривая, и поглядывая в ту сторону, откуда автобус следующий должен был приехать. И освещали проспект этот, где мы все были, фонари жёлтые.

– Вот бы у них сигарету попросить, – говорила Наташа.

– Так иди и попроси, – отвечал я.

И пошла пьяная женщина с девушками знакомиться, и сигарету выпросить. И видел я, как дали они ей сигарету, хоть и осмотрели её неприветливо. И говорили они ещё чём-то, и просила ещё Наташа прикурить сигарету, которую они ей дали. И прикуривалась она так, как-то по особенному. И вернулась Наташа ко мне с сигаретой в руках.

– Такие красивые, – сказала она, затягиваясь сигаретой.

– Понравились? – спрашивал я.

– Да, очень, – отвечала Наташа.

И заметили девушки эти, что Наташа на них как-то пошло смотрит. И скрылись они из виду, пока Наташа со мной такси обсуждала, и сигарету докуривала.

– Капец, я такая пьяная, – говорила Натаха, давя недокуренную сигарету ногой, – мне так стыдно.

А я ничего не отвечал, и принимал это всё как данность. И плакал где-то ребёнок, громко плакал. И видел я на остановке семью бедную, что пыталась с коляской в автобус пролезть. И подошла к ним Наташа, и стала она с ребёнком плачущим возиться. И сняла она кольца дешёвые, что на кистьях её рук болтались всё это время. И успокоила она ребёнка так, что он не плакал уже, а громко смеялся. И видел я, как и вся толпа вокруг, что Наташа веселила малыша чужого лучше, чем его родная мать, и бабушка. И горд я был, что я с Наташей оказался в том месте. И подумал я даже, что хорошая мать из неё получится.

– Я десять лет проработала няней, – говорила Наташа улыбающейся матери ребёнка, и продолжала сюсюкаться с малышом.

И ходил я рядом, руки в брюки, выглядывая – когда же приедет автобус? А автобуса всё не было.

– Я десять лет няней проработала, – всё повторяла Наташа, брякая дешёвыми побрекушками.

И увидел неожиданно я, автобус тот, который все ждали.

– Автобус едет, – сказал я, и все на остановке, тут же засуетились.

И подъехал длинный автобус, и тоже был переполненный. И завалились мы все в автобус, тесня друг друга и себя.

– Женщине с ребёнком – место уступите, – говорила Наташа. И пассажир, что сидел до этого спокойно, так же спокойно освободил место. И продолжала сюсюкаться с малышом Наташа, на успокоение мамаши рядом. И прижимались ко мне все, и ко всем прижимался я, особенно к девушкам. А Наташа так раздурела ребёнка, что он дурить стал, и кричать на весь автобус.

– Надо подальше от него, – говорила Наташа, – может успокоится.

А я был сосредоточен на девушке, что ехала впереди, и опиралась на меня всем телом. И чувствовал я её бёдра прижимающиеся к моему паху. И не понятно было мне, то ли специально она это делает, то ли из-за надрывного движения автобуса, или вообще – всё было наоборот?

А у девушки этой были фиолетовый цвет волосы покрашенные, и красивые стильные очки на носу. И оборачивалась они иногда ко мне, улыбаясь. И держала она одной рукой за поручень, а другой – за руку подруги, пыльцы скрестив.

– Вы так только в автобусе, или не только? – спрашивала Натаха, скривив свою рожу улыбкой пошлой.

– И не только, – ответила та девушка, что была далеко от меня.

И долго мы ехали. И как далеко мы уехали – я не мог знать, потому что темно было на улице, и за окном автобуса. И остановился неожиданно автобус, и ушла та девушка, что мне понравилась. И видел я, как идёт она вон от автобуса, уходя в бесконечную тьму. И зашёл в автобус парень с пластиковым ведром в одной руке, и удочкой – в другой. А Наташа всё нагибалась к ребёнку, чтобы с ним поиграться, и подставляя уже свои бёдра к моему паху. И ехал наш автобус в темноте, и освещали ему дорогу, всё те же, жёлтые фонари. А в автобусе уже как-то посвободнее стало, разбежался народ по своим остановкам.

– А что это вы там везёте? – спрашивала Наташа.

– Как, что – рыбу, – отвечал парень.

– Вы где её выловили? – всё спрашивала она.

– Как где, тут, в Каме, – отвечал с некой гордостью парень.

– В Каме – это вы молодец, – хвалила его Наташа.

– Я то что, – говорил тот парень, – это всё дед – он меня научил.

– Вас дедушка научил? – всё спрашивала Наташа.

– Ну да, – говорил парень, – брал с собой на рыбалку, а сейчас говорит – сам ходи.

– Ты умеешь рыбачить? – спросил я Наташу улыбаясь.

– Нет, – отвечала она, – ни разу не рыбачила.

– Ну вот и научишся, – говорил я.

– Там блондинке делать нечего, – отвечала Наташа.

И дальше мы ехали, в пространстве и на автобусе.

– Ой, а у девушки такие же ногти, как у меня, – говорила Наташа, подводя свою руку к чей-то руке и сравнивая. И действительно, видел я одинаковые руки – ту, что Наташа дико смеясь отдёргивала, и ту, что обхватывала мужское плечо. И было мне вновь стыдно, в тот момент, за Наташу. И что делала она всё криво, и по тупости своей. И всё сравнивала она свою руку с чей-то чужой, и как-то нехорошо смеялась. И ехали мы дальше, и не знал я, где нахожусь и как долго ещё ехать.

– А что это у вас, на футболке, символ какой-то особенный? – спрашивала Наташа у какого-то парня.

– А что? – удивился парень, – я борьбой занимаюсь.

– А я карате занималась, – отвечала Наташа улыбаясь.

И видел я, что парень этот в компании других накаченных парней. И что это те ребята, что родине служат до конца. И видел я реакцию парней на Натаху, что смотрели на неё, как на сумасшедшую, и как бы даже сторонились. И понял я, что то, что я видел и замечал в автобусе – это видели, и замечали все, кто ехал с нами. А мы всё ехали дальше, и не известно было – когда же приедем?

– Не устал? – спрашивала меня Наташа.

– Такое ощущение, что мы вечность будем ехать, – отвечал я.

– Ну мы можем хотя бы уху сделать, – вклинелся в разговор ещё какой-то длиннорукий парень, с чёрной щитиной.

– А, ну да, – согласилась Натаха улыбаясь, – вы же не против? – спрашивала она у другого.

– Что? – не понимал рыбак.

– Пока мы едем, – объясняла Наташа, – можно и уху из вашей рыбы сварить.

– Ну рыбу надо для начала почистить, – отвечал рыбак.

– Ничего страшного, – говорила Наташа, – мы справимся.

– Главное, что мы будем сыты, – отвечал длинный, поддакивая Наташе.

И ехали мы в тёмном пространстве, что становилося темней. И не понятно было, то ли ночь ещё, то ли уже утро близиться. И подумал я уже, что станет этот автобус нам домом и хлебом. И будем мы колесить по плоской Земле, случайных пассажиров обирая.

– Наша следующая остановка, – сказала Наташа после того, как наш автобус остановился и открыл двери.

Только почему-то никто не залазил в автобус, да и выходить не было желающих. И смотрел я в темноту – ничего не видя. И ехали мы дальше, к нашей остановке, к которой, как мне казалось, что мы уже не приедем. И вот – автобус остановился. И выходили мы из него со всеми прощаясь. И говорили нам "до свидания". И говорили мы в ответ "прощайте". И вышли мы, как все, в тьму безмерную. И узнал я те места, где был сегодня утром. И шла передо мной пьяная женщина. И была она пошлой, во всех отношениях, и не только в отношениях. И понимал я, что мне ночевать с этой женщиной под одной крышей. И может была б у меня возможность, так ушёл бы я к себе, домой. Но не хотелось мне думать более об этом, потому что устал я. И шли мы молча, во тьме ночной, к Натахе домой. И повторяла она всё то, что она пьяная. И попали мы к ней в квартиру, вахты не замечая. И предложила мне Натаха покушать, но я отказался, потому что не хотел есть гречку. И говорила Наташа, что она тоже не хочет, как и я.

– Хочешь кушать, – всё спрашивала она, – я разгрею.

– Нет, не хочу, – отвечал я, – я хочу спать.

– Ну ладно, – отвечала Наташа, – я тоже не хочу, – говорила она, жуя орехи.

И хотел я только одного – спать.

– Я такая пьяная, – всё говорила Наташа, – мне так стыдно.

А я ничего не хотел слышать. И не понимал никаких намёков, хоть и понимал, что это намёк на что-то. И лёг я спать, без разрешения и молча. И Наташа тут же легла спать – повторив за мной и выключив свет. И вдруг, стало как-то тихо и темно. И ждал я того момента, когда придёт покой. И лежал я на кровати большой, а Наташа на полу на матрасе, как и было предыдущие дни.

– Костя, – шептала Наташа.

А я будто и ничего не слышал, не отвечая ей.

– Костя, – слышался голос Наташи в темноте.

– Что? – невыдержал я, отозвавшись недовольно.

– Можно я к тебе лягу? – спрашивала меня хозяйка.

– Уж как легли, так легли, – отвечал я.

– Ну на полу неудобно, жаловалась Натаха, – у меня уже спина болит.

А я молчал, не зная, что ответить.

– Ну можно? – умоляла Наташа.

– Нет, – строго отвечал я.

– Ну пожайлуста, – вымаливала она.

И я знал, что нет у меня выбора и спасения от этой глупой женщины.

– Ну хорошо, – согласился я.

– Спасибо, – радостно крикнула Натаха.

И услышал я, как тяжёлое тело поднялось. И почувствовал я, как этот тело завалилось рядом со мной.

– Наташа, ты можешь ко мне не прислоняться?

И ночь моя была, как в бреду. И не понимал я, что со мной происходит. И проснулся лишь однажды я ночью, бредом похотливым разбуженный. И спала рядом-рядом Натаха, мы что-то во сне. И думал я, гадал, где я вообще? И тесно мне было, тяжело. Не давал я свободу похоти животной, что ночью пробуждалась втихаря. А Наташа будто чувствовала это, и чего-то ждала, прижимаясь рядом. И жалел я Натаху, и жалел я себя, что не могу я лать волю своим инкстинктам, хоть и рождён был для этого. И пылало тело мой, желая плоти женской, что валялось рядом. И сдерживал я себя, потому что не мог так, мог только иначе. И хоть знал я, что любовь – это лишь гормоны, но всё же понимал, что без любви на соитие я не готов. И перевернулся я с левого бока на правый, подальше от Натахи, и тут же уснул. И провалился я в пространство тёмное, как комната, в которой я спал. И не видел я ничего там, хоть и привык видеть сны. И проснулся я неожиданно, открыв глаза слепающиеся. И понял я, что мы и на третий день не переспали с Наташей. И храпела она рядом, выставив свои ляшки жирные напоказ. И не жалел я ни о чём, а лишь думал о предстоящем дне. И перевернулся я с правого бока на спину, чтобы часы увидеть и время узнать. И было время – ровно десять. И должно же это было что-то значить. И замычала Наташа вновь рядом, наслаждаясь сном уходящим.

– Сколько времени? – спросила она меня.

– Ровно десять, – отвечал я.

А Наташа только замычала на это, давя подушку большими руками.

– Ты во сколько уезжаешь? – спросила она.

– В шесть где-то, – говорил я примерно.

А Натаха уже молчала, пытаясь опять заснуть. И сказал бы я ей – талифа куми, но промолчал я. И сам я встал – отправившись в новый день.

– Надо вставать, – говорила мне вслед Натаха.

А я её уже не слышал, уйдя туда, где бесконечно льётся вода из крана. И обмывал я лицо своё уставшее, хоть и утро уже было. И смотрел я на себя в который раз, не замечая, как лицо моё меняется, как и у всех со временем. И вышел я вон из ванной комнаты, освежённый лишь физически. А Натаха уже заправляла нашу постель общую. И как-то недовльна она была всем – и что проснулась она рано, и что кровать она вынуждена была заправлять. И достал я из холодильника гречку, что должен был доесть на третий день. И положил я себе гречки чашку, чтобы набить желудок едой пресной. А Наташа что-то ходила рядом и бурчала про мужиков.

– Что вообще мужикам надо? – всё спрашивала она.

А я молчал, не знал – что ответить?

– Им губы селиконовые нужны, – ругалась Натаха, – да титьки большие.

– Не согласен, – возражал я.

– А что тогда надо? – переспрашивала Натаха.

И говорила Натаха всё об итальянце, что жениться обещал, но сбежал от неё. И слушал я это вынужденно, жуя кашу кречневую. И представлял я семью коми-пермячки и итальянца, и думал я, как они будут жить, на каких языках будут говорить их дети. И сидела Натаха рядом, супов щавеливым завтракая. И ели мы молча, что-то изредка обсуждая. И чувствовал я, как время уходит куда-то, событиями ненаполняясь. И рассказал я Наташа об Андрее, что в Нижнем Тагиле живёт, чтобы хотя бы косвенно их познакомить. И покушал я быстро. И решил я пойти на пляж, что ходил я в первый день. И собралась Натаха со мной пойти, чтобы больше времени провести вместе. И обещала она мне, при возвращении, приготовить грибы с маслинами, да макараны аль-денте.

– У меня бывший муж – геймером был, – рассказывала Наташа.

– И что он в игры играл? – спрашивал я.

– Да, почти всё время, – говорила Наташа собираясь.

– Понятно, – отвечал я.

– Так вон, – говорила Наташа, – мне тоже хватило этой семейной жизни.

– В смысле? – не понимал я о чём говорит Натаха.

А Наташа всё тряпки перебирала – выберая в чём погулять.

– Он играл постоянно, и днём и ночью, – рассказывала Наташа, – бывало, как сказать…

И видел я женщину перед собой, что вспоминала ужасы прошлой жизни своей.

– Бывало он кидался на меня, мы прямь дрались, – вспоминала она, – он видишь наиграется там во что-то, и ночью у него крыша ехала – кидался на меня.

– Жесть, – говорил я, – и сильно дрались, до крови?

– Ну не то, чтобы уж дрались, – рассказывала Натаха, – но он силу прилагал, а что может девушка ответить мужику?

– И как вы так жили? – удивлялся я.

– Да так-то нормально жили, – продолжала вспоминать Натаха, – только вот такие ситуации были.

– Жесть, – повторял я.

– Я ночами даже не спала – его боялась, – жаловалась Наташа.

– Ну что, пошли? – спрашивал уставший я, надеясь, что Натаха, наконец, собралась.

– Пошли, – согласилась она, одевши то, в чём проходила вчера.

И пошли мы вон – гулять по местным местам. И прошли мы вахту, и поздоровалась Наташа с вахтёром, и я тоже поздоровался. И вышли мы во двор общежития, где жила Наташа, а кругом люди гуляли, жили, так же, как и везде. И пошли мы с Наташей гулять, как парочки гуляют.

– Ой, кепку забыла, – говорила Наташа.

И щюрилась она на солнце злобно поглядывая.

– Не люблю жару, – говорила она.

И шли мы с ней через леса, что многоэтажками сменялись. И не понятно было мне – в городе ли мы гуляем, или в деревне? И шли мы с ней через парк атракционов, где колесо сансары крутилось бесконечно, и где клоуны пугали сами себя. И шли мы с Наташей дальше, найдя узкую тропинку в тёмный лес. И видел я перед собой белые голые ноги Наташи, а она шла впереди, что-то говоря. И шли мы с ней долго по этой тропе, говоря о чём-то, а я её и не слушал уже. Я лишь думал о своём, о том, куда меня ноги несут. И обошли мы с ней большой муравейник, что строили муравши. И шутила что-то пошлое Наташа, прикрывая оскал свой вульгарный. И вывела наша тропинка туда. где берёзы стройные росли. А рядом сидели три хлопца пьяные, и что-то замышляли. И спряталась за меня Наташа от парней этих странных, что сидели у края тропинки, что-то обсуждая. И думал я, вспоминал, что видел я где-то этих трёх товащей. И почувствовал я, как Наташа боится за свою жизнь, и тело, что оголяет она бездумно.