Дракон из черного стекла

– Мое бегство из Бхестийи было воспринято как еще одно доказательство двуличия моего отца. Как я уже говорил, моему брату не удалось бежать, в отличие от меня. У моей сестры не было возможности предупредить его, особенно когда он находился на борту корабля в открытом море… – Губы Фенна сложились в бескровную линию. – И все же своим бегством я нацелил топор палача на голову брата. Джерид никогда не возвел бы поклеп на нашего отца.

Дарант положил руку на плечо Фенна.

– Не взваливай на себя это бремя. Твоя сестра многим рисковала, чтобы позволить тебе спастись. И я готов поспорить, что твой брат с радостью отдал бы свою голову, только чтобы ты остался в живых.

– Кроме того, оставшись в живых, – добавил Грейлин, бросив взгляд на Никс, – в один прекрасный день ты сможешь исправить эту вопиющую несправедливость.

– Твой дядя наверняка как раз этого и опасается, – сказал Райф. – Вот почему и продолжает эту охоту. Но прими это знание как утешение.

Фенн нахмурился.

– Утешение? Каким образом?

Глаза Райфа хитро блеснули.

– А таким, что, едва только осуществив свой подлый план, твой дядюшка наверняка просто места себе не находил от страха – перед местью со стороны собственного племянничка, а может, даже и перед разоблачением. Такого страха, что кишки у него завязались узлом, который за три года затянулся лишь еще туже. Представляешь, каково ему сейчас живется?

Дарант хрипло рассмеялся.

– Верно подмечено!

Фенн, все еще с мрачным лицом, вроде немного ожил.

– Как бы там ни было, мой дядя не остановится. Пока один из нас не умрет.

– И все же это не самая большая угроза, которую он собой представляет. – Грейлин повернулся к носовым окнам, вглядываясь в грозовое небо на юге. – Король Акер привечает посланников как из Клаша, так и из Халендии. На данный момент он колеблется, но если его верховный министр прознает, что данный корабль – с Фенном на борту, – это тот самый корабль, за которым охотятся силы Халендии, то этот ублюдок наверняка склонит чашу весов против нас.

Дарант выпрямился.

– Тогда нужно сваливать отсюда, пока этого не случилось.

Джейс поднял голову, покосившись на Крайша.

– Карта, которую мы раздобыли… Нам нужен Фенн, чтобы изучить ее.

Грейлин лишь отмахнулся.

– С этим можно подождать. Нам надо срочно сниматься с якорей. И для начала добраться до некрополей на границе Пустоземья. До этого ваша карта нам не понадобится.

Никс выдохнула, хотя и не сознавала, что затаила дыхание. Она проследила за взглядом Грейлина, устремленным за окна, но сама смотрела на запад – туда, где их опять подстерегали серьезные опасности. Тогда, в Студеных Пустошах, они победили Паука – всего-навсего простого Корня, да и то успевшего тронуться умом за долгие века. Но этот Паук успел дать им предостережение касательно того, что ждет их в Пустоземье. Расположенную там вторую турубью охраняла могущественная Ось – представительница той же касты, что и Шийя – вместе с небольшой армией ревн-кри.

Никс не испытывала страха перед этим испытанием, лишь облегчение. Долгое путешествие вкупе с ожиданием отягощали ее, не давали спать много ночей. И хотя многое еще оставалось неизвестным, в одном она была уверена.

«Даже если это потребует всех наших жизней, мы не имеем права потерпеть поражение».

И все же Никс знала, что это бремя лежит не только на ее плечах. Она обратила свой взор на восток. Еще один из ее сотоварищей нес не меньшую ответственность – и, хотелось надеяться, был полон такой же решимости выполнить свой долг. Никс не знала, перед кем стояла более сложная задача. Но находила некоторое утешение в том, что как минимум одно бремя ее плечам уж точно не грозит.

«По крайней мере, мне не придется убивать собственного брата».

Часть II

Стены и волноломы

Незавидна судьба изгоя, нашедшего путь домой! Ибо и дом уж не тот, что прежде, и изгнанный из него. Куда как лучше, лучше для всех, совсем другую, новую дорогу ему избрать.

– Мудрость, найденная в «Диалогах» Неффрона Меньшого

Глава 8

Канте ри Массиф – верховный принц Халендии и венценосный супруг-консорт императрицы Южного Клаша – склонился над поручнем и вывалил содержимое своего желудка за борт корабля. За все свои восемнадцать лет он так и не научился переносить морские путешествия. Или, может, его мутило от напряжения, вызванного этим возвращением домой…

Вытерев губы, Канте хмуро обозрел приближающуюся береговую линию.

Несмотря на полдень, гавани Азантийи окутывал густой туман, сквозь который тускло просвечивали огни фонарей и осветительных горшков. Город за портом поднимался рядами холмов, ведущих к Венцу Вышнего Оплота, дворцу и цитадели нового короля – брата-близнеца Канте, Микейна. Высокие стены цитадели ярко светились, пронзая туман. Канте представил себе ширину опоясывающих его парапетов, которые образовывали солнце с шестью лучами – часть герба венценосного семейства Массиф.

«Символа моей семьи…»

Глядя на свой бывший дом, Канте сглотнул подступившую к горлу желчь. Глубоко вдохнул соленый воздух, чтобы прочистить мозги. Брата его в данный момент в королевской резиденции не было – Микейн перебрался в поместье своей супруги, расположенное на холмистых равнинах Тучноземья на северо-востоке страны. Леди Миэлла – королева Миэлла – по слухам, опять ждала ребенка. Уже третьего. Канте мог лишь представить себе радость Микейна. Король просто обожал своих первенцев – близнецов Отана и Оллу, мальчика и девочку.

«Мои племянница и племянничек…»

Детям было уже по девять месяцев, но Канте никогда их не видел. При мысли об этом кольнуло сожаление. Он молился, чтобы Микейн не стал натравливать одного близнеца на другого, как поступал их отец, король Торант, отчего между двумя братьями пролегла болезненная пропасть.

С первым вдохом Микейна его объявили первым по рождению, тем самым назначив для трона. И он безусловно соответствовал блистательному образу королевского наследника. Микейн, хоть и близнец Канте, выглядел так, словно был высечен из бледного мелового камня, унаследовав черты лица их отца, в том числе его вьющиеся светлые кудри и глаза цвета морской волны.

Канте же пошел в их покойную мать. Кожа у него была блестящая и смуглая, волосы черные как смоль, глаза темно-серые, как небо во время грозы. Он навсегда остался тенью на фоне яркого сияния своего брата. Так что традиция предписывала Канте быть «Принцем-в-чулане», запасным, на случай смерти старшего брата-близнеца. Его уделом было сидеть на полке подобно кукле, готовой заменить сломанную – на случай, если он вдруг когда-нибудь понадобится. И все же, чтобы королевству от него была хоть какая-то польза, Канте прошел обучение в школе Тайнохолма, готовясь к тому, чтобы в будущем стать советником своего брата.

«Но этого уже никогда не произойдет…»

Канте посмотрел на то, что осталось от его левой руки, отрубленной чуть ниже локтя. Теперь ее заменила бронзовая, которую Тихан изготовил с помощью та’винской алхимии. Требовался острый глаз, чтобы отличить эту новую конечность от настоящей. При некотором внимании и концентрации Канте мог даже разжимать и сжимать эти бронзовые пальцы, напрягая мышцы руки.

Часто по ночам он просыпался от боли и шока, когда меч Микейна будто вновь отсекал ему руку. Этот, с позволения сказать, поединок имел место прошлой зимой, но казалось, что буквально вчера. Микейн тогда не хотел, чтобы увечье стало смертельным. Он лишь намеревался лишить брата того, что украшало его левую руку. Во время поединка на пальце у Канте было кольцо, некогда принадлежавшее их матери, умершей вскоре после родов. К этому кольцу, украшенному королевским гербом, прилагалась история от акушерки, которая была свидетельницей их с Микейном рождения. Еще лежа в постели, их мать отправила повитуху за порог с этим кольцом и рассказом о настоящем первенце короля Торанта. По словам этой женщины, первым из материнского чрева выбрался не самый яркий из сыновей, а его более темный брат-близнец.

Прошлой зимой, во время этого поединка, когда брат сражался с братом, сияние этого кольца впервые высветило правду: наследником халендийского трона на самом деле был Канте.

«Не Микейн».

Канте знал, что страх чего-то подобного давно уже мучил его брата. Юность обоих постоянно окружали слухи на эту тему. Пусть и ничем не подтвержденные, подаваемые как бы в насмешку, они все равно нашли благодатную почву в сердце Микейна.

Чтобы откреститься от этого кольца, Микейн отрубил Канте левое предплечье. Однако на этом не остановился; ведь ту же правду несомненно знал и еще один человек – их отец, король Торант. Поскольку трения между отцом и сыном уже нарастали, Микейн поднял свой меч и на короля, одним ударом и завладев троном, и окончательно покончив с любыми угрозами своему праву первородства – и праву наследования своих детей.

Опустив правую руку, Канте поправил протез, чтобы тот получше сидел на культе.

– Может, еще подогнать? – Голос, раздавшийся сзади, заставил его вздрогнуть.

Обернувшись, Канте увидел, что там стоит создатель его новой конечности. Тихан приблизился к нему, ни разу не скрипнув досками палубы, что нервировало, учитывая огромный вес этой бронзовой фигуры – хотя, глядя на та’вина, никто и не заподозрил бы в его облике чего-то неестествен-ного.

Тихан совершенно преобразил свою внешность, на что вообще был великий мастер, прикрыв металлический отблеск лица с измененными чертами искусно подобранным гримом. Облаченный в темно-серый плащ, подпоясанный на талии малиновым кушаком, он запросто мог сойти за бледнокожего торговца из Дельфта – именно такой легендой прикрывалась их группа. Чтобы усилить этот образ, Тихан использовал талант, присущий та’вину только его невысокого ранга.

Канте обвел взглядом лицо Тихана, подмечая ястребиный изгиб носа, слегка раскосые глаза и вообще все характерные черты дельфтцев, обитающих на сумеречном краю залитого солнцем Венца.

Будучи низшей кастой та’винов – созданиями, предназначенными для выполнения строительных и прочих подобных работ, – Корни отличались текучестью формы, позволяющей изменять свой внешний облик и даже конфигурацию тела и конечностей в соответствии с различными потребностями своего назначения.

«Вот если б и я мог изменить свое лицо и судьбу с такой же легкостью…»

Потянувшись к Канте, Тихан приподнял его искусственную конечность, чтобы осмотреть ее. Бронзовое предплечье, как и всю кожу Канте, покрывал сейчас тот же бледный грим, что и лицо Тихана, а темные волосы были коротко подстрижены и выкрашены в насыщенный золотисто-рыжий цвет, чтобы никто не узнал в нем бывшего принца этого королевства.

Тихан критически оглядел свое творение.

– Эта конечность причиняет тебе боль?

– Не физическую, – пробормотал Канте, отдергивая руку.

Та’вин приподнял бровь, явно хорошо его понимая.

– Тогда только к лучшему, что мы высадимся на берег, пока здесь нет твоего братца. Насколько мне известно, его по крайней мере еще две недели не будет. Забрав с собой часть своего легиона, он оставил в Вышнем Оплоте меньше войска.

Канте на это лишь усмехнулся.

– Меньше – это не значит никакого. Из того, что донесли шпионы Ллиры, Микейн взял с собой лишь Сребростражу – свою личную охрану из вирлианских гвардейцев – и еще с полсотни рыцарей. В Вышнем Оплоте по-прежнему полным-полно мечей, пик и копий, готовых вонзиться нам в брюхо.

Тихан пожал плечами.

– И все же меньше есть меньше. И нам не остается ничего другого, кроме как попытаться осуществить задуманное.

Канте нахмурился.

– Никс и все остальные могли бы дать нам и больше полезных сведений, больше времени на подготовку.

– У нас было целых полгода. И все мы знаем, что от нас требуется.

Канте выругался себе под нос.

«Дурацкий план, если таковой вообще существовал».

Три дня назад устами Тихана – используя некое таинственное средство общения та’винов на больших расстояниях, – Шийя сообщила им, что «Огненный дракон» наконец отправился в Пустоземье. Судя по всему, Никс и ее союзники привлекли нежелательное внимание и были вынуждены быстро сняться с места, опередив свои первоначальные планы. О причине столь поспешного бегства с Пенистого они особо не распространялись – из-за опасений, что их могут подслушивать.

Тем не менее для группы Канте это стало сигналом к действию.

Унылые размышления принца прервал громкий смех. Из носовой надстройки на палубу вышли две фигуры. Веселый гогот исходил от Рами им Хэшана, четвертого сына бывшего императора Южного Клаша и брата Аалийи, нынешней императрицы.

Длинные темные волосы Рами свободно ниспадали на плечи. Его лицо цвета горького корня, пропитанного медом, оставалось незапятнанным гримом. Единственным отличием от его обычного облика было лишь то, что коротко подстриженная бородка стала более растрепанной. Кроме того, Рами облачился в унылого вида черный балахон, подпоясанный кожаным кушаком, а на шее у него болтался серебряный кулон с изображением мужского лица с зашитыми золотой нитью губами.

Когда пара приблизилась, Рами приветственно поднял руку. Канте едва ответил ему, сосредоточив все свое внимание на Кассте – гибкой молодой женщине, сопровождающей Рами. При виде самой юной представительницы рисийского сестринства наемных убийц Канте лишь натужно сглотнул. Облегающие штаны из черной кожи и такая же куртка эффектно подчеркивали ее соблазнительную фигурку и длинные ноги. Белоснежная кожа Кассты не нуждалась в гриме, тем более что скрыть ее истинную природу все равно было бы трудновато. Родом она была с далекого архипелага Рис, расположенного неподалеку от самой южной оконечности Венца. Это матриархальное общество было хорошо известно своими смертоносными навыками. В длинные темные волосы Кассты были вплетены маленькие серебряные колокольчики, как и у ее сестер. Говорили, что последним звуком, который слышали многие жертвы рисиек, было короткое звяканье колокольчика, отмечающее время их смерти.

Но только не сейчас. Она скользнула по палубе таким плавным шагом, что не звякнул ни один колокольчик. А таких на ней было пять – на один больше, чем при их первой встрече, – что знаменовало ее возвышение от испытуемой послушницы до полноправной сестры.

Касста повернула голову, чтобы прошептать что-то на ухо Рами, опять вызвав у того веселый смех – и укол ревности в груди у Канте. За последние полгода эти двое заметно сблизились, в то время как Канте погряз в бесконечных совещаниях и обсуждениях стратегии, что позволяло ему лишь изредка видеть ее.

«А еще я женат», – напомнил он себе.

Подходя к нему, Касста перехватила его взгляд, и по губам ее промелькнула тень улыбки, как будто она сумела прочитать его мысли.

Рами подошел к фальшборту корабля, а Тихан опять двинулся в сторону надстройки. Всматриваясь в туман, Рами нахмурился.

– Похоже, настроение у тебя сегодня такое же мрачное, как и погодка, брат мой?

– Брат по браку, – напомнил ему Канте. – Хотя не то чтобы Аалийя когда-либо рассматривала такой союз как нечто большее, чем деловой контракт.

При этом он бросил взгляд на Кассту, дабы убедиться, что эти его слова поняты правильно.

Девушка проигнорировала его, с преувеличенным вниманием оглядывая приближающуюся береговую линию.

Рами пожал плечами.

– Хорошо, что моя сестра никогда не укладывалась с тобой в постель, иначе ты был бы не менее уязвлен – только кинжалом Тазара, вонзившимся тебе в спину.

Канте знал, что его друг, а теперь уже и в самом деле родственник, совершенно прав. Хотя Аалийя и Канте не так давно сочетались законным браком, соединив империю Южный Клаш и королевство Халендия родственными узами, сердце его супруги принадлежало Тазару хи Маару, главе Шайн’ра – клана воинствующих повстанцев, которые теперь сражались бок о бок с клашанскими армиями.

Канте вздохнул.

– Кинжал в спину, пожалуй, будет получше того, что ждет меня на берегу, если весь этот наш спектакль с треском провалится.

– Дельфт подписал соглашение с Халендией, – напомнила им Касста. – Они согласились поставлять королевству летучее железо для военных нужд, отправляя его сюда кораблями. Если мы будем осторожны, местные удостоят нас разве что беглым взглядом.

Рами кивнул.

– Поскольку мы сейчас на одном из грузовых судов под их флагом, то высадиться должны успешно. Кто тут знает, что мы его попросту захватили и присвоили? И все-таки нам лучше особо не копаться. Наши фальшивые личины вряд ли выдержат нечто большее, чем упомянутый тобой беглый взгляд.

– Особенно если ты будешь постоянно открывать рот, – предостерег его Канте. – Твой клашанский акцент всех нас погубит. Лучше тебе помалкивать, как вот этому человеку на твоем кулоне. – Он указал на зашитые губы на рельефном лице. – Вообще-то ты у нас якобы гджоанский писец, нанятый нами, дельфтцами, в качестве молчаливого свидетеля сделок и переговоров!

При упоминании этой своей роли Рами лишь презрительно скривился. В Доминионе Гджоа писцам, как известно, отрезали языки, равно как и ученикам местных мистических орденов – видимо, считая, что знания нуждаются в такой же защите от слишком длинных языков, как и денежные вопросы.

К счастью для их группы, потребная ей дополнительная защита была представлена в куда более привлекательной форме. Или, если угодно, формах.

Канте посмотрел на Кассту. Ее обязанностью было играть роль телохранительницы-рисийки, нанятой для охраны их дельфтского предводителя – роль которого больше всего подходила Тихану. Та’вины тысячелетиями правили Венцом и свободно изъяснялись на всех представленных здесь языках, так что дельфтский выговор Тихана был просто-таки безупречным.

Когда ветер, подувший с залива Благословенных, наконец погнал их судно к окутанному туманом берегу, над троицей нависло тяжелое молчание. Направлялись они к более темному участку береговой линии, где было меньше шансов попасться кому-нибудь на глаза. Когда туман постепенно рассеялся, взгляду открылось лоскутное одеяло из обшарпанных гаваней, топких иловых полей и облупленных зданий, над которыми меланхолически кружили птицы – столь же безрадостного вида, что и окружающий пейзаж. Ноздрей коснулся запах гниющих водорослей и едких сточных вод.

– Неудивительно, что ты удрал отсюда, – прошептал Рами. – Не слишком-то вдохновляющее зрелище… Особенно для возвращения домой.

– Это Понизовье, – объяснил Канте. – Не собственно город.

Он вдохнул полной грудью, не обращая внимания на вонь и ощутив укол ностальгии. Канте провел много беспутных ночей в этой части города, когда жил в тени своего сиятельного брата.

Он указал на громоздящийся вдали от берега крепостной вал.

– А вон там – Штормовая стена, укрепление в целый фарлонг толщиной. Она окружает собственно город, и до сих пор через нее так никто и не прорвался. В смысле, из врагов. – Потом мотнул головой на береговую линию. – Все, что ниже этой стены, и есть Понизовье.

Во время учебы в Тайнохолме Канте хорошо изучил историю города. По прошествии многих столетий Азантийя больше уже не могла оставаться в тесных границах Штормовой стены. Город разросся во все стороны, в том числе и в бухту. Новые постройки возводились на полях из плотного ила, отчего портовые сооружения приходилось относить все дальше от города, образуя Понизовье.

Раскинувшийся за пределами городских стен, этот участок города постоянно подвергался опустошительным наводнениям, убогие строения нередко затапливались или смывались в море. Но быстро восстанавливались. Шутили, что Понизовье столь же непостоянно, как и погода. Карты этой части города составлялись в основном по наитию, а не по путеводу или секстонту, – и чернила на них особо не тратили.

– Это просто идеальное место, чтобы затеряться, – заверил всех Канте.

«Чем я частенько пользовался в прошлом».

Он уставился на приближающуюся береговую линию.

«Будем надеяться, что то же самое относится и к сегодняшнему дню».

* * *

Когда из густого тумана донесся звон первого колокола Вечери, дельфтский корабль наконец достиг берега и привалился бортом к потрепанному штормами каменному причалу, густо покрытому черными ракушками и скользкими темно-зелеными водорослями. Забросив на берег канаты, матросы силились удержать судно на месте. Швартоваться они не собирались. Высадив группу Канте, дельфтский корабль должен был сразу же опять выйти в море.

Над головами у них, оглашая причал жалобными криками и орошая его жидким пометом, заметалась стая чаек – судя по всему, не привыкших к подобным вторжениям чужаков в этот уединенный портовый уголок Понизовья.

Вовремя увернувшись и счастливо избежав последствий этого воздушного налета, Канте направился к трапу. Рами с Касстой двинулись следом.

– А где Тихан? – поинтересовался Рами, обводя взглядом палубу. – Даже под прикрытием тумана не стоит тут особо задерживаться.

В ответ ему послышался скрип открывшейся двери носовой надстройки, откуда на палубу вышел Тихан, а вслед за ним и последний член их небольшого отряда – тот, кому предстояло сыграть в намеченном предприятии решающую роль.

Фрелль хи Млагифор подошел к остальным. Долговязый алхимик, который снял свою обычную черную мантию с поясом и облачился в темно-серую дельфтскую одежду, поправил такого же цвета шапочку на своих рыжих волосах, стянутых в хвост на затылке. Его бледное лицо не нуждалось в гриме, чтобы завершить преображение в дельфтца – пусть даже в данный момент черты его омрачило явное недовольство. Глаза, привыкшие постоянно всматриваться в выцветшие чернила и оттого навеки обведенные паутиной морщинок, сердито сузились, когда взгляд Фрелля упал на Канте. Преградив путь к трапу, он ткнул в принца пальцем:

– Тебе там нечего делать! Я настоятельно прошу тебя уплыть на этом корабле, когда он отчалит. Ты слишком многим рискуешь, так скоро вернувшись сюда.

Канте повернулся к нему, ничуть не стушевавшись перед тяжелым взглядом алхимика:

– Так скоро? Да меня тут целый год не было!

Прозвучать это должно было легко и беззаботно, однако в его тоне прозвучала обида. Этот вопрос они утрясли еще в Кисалимри. Канте не хотел пересматривать свое решение присоединиться к группе. Но Фрелль явно намеревался предпринять последнюю попытку переубедить его.

– Я больше не собираюсь сидеть сложа руки, – заявил Канте. – Как супруг императрицы, я играю не более чем роль марионетки, которую постоянно дергают за ниточки – как политически, так и практически.

Фрелль открыл было рот, чтобы возразить, но Канте предостерегающе поднял ладонь, чего никогда не сделал бы, когда алхимик был его наставником в Тайнохолме.

– Когда я покинул эти берега, меня ложно обвинили в измене. Теперь я возвращаюсь сюда как настоящий перебежчик. Мы не знаем, какие трудности нас ждут впереди, но наличие под рукой принца – пусть даже из чулана – может оказаться полезным.

Рами поддержал его:

– Перед нашим отплытием из Южного Клаша глава имперской шпионской сети – Глаз Сокрытого – доложил, что относительно небольшая, но решительно настроенная часть жителей Халендии все более открыто выступает против нового короля. Не только против его все более жесткого диктата и налогов, но и против барабанов войны.

– Почему я впервые слышу об этом? – спросил Фрелль, еще больше бледнея.

– Ты пропустил наше последнее совещание. Вы с Пратиком были тогда в Кодексе Бездны – присматривали за приведением в порядок нашей знаменитой библиотеки.

Канте знал, что Фрелль и упомянутый клашанский ученый взялись за восстановление обгоревших руин этого великого архива, чтобы попытаться спасти то, что еще не было безвозвратно утрачено.

– Чего тебе еще не довелось услышать, – продолжал Рами, – так это что имя Канте украдкой упоминается в темных уголках этого города в качестве возможного средства борьбы против деспотичного нового короля. Может, и не столь часто и не столь пылко, но не исключено, что подобные настроения можно было бы разжечь еще ярче и распространить еще шире.

– И у нас будет куда больше шансов это сделать, если я буду находиться здесь, в этом городе, – добавил Канте. – А не просиживать штаны на троне в Кисалимри.

– Если только ты не расстанешься тут с головой, – кисло заметил Фрелль. – Которую насадят на пику прямо вон на той стене.

– Этого не должно случиться, – сказал Тихан.

Канте кивнул.

– Полностью с этим согласен.

Тихан потер подбородок – эта его небрежная манера вести себя выглядела настолько человеческой, что порой даже нервировала.

– Если мы надеемся предотвратить обрушение луны, королевство Халендия и клашанская империя просто обязаны объединиться. Вот почему я приложил столько усилий, чтобы свести друг с другом Канте и Аалийю. Если нам это не удастся, все будет потеряно.