Рыцарь Сердцемирья

Пеларий с интересом разглядывал иностранцев. Оба были рыжими и статными, но сир Тукташ был темнее и меньше своего соперника, да и вроде бы немного старше. Сир Агай выглядел словно воплощение воинской доблести. Высокий и широкий в плечах, он шел, гордо подняв голову, в то время, как Тукташ сутулился, шагал, будто мокрый котенок, и все время что-то шептал – наверное, молитвы.

Одеяния рыцарей удивляли не меньше, если не больше их самих. Яркие бело-красные плащи с меховыми воротниками были расшиты многочисленными узорами, в которых явно угадывались сцены битв и походов. Пел слышал, что у западных и северных рыцарей плащи сродни гобеленам, они рассказывают историю рода своего хозяина, а со временем дополняются изображениями его личных подвигов. Так было и здесь. На белой ткани скакали алые всадники, что рубили головы врагов мечами и секирами, пронзали их копьями, карабкались по лестницам на высокие стены крепостей. Были тут и турнирные сюжеты, свадьбы, похороны, рождения детей, вассальные клятвы, основания поселений. Под плащами проглядывались такие же узорные кафтаны. Никогда юноша не видел такой диковинной одежды. Даже купцы озерных княжеств теперь не казались ему диковинкой.

Рыцарям сняли повязки. Тукташ глядел себе под ноги, не поднимая глаз на соперника, в то время как Агай смотрел на него с презрением и ненавистью.

В воду первым вошел вертоградарь Дейрон. В руке у него был его посох хранителя – резная ветвь священного дерева. Первосвященник прочел длинную молитву и с усилием воткнул посох в речное дно и объявил на понятном для всех языке:

– Да укажет нам Ветвь Святого Древа на мужа праведного!

Помощники Дейрона повели рыцарей в воду. Перед посохом их остановили, и они встали на колени, так что вода стала обоим по грудь. Пеларию было немного жаль иноземцев. Сейчас, в начале осени, вода в ручье была далеко не теплой.

Мулизийцы начали молиться. Сначала они тихо шептали, но потом их голоса стали громче, так что можно было разобрать отдельные слова. Кое-что Пел узнавал. Все же вера была у них одна. Прозвучало пару гимнов на даэдемском языке, но потом, как бы исчерпав запас своей начитанности, оба воина перешли на родную речь.

– Сир Пеларий. – Слова Юэна прозвучали тихо и неожиданно.

– Ваша светлость?

– Что вы думаете о происходящем?

– Ничего.

– Хе-хе. Что так?

– Сир Тукташ сбежал от обязательств, за это его ждет возмездие, но мне противна надменность сира Агая.

– Вам жаль сира Тукташа? – Пел понял, к чему ведет герцог.

– Милорд, я молод и во многом имею мало разумения, но хорошо усвоил те уроки, что были мне даны судьбой.

– Сегодня за ужином я расскажу вам одну историю.

– Буду рад ее услышать, ваша светлость.

Рыцари продолжали молитву. Подул прохладный ветерок. Кто-то из обоих воинов должен рано или поздно уступить, замерзнув в холодной осенней реке, но, ко всеобщей неожиданности, все пошло не по плану.

До присутствующих донеслось коровье мычание и окрики пастуха. Совсем недалеко шло стадо коров. Герцог перекинулся парой слов со слугами, те выразили недоумение. Лицо Юэна исказила гримаса раздражения.

– Ох, гниль, нет… Только бы… – Вырвалось из благородных уст его светлости.

Свита начала перешептываться. Пара человек, сев на коней, поехали куда-то вбок, но было уже поздно. Подул ветер, донеся до собравшихся вельмож все возможные запахи, присущие коровам. Немного выше по течению речки некий бедолага пастух решил перегнать стадо через воду, заодно искупав скот.

Люди вокруг уже открыто начали переговариваться вполголоса. Дейрон что-то спокойно обсуждал с младшими вертоградарями, но внимание Пела и Юэна привлекли молящиеся в воду рыцари.

Сир Тукташ будто бы еще усерднее принялся молиться, когда услышал мычание. Он склонил свою голову над самой водой, так что темно-рыжие пряди погрузились в нее. С каждым новым словом его голова содрогалась, словно в такт произносимому.

Сир Агай резко поднялся из воды. Широкоплечий огненноволосый богатырь был в гневе. Всплеск, с которым он встал, привлек людское внимание. Дейрон поспешил к воде, жестом остановив слуг Агая, и лишь сутулый Тукташ остался недвижим в своей молитве.

– Святой хранитель Дейрон! Светлейший государь Юэн! Благородные лорды, сиры, леди, знатнейшие и славнейшие мужи града Шиповника! – Агай обвел рукой всех присутствующих и почтительно склонился, – В сей святой день, когда мы ожидаем восхода новой Луны, явившей нам правду Божию, мы собрались, дабы также точно явилась правда в нашем с сиром Тукташем споре.

– Признает ли благородный сир правду сира Тукташа, потому как оный еще предстоит пред Ветвью Древесной в воде? – обратился к рыцарю возбужденный Дейрон.

– Отнюдь, святой хранитель. Я полагаю, что нам необходимо назначить другое испытание, ибо святость его и строй нашей молитвы были нарушены стадом коров точно так же, как их копыта взволновали речную воду. Не пристало мне, посвященному рыцарю, стоять в одной воде с грязным скотом, словно смерд какой! Я не желаю, чтобы светлейший герцог Юэн со своими именитыми гостями наблюдали позор сей, а святой хранитель Дейрон взирал на подобное кощунство. Благословите новое состязание, святейший!

– Это… – Дейрон одновременно с вопросом и с недоумением посмотрел на герцога. Юэн стоял, скрестив на груди руки, ответил первосвященнику коротким кивком, – это возможно, сир.

– Великолепно! Предлагаю…

– Но для этого нужно согласие сира Тукташа… – Перебил Агая Дейрон, но тут же сам оказался перебит:

– Я согласен… святой хранитель. На то воля Древа… – Из воды поднялся сир Тукташ. Его трясло, и верный слуга тотчас же встал подле него с сухим плащом и бурдюком вина, – Святое Древо… кхе-кхе… явило нам свою волю, послав пастуха с его скотом в тот самый час, когда мы встали на молитву. Да будет… новое испытание… кха-а-а-а-кх. – Тукташ громко прокашлялся.

Агай презрительно оглядел трясущегося соперника, вальяжно потянулся, всем своим видом показывая, будто ему не холодно, и только потом принялся снимать мокрую одежду.

Ярко светило солнце. Графы и бароны, подчиненные лорду Юэну обсуждали что-то свое, разбившись по группам знакомых. Слуги повели лошадей к воде, чтобы те попили. Теперь то уже терять было нечего. Менестрель, затесавшийся во всю эту пеструю толпу благородных господ, что-то тихо забренчал на лютне – видимо подбирая аккорды к строкам, новоявленной песни о несостоявшейся ордалии.

Пока оба рыцаря приводили себя в порядок, Пеларий подошел к герцогу, что в этот момент переговаривался с верховным вертоградарем. С тех пор, как до них донесся гул рогатого стада, юноша думал об одной вещи, и она не давала ему покоя.

– Сколькими днями располагает ваша светлость, – спросил Дейрон у Юэна.

– Самое большое, четверть месяца. Король ждет меня, а за эти дни сюда приедет граф Морон с припасами. Мое желание таково, чтобы новое состязание было самое большое, послезавтра. В случае чего, я не хочу везти их с собой.

– Ох… Милорд. Столь малый срок…

– Ничего. У каждого своя служба, и я спешу на свою.

– Конечно, милорд, как изволите.

– Видно, что Агай жаждет крови, – произнес Юэн после недолгой задумчивой паузы, – Вы уже отклонили его просьбу о поединке, уверен, он будет настаивать.

– Об этом вашей светлости не следует беспокоиться, – Дейрон загадочно улыбнулся. Впервые за эти пару дней.

– Как радостно и приятно моему сердцу, что в Шиповнике смотрите за Древами вы… – Юэн заметил подошедшего рыцаря, – Сир Пеларий? Неожиданно все обернулось, не так ли?

– Мы с вами будто очутились в сказке, милорд.

– Хе-хе, вот уж точно. Причем, народной.

– У меня к вашей светлости дело, скорее даже небольшая просьба…

– Слушаю, сир? Рад угодить вашей благородной фамилии, если это не что-то… порочное или сложное, – Юэн бросил взгляд на Дейрона, который к этому моменту уже перестал улыбаться и вновь глядел на Пела угрюмо и скучающе.

– Крестьянин, милорд. – юноша немного замялся. – Прошу вас проявить милосердие и не наказывать несчастного пастуха.

– И всего-то, Пел? Ха-ха-ха! – Юэн неожиданно для всех обратился к юноше без формальностей. Как тогда в Стеге, когда рыцарь был еще ребенком.

– Откуда ему было знать, что сегодня нельзя купать коров в реке, да еще именно в том месте? К тому же… выходит, что через этого мужика нам явилась Древесная воля.

– Хмм… Вы молодец, сир. Негоже пастуху плетей давать за то, чем он себе на хлеб зарабатывает. К тому же, – герцог улыбнулся, – мужик платит мне подати, а честный труд я всегда поощряю.

– Благодарю вас, милорд! Я буду рад при случае отплатить вам за гостеприимство и за эту оказию.

– О, сир! Сегодня за ужином мы с вами обсудим все… и это тоже, – Юэн загадочно, но добродушно ухмыльнулся.

– Вы оказываете мне великие почести, милорд.

– Ваше присутствие в моем доме – это тоже своего рода почесть для меня, сир.

Пеларий не нашелся, что ответить на очередной комплимент и, раскрасневшись, промолчал. Герцог отошел к паре скучающих лордов для делового разговора. Дейрон тоже собрался идти, но напоследок бросил на юношу добрый и приветливый взгляд и тихо проговорил своим глубоким, завораживающим голосом:

– Передавайте приветствие хранителю Кипосу, сир.

– Передам, святой хранитель.

***

После длинной вечерней службы, посвященной Новолунию, лорд Розалес не стал устраивать пышное застолье. Много где новый месяц принято было встречать скромно и спокойно, и Розовая Лощина не оказалась в числе исключений. Поздним вечером в солярии сидеть не было смысла, ибо терялась вся прелесть его витражей, потому трапезу герцог устроил в небольшом помещении с камином.

Пел и Юэн сели возле огня на мягкие кресла. Слуга налил им вина, пахнущего розами. Как и все здесь.

– Вы голодны, сир? – Герцог, смакуя, отпил из кубка.

– Конечно, милорд! Однако не хотелось бы, словно дикарь, набить нутро едой перед сном, а после мучиться от… с нутром…

– Приятно, что нас с вами столько объединяет, сир.

– Как и мне, милорд!

Им подали сытную мясную похлебку, сыр и яблоки. Серебряные блюда исходили пряным ароматом и паром. Дрова в камине трещали, объятые танцем огненных языков. Юэн зевнул, и юный рыцарь невольно повторил за ним. Властитель Лощины долго смотрел в пламя, потом чему-то ухмыльнулся и повернул голову к собеседнику.

– Пел.

– Да?

– Как ты? Я не видел тебя лет пять, со времен помолвки Кассиды и Вирена, да прорастет он… а, впрочем, одному Древу это ведомо, э-эх. – Перед Пеларием предстал не моложавый куртуазный вельможа, но уставший стареющий мужчина, потерявший сына.

– Милорд… знаете… Да как-то свыклось. Как батюшка выгнал, сперва было тяжело, но сир Кихан меня подбадривал, и я… сдюжил в общем, справился со всем, а там и…

– Привык?

– Привык. Временами обидно было, да и сейчас порой… что я, будто бастард для отца. Да что там… хуже. Бастардов из замка не вышвыривают. Я слышал о таких, которых в именитые семьи пристраивали, и те добивались хорошего положения.

– Я тоже о таких слышал. Слышал также и о мелких служилых рыцарях, у чьих отцов земли меньше, чем у некоторых крестьян. Те тоже умудрялись достичь небывалых высот и титулов. Может быть по-разному, Пел.

– Да, милорд. На это я и надеялся. – Рыцарь засмотрелся на пляшущее пламя и тоже отпил из своего кубка, – Похожу с сиром Киханом, потом он посвятит меня, а там я наймусь к кому-нибудь из баронов или осяду в городе. Где-нибудь человек, владеющий мечом, да пригодится.

– Ты рассуждаешь поразительно зрело для своих лет, Пел, – на лице Юэна не было видно удивления. Только сочувствие.

– Разве?

– Ха-ха-ха! – По зале разлетелся звонкий смех, – благородные отпрыски твоего возраста жаждут приключений, обычно молодые рыцари спешат получить славу и почет на турнирах, спасти прекрасную даму и непременно отличиться на войне, они бахвалятся своими наивными мечтами на пирах, а потом их планы разбиваются о жестокую действительность, когда их выгоняют с ристалища, когда дама отвергает их ухаживания, и, когда они теряют здоровье и жизнь на поле брани, не получив при этом ни золота, ни почестей.

– Сир Кихан говорил, что о насущном думать нужно в последнюю очередь, он был очень… неприхотливым человеком.

– Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах, – герцог широко улыбнулся, – я знаю, что написано на его мече, Пел, слышал об этом.

– У нас с ним действительно бывали… небогатые времена, но я не об этом, милорд. Будем честны, многие в знатных кругах считают сира Кихана самодуром, но, что касается вопросов чести и достоинства, то это самый рыцарственный человек, которого я видел. Даже дома, в Стеге, нет таких рыцарей, как он. Его пример успокоил меня, пусть и не до конца. Он путешествовал туда-сюда по королевству, помогал разным людям, нанимался на службу к баронам и графам, и эту жизнь он наполнял благородством, во всем видел приключение, сродни похождениям древних героев. За два года с ним я увидел больше, чем за четырнадцать лет в Стеге. Не поймите меня превратно, я люблю свой отчий дом, но не хочу прожить в нем всю свою жизнь. Это удел Сайруса, это он наследник, и со временем наши древние чертоги станут его. Я… я не знаю, милорд. Это так странно. Я ведь Сторк! Из древнего славного рода, в котором уродилось столь много славных мужей. В тоже время я чувствую себя отчужденным от семьи, да и… так и есть в общем-то.

– Ты хочешь вновь получить расположение отца? – Спросил Юэн, и Пел быстро повернул к нему голову, слишком резко и напряженно.

– Нет, милорд. Я не хочу более зависеть от отчей воли, но…

– Но и иметь возможность приехать в Стег, сидеть в пиршественном зале, съездить с отцом и братьями на охоту, поговорить с сестрой, так, Пел?

– Да, ваша светлость… вы правы. Сейчас, после того, как горный король посвятил меня, отец примет меня… скорее всего. Весь свет говорит обо мне, милорд, и я не хвастаюсь, это и так вам известно, равно как и то, что я предпочел бы избежать такой огласки. В общем… Эх…

– Как-то все усложняется, милый сир? – Лорд Розалес усмехнулся, но по-доброму.

– Да, милорд. Все сразу стало сложнее. Сир Кихан умер, я стал рыцарем, и это… непросто. – Пел потянул из кубка. Перед глазами у него возник пасмурный пейзаж и погребальная процессия поселян.

– Более чем, Пел, – проговорил Юэн, выдержав долгую паузу и переведя взгляд на камин, – более чем.

– Вам, наверняка сложнее, милорд. – Задумчиво произнес Пеларий, также смотря в огонь.

– Потому что я герцог?

– Да.

– Хм… Чем выше человек, тем больше он знает, а знания – это тяжелая ноша.

– Вертоградарь Стега Кипос знает очень много, милорд, но по нему никогда не скажешь, что ему что-то в тягость.

– Знания мужей ученых полезны, но почти ни к чему не обязывают, хотя, думая, что и хранителю Кипосу порой приходится нелегко. Твой отец, наверное, регулярно советуется с ним по вопросам родства и вассальных клятв, наследования наделов и сбора податей. Представь, как тяжело собрать войско в поход, даже совсем небольшое. Надо разослать гонцов, чтобы призвать своих вассалов на службу, озаботиться фуражом, решить, кто над чем будет командовать, да так, чтобы никто в обиде не был. Откуда-то нужно взять денег, которых вечно не хватает, потому что всему этому огромному и благородному рыцарскому собранию годится в пищу лишь нечто более существенное, чем чувство выполненного долга, а это мы еще даже не дошли до наемных отрядов…

– Каково, наверное, в таком случае, королю, милорд, – Пел покачал головой.

– Король живет в мире, который много больше нашего. Даже моего. Мне думается, что величина мира человека зависит оттого, кем является этот человек. Для землепашца вселенная помещается вокруг его деревни, для городского цехового ремесленника в пределах родных стен. Если ты барон, граф или герцог, то мир твой в пределах подвластных тебе границ, и также с королем. У меня болит голова, милый мой Пел, о том, как бы горцы не дошли до моих южных земель, а такое уже бывало, поверь. Такая же мигрень у твоего батюшки, ибо у Бергмонса весьма длинные руки, сжимающие не менее длинный меч. Однако я ручаюсь, что, когда ты приедешь к морю в усадьбу Миллей, то обнаружишь, что там и знать не знают о нашей славной компании. Может быть, ты даже станешь первым, от кого они об этом узнают. Короля беспокоит не только Бергмонс, с востока в любой момент могут ударить дружины волхынского и плисковского князей. Да и на западе северяне имеют виды на наши марки и на мою лощину.

– Как же трудно его величеству!

– Да. Запомни это, Пел, хорошенько. Власть – это всегда ответственность. Я знаю, что ты и так это уже понимаешь, а потому уважаешь наследные права своего старшего брата, но, если вдруг в жизни перед тобой откроется дорога в начальственные палаты, то не делай поспешных выборов и не гонись за мнимой лепотой и славой. Крестьяне рассказывают сказку о девочке, что погналась за красивой бабочкой и не увидела обрыва. Мудрая сказка, и очень полезная наука для людей всех сословий, чинов и возрастов.

Угли в камине тускнели. От вина голова шла кругом, а слугу не стали звать ни для огня, ни для кувшина. Было позднее время, и мужчины разошлись по своим покоям спать. Уходя, Пел с благодарностью посмотрел на герцога:

– Милорд.

– Да?

– Я тоже хочу приключений.

– Хе-хе… ты это к чему?

– Как никак я благородный отпрыск, да и власть мне мало интересна.

– Хо-хо-хо! – Громкий звонкий смех разлился по коридорам дворца. – В тебе я ни капли не сомневаюсь. Не могу пока сказать, почему. Что-то такое в тебе есть, Пеларий, что дает мне право предсказать для тебя интересную судьбу.

– Надеюсь, в ваших предсказаниях найдется место паре турнирных венков.

– Мне кажется, тебя ждет нечто большее, и это тоже. Несомненно.

Лорд Розалес так и не рассказал Пелу одну поучительную историю, некогда приключившуюся с ним, да и темы суда в беседе они так и не коснулись, и, кто знает, может, поэтому вечер вышел таким приятным для обоих, ибо таково незыблемое свойство спонтанных бесед и вечеров без регламента.

***

Новый день для Пелария начался поздно. Слуга разбудил его только ближе к полудню, что, учитывая вчерашнюю небольшую попойку, было, в общем-то, неплохо. Господские перины после ночевок под кустами казались чем-то неземным, а завтрак, который по обычаю вновь подали в солярии, идеально дополнял общую картину достатка и благополучия.

Юэн, как обычно, много не ел и в выборе блюд был весьма сдержанным. Стол украсили маленькие тарелочки со сливами и абрикосами. На продолговатом серебряном подносе лежали гроздья винограда, а основным блюдом были молочная каша и сыр, ну и, конечно, им принесли небольшой графин с вином.

Лорд Розалес много зевал и растирал виски. После кубка с вином он приободрился, ухнул и мигом повеселел, принявшись рассказывать о какой-то прочитанной им недавно книге. Пел слушал с интересом, хотя и плохо улавливал содержание произведения. Вроде бы речь шла о странном священнике, который несколько десятилетий назад проповедовал на севере и впал в какие-то суеверия и ереси, уча, что Священное Древо каким-то образом связано с неким чудищем драконом. Юэн поведал, что в его владениях ловили странных проповедников, утверждавших похожие нелепицы. В начале он хотел таковых вешать, но потом передумал и ввел пошлину за суеверия и искажения веры на своих землях, после чего таинственные эмиссары стали обходить Лощину стороной.

Пеларий поделился забавной историей о крестьянских обрядах и обычаях. Ни для кого ни секрет, что на севере королевства вера в Древо распространена лишь в городах и замках, а в глухих деревнях землепашцы чтут идолов также, как и тысячу лет назад. Чем южнее, тем меньше такого, но даже недалеко от Стега можно в лесной чаще увидеть капище. В одной таких из далеких весей Пел с сиром Киханом услышали чудесный и оригинальный способ избежать отравления ядом от укуса гадюки… Надо всего лишь никому об укусе не говорить, тогда все пройдет само. Связано ли это с каким-то местными божествами, неясно.

После завтрака опять слушали музыку. На сей раз это была длинная и бравурная песнь о деяниях некоего Элама Простодушного, который, судя по тексту, шесть раз своей простотой и прямотой разрушал хитрые козни своих врагов, но на седьмой попал в ловушку и был подло убит.

Солнце перевалило через зенит, и рыцарь с герцогом в сопровождении пары вооруженных слуг отправились осматривать городские стены и башни. Здесь было на что посмотреть. Бойницы, галерейки, тайные ходы, хитро устроенные лестницы. Юэн каждую деталь укреплений сопровождал подробным рассказом о том, кто из его предков что построил, где сражался и где погиб.

На это у них ушел весь день, ближе к вечеру они прошлись по центральной площади, полюбовались статуей перед башней-ратушей. Кроткий мужчина с венком на голове оказался дедом Юэна, который эту самую башню и построил вместе с дворцом, где сейчас гостил Пеларий.

За ужином Пел вспомнил об обещании герцога и прямо спросил:

– Ваша светлость, вы хотели рассказать мне некую историю, как-то связанную и с завтрашним судом и… со мной.

– А? Точно, вспомнил. Да… Пел. Возможно, это послужит тебе в науку, а может… это просто забавная история. Тут уж тебе решать. Знаешь, почему я так много читаю?

– Вероятно, вы это любите, милорд.

– Первоначально было наоборот. Батюшка заставлял меня читать всякую нудятину вроде хроник и описей имущества. Наставлял вникать в долговые расписки, грамоты, постановления и прочее законное. Мне же, напротив, чтение было скучным. Меня влекло ристалище своими яркими гербовыми знаменами и громом ломающихся копий. Что и было мне интересно читать, так это сказания о странствиях блистательного Ольри Светлокаменного, как он побеждал на турнирах, завоевывал овации дам и получал венки из их венков. Тебе знакомо имя сира Ольри?

– Конечно, милорд. – Ответил Пел без особого интереса. Юэн назвал одного из детских кумиров всякого благородного отпрыска, в том числе и братьев Пела, но не его самого. Прославленный сир Ольри, о котором сложено множество песен, был дамским угодником, все свои подвиги совершал ради дам и во имя любви, как он сам говорил. Пелу подобное был не интересно. Ему хотелось творить какие-то полезные для людей дела.

– Уж очень ты серьезен, мальчик мой. – Усмехнулся герцог, – Ну, да ладно. Я был другим. Мне хотелось быть таким рыцарем, о котором будут шептаться юные девы в саду, а мой батюшка был практических соображений. Он в молодости побывал в плену и оттого втолковывал мне разные премудрости правления, дабы уберечь меня и наши владения от незавидной участи.

– Звучит мудро.

– Еще бы! Разве ты не знал? Все Розалесы мудреют к зрелости, а до того… хе-хех, в общем, история. Надо сказать, что любовные баллады занимали мое естество довольно долго, и даже ратное дело своими бравурными гимнами не изгнало их из моего разума и тем паче сердца. На двадцатые свои именины после разгрома крестьянского восстания я получил шпоры. Дух мой воспылал от сознания, что, наконец, стал я причислен к славному рыцарскому чину, и передо мной открыты стали пути к славе, подвигам и, конечно, вниманию дам.

– Вас еще не женили к этому возрасту, милорд? – Пел решил, что раз они с Юэном откровенничают, то он может задавать ему откровенные вопросы.

– Нет, Пел. Отец хотел, знакомил с разными хорошенькими девицами, но я отвергал его посулы, упрямился, хватался за лиру и заливал его уши любовными стихами. После посвящения он поставил мне ультиматум: готовиться к свадьбе, либо выметаться из дома совершать какие-то деяния, чтобы не позорить род слухами будто я бабник либо импотент. Что первое, что последнее было неверным. Я понимал любовь в самом высоком ее воплощении, но кто из распускающих и слушающих сплетни, когда-либо думал разобраться в подобных тонкостях? Что до более срамных обвинений, то я произвел на свет несколько сыновей и дочерей…

– И вы уехали за подвигами?

– Ха! Еще бы! Поступил в духе сира Ольри. На тот момент я был знаком и вел переписку с одной знатной девицей из столичных мест. Инкогнито я приехал на турнир в Птичий город. Я скрыл свои имя и лицо, представившись Рыцарем Нераскрытого Бутона. После первой победы я объявил, что посвящаю каждую свою удачу той самой даме. Особа эта была несомненно рада такому раскладу. Это послужило ей и ее окружению недурным развлечениям в тот темный день. Она была помолвлена с королевским знаменосцем. Конечно, я знал об этом, но по молодости и, откровенно говоря, дурости, решил, что могу претендовать на ее руку более, нежели какой-то там баннерет. Ведь я сын герцога, а он… А он оказался крутого нрава и выехал со мной на ристалище в следующем кругу после того, как я объявил о своем расположении к его невесте. Итогом оказалась сломанная ключица и унижение. В тот день баннерет получил венок от той, что и так была ему суждена, а я отправился домой в унынии и печали, похожий на пса с перебитой лапой. Повинившись перед отцом, я сразу же принял первое же его предложение и женился. Вновь на турнирном поле после той оказии я появился вновь лишь спустя несколько лет.