Рыцарь Сердцемирья

– Багульник мне и в самом деле был нужен. – Усмехнулась Эрбия.

– И для чего же?

– Он хорошо отгоняет моль, а ты знаешь, что ей есть где разгуляться в закромах моего отца.

– Да уж… – Апиена стушевалась, хорошо поняв намек подруги. Она отлично знала, что гардеробу Эрбии могла бы позавидовать не то что графиня, но целая герцогиня.

– А что касается цветов, то они услаждали мои взор и душу. Поверь мне, Камиз был счастлив доставить мне такие простые женские радости.

– Сир Камиз весьма рыцарствен. Все твои задания он исполнил сразу и без ропота. Может… может, ты и права, и мужчину стоит испытать, но прошу тебя, сердечная подруга, не загуби его желания. Неужели ты не хочешь замуж?

– Замуж? Фи! Мне не хочется быть женой Камиза.

– Почему? Он красив, умен, добр и куртуазен. Имение приносит ему солидный доход, а на недавней войне он стал рыцарем и получил большую награду. Неужто тебя возраст смущает, подруга?

– О, нисколько! Мне надоела эта глушь, только и всего. Он наш сосед, и в этом вся беда. Такие же поля, леса, крестьяне, коровы, козы, все те же виды, все те же развлеченья – медовуха, пиры, охота, и всюду знакомые все лица.

– А чего бы тебе хотелось?

– Я мечтаю жить в городе или быть женой у графа. Зачем мне, Апи, все эти платья, когда их видит только мой отец, Камиз и три других барона из округи? К чему я выучилась читать по-даэдемски, когда иные из графьев не разберут и пары слов? Я чувствую, что создана для большой, придворной жизни, а не прозябать в глуши, где сосны, холмы и лоси, тьфу!

– И ты хочешь избежать замужества?

– Отец устраивает свадьбу, он души не чает в Камизе. Ездит с ним на прогулки и охоту, потому приходится строить из себя невинную овечку и давить на лучшие чувства, благо, что мой родитель – большой почитатель рыцарских обычаев, потому то я мучаю барона совершением болотных подвигов и добычей цветов.

– Хе-хе, я рада, что мы с тобой подруги. Я не хотела бы враждовать с такой хитрой девой, как ты.

– Ты мне льстишь, Апи, но лесть эта приятна, не спорю! – Эрбия ехидно ухмыльнулась и допила содержимое кубка.

– Однако стоит отдать должное сиру Камизу, он упорен в своем желании добиться твоей руки, да и батюшка твой снисходительно относится к твоим «испытаниям» лишь до поры до времени. Уверена, помимо приятного зятя, ваша с Камизом свадьба подарит твоему лорду-отцу еще что-то.

– Ах, да, – Эрба закатила глаза, – батюшка получает от барона щедрые подарки. К тому же они частенько что-то говорят про какой-то «Красный лужок», так что для моего отца моя свадьба с этим рыцарем дело уже почти решенное и не предполагающее пересмотра.

– И как же ты собираешься выпутаться из этого? Не будешь же ты до седых волос выдумывать для жениха нелепые задания? В конце концов, твоего отца это разозлит быстрее, чем влюбленного мужчину, ибо, дорогая Эрбия, любовь покрывает все, но желание чем-то обладать вгоняет в порок нетерпения, особенно если речь идет о Красном лужке, хе-хе-хе.

– Ты проницательна, подруга! Должна сказать, что я была бы глупа и наивна, если бы только пыталась оттянуть время свадьбы. Если бы так вышло, то мой отец просто назначил нужный день и все. Даже, если бы случилось чудо, и барон Камиз разлюбил бы меня, то рано или поздно мне было бы не избежать женитьбы с кем-то другим из числа наших обаятельных и образованных соседей, некоторые из которых настолько преисполнились в познании наук, что читают-то с трудом. Все выглядит так, будто мне суждено прожить всю свою жизнь здесь, и никак этого нельзя изменить. Отец мой не любит бывать при дворе у нашего сюзерена графа, потому что «полнится интригами и заговорами его замок». Городские стены ему не по нраву, из-за свобод, которыми пользуются горожане, ибо «негоже всякому отребью чихать на права господ со своих черепичных башен, и лучше было бы запретить простолюдинам пользоваться арбалетами и покупать что-то прочнее кольчуги…»

– Как же ты сама хочешь уехать из нашей глуши?

– О, Апи! – Эрбия наклонилась и загадочно подмигнула подруге, – для этого нужно попытать нашего любвеобильного Камиза до конца лета.

– И для чего же?

– На праздник первых плодов наш сюзерен-граф всегда устраивает турнир между своими и соседскими рыцарями.

– Но твой отец не любит посещать владения графа.

– Это так, но отец здесь и не при чем. На турнир отправится сир Камиз, вернее, он откажется от участия, после чего можно будет прекратить всякие разговоры о браке. Как я уже говорила, тебе, Апи, мой родитель чтит рыцарское братство и будет скорбеть о трусости возможного зятя.

– Почему Камиз должен струсить, Эрба? Это же весьма отважный и сильный человек.

– Ты когда-нибудь читала шутливое стихотворение «О трех рыцарях и о рубахе»?

– О, Крона Святая… Эрба… – Апиена побледнела, – неужто ты в самом деле?

– Да, дорогая моя. Но будь уверена, в нашем случае, в отличие от выдумки поэта, рыцарь не станет глупо рисковать…

***

– Вы слыхали, сир, рассказ об рубахе и трех лыцарях? – Ветхая приземистая башня постепенно приближалась. Солнце начинало клониться к горизонту, и внушительное строение в его лучах выглядело таинственно и даже притягательно, будто скрывает в себе что-то волнующее и неизведанное. Впрочем, так оно и есть, ибо каждое человеческое жилище хранит в себе память о тех, кому оно некогда служило домом. Разница лишь в том, какая это память.

– Слышал, Зихил, – мрачно ответил Пел. Он знал, о чем идет речь. Сатирическое стихотворение о турнирном пари. Постепенно он начинал понимать, как пойдет история о бароне и его невесте.

***

Начался небольшой грибной дождь, который решено было переждать под внушительными кронами кленов. Слуги быстро развели маленький костер и подогрели вина. Собаки какое-то время лаяли, но потом им это надоело, и они улеглись между массивных выпуклых древесных корней.

Камиз зевнул, повторив этот жест за юным слугой, что подал ему чарку с вином, и задумчиво оглядел сира Эррунга. Отец Эрбии был угрюмым и мрачным, что роднило его с закрывшей солнце маленькой тучкой.

– Сир, отчего столь не веселы? Пес с ней с охотой, поехали ко мне, вскроем бочонок другой!

– Любой другой день подошел бы для этого прекрасно, но ни этот, сир.

– Почему?

– Дурные вести не пойдут к вашему щедрому столу.

– Мой стол всегда накрыт для вас, невзирая ни на что!

– Эх…

– Полно, вам, сир Эррунг! Что там такого стряслось, что вам мед в горло не лезет, неужто кто-то умер?

– Укрой нас древо! Нет, сир! Здесь вопрос деликатнее. По правде говоря, помри кто, то было бы проще, нежели то, о чем я вам сейчас поведаю.

– Так-так, мне вы можете доверять, сир! Клянусь честью!

– Сир Камиз, по правде говоря, я принял ваше предложение об охоте, дабы переговорить об одном важном деле.

– Это я уже успел понять, хех.

– Да… так вот. Моя дочь Эрбия, ваша возлюбленная. Хочу сразу разъяснить вам, сир, что нет ничего более желанного для моего сердца, чем ваша с Эрбой свадьба. Я готов поклясться вам на деревьях моих предков, что не пытаюсь состроить вам какие-либо козни и препоны. Ум мой также видит в вас мужа достойного и благоразумного, храброго и куртуазного рыцаря, умелого и доброго правителя, словом – лучшего жениха для моей любимой и единственной дочки, что так напоминает мне мою покойную жену.

– Сир… благодарю вас на добром слове, но к чему это все? Я и так знаю, что вы благословляете нашу помолвку с Эрбой, за что я вам очень признателен, как и крестьяне Красного лужка, наслышанные о ваших добродетелях и умелом управлении.

– Ээ… аа… Сир… кхм… Да, я помню про крестьян в Красном лужке.

– Так что там с Эрбой?

– Понимаете, она дает вам новое задание…

– О, Кора Смолоточивая!

– Да, да, сир. Только это последнее испытание. После него она вся ваша. Так она сказала.

– Правда? Хе-хе. Это меняет дело! – Камиз лихо закрутил ус и отпил вина, – Что на этот раз?

– Ох, укрой нас Крона всесвятая… Понимаете… В конце лета будет графский турнир, куда съедутся славнейшие рыцари из разных земель. Помимо сшибки будут и пешие поединки…

– Хех, начало мне нравится! Эрба решила проверить, каков из меня рыцарь! Ваша дочь не по годам мудра! Это все? Мне надо будет выиграть пеший турнир?

– Д-д-да, сир…

– Отчего же вы невеселы? Крепка моя рука, и прочны доспехи мастеров из града Шиповника!

– В том то и вся беда, сир…

– О чем это вы?

– Доводилось ли вам слышать шутливый стих «О трех рыцарях и о рубахе»?

– Листья Древесные…

Прогремел гром, и начался ливень. Когда дождь закончился, никто не стал продолжать охоту, оба барона поехали каждый в свою усадьбу.

***

– И что же, он согласился на это условие?

– Да, сир. Так сильно хотел на ней он жениться.

Пел не ответил. Внутри он испытывал смешанные чувства от услышанного. Его отец, человек прагматических соображений, всегда учил его и его братьев, что важнейшее качество рыцаря – это мудрость и рассуждение, ибо без них нельзя сослужить добрую службу ни дому своему, ни сюзерену, ни королю, ни Древу. Сир Кихан, напротив, наставлял Пелария следовать зову чести, сердца и достоинства. «Пусть мудрствуют книжники и писцы, пусть лорды внимают советам мужей ученых. Мы же, неразумные, послужим своим копьем, отвагой и славой!». Сейчас, по ходу рассказа Зихила, юноша то восхищался храбростью сира Камиза, то дивился его наивности. Определиться в своем отношении к погибшему рыцарю Пел так и не смог.

Они поравнялись с руинами усадьбы, где некогда жила Эрбия, дочь сира Эррунга. Чернота оконных проемов будто звала к себе. Солнце скользило вниз по самой линии горизонта и было у обоих путников неприятное чувство, что кто-то манит их в разрушенную, обветшавшую башню. Словно Эрбия, оставшаяся старой девой, хочет, чтобы хоть кто-то взял ее замуж. Мужчины проехали мимо поместья, а Пеларий, вдобавок ко всему прошептал гимн Кроне Защищающей… на всякий случай.

***

Камиз нервничал. Графа уже известили о том необычном обстоятельстве, при котором пройдут пешие поединки, но не это волновало барона. Причиной его переживаний было то, что этим необычным обстоятельством был он сам.

Турнирное поле было не очень большим. Деревянные трибуны к празднику украсили знаменами и флажками. Гудели трубы, и сквозь их рев было слышно, как гремят доспехи тех рыцарей, с которыми ему вот-вот предстоит сразиться.

Были ли ему страшно? Сказать сложно. Когда сир Эррунг известил его о последнем испытании, Камиз на какое-то время и правда испугался, но потом к нему вернулась решимость и храбрость. Сейчас он лихорадочно перебирал в голове, кого из выступающих на турнире воинов он знает, как они двигаются, какие их излюбленные приемы – эти мысли помогали ему успокоиться и сосредоточиться.

Однажды Камиз побывал на берегу моря. Его поразили волны, неумолимо идущие вперед и гибнущие, разбившись о песок и гальку. Но еще большее впечатление на него произвела сама громада бесконечной водной глади и гнетущая неизведанность ее таинственных глубин.

Глубоко внутри барону было страшно. Он знал, что идет на смерть, но эти темные и мрачные мысли были загнаны далеко внутрь, оставив на поверхности лишь маленькие волны обычного волнения перед боем. Самообман, о котором он даже не догадывался.

Он поправил ворот рубашки. Ее рубашки. Роковое, убийственное условие леди Эрбии – выйти на ристалище без доспехов, в ее сорочке. Просторное шелковое одеяние пахло духами возлюбленной и было приятным на ощупь. Ее запах… он придавал Камизу сил.

Герольд объявил начало поединка. Барону подали меч. Запах духов будто бы усилился, но лишь на мгновение. Рыцарь мельком глянул на трибуну. Возле сира Эррунга сидела бледная, словно древняя статуя, Эрбия, а возле нее испуганная и мрачная леди Апиена. Камиз улыбнулся своей невесте, но та лишь стыдливо опустила голову.

«Во имя твое, любимая! – прошептал барон, – Древо, помоги мне!»

Начался бой.

Первым против Камиза вышел опытный зрелый, как он сам, рыцарь. Соперник был облачен в красивую, элегантную броню, и было заметно, что он жалел барона. Его удары были нарочито медленными и ленивыми, а перемещения притворно неповоротливыми. В конце концов он поддался Камизу, когда тот направил острие в смотровую щель забрала.

Следующий поединок прошел не так легко. Ему попался молодой боец, и барону несказанно повезло, что при всем своем напоре он плохо обращался с мечом. Камиз одолел его, нанеся удар в подмышку.

На этом его везение закончилось. Конечно, турнирные мечи не были заточены, но от этого их удары не переставали быть болезненными. Одного соперника рыцарь одолел, получив несколько ударов по ребрам, отчего ему стало тяжело дышать, а голова закружилась. В ноздри ударил пьянящий аромат леди Эрбии, и Камиз, стиснув зубы, продолжил сражаться.

Трибуны затихли, когда боец в одной лишь рубахе получил удар по голове. Глаза заливали кровь и пот, но он продолжил стоять.

Во время перерыва между боями он потерял сознание. К нему подошел графский посланник и предложил закончить «гибельное дело», но Камиз отказался. Он вышел на свой последний поединок.

В последний раз он посмотрел на трибуну. Заплаканная леди Эрбия посмотрела на него своими большими красивыми глазами, после чего резко поднялась и побежала прочь. За ней устремилась ее подруга.

Камиз вздохнул. Спустя пару мгновений его настиг тяжелый удар турнирного меча. Все звуки и цвета смешались, а на глаза медленно наползала мутная пелена. Вскоре все померкло, остался лишь запах любимой женщины.

***

– Нам потом слуга барона рассказал, как сир умирал. От полученных увечий он был весь в ранах, кости его переломалися все, а самого его лихорадило три дня. Он все шептал про невесту свою, да так и помер в графских покоях. – проговорил печально Зихил. Они уже удалились от разрушенной башни, так что та скрылась за поросшим кустами холмом. Солнце уже почти зашло за горизонт, и потому было решено устроиться на ночлег в маленькой березовой рощице. Слуга герцога развел костер и стряпал простенькую похлебку на ужин, не прерывая при этом повествования:

– После того, как барона загубили, поместье егонное перешло к дальнему дьдьке его Латасу. Тот был скверным правителем. Деда моего нечаянно на охоте загубил, а виры за убийство не уплатил, мол он тут властвует, и вся недолга! Но на счастье наше, длилось управление его коротко. Следущим летом горячечная чума приключилося. Попортилося зерно ржаное все и стал весь люд болеть да помирать. Сколь крестьян перемерло, сир! Да и сам Латас помер в то лето. Пришел дом Камизов в упадок, да и до сей поры поди ж пустует. Мать моя тоже померла от горячки, тогда батька и решил, что делать тут нечего больше, кругом разруха, голод и смертоубийство, потому как Латас, хоть и был злодей, но порядок при нем был еще, а потом поселилися в доме егонном люди лихия и принялись округу грабить и жечь, да потом сами и перемерли смертью поганой. В общем, батька мой на юг пошел и меня с собой прихватил. Там тоже чума прошлась и народу крестьянского перемерло много. Тут Древо Святое смилостивилось над нами окаянными, и батьку моего в замок аж к самому лорду взяли служить, а там и меня пристроили. При отце нашего лорда Юэна это было, хорошо я его помню. Это всем господам господин был, скажу я вам, сир! Ну, а дальше… так и служил я лорду всю свою жизнь и служу до сих пор, храни его Спасительная Крона!

– А что стало с сиром Эррунгом и леди Эрбией? – Украдкой спросил Пел, вороша палкой угли костра.

– Тьфу! Простите, сир. Так и в девках просидела, говорят. Никто не захотел ее в жены брать после того, как она выдумкой своей такого ладного барона загубила. Крестьяне их разбежалися, когда чума настала, отец ейный помер тогда же, а потом сгинула она. Говорят, что мол от чумы, а кто-то бает, что украли ее лихоимцы. Был и такой народ, что верил, будто Древо ее покарало за гордыню и убийство, превратив в чудище, и что она мол до сих пор в своей башне сидит. Не верю я ни в то, ни в другое. Знаю токмо, что Древо и правда ее наказало, и это было вам сегодня видно, потому как вы, сир, руины эти видали своими глазами. Сгинула она и все, а подруга ейная замуж вышла за пригожего рыцаря и детей ему нарожала, так говорили. А потом мы на юг ушли и больше не слыхали о том, что тут делалось. Токмо от купцов заезжих что-то выведать можно было. Вот такая гисторыя, сир. Надеюсь, что в науку вам пойдет, дабы вас провести нельзя было, а то сгинете, как сир Камиз, да посеет он добрые семена!

– Да прорастут они ростками добродетелей.

– Поди ж деревья уже на его могиле, хех, – Зихил мрачно усмехнулся и снял похлебку с огня.

Они ели молча. Пеларий размышлял о павшем рыцаре и разрушенной усадьбе. Когда твоя жизнь проходит в дороге, ты волей-неволей видишь много заброшенных поселений, домов, башен и даже крепостей. Порой люди покидают одни места и заселяют другие, оставляя следы своего пребывания в виде стен, колодцев и покосившихся заборов, и столбов. Со временем все ветшает и разрушается, но за этими старыми, поросшими мхом и травой руинами стоит своя история. Прожитые жизни, маленькие и большие радости, настоящие трагедии, сломанные судьбы, мечты, стремления, любовь, предательство, честь, благородство и воспоминания. Проезжай он тут в одиночку, он бы не узнал ничего о старой башне. Теперь же это место запомнится ему надолго.

– Зихил, – юноша прервал молчание.

– Да, сир?

– Что если мы завтра немного завернем от нашего пути?

– И куда же, сир? – Слуга удивленно посмотрел на рыцаря.

– Почтить усопшего.

***

Полуденное осеннее солнце хорошо грело. Песчаная полянка на опушке соснового бора выделялась маленькой статуей воина, величиной в локоть. Изображение было выполнено из камня в довольно вольном и простом стиле, без особого изящества, но отчего-то было в точеном облике погибшего рыцаря что-то печальное и благородное одновременно. Позади статуэтки росла сосна. Многие из тех людей, что поклоняются Древу, носят с собой в мешочках, кулонах, ожерельях, браслетах или перстнях семена деревьев, которые чтят в их роду или стране. Когда человек умирает, вместе с ним в могилу кладут и семена, что он носил при жизни. Считается, если усопший прожил жизнь праведную, угодную Древу, то семена прорастут и станут со временем большими деревьями, если же покойник был злодеем, то его могила останется пустой.

Дерево за статуей барона Камиза было большим и могучим. Внушительная сосна широко протянула свои толстые ветви. Она не была старой, ведь ей еще не было и полувека, но по каким-то неведомым причинам Пелария и Зихила охватывал трепет, когда они смотрели на высокое, стройное дерево.

– Сир.

– Да?

– Вы знаете, чего прочитать на могиле? Ну… чтобы светлому барону добрую память сотворить.

– Я не священник, Зихил, но знаю одну подходящую молитву.

– Вы лыцарь, как и он. Поди ж барон сейчас радуется тому, что мы пришли.

– Поди ж… – Пеларий поднял голову и посмотрел на сосновую крону и негромко заговорил. Это была небольшая, но древня молитва, которой его научил сир Кихан. «Моление о рыцаре», – Древо Святое и всех защищающее, я, рыцарь смиренный, твой воин, что поклялся защищать людей твоих и сады твои святые, испрашиваю тебя о воине, собрате моем по мечу, что ныне здесь лежит под сенью Кроны твоей. Да минует он мир облачный и вознесется к миру небесному, дабы вкушать там Плоды вечные и пребывать во свете! Да не забудет он и нас, живущих, и да пребудет с ним твое благословение, да будет так!

– Да будет так… – прошептал Зихил.

Они молча стояли над могилой какое-то время. Потом мужчина достал из-за пазухи темный медальон и положил его возле статуи. Пеларий понял, что это было. Потемневшая серебряная монета.

Впереди был еще длинный и долгий путь, но у обоих путников на душе было легкое чувство, что они сделали что-то важное и нужное. Особенно легко было Зихилу. Он будто перестал нести что-то тяжелое, что было с ним все эти годы.

Они ехали по заросшим кустарников лугам, и старый слуга рассказывал молодому рыцарю, как тут все было устроено десятилетия назад. Пеларий смеялся с крестьянских баек, а Зихил время от времени затягивал какую-нибудь веселую незатейливую песенку про пастушку или кузнеца. Осень в этом году выдалась теплой, ярко светило солнце, дул легкий приятный ветер, а впереди было еще много-много удивительного и неизведанного.

Глава 5. Честь и покой.

Свечи горели тускло, от чего низкий и весьма узкий пиршественный зал выглядел мрачно. Пеларий хорошо знал, что это отличительная черта замков старинных, построенных в давние времена и после этого редко перестраивавшихся. Юноша уже в привычной для себя манере сравнивал каждую попавшуюся ему крепость с родным Стегом. Что поделать, в его стенах он родился и вырос, потому они служили для него своего рода мерилом всякого другого укрепленного жилища. И вот сейчас что-то подсказывало ему, что Жернова были старше Стега. Тут главное – не ошибиться с понятиями. Конечно, Пеларий знал, что его род Сторков существует без малого уже целую тысячу лет, но свой родовой замок они перестраивали постоянно. Пару раз, а может и больше, он горел, кто-то брал его штурмом, в общем… на его внешнем и внутреннем виде это не могло не отразиться. Здесь же, на северо-западной окраине королевства были земли, куда враги попросту никогда не доходили. Отрезанные с юга непроходимым хвойным лесом, а с другой стороны – примыкающие к морю, местные лорды только и делали, что ссорились и мирились между собой, изредка отправляясь на дальние войны по зову далекого короля.

Они с Зихилом добрались сюда по реке – это единственный способ пересечь мрачный лес, про который старый слуга, выросший рядом с ним, рассказывал, что там водятся «страшилища» и «черти». Проплыв между заросшими елями берегами, они оказались в какой-то дивной стране. Всюду были маленькие и большие холмы, распаханные, заросшие, оставленные под выгон, либо застроенные хижинами. То тут, то там возвышались мельницы, и Пеларий быстро понял, почему. Это был очень ветреный край. С моря постоянно дули ветра и вращали большие лопасти, а вместе с ними и массивные жернова, на которые и был так похож родовой замок дома Миллей – две низкие, широкие круглые башни, стоявшие почти вплотную друг к другу и опоясанные темным кругом толстой приземистой стены.

Вот-вот должен был начаться пир. Рыцарь волновался. Скоро все закончится. Пелария посадили недалеко от лорда. Граф Галаор Милль – мальчишка с щетиной на лице – сидел во главе стола и окидывал всех собравшихся вельмож унылым взглядом.

Пел знал причину этой скуки. В Жернова редко приезжали гости, потому веками здесь сложилась традиция пышных встреч для заезжих благородных путников и не очень пышных – для не очень благородных. Пеларий, живя в Стеге, а впоследствии путешествуя со своим учителем, видел много странников разного достатка. Всех их объединяло одно: от голодного путника редко когда можно услышать что-то интересное.

Сир Кихан еще как-то выкручивался, рассказывая, а, может, и придумывая истории своих многочисленных деяний, а вот иные странники, с которыми они с учителем порой становились попутчиками, лишь без умолку благодарили и льстили лорду, приютившему их. Без всяких сомнений, молодой барон думает, что сейчас произойдет именно это. Либо ему придет в голову что-то похуже: что Пеларий – чей-то сбежавший отпрыск. Впрочем, он может и не подумать об этом и просто скучать. Зато на подобное его могут надоумить наставники постарше…

В этот момент к барону подошел богато одетый высокий мужчина с окладистой бородой и что-то тихо проговорил. «А вот и дядька» – подумал Пел, и внезапно его волнение от скорого завершения дела сменилось беспокойством другого рода.

Его размышления были прерваны внезапным тостом лорда Гараола:

– В сей день мы радуемся и веселимся, ибо закрома наши полны хлеба, а чертог наш посетил славный рыцарь Пеларий из дома Сторков!

Пир начался.

Где-то сбоку одетые в цветастые одежды музыканты заиграли бодрую, но ненавязчивую мелодию. На их платьях были нашиты желтоватые мельницы. Изображения башен с лопастями были повсюду. На больших серых штандартах, висящих на стенах, на кубках и блюдах, а самым изысканным было золотое шитье на серебристом дублете самого графа Гараола.

Между делом дядя представился. Его звали сир Зегель. Напротив него склонился над столом заросший старик в расшитом балахоне и задумчиво рассматривал простенький медный стакан. Рядом с ними сидели и другие рыцари, чьи имена юноша сразу не запомнил, отчего моментально смутился, но вскоре эта внутренняя неловкость забылась.

Пошла первая перемена блюд. Ароматное мясо завораживающе блестело в свете ламп и свечей. А уж каким оно было на вкус! Пеларий, конечно, соблюдая все положенные правила приличия, искренне наслаждался печеными цыплятами в сладковатом соусе с кедровыми орешками. Привычка странника – наедаться впрок больше впечатлениями, чем самой пищей. Спустя непродолжительное время Зегель поднял кубок, и все за столом притихли.