Рыцарь Сердцемирья

Хоть Юэн местами и смеялся по ходу своего рассказа, в его глазах отчетливо читались грусть и сожаление. Окончив повествование, могучий лорд уставился в камин и задумался о чем-то, ведомом лишь ему. Пеларий молчал. Он хорошо понимал, что есть такие истории, после которых не стоит выспрашивать подробности. Все и так понятно. Дрова тихо потрескивали. Этот звук воскрешал в памяти обоих мужчин многие вечера, когда каждый из них, пусть и по отдельности, сидел возле костра или очага и всматривался в пламя – вечный спутник человеческого жилища или стоянки. Пел вспомнил, как в детстве мать рассказывала ему сказки возле такого же камина. Лорд Юэн вспомнил нечто другое. Не обо всем рассказал он своему юному гостю. Кроме переписки молодой сын лорда провел с той дамой несколько месяцев в удаленной зимней усадьбе. Теперь он стыдился этих воспоминаний. Отчасти, потому что это было неправильным, отчасти, потому что до сих пор где-то в недрах его души жили обида и горечь, которые временам напоминали о себе в такие вот тихие вечера возле камина.

– Пел.

– Да, милорд.

– Что ты понял из моего рассказа, дорогой сир?

– Что вы советуете мне вернуться к отцу и принять уготованное, чем бы оно ни было.

– Все верно. Когда мы пытаемся идти против устоев, то получаются…

– Легенды, милорд? Прославленные герои?

– И не менее прославленные мертвецы, неудачники и дуралеи. Но это полбеды. Забытых и безымянных своенравцев в разы больше, и некому пролить по ним слезу и спеть заупокой.

– А если я не ищу славы?

– О, Листья святые! Ты же Сторк, мальчик мой! Ты не можешь не желать славы. С детства ты каждую весну слышал о самых лучших представителях своего рода. Не может мальчишка, растущий подле курганов с героями, не желать быть причтенным к их числу.

Пел не нашел, что ответить. Герцог Розалес бил в самое сердце, четко и без промаха. Юноша не мог не признать его правоту. Он плоть от плоти и кровь от крови своей древней фамилии, и, конечно, ему хотелось бы, чтобы однажды и его имя прозвучало в великом чертоге… Однако было у него и еще одно желание, вернее, нежелание.

– Милорд… я просто… Не хочу сидеть в Стеге до конца своих дней. Это неправильно, я знаю, но мне там непросто.

– Ну-у-у-у… Тут ведь еще проще, сир, хе-хе. В чертогах Стега до смерти суждено сидеть твоему брату Сайрусу, а ты может удачно жениться и уехать служить своему тестю.

– Выбор невесты будет за отцом…

– Вот оно что! Тебе передалось свободолюбие сира Кихана, дорогой. Это интересно, конечно, но довольно вредно.

– В каком смысле?

– Чтобы служить, нужно жертвовать своей свободой, Пел. По-другому никак. По тебе ведь видно, что ты рыцарь от макушки до кончиков пальцев ног. Ты из служилой породы, преданный, честный и великодушный. Прости отца, повинись перед ним, он тебя примет и все. Тебя хорошо женят, я уверен, и ты добьешься хорошего положения. Или ты думаешь отправиться в дальние страны, чтобы встретить там чудищ и злодеев и попутно непременно спасти парочку принцесс из башни, еще и желательно одной, чтобы дважды не ползать вверх.

– Я не дитя, чтобы верить в сказки, ваша светлость.

– Никто ничего подобного и не утверждает. Просто хочу, чтобы ты не делал ошибок, которые… ни к чему хорошему не ведут.

– Благодарю вас… милорд. Теперь мне есть над чем подумать.

В этот вечер они разошлись каждый по своим покоям в напряжении и беспокойстве. Лорд Юэн еще долго гулял в одиночестве по темным коридорам дворца, а Пел нервно ворочался в мягкой постели, словно кто-то рассыпал горох под простыней.

Завтрак прошел в неловком молчании. До места суда добрались тоже без разговоров.

В пригороде среди распаханных полей расположился маленький священный сад, у ограды которого и решили проводить новое испытание. На сей раз огнем.

Служители Древа разместили напротив входной арки небольшую, но искусно отделанную растительной гравировкой, жаровню, полную ярких красных углей.

Местность предварительно объехали слуги герцога, оповестив окрестных крестьян, чтобы те не пасли сегодня скот и вообще сидели по домам и не ходили в поле. Солнце было высоко, на небе были небольшие облака, которые, впрочем, ни сулили никаких перемен в столь теплой и приятной погоде.

Привели чужеземных рыцарей. Им снова завязали глаза, и сняли повязку лишь перед самой жаровней.

Хранитель Дейрон на сей раз прочитал несколько молитв. Делал он это медленно и со вниманием. Кто знает, может, из-за его беспечности не получилось предыдущее испытание? Пока он читал, подул легкий ветер. Пел уже начал немного потеть под солнцем, потому был рад свежим потокам. Знамена лорда Розалеса, которые держали его слуги, поднялись и принялись понемногу раскачиваться. Редкие облака то накрывали все тенью, то вновь обнажали сад и людей возле его ограды свету ярких лучей.

Для уверенности несколько священников после молитвы еще и обильно покадили всех собравшихся, а в конце бросили горсть фимиама в жаровню. Туда же поместили клещами два кольца, которые совсем скоро предстояло взять в ладони тяжущимся рыцарям. А дальше… суд в два этапа: определить, кто дольше удержит раскаленное кольцо, и у кого потом быстрее зарастет ожог.

Пеларий оглядел сира Тукташа. Тот невидящим взором смотрел на краснеющие кольца. Руки его дрожали. Совершенно иначе выглядел его соперник – сир Агай. Он растирал ладони, будто бы в предвкушении, ухмылялся и то и дело одаривал Тукташа презрительным взглядом. Довольно интересно было разглядывать их расшитые богатыми, как по убранству, так и сюжетно, узорами плащи.

Рыцарь отвернулся. Рядом с ним стоял лорд Юэн. Он угрюмо смотрел куда-то вдаль, поверх головы молящегося хранителя Дейрона. «Интересно, о чем он думает? Надеюсь, я не обидел его ничем?».

Ветер усилился. Теперь стало даже немного прохладно, хоть и терпимо. Верховный вертоградарь решил действовать наверняка и прочесть отрывок из Книги Древа, который тематически наиболее подходит к ситуации. Пеларий, как всегда, ничего не понял. Его ухо различило только отдельные имена и фразы, да и то нечетко.

Наконец, Дейрон развернулся лицом к собравшимся, поднял правую ладонь в благословляющем жесте и замер… Мгновение спустя все вокруг потемнело – небольшая туча, неведомо откуда появившись, закрыла собой солнце. Прогремел гром. В толпе вельмож послышались возгласы удивления.

– Ох… Кора Всеукрывающая! – Простонал лорд Юэн и подозвал слугу:

– Плащи мне и сиру Пеларию. Кажется, мы опять переносим испытание.

Дождя ждать долго не пришлось. Только им подали плащи, как гром прогремел вновь, и на собравшихся обрушился ливень. Пел мельком глянул в сторону мулизийцев. Сир Агай гневно пинал воздух, а сир Тукташ опустился на колени и молился, пока двое слуг поспешно укутывали его в плащ. Хранитель Дейрон минуту простоял, задумавшись над чем-то, потом улыбнулся и запел своим мощным голосом хвалебный гимн Древу. Его поддержал хор других священнослужителей. Герцог Розалес повернулся к Пеларию. Капли воды струйками стекали с капюшонов обоих мужчин, воздух был душным, обувь быстро промокла, но Пелу почему-то было радостно и легко на сердце.

– Как тебе такой исход, Пел?

– Вышло по-божески, а значит все верно и все хорошо.

– Стало быть… Сир Тукташ правильно сделал, что сбежал от своих обязательств?

– Не думаю, милорд… Скорее… Древо оправдало его, простило. Я мало понимаю в делах веры, об этом лучше спросить святого хранителя.

–Думаю, что он скажет тоже самое.

Они немного помолчали. Дождь стихал.

– Прости меня, Пел. Не хотел давить на тебя, просто для меня…

– Я не в обиде на вас, милорд.

– Сам я в молодости допустил ошибку, и не удержал от беды старшего сына. Ты знаешь… – голос герцога слегка дрогнул, – я держал его в узде, чтобы он не повторил моей оплошности. Он был таким… ах… таким ладным, ты бы знал, Пел. Юноша такой дисциплины, такого чувства долга, что и описать невозможно. Лучший цветок, который когда-либо расцветал в цветнике нашего рода. Мой цветок… еще и от моей покойной первой жены… И вот я благословил его на женитьбу. Он захотел поехать к вам, посмотреть невесту, и там… захлестнула его свобода. Перетянул я узду, в которой держал его все эти годы, а дальше ты и сам знаешь.

Пел и правда знал. В то лето, четыре года назад весь Стег тайком шептался о несчастье, что приключилось с Виреном Розалесом в дороге. Целый месяц готовили замок к приему знатного гостя. Кассида – невеста Вирена – нервничала, краснела и подбирала подходящие платья. И вот… прокричал дозорный с башни, что видит штандарты с розами. Вышло к воротам все семейство Сторков со своими слугами. Спешились запыхавшиеся рыцари Цветущего острова. Угрюмы они были в тот день, все время отводили взгляд и грустно вздыхали. Не было с ними юного Вирена. Лишь его холодное, бледное тело. В двух днях пути от Стега остановился он в корчме на ночь и принялся пить да веселиться, обмывая грядущие смотрины и свадьбу. И так упился, что захлебнулся в собственной блевотине. С тех пор лорд Циконий больше не общался с лордом Юэном, а Кассида растеряла свою веселость и мечтательность, став замкнутой и печальной. Отец, ко всеобщему удивлению, не стал искать ей нового жениха и объявил, что она вольна сама выбрать будущего мужа.

И вот теперь перед Пелом предстал совсем иной Юэн. Не Властитель Цветущего Острова и Розовой Лощины, могучий герцог из древнего рода и прочее, а уставший мужчина, потерявший любимого сына.

– Милорд…

– Знаешь, что я скажу тебе, Пел?

– Что?

– Живи так, чтобы не жалеть потом о содеянном и несодеянном. Хватит с меня советов. Я не тот человек, которому бы следовало кого-то чему-то учить.

Они вновь молчали. Ветер переменился. Теперь он был теплым, даже нежным.

– Будет и третье состязание, ваша светлость?

– Да… – вздохнул Юэн, – сир Агай сочтет ливень волеизъявлением Древа, чтобы был поединок.

– И он будет?

– Несомненно.

– А хранитель Дейрон? Что он скажет?

– А что он теперь может сказать? Агай в чем-то прав и не отступит от своего.

– Да поможет нам Древо.

– Истинно, Пел, истинно так.

Облака разошлись, обнажив сырую землю и мокрых людей теплым и ярким лучам полуденного солнца. Собравшиеся аристократы, их слуги, мулизийские рыцари, священники – все не сговариваясь посмотрели наверх. На небе была радуга.

***

«Вот так все и пришло к этому» – подумал Пел, вернув свое внимание к сражающимся рыцарям. Герцог едва сумел уговорить Дейрона провести поединок на следующий день, указав, что все необходимые молитвы тот уже прочел и нет нужды их повторять. Было решено устроить суд в здании той самой красной башни-ратуши, потому как внутри нее была обширная площадка с небольшими трибунами. Обычно здесь проводились стандартные судебные заседания, но на сей раз решено было сделать исключение.

Доспехами соперники не уступали друг другу. Их быстро благословили, окропили ветками священных деревьев их длинные мечи, после чего начался поединок.

Сир Агай, будучи крупнее своего соперника, решил сразу пустить в ход это свое преимущество и стремительно пошел в атаку. Сир Тукташ, защитившись от трех ударов соперника, перешел в контратаку, отведя клинок соперника сильной частью своего. Агай сделал шаг назад, чтобы не попасть под укол, нацеленный ему прямо в смотровую щель. Тукташ попробовал атаковать, но безуспешно.

Они обменивались ударами, часть которых приходилась на доспехи и никоим образом не давала никому никаких преимуществ.

В какой-то момент сир Тукташ нанес серию атак, но соперник отбил их и элегантным ударом поразил его в левую подмышку, которая моментально окрасилась в багровый цвет. К счастью для беглого рыцаря, он успел отшагнуть, и вражеское лезвие не вошло глубоко.

Сир Агай выпрямился и, будучи уверенным в победе, принялся наседать на противника, одаривая его все новыми ударами. Сир Тукташ заметно ослабел. Он все реже совершал контратаки и все больше просто защищался. Инициатива полностью перешла к его оппоненту.

Агай вновь идет в атаку, Тукташ встречает его клинок своим, раздается звон и… звук падения металла на пол. Меч сира Тукташа сломался.

Его враг остановился в замешательстве и оглядел зрителей из-под забрала шлема:

– Дайте сиру другой меч! Прошу вас, благородные господа.

Пел мелком посмотрел на Дейрона и Юэна. Те кивками подтвердили просьбу сира Агая. Кто-то из переднего ряда кликнул слугу, чтобы тот вынес меч.

– О, нет… – пошептал юноша. В тот миг, когда клинок со звоном разлетелся, он понял кое-что важное, что осталось без внимания присутствующих. Нечто, что может спасти жизни. Надо лишь проявить немного смелости и… дерзости.

– Стойте!!! – Он поднялся со своего места, что располагалось подле герцога, который сейчас смотрел на него с выражением удивления и шока.

Все, кто был в судебном зале повернули свои головы к нему. Пеларий немного стушевался, но быстро заставил себя успокоиться.

– Ваша светлость, святой хранитель, благородные сиры Агай и Тукташ из далекой Мулизии, славнейшие и благороднейшие мужи Шиповника и Розовой Лощины, два раза мы с вами собирались, чтобы Святое Древо рассудило мужей сих, и оба раза Древо отказывало в состязании. И вот третий раз мы собрались для тяжбы и все повторилось, но лишь в ином виде. – Пел оглядел всех собравшихся. Дейрон широко улыбался. На лице Юэна застыла довольная улыбка. Сир Тукташ, что припал на одно колено и поднял забрало, чтобы подышать, смотрел на юношу с надеждой. Его лицо было бледным, измученным и изможденным. Сир Агай тоже открыл шлем, казалось, будто он может прожечь в Пеларии дыру своим взглядом.

– Сир… – осторожно произнес Дейрон, – может, воля Древа в том, чтобы изменить форму суда?

– Именно! – гневно пробасил Агай, – Как и в первый, и во второй раз! Можно биться на копьях или взять в руки алебарды. В конце концов, будет благородно решить дело конной схваткой!

– Нет, сир. Если бы дело было лишь в форме, то можно было найти новый ручей, а вернее просто поехать выше по течению того же, в котором вы имели счастье молиться. Также можно было и вчера мало того, что соорудить навес над жаровней, так и вовсе зажечь ее заново, когда дождь кончился, но мы этого не сделали. Древо через небольшие знаки говорит нам свою волю. И воля его, чтобы вам не судиться более, и каждый ехал своей дорогой.

– Это… какой-то вздор! Неужто по-божески, чтобы клятвопреступник бежал от возмездия? Святой хранитель, рассудите!

– Сир Пеларий верно все сказал. К тому же, сир Тукташ получил свою меру в виде раны, от которой не скоро еще оправится.

– Раны мало!

– Позвольте, я напомню вам слова Даэдемского Писания – Пеларий решил довести дело до конца, – некогда праведный Даэром сказал пылкому Эдеману, что многие из живущих на земле заслуживают смерти, а многие из умерших – жизни. Есть ли у тебя нет власти оживлять и исцелять, тогда не стоит спешить осуждать и на смерть. Поправьте меня святой хранитель, если я неверно цитирую.

– Смысл вы изложили правильно, сир, так и учит Книга Древа.

– Значит… – Агай задумался, уставившись в пол, потом посмотрел Пеларию в глаза и поднял меч, – я требую поединка с вами, сир! За то, что вы прервали правосудие, что должно было мне совершить по долгу моей вассальной клятвы.

– Исключено, сир! – Теперь уже вмешался лорд Юэн. Он властно поднялся, его могучий голос заполнял собой все помещение, – сир Пеларий младший сын лорда Цикония Сторка. Сюзереном лорда Цикония является герцог из дома Кроганов. За судебным разбирательством вы можете обратиться уже к нему либо к его величеству королю Элрику. Вашу же тяжбу с сиром Тукташем я, герцог Юэн Розалес, данной Древом и короной властью объявляю оконченной. Сиру Тукташу даруется свобода передвижения, равно, как и вам, сир Агай. Божий суд свершился!

***

– Ты молодец, Пел. – Юэн лично подлил ему вина из графина, – Дейрон также хвалебно отзывался о тебе. Очень уж ты понравился ему.

– Что ж… я рад, милорд.

– Сир Тукташ тоже благодарит тебя. Сейчас им занимается один хороший местный лекарь, так что все с ним будет хорошо, через месяц-другой уже будет молиться за нас всех на Можжевеловых островах, когда закончит свое паломничество. Агай отбыл в сразу после суда. Вчера вечером его уже не было в городе. А у меня еще одна приятная новость. Граф Моро привел сотню всадников и обоз с припасами, так что я на днях тоже пойду. С трубами, с бубнами, с песнями и знаменами, все как положено, хе-хе.

– Надеюсь, поспеть к полю брани до того, как вы с отцом разобьете всех горных графов.

– Ха-ха! Не сомневайся, тебе мы оставим целого короля!

Целый день провели лорд Юэн и сир Пеларий в праздности, смехе и веселии. Ночью выспались как следует, и наутро герцог вышел провожать гостя, ставшего для него дорогим и любимым. Он подарил Пелу кошель, полный монет и дал в сопровождение конного вооруженного слугу, пожилого, но крепкого мужчину по имени Зихил. Во время прощания лорд расчувствовался и обнял юношу.

– Чуть не забыл, Пел!

– Да…?

– Как-нибудь шепни отцу при встрече, что я сожалею о случившемся и не хотел его оскорбить ни коим образом. Есть у меня старший сын. Галиан. Тоже ладный парень, только слабоват здоровьем, но умом зато берет, и храбрости ему не занимать.

– Я… я поговорю с ним, милорд. Мне тоже… хотелось бы, чтобы Кассида перестала печалиться. Она заслуживает счастья.

– Как и Галиан… – задумчиво произнес Юэн, – ты прости, что такой важный вопрос лишь напоследок изложил. Вечно я тяну с такими вещами, а потом в спешке решаю.

– Да ничего, милорд. Так даже лучше, хех.

– Ну, давай, Пел, с Богом! Древо да указует тебе верный путь. Потом познакомлю тебя с сыном. Храни тебя Крона Всемогущая!

– И вас, милорд, до встречи!

Двое всадников выехало из серых городских ворот. Светило солнце, и в его лучах блестели шпоры юноши, что ехал на пегой кобыле. Вокруг алела и желтела осень, и теплый ветер перебирал золотые листья деревьев и кустов. Пеларий мурлыкал себе под нос очередную простенькую песенку, когда-то услышанную им в одной из деревень. На душе было легко. Отчасти от того, что он смог спасти одну жизнь взамен той другой… погубленной. Ко всему прочему в его голове поселилась мысль простая и понятная каждому, кто ищет повод и возможность уйти из дома: «Поехать в паломничество – это хорошая идея, но сделать это нужно так, чтобы не была огорчена ни одна дама».

Глава 4. Рыцарь и рубаха.

Зихил злобно плюнул на дорогу и выругался так грязно, что Пеларий даже вздрогнул и многозначительно посмотрел на слугу герцога Розалеса.

– Прощенья просим, сир. К дурному месту подъезжаем.

Рыцарю стало интересно, и он внимательно посмотрел вперед. Из-за покрытых молодым сосняком пологих холмов выглядывала разрушенная каменная башня, окруженная кустарником и подросшими березками.

– Неужто ты боишься привидений, Зихил? – Усмехнулся Пел, – Сколько лет ты на службе у лорда Юэна?

– Достаточно, сир, – буркнул слуга, – только не в страхе тут дело, а в… как бы это сказать…

– Ну, ты уж говори, как есть.

– Память злая об месте сем, и вся недолга!

– Как? Неужели ты из этих мест, Зихил? Но мы знатно ушли на север от Лощины.

– Я не отсюда, сир… – Мужчина помрачнел и немного поник. Прошло несколько неловких минут тягучего молчания, прежде чем он вновь заговорил. В это время они все больше приближались к «дурному месту», так что уже можно было отличить несколько безголовых горгулий, повитых плющом, что стояли по углам башни. К могучей развалине примыкал длинный дом с черепичной крышей, от былой красоты которой мало что осталось. Повсюду зияли темные провалы и желтела осенняя трава да маленькая березовая и ивовая поросль, – За усадьбой ентой ежели немного пройтись увидите реку, звать ее Елица, вы, поди, слышали имя такое, потому как река та большая и дремучий лес огибает, через который нам путь держать. Есть земля там небольшая, где река от опушки лесной отходит, и места те лугами заливными славятся. Там было поместье у барона Камиза. И такой ладный был тот барон, вы бы знали, сир! Жаль, что сгинул такой паршивой смертью. У того барона на лугу батька мой землю пахал.

– Расскажешь, Зихил? Впрочем, я не хочу терзать твои старые раны. – Пеларий ощутил сочувствие к своему спутнику. В то же время в нем сильнее разгоралось любопытство.

– Да чего уж там, сир. Так и быть, поведаю вам. Оно же как бывает… Несешь, несешь память, словно камень на горбу, а поговоришь с кем, так и… полегше, того и гляди… Только учтите, сир, гисторыю ету я до того токмо сынкам своим сказывал, когда те женилися, чтобы наука была, потому как они милорду служат, как и я. Однако ж вам сие полезнее будет, потому как вы с бароном одного благородного сословия. Так вот… как счас помню, – мужчина причмокнул и мечтательно зажмурился, – было лето такое ладное-преладное, ни засухи, ни ливней, тепло и солнечно, а вечерком прохлада, а я дитем был малым в ту пору, и батька меня в поле посылал гусей пасти…

***

Камиз послал Рыжего рысью, и тот с радостью направился к броду маленького ручья. С самого утра барон объезжал свои владения, потом самое время было дать коню напиться, к тому же, полуденное солнце должно было уже хорошо нагреть воду, чтобы благородный скакун мог без проблем утолить свою жажду.

В высокой траве летали яркие стрекозы и было слышно, как кузнечики играют на своих маленьких скрипках. Камиз спешился, потянулся, сорвал тростинку и принялся ее жевать, закручивая пышный светлый ус. День был хорош, как и любой другой летний день. Сегодня он прогуливался без слуг – была в этом для дворянина своя романтика, да и в кругу его земли не было никого и ничего, что могло бы ему чем-то угрожать.

Конь фыркнул, известив хозяина об окончании водопоя. Барон выплюнул тростинку и запрыгнул в седло с ловкостью, подобающей его сословию. Рыцарь всегда есть рыцарь, даже когда его никто не видит, кроме стрекоз и жуков-плавунцов.

Возле ручья раскинулся лужок, на котором деревенская ребятня обыкновенно пасла гусей. Сейчас вместе со стайкой больших галдящих белых птиц там гулял один мальчонка с вичкой в руке. Маленький пастух очень серьезно относился к возложенным на него обязанностям и деловито расхаживал по траве, следя, чтобы гуси не разбежались. Камиз улыбнулся, встряхнув усами, и направил коня к мальчику:

– Держишь их в узде, малец?

– А…а? Кто вы?

– Ну, ну! Я это, барон твой, ты и не видал еще поди господина своего?

– Как же ж не видал! – Мальчишка встал в позу и подбоченился, – В прошлом году батька брал меня смотреть, как его милость с похода возвращались. Их милость сияли и сверкали, что снег на солнце, и были краше всех!

– А я что ль… не красив по-твоему?

– Я ж вас впервые вижу, господин. Их милость были тогда в броне, а вы-то нет.

– Хе-хе, и верно! А ежели вот так! – Камиз повернулся к мальчонке боком, показав свой могучий профиль.

– Ах, господин!

– Ну, будет! Теперь запомни меня в лицо. Смотрю, работу свою ты знаешь.

– Уж если делать, то чтоб было ладно. Так батька учит.

– Молодец твой батька. Так и передай, а чтоб поверил, что ты меня встретил в поле, покажешь ему это…

***

– Он подарил мне монету. Цельный листик серебром! И ведь как в воду глядел, батька мне сперва не поверил, когда я кинулся ему сказать, потом как я ему листик протянул, он принялся божиться и меня целовать, да наказал монету ту беречь на черный день. Ох, как счас помню… солнышко грело, гуси белые большие все норовят меня, мелкого замарашку, ущипнуть, а тут он, да на коне рыжем, богатырь! И смех у него такой озорной, да глаза добрые! Говорю вам, сир, такой барон был, всем лыцарям лыцарь, не в обиду вам будет.

***

Леди Эрбия элегантно коснулась изящными губами края кубка. Темные локоны падали на бледные худые плечи, обрамленные синевой нового платья. Из окна башни было видно клубы пыли, поднятые одиноким всадником, что неуклонно приближался. Эрбия прекрасно знала этого всадника, он наведывался к ним в усадьбу каждую неделю. Знала его и ее подруга Апиена из Четырех каменьев. Сейчас она сидела напротив Эрбии, то и дело закатывая глаза.

– Эрба, неужели несчастному Камизу вновь придется терпеть твои издевательства?

– Любезная Апи, уверена, что, если бы я как-то досадила такому благородному человеку, тотчас на меня пало бы жуткое проклятье, хи-хи-хи… Это баловство, невинная девичья забава, какими должно нам избавлять себя от скуки до времени замужества.

– Ах… Эрба, ты томишь мужчину, он старше тебя на пятнадцать лет, а ты обходишься с ним, как с юношей! То посылаешь его в пруд за кувшинками, как это было недавно, то строишь глазки, и сир Камиз роется в снегу, как лис в поисках полевок, чтобы отыскать якобы особенно любимые тобой подснежники, но то было весной… А в начале лета, Эрба! Все окрестные лорды обсуждали то, как ты уговорила барона лезть в болото, потому что тебе нужен был багульник для некого девичьего ритуала.