Рыцарь Сердцемирья

На костре грелся маленький котелок Ясеня. По дороге он все время собирал какие-то травы, и теперь они все варились на жарком огне.

– Один брат научил меня многим полезным отварам из полевых цветов и липовых листьев, – священник помешивал деревянной ложкой кипящую воду, – Половину я уж и позабыл, да и брат тот помер давно. Сир Пеларий, хотите заваренных трав?

– Охотно. Эта морось пробирает до костей.

– Ваши кости моложе и крепче моих будут, хе-хе. – Он налил дымящийся паром напиток в небольшую деревянную чашу.

– Часто ли вам приходится уходить из вашей обители, хранитель?

– Хех, чаще, чем мне, наверное, хотелось бы, но на то воля Божья и настоятеля. Он посылает меня с письмами для господ, а однажды я даже удостоился чести быть просителем при дворе его величества.

– Ваш настоятель очень ценит вас, раз посылает по таким важным делам.

– Или хочет, чтобы я сгинул, – они оба рассмеялись, – но он и правда уважает меня и очень добр как к братии, так и к гостям обители.

– Отрадно это слышать.

Отвар согрел их, а сумеречное небо над головами очистилось от облаков, открыв их взорам огромную восходящую луну.

– Хранитель Ясень, мне досаждает один вопрос, касающийся веры.

– Что же вам докучает, сир?

– Перед посвящением у меня не было положенного бдения перед святыми деревьями, горный король сказал мне, что я могу при случае отстоять положенное в любую другую ночь.

– Хмм… Как я слышал, вы и так не спали целую ночь, вызывая горного рыцаря на поединок?

– Его величество также указал мне на это.

– Он рассудил по праву короля. Он посажен на свой трон Богом и может обходить некоторые… тонкости обычаев благочестия.

– И как мне теперь быть?

– Выполнить свой долг и, если ваше благочестие столь велико, отстоять ночное бдение, когда для этого будет благоприятная возможность, и вы сочтете это уместным.

«Какой красивый слог у этого священника, неужели они все такие в своей обители?» – пронеслось в голове у юноши. До этого они с сиром Киханом частенько встречали сельских вертоградарей, но те порой даже читать не умели и знали все обряды наизусть, зачастую коверкая слова и неправильно ставя ударения.

– Хорошо. Так я и поступлю.

Ночь прошла тихо и без дождя. С рассветом они встали и, перекусив отправились дальше. Священник долго шептал утренние молитвы, покачиваясь на спине своего покорного мула. Когда он закончил, Пел обратился к нему:

– Позвольте мне, хранитель Ясень, задать вам праздный вопрос.

– Как изволите, сир. День в дороге лучше проходит за беседой, а разговоры о важных вещах хорошо бы перемежать с пустяковыми.

– Мудрые слова, хранитель. Ваши волосы имеют необыкновенный цвет, почему?

– Хе-хех, я думал, что вы спросите об этом гораздо раньше, но обходительности и учтивости вам не занимать. Наша обитель издавна использует в банных делах особый мыльный раствор из трав. Кожа после него будто шелковая, суставы молодятся, но имеет он один недостаток…

– Волосы?

– Так, мой сир. У чернявых незаметно почти, но, кто посветлее или седой, те начинают словно мхом да тиной обрастать.

– Это… необычно.

– Братья давно уже привыкли к этому, да и местным крестьянам удобно нас отличать, так и прозвали нас в Розовой Лощине – Зеленые братья.

Пел прикусил губу. Должно быть, что замковый вертоградарь Кипос рассказывал ему о знаменитых обителях и священных садах Птичьего королевства, но мальчику всегда были интересны истории о рыцарях и легенды о древних героях. Как он мог не запомнить целую общину зеленоволосых людей, уму не постижимо! Должно быть, отец был и прав, что все время шпынял его и называл бестолковым…

– Сир. – Мягкий голос священника вывел его из раздумий.

– Да?

– Впереди повозка.

Путники выехали из-за крутой дорожной петли, и тут выяснилось, что мало-помалу они догоняли небольшую крытую телегу, запряженную парой кобыл. Сзади не было видно, кто правит повозкой, но справа от нее ехал на темно-сером жеребце молодой мужчина. С его стороны шло странное высокое, немного надрывное бренчание. Пел быстро узнал его, именно так звучали незатейливые сельские гусли и лиры.

Когда они подъехали поближе, гусляр запел. Из-под его пальцев полилась тягучая и печальная мелодия, а сильный и высокий голос громко затянул:

Когда-то я в поход с тобой,

Могучий рыцарь мой,

Ходил и летом, и зимой,

И теплою весной.

Я гордо нес твой яркий стяг,

Отважно защищал.

Взамен просил один пустяк

И серебра не брал.

Пусти меня домой, милорд,

Когда листва падет,

И я приду к тебе, мой лорд,

Как только снег пойдет.

Мне сеять нужно, и пахать

И повидать жену.

Наставить сына, мать обнять,

Проверить целину,

А после я возьму копье

И, залатав свой щит,

Приду в твой замок, мой сеньор,

Чтобы тебе служить.

Пел были знакомы эти строки. Это была «Осенняя служба» – популярная в селах песня про ополченца. Они с сиром Киханом часто слышали ее, когда останавливались в деревнях и весях. Юноша помнил, что конец там был грустный, да и весь мотив был в тон к описанию нелегкой солдатской доли. К его удивлению из повозки звонким гулом отозвались несколько мужских голосов:

О-хо-хо-хо-хо-о-о!

Приду в твой замок, мой сеньор,

Чтобы тебе служить.

– Как вам мое пение, путники? – Всадник-гусляр заметил подъезжающих рыцаря и священника. Разглядев посох хранителя, он притормозил и спешился, – Благослови, хранитель! Я скромный торговец по имени Робин, всегда жертвую в сады Божьи листик-другой.

Ясень расплылся в приветливой улыбке и возложил на его голову руку со словами: «На все доброе и полезное, купец. Я хранитель Ясень».

Из-под ткани сзади повозки показалась лопоухая рыжая голова и тут же скрылась, после чего телега притормозила.

Пел рассмотрел торговца. Молодой черноволосый и кудрявый мужчина без бороды, но с темным синим отливом щетины. Лицо круглое и будто бы даже детское с ярким румянцем, но хитрый прищур серых глаз говорит об обратном, впрочем, как и щетина. Одет он в бордовое котарди – длинную до колена куртку с низко посаженным поясом. На голове же у Робина был капюшон с длинным «хвостом» – шаперон – черного цвета, а на кожаном пояске длинный кинжал простой работы.

Из телеги высыпало трое мужчин: рыжий подросток, которого до этого приметил Пел, зрелый пузатый лысый бородач с розовыми щеками и долговязый брюнет неясного возраста с жидкой бородкой и кривыми зубами. Они были одеты намного проще, в выцветшие шерстяные рубахи и плащи. Друг за другом, они подошли к Ясеню, и тот благословил каждого.

– Куда путь держишь, хранитель? Я с моими ребятами, – он представил каждого, – Цыпленком, Пигом и Занозой, везем сукно на восток. Авось продадим все в весях да замках по дороге, а там и затарим кой-какие припасы к зиме и встанем где-нибудь.

– Мы едем с благородным сиром Пеларием Сторком до перепутья, где наши пути разойдутся, – глаза всех четверых удивленно выпучились. Пел мало походил на рыцаря в своей старой, а теперь еще и дырявой кольчуге, щит его висел на спине, потому герб на нем они не могли разглядеть. Только сейчас Робин опустил взгляд на ноги юноши и ухмыльнулся, приметив новехонькие блестящие шпоры.

– Простите, что не признали, уважаемый сир! Мы слышали о вашем подвиге и выражаем свое глубокое восхищение! – Купец, широко ухмыляясь, сделал низкий поклон, при этом смотря Пелу в глаза, от этого и от неожиданной очередной похвалы юноша покраснел.

– Я исполняю свой долг… как и положено дворянину.

– Не составите ли вы нам компанию? Мы повернем в сторону Десяти Озер на том же перепутье, куда вы идете. Там стоит отменная харчевня, где можно отогреться, поесть и выспаться на нормальной постели.

– Что думаете, сир? – Спросил Ясень. По правде говоря, Пелу не очень хотелось ехать вместе с этими незнакомцами. Священник как-то сразу расположил его к себе своей ненавязчивой добротой, а с этими людьми он чувствовал внутреннее напряжение и неловкость, однако он понимал, что это довольно нелепые причины для отказа, да и большой группой на дороге проще и безопаснее.

– Думаю, что мы охотно примем ваше предложение, Робин. Если дело дойдет до схватки, вы и ваши люди можете положиться на мой меч, – он демонстративно хлопнул ладонью по рукояти клинка. «И откуда у меня столько смелости?» – Мысленно недоумевал он, – «Правду говорят, наверное, что шпоры делают из мальчика мужчину, но зазнаваться не стоит…»

Так и поехали они по влажной осенней дороге, теперь уже вшестером. Вокруг раскинулись рощи берез и молодые сосновые боры. После полудня они проехали пару полей с тыквами, где трудились местные крестьяне, собирая то, что поспело, а затем дорога завела их в небольшую деревеньку, куда, видимо, эти тыквы и поступали. Робин продал старейшине моток ткани, и их путь продолжился. Небольшие леса, овраги, холмы, поросшие березами, поля и маленькие хутора.

Пел вспомнил, как они с сиром Киханом еще совсем недавно также ехали по этой же дороге, но в противоположную сторону. К концу дня они должны доехать до очередной деревушки, такой же, как и любая другая в этих краях, но для Пела это было нечто памятное. Осень меняла очертания местности, и юноше было трудно сказать, под каким деревом они ночевали, когда ехали на войну. Иронично, что им придется заночевать в том же селении, где он побывал прежде. Перепутье, где-то тут, кажется, должен быть простенький постоялый двор. В прошлый раз они не стали тут ночевать, потому что спешили к полю битвы, а, может, и не спешили вовсе и просто проезжали через селение утром или днем, когда нужды в ночлеге нет. Теперь это казалось чем-то далеким, похожим на сон или на детские воспоминания.

Юноша подумал о своей семье. «Как там поживает малютка Цикония? Небось, уже вовсю учится петь и танцевать». Пел был пятым ребенком в семье, перед ним шли трое братьев и холодная печальная сестра Кассида. Цикония была самой младшей из всех, второй дочерью лорда Цикония и леди Нокты, а оттого, наверное, и самой любимой, ее даже назвали в честь отца. Угрюмый властитель замка Стег таял, словно могучая льдина под ярким солнцем, когда брал на руки «свое сокровище». «Надо будет попросить сестрицу спеть для меня рыцарскую балладу, когда я приеду домой» – Пел улыбнулся этой теплой мысли, но довольно быстро улыбка покинула его. Откровенно говоря, ехать в родовую обитель ему пока не хотелось. Отец, конечно, устроит пир в его честь, но это вряд ли будет также грандиозно, когда со шпорами вернулся старший брат Пела – Старкисс. Тот служил оруженосцем старшего сына их сюзерена лорда Иггела. Пелу тогда было одиннадцать лет, и после этого он больше не видел подобного торжества в их чертоге. Было шесть перемен блюд в честь шестерых детей лорда, мать надела алый даэдемский кружевной горжет на свои плечи, а их вассальные мелкие лорды и рыцари громко провозглашали здравницы в честь сира Старкисса Сторка.

Теперь он тоже рыцарь. Сир Пеларий Сторк. Неожиданно для себя он понял, что хочет сам заработать себе на доспехи. «С домом можно пока повременить, тем более, что меня ждет неотложное дело, а после я должен принести присягу королю». Впрочем, если война затянется, то Пел сможет встретить отца и братьев и в королевском лагере. Может, оно так было бы даже лучше.

Уже смеркалось, когда они расположились под крышей гостевой избы. Купец кинул грош хозяину и сыграл на лире веселую незатейливую мелодию, чем вызвал громкий хохот его большой дородной жены.

Ясень благословил хозяев и их многочисленных деток, после чего отошел во двор помолиться на свежем воздухе.

Не будь здесь перекрестка, никто и никогда бы не задумался о том, чтобы сделать отдельное здание для приема путников. Конечно, гостиницы и корчмы при городах были больше и богаче, но для этих краев было удачей, что кто-то решился таким вот образом зарабатывать себе на хлеб. Большой длинный и широкий сруб, внутри которого были устроены лежаки на полу и даже деревянные полати возле стен. Сейчас здесь никого больше не было, и можно было расположиться, как угодно.

Пел точил меч, сидя на деревянной табуретке, которую ему, как дворянину, любезно предложил ее владелец – статный светлобородый мужчина по имени Солом. Сейчас с ним о чем-то толковал с Робин, а его ребята остались в повозке – сторожить купеческое добро и пить эль, который для них раздобыл их начальник.

– Страшен был тот рыцарь, что ваша милость зарубили? – Солом вышел по своим делам, и торговец переключился на Пела. Юноша переборол стеснение. Такое внимание для него ощущалось даже немного приятно.

– Не страшнее своего меча, и я не зарубил его. Сир Орос Гур жив, я ранил его чуть ниже левого плеча.

– Вот оно как. Я слышал, будто вы ему голову снесли, и та покатилась по лагерю горцев, извергая на каждой кочке проклятия в ваш адрес.

– Прошло только несколько дней, а про наш поединок уже хотят небылицы, – Пела позабавил рассказ Робина. Не каждый день о тебе что-то сочиняют.

– Поверьте, сир, к новолунию их число только удвоится. Рассказ о вас обгонит вашу лошадь и дойдет до самого края Севера.

– Он уже обогнал меня. Вы же как-то узнали об этом, хотя это мы с хранителем нагнали вас, а в королевском лагере я не задерживался.

– Слухи быстрее самых быстрых коней, сир.

– Вот бы поменять их местами и ехать верхом на небылицах и россказнях? – Улыбнулся юноша, – тогда бы мы поспевали всюду, а лошадей бы берегли для пахоты и войны.

– Ха-ха-ха, был бы в байках такой толк, я бы не занимался сукном, сир.

Они оба рассмеялись. Тревоги немного отступили от Пела. Может, стоит подружиться с этим человеком? Кто знает, вдруг однажды такое знакомство ему в чем-то поможет. Впрочем, юный рыцарь никогда ничего не делал из чисто корыстных побуждений. Робин был веселым и учтивым, а это сулило приятную беседу.

– Не разжиться ли нам с вами элем, я бы с большой охотой расспросил вас о замках и весях, где вы торговали, а также о тех людях, которых вы там встречали. – Пел сам порадовался заправскому тону, с которым он произнес эти слова. «Древо, видели бы меня сейчас братья!». Он пока еще не решил, кому из песенных и легендарных рыцарей он будет подражать и каким ему быть: веселым, крикливым и воинственным или скромным, благочестивым и молчаливым? Время покажет…

– Эль у меня всегда найдется, ваша милость! – Робин достал из одной из своих сумок бурдюк с какой-то жидкостью, – Мне хотелось бы предложить вам вино, сир Пеларий, но у меня не было случая им разжиться, да и нечасто приходится ехать вместе с рыцарем.

– Ничего, – юноша невинно улыбнулся, – я привык к элю, путешествуя со своим наставником сиром Киханом. Вам что-нибудь известно о нем?

– Рыцарь Мельница, так его называют. Я, как и все в окрестностях Двух холмов, знаю, что он отважно погиб, но среди простого народа он был знаком многим, мне в том числе.

– В самом деле? – Для Пела было не в новинку видеть, как сира Кихана приветствовали разные люди по всему королевству: от некоторых лордов и до крестьянских детишек, но теперь такая память о нем значит для юноши намного больше, чем раньше.

– Да, сир. Я только приобрел повозку той весной года три назад, закупился тыквенной наливкой у одного человека и поехал по соседним деревням, торговать выпивкой. Сир Мельница меня дважды спас в Вересковом доле. Сначала меня хотел побить трактирщик и его подпевалы, дескать я им мутную воду продаю, потом этот толстяк пошел за стражей, а та принялась допытываться, уплатил ли я все нужные подати. Оба раза за меня вступился сир Кихан, за что ему честь и хвала, и да посеет он добрые семена! – Робин поднял глиняную чарку.

– Да будет так! – Пел поддержал тост. – Чем кончилась та история?

– Дело почти дошло до кровопролития, но местные не стали наживать себе проблем схваткой с рыцарем. Все разрешилось миром, а я отблагодарил сира заработанным мною серебром.

– Сир Кихан часто попадал в какие-то интересные истории.

– Должно быть было увлекательно служить ему?

– Не то слово. Наверное, стоило бы однажды записать наши маленькие приключения, чтобы память о сире жила дальше, – Пел был навеселе. Эль расслаблял его тело, а приятная беседа – душу. Впервые за долгое время с ним обращались по статусу. Конечно, он два года провел в разъездах по городам, селам, весям и замкам, но в то время все внимание окружающих людей было направлено на сира Кихана. Теперь же Пел стал самостоятельной фигурой, теперь он рыцарь… До этого вечера юноша переживал, что взял на себя непосильную ношу, но теперь думал, что быть рыцарем – дело довольно увлекательное и приятное и даже очень здорово, что ему не пришлось ходить в оруженосцах еще несколько лет. Наверное, вернись он сейчас в родное гнездо, к нему бы уже стали прислушиваться, братья с радостью взяли бы его на охоту, а отец… его образ по-прежнему то ли пугал, то ли вызывал чувство обиды. «Ничего. Я ношу шпоры лишь несколько дней. К этому надо привыкнуть…».

– Хорошая мысль, сир! А что же его родня, неужто некому хранить эту память, кроме вас?

– О его семье я не знаю почти ничего. Собственно говоря, я и держу путь в усадьбу Миллей, родной дом сира Кихана, дабы вернуть его доспехи, меч и трофейное знамя туда, где он родился.

– Какая благородная цель, сир! Да поможет вам Бог в этом важном деле! – Робин воздел новую чарку с элем, – за сира Пелария Сторка и его преданность!

На мгновение захмелевшему Пелу показалось, что он вновь оказался в шатре напротив сира Лэгга. Тогда они также обсуждали сира Кихана и его, Пела, преданность.

В дом со двора вернулся хранитель Ясень. Купец любезно предложил ему эля.

– Разве что немного. Я редко вкушаю что-то пьянящее.

– Таковы ваши обеты? – Захмелевший Пел дал волю своему любопытству.

– О, нет, сир. Напротив, хе-хех, в нашей обители мы делаем чудное розовое вино, очень сладкое на вкус. Боюсь, что я так пристрастился к нему, что не смогу пить что-то другое, да не сочтете вы меня гордецом.

– Привычки правят нами вечно… – словно ритор протянул Робин.

– Однако жизнь наша конечна. – Закончил афоризм Пел и удивленно спросил, – Вы грамотны?

– Что вы, сир, – купец ухмыльнулся, сжав добела пальцы на темно-красной поверхности своей чашки, – я немного могу читать и что-то даже, возможно смогу написать, но лучше всего, как и положено торговому человеку, я веду счет. Эти слова я услышал от одного вертоградаря – они-то народ грамотный.

– Спасибо вам на добром слове, хех, – Ясень улыбнулся своей теплой улыбкой.

– Чтобы делал простой люд без ваших молитв и проповедей, святой хранитель! – Робин поднял новую чарку.

– Должно быть тогда поселянам пришлось бы сочинить свои гимны и литании, хе-хе. – Священник разжился горячей водой с очага и по привычке заварил свои любимые травы в большой чаше.

– Жаль, что некому было бы их записать, – Пел отставил эль и тоже приложился к незатейливому чаю. Горячий и душистый напиток после пьянящей влаги хорошо прогревал, и юноше казалось, будто от него он еще сильнее хмелеет. Впрочем, наверное, так оно и было, – Иной раз удивляешься простой, но крепкой и незатейливой крестьянской вере. Порой, конечно, в глухих деревнях родится что-то расходящееся с учением хранителей, но в целом как было бы здорово, если бы какой-то одаренный книгочей объехал все земли птичьей короны и записал все народные поверья и сказания.

– Ваша правда, сир, – сейчас при свете лучины было хорошо заметно, что Ясень вообще-то старик. Может, это так падает тень от маленького огонька, а может, пожилого жреца так расслабил непринужденный разговор, – Так уж водится, что свой дом мало кто описывает. Многим это кажется занятием скучным и неблагодарным, что отчасти, наверное, даже правдиво. В подвалах нашей обители хранятся записи путешественников из Даэдема и далекой Камерии.

– И что они пишут, эволар элирис? – Пелу на секунду захотелось показать, что его учил грамоте замковый вертоградарь, потому он обратился к Ясеню по-даэдемски. «Эволар элирис» на оригинальном языке священного писания значит «святой хранитель». Оба обращения были общеупотребительными, однако по-даэдемски разговаривала только знать, духовенство и образованные горожане. Священник немного улыбнулся, услышав южные слова и кротко ответил:

– Они находят наш край весьма… притягательным. Многие отмечают, что он не так суров, как Север, но при этом обладает всеми его природными достоинствами, кроме, разве что, огромных деревьев. При этом наша страна теплее западных королевств, и наши почвы более благоприятны для земледелия.

– Вот бы побывать на Севере… – В голосе Пела так и звучало мечтательное воодушевление.

– Мрачные темные леса, населенные дикарями людоедами и холодные дождливые клочки полей, управляемые жестокими лордами. – Внезапный презрительный тон купца развеял наивную пелену юноши.

– Вы там бывали, Робин?

– Я… мы торговали там. Местные не любят чужаков, и тут я хоть в чем-то могу понять их. Когда живешь в таком холодном месте, сам поневоле становишься ледышкой.

– Позволю себе оспорить вас, – мягко встрял Ясень, – там ненамного холоднее нашего. Земля там и правда победнее, но жестоких и угрюмых людей и у нас хватает, как, впрочем, и в любой стороне. Люди одинаковы. Как учил основатель нашей обители эволар Лист: Все мы от Плода вышли и от Плода вкушаем, и нет различия внешнего, ибо гниет плод прежде изнутри, и лишь потом видна порча на поверхности его.

– Неграмотная я голова, святой хранитель. Правда ваша. Раз уж мудрые мужи древности так глаголят, то я не буду с ним спорить. – Робин смазливо улыбнулся и отпил эля.

– Вы не могли этого знать, но на то я и поставлен Богом на свое служение, чтобы знать и распространять мудрость Божию. – Примирительно произнес священник.

– Вы прекрасно несете свою службу, хранитель Ясень. – Робин глубоко вздохнул и налил вторую чарку с элем. – Предлагаю выпить последний раз за Божьи Сады и их хранителей! Только чур вы тоже выпьете, сир!

– Что ж… охотно! За вашу обитель, Ясень, и за вашу службу! – Пел отпил немного, но увидел, что купец весело смотрит на него исподлобья, допивая до дна свою чашу, решил не отставать. Не сплоховать же ему сейчас?

Юноша утер пивные усы рукавом, а торговец сукном заботливо предложил ему еще свежего горячего травяного чая, на что Пел с радостью согласился.

– Мой сир, святой хранитель. – Робин в несколько забавной манере сделал пару небольших поклонов. – Я пойду спать в телегу и желаю вам доброго сна под этой гостеприимной крышей.

Пел, Ясень и Солом – хозяин избы, что к тому времени вернулся – улеглись по углам на широких полатях. Недопитый эль был оставлен главе дома, наточенный меч занял место под правой рукой рыцаря, а маленький ножик под левой – два года путешествий с сиром Киханом пусть и не до конца победили детскую наивность Пелария, но хотя бы научили его частичной осторожности и предусмотрительности.

Последний раз юноша так напивался в прошлом году, и это тоже было в крестьянском доме. В тот раз сир Кихан спас пастушка от волков, и парнишка в благодарность накрыл им стол. По правде сказать, выпил Пел в тот вечер намного больше, чем сейчас. Правда тогда все было спокойнее, шпоры маячили где-то далеко-далеко, а сир Кихан был еще жив и вовсе не собирался умирать.

«И все же… гожусь ли я в рыцари? Мне безусловно приятна такая ко мне Божья милость, но… Я должен еще несколько лет подавать оружие и чистить доспехи, мне еще многому надо научиться… Получится ли у меня? А что скажет отец? Каким будет его лицо, когда он узнает о том, что я теперь рыцарь? Он будет гордиться или опять вспомнит тот скверный случай?».

В голове все кружилось от эля, мир буквально вращался и мысли вертелись вместе с ним, сменяя одна другую. Неясно от головокружения или от волнительных рассуждений, но юношу тошнило. Промучившись добрый час, он и не заметил, как уснул.

Всю ночь Пеларий то просыпался, то засыпал обратно, в такие моменты для него не было разницы между сном и явью. Ему виделось что-то такое же рваное и непостоянное. То он ехал по мокрой дороге рядом с мулом Ясеня, то вновь оказывался перед копьями, освещенными лунным светом. Он танцевал в великом чертоге Стега со своей матерью и сестрами, его отец все время хмурился и сердито смотрел на него своими серыми глазами, а их замковый вертоградарь сказал, что выйдет на ночную молитву. Он лежал где-то впотьмах, и какие-то мужики что-то все время обсуждали, громко шепча. Потом он будто оказался на одном из гобеленов, что висели на внутренних стенах замка. Рыцарь шел среди диковинных деревьев позади Сторка – основателя их рода. У мужчины были грубые рубленые черты лица и большая светлая борода, но и это все казалось размытым и нечетким, может быть потому что Пелу все это снилось, а может из-за того, что гобелен был вышит в те времена, когда точность картины была не в почете. Сторк обернулся, гремя тяжелой стальной чешуей, его широкие усы разошлись в улыбке: «Тебя не должно быть здесь, парень». Они двигались в огромной реке из людей, облаченных в вареную кожу, ватники и кольчуги. Человеческому потоку не было видно конца, а деревья вокруг походили на громадные крепостные башни. Далеко впереди протрубил рог, и из-за деревьев посыпались рыцари в цветах Горного трона. Пела окружило пятеро копейщиков, а сам он оказался верхом на чужой лошади и в старых помятых латах. Он пронзил кого-то копьем и неистово махал мечом из стороны в сторону. Лошадь под ним безмолвно провалилась, укрытую железом грудь пробило арбалетным болтом, вокруг была темнота, все кружилось, а откуда-то издалека слышался топот копыт и какие-то крики. Чья-то облаченная в железо рука подняла Пела. Это оказался Бергмонс, все вмиг посветлело, и они неведомым образом перенеслись в лагерь горцев. Пел вновь стоял, преклонив колено, а Горный король громоподобно воззвал к нему: «Восстань, Пеларий!» – и юноша поднялся, «Ты не рыцарь» – промолвил монарх, и его лицо моментально преобразилось в угрюмое выражение властителя Стега – его отца. «Восстань! Вставай! Подымайся!» – слова звенели, словно удары молота о наковальню, сотрясая весь его мир. Пел распахнул глаза. Вся спина была мокрой от пота, а во рту стояла невыносимая сухость. В хижине горела небольшой огонек, рядом с постелью юноши стояло трое мужчин, один из которых тряс его за плечи.