Заря Сварога. Избранный духами и девами

Часть серебра он отдал Арине – не как плату, а как дар. Ведунья приняла его без лишних слов, понимая, что эти деньги помогут ей пережить не одну суровую зиму и закупать редкие компоненты у заезжих купцов. Остальное богатство лежало мертвым грузом, смущая его. Он был кузнецом. Его мир состоял из огня, стали и пота, а не из подсчета монет.

Чтобы вернуть себе душевное равновесие, он решил потратить часть денег так, как подобает мастеру: на лучшее снаряжение, которое только можно было найти.

Первым делом он направился к лучшему в городе броннику, старому Боримиру, который делал доспехи для самого воеводы. Яромир заказал себе не полный латный доспех, как у знатного боярина – такой был громоздок и не подходил для его стиля боя. Он заказал лёгкую, но прочную кольчугу из мелких, двойного плетения клёпаных колец, которая не сковывала движений. К ней – прочный кожаный поддоспешник, крепкие наручи и поножи, усиленные стальными пластинами, и простой, открытый шлем-норманку с наносником. Это был доспех не для парада, а для дела. Доспех воина, который полагается на скорость и ловкость не меньше, чем на защиту. Боримир, зная, кто перед ним, пообещал вложить в работу всё своё умение.

Затем Яромир направился на торг, где раскинули свои шатры заезжие купцы. Его интересовал не шелк и не специи, а те, кто торговал диковинками – редкостями, привезёнными с разных концов света. И там, на вытертом ковре бродячего торговца-хазарина с хитрыми, как у лисицы, глазами, он увидел его.

Это был кулон. Небольшой, размером с голубиное яйцо, но он сразу приковал к себе всё внимание Яромира. Он был сделан не из серебра или золота, а из иссиня-чёрного камня, отполированного до зеркального блеска. Камень был оправлен в простую рамку из потускневшего серебра и висел на прочном кожаном шнурке. Это был обсидиан, вулканическое стекло. Но это был не простой обсидиан.

Когда Яромир протянул к нему руку, его дар взорвался ощущениями. Он услышал «песню» камня. И она была невероятной. Это была песнь первозданной ярости земли. Он слышал грохот извержения, рев огня, вырывающегося из недр планеты, и быстрое, почти мгновенное остывание лавы. В этом камне была запечатана вся мощь природного катаклизма. Но кроме этой огненной песни, в нём была и другая – глубокая, спокойная, как беззвёздная ночь. Песнь пустоты, но не голодной и злой, как у духа-порчи, а нейтральной, впитывающей, защитной. Камень был идеальным поглотителем. Он не отражал, а вбирал в себя энергию, как чёрная земля вбирает воду.

– Что это за камень? – спросил Яромир, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно.

Торговец прищурился, оценивая покупателя.

– Добрый глаз у тебя, мастер. Это слеза Великого Дракона, как говорят в горах Кавказа. Наши шаманы говорят, что он рождается в огне, но хранит в себе холод пустоты. Он защищает от сглаза и отводит злые чары, впитывая их в себя. Очень редкая вещь.

Переговоры были короткими. Торговец, узнав, кто перед ним, и увидев тяжелую серебряную монету, которую протянул Яромир, не стал ломаться. Он отдал кулон почти без торга.

Яромир вернулся в свою кузницу, чувствуя приятную тяжесть камня в руке. Закрыв дверь, он повесил кулон на шею.

И в тот момент, когда холодный, гладкий камень коснулся его кожи, мир изменился.

Произошло нечто вроде резонанса. Его собственный дар, его способность «слышать» песни вещей, внезапно обрёл фокус. Если раньше он был похож на слух, который улавливает все звуки вокруг в общем гуле, то теперь он стал похож на зрение, способное сфокусироваться на одной точке. Камень, как линза, собрал его рассеянную энергию в один мощный, управляемый луч.

Он резко выдохнул от нахлынувших ощущений. Он «услышал» не просто песню своего молота, лежащего на наковальне, а всю его историю: шум леса, где росло дерево для рукояти, грохот скал, из которых добыли руду, жар горна, что переродил её в сталь, и отголоски каждого удара, который он нанёс. Он «услышал» ларец с серебром – не просто как груду металла, а как хор сотен историй, историй людей, которые держали эти монеты в руках, их надежды, страхи и желания.

Его дар не просто усилился. Он преобразился. Он стал глубже, точнее, послушнее. Обсидиановый кулон стал частью его, продолжением его воли. Он не давал ему новой силы, но он позволял ему использовать свою врождённую силу с невероятной эффективностью.

Яромир стоял посреди своей кузни, потрясённый. В один день он обрёл материальное богатство, которое его тяготило, и скромную на вид безделушку, которая оказалась бесценным сокровищем. Он понял, что деньги, которые он заработал, были не просто платой. Они были инструментом, который позволил ему вооружиться. И лучшим его оружием оказалась не сталь доспехов, а осколок застывшего вулканического огня, что теперь покоился на его груди, идеально гармонируя с песней его собственной души.

Глава 16: Пробуждение Силы в Камне

Вернувшись в кузницу, Яромир первым делом закрыл дверь на тяжелый дубовый засов. Внешний мир, с его перешептываниями, взглядами и новыми ожиданиями, остался снаружи. Здесь, в царстве сажи, металла и огня, был его настоящий дом. Только здесь он мог без помех разобраться в том, что приобрёл.

Он подошел к кадушке с водой и плеснул себе на лицо, смывая пыль и суету торговой площади. Затем он достал кулон. В полумраке кузницы черный обсидиан казался не камнем, а сгустком самой ночи, пойманным в серебряную оправу. Он был прохладным и удивительно гладким на ощупь.

Яромир сел на простой деревянный стул, тот самый, на котором не так давно сидели армянские купцы и варяг Эйнар. Он зажал кулон в ладони и закрыл глаза, пытаясь «прослушать» его так же, как слушал металл или дерево.

Песнь камня была поразительной и двойственной. Сначала он услышал яростный, оглушающий рёв – это была память о рождении. Яромир словно провалился в прошлое, на тысячи лет назад. Он не видел, а чувствовал невероятное давление глубоко под землёй, жар, от которого плавились скалы. Затем – оглушительный взрыв, выброс расплавленной породы в холодный воздух, стремительное, почти мгновенное застывание. Это была песнь чистой, первобытной мощи, стихийной силы, не знающей ни добра, ни зла.

А под этим яростным рёвом скрывался второй слой песни – глубокая, абсолютная тишина. Это была не тишина смерти или отсутствия, а тишина космоса, тишина вечности. Обсидиан, рождённый в огне, обрёл природу пустоты. Он был идеальным поглотителем. Он не отражал энергию, не сопротивлялся ей. Он вбирал её в себя, растворяя в своей бездонной темноте.

Заворожённый, Яромир разомкнул ладонь и, повинуясь инстинкту, надел кожаный шнурок на шею.

В тот миг, когда холодный, гладкий камень коснулся его кожи над ключицей, мир для него взорвался.

Это было не похоже на удар или толчок. Это было похоже на то, как если бы глухой от рождения человек вдруг обрёл слух. Его дар, который всегда был с ним, который он научился контролировать, обуздывать и направлять, внезапно обрёл невероятную глубину и чёткость. Камень на его груди стал фокусом, точкой опоры для его разрозненных способностей.

Раньше он слышал «песни» вещей, как слышат музыку в соседней комнате – он улавливал мелодию, настроение, но детали терялись. Теперь же он оказался в самом центре оркестра.

Он открыл глаза. И «увидел».

Он посмотрел на свою наковальню. И «увидел» её не как кусок железа, а как живую историю. Он видел тусклое мерцание руды в тёмной шахте. Чувствовал усталость и надежду рудокопа, что отбивал её от скалы. Слышал скрип телеги, что везла её на переплавку. Рёв плавильной печи. И сотни, тысячи ударов своего собственного молота, каждый из которых оставлял в металле свой звуковой отпечаток, свою ноту в великой симфонии её создания. Наковальня больше не была инструментом. Она была свидетелем, партнёром, хранителем его трудов.

Его взгляд метнулся к ларцу с серебром. Раньше он ощущался просто как груда металла, теперь же это был гудящий улей человеческих судеб. Каждая монета звенела своей историей. Он уловил страх купца, отдавшего дирхем печенегам в качестве выкупа. Жадную радость варяжского наёмника, получившего плату в Царьграде. Тихую молитву женщины, отдавшей последнюю монету за лекарство для ребенка. Это был оглушающий хор человеческих страстей, и Яромир поспешно отвёл взгляд, чувствуя головокружение. Камень на груди тут же приглушил этот хор, словно убавив громкость, позволив ему сосредоточиться.

Он понял: кулон не просто усиливал его дар. Он давал ему контроль. Он действовал как фильтр, как инструмент тонкой настройки. Он мог «приближать» или «отдалять» звук, фокусироваться на одной «песне» или слушать общий хор. Он мог заглянуть в прошлое вещи, прикоснувшись к ней, мог почувствовать её истинную суть.

Дрожащей рукой он коснулся своего молота, лежащего рядом. И в тот же миг в его сознании пронеслись образы всех вещей, которых касался этот молот. Он почувствовал кристальную чистоту меча, выкованного для воеводы, хрупкость подков для купеческих лошадей, и… отвратительный, мертвенный холод духа-порчи, которого он изгнал. Через свои инструменты он оставил след на невидимом плане, и теперь он мог этот след прочитать.

Он опустился на стул, тяжело дыша. Это было слишком. Слишком много информации, слишком много силы. Он чувствовал себя юнцом, которому дали в руки острый, как бритва, меч. Это был дар невероятной мощи, но и невероятной опасности.

Пробуждение силы в камне изменило всё. Он обрёл не просто союзника, а новую часть себя. Но вместе с этим пришло и осознание ответственности. Теперь он мог видеть и слышать мир так, как не мог никто другой. И он понимал, что такое зрение накладывает на него обязанность – не просто смотреть, но и действовать.

Глава 17: Отвергнутый Дар

Проведя остаток дня и всю ночь в своей кузнице, Яромир пытался свыкнуться с новым, расширенным восприятием мира. Он касался разных предметов – старой кожи, куска дерева, остывшего угля – и каждый раз его дар, усиленный обсидиановым амулетом, открывал ему глубины, о которых он и не подозревал. Это было пьяняще и пугающе одновременно. Он понимал, что этот камень – артефакт огромной силы. И его первая, инстинктивная мысль была о том, кто единственный мог оценить его по достоинству и научить с ним обращаться.

На следующее утро, когда город только начал просыпаться, он снова направился по знакомой тропе к дому Арины. На этот раз он нес не тревогу и вопросы, а нечто гораздо более весомое. Он чувствовал, как кулон на его груди пульсирует в такт его шагам, вбирая в себя тихую песнь утреннего леса.

Арина встретила его на пороге, как и всегда, будто знала заранее о его приходе. Её проницательные золотистые глаза сразу же остановились не на его лице, а на тёмном камне, что покоился на его груди. Она не спросила. Она уже видела.

– Он нашёл тебя, – тихо проговорила она. В её голосе не было удивления, лишь констатация факта. – Или ты нашёл его. В таких делах это одно и то же. Входи.

В избе пахло шалфеем и воском. Яромир сел за стол, чувствуя себя учеником, пришедшим к учителю с неожиданно решенной, сложнейшей задачей. Он рассказал обо всём: о доспехах, о хазарском торговце и о том, что произошло, когда он надел кулон.

Арина слушала молча, кивая своим мыслям. Когда он закончил, она протянула руку над столом.

– Дай мне посмотреть.

Яромир снял кожаный шнурок через голову и осторожно вложил кулон в её протянутую, испещрённую морщинами ладонь.

Как только камень коснулся её кожи, Арина замерла. Её глаза закрылись, а лицо стало абсолютно неподвижным, словно она превратилась в изваяние. Яромир, используя свой новый, обострённый дар, почувствовал, что происходит. Он «услышал», как песнь души Арины, мудрая и спокойная, как глубокий лесной омут, соприкоснулась с двойственной песней камня. Он ощутил, как сила ведуньи исследует артефакт, его огненное рождение и его холодную, впитывающую пустоту. На несколько мгновений в избе воцарилась абсолютная тишина, даже тлеющие угли в печи, казалось, перестали потрескивать.

Затем Арина медленно выдохнула и открыла глаза. В их глубине плясали отблески первобытного огня.

– Великая сила, – прошептала она. – Сила самой земли, необузданная и чистая. Такой артефакт появляется раз в поколение. Он не просто усилитель. Он – ключ. Он открывает те двери в тебе, о существовании которых ты и не подозревал.

Она с уважением посмотрела на камень, а затем перевела взгляд на Яромира.

– Я принёс его тебе, – сказал он искренне. – Он твой по праву. Ты мой учитель. Ты знаешь о таких вещах больше, чем я когда-либо смогу узнать. В твоих руках он принесёт больше пользы.

Он был уверен в своих словах. Отдать камень Арине казалось самым правильным и логичным поступком. Это была опасная сила, а она, с её мудростью и опытом, смогла бы распорядиться ею наилучшим образом. Он предлагал свой дар – бесценный и могущественный.

Но Арина медленно покачала головой и бережно, двумя руками, протянула кулон обратно ему.

– Нет, Яр. Ты ошибаешься.

– Но почему? – не понял Яромир. – С ним ты сможешь…

– Смогу что? – мягко прервала она. – Продлить свою жизнь ещё на пару десятков лет? Увидеть будущее чуть яснее? Мой путь почти завершён, дитя. Я свои песни спела, свои битвы отвоевала. Я – хранительница старого знания, корень, что держит дерево. А ты – молодая, сильная ветвь, что тянется к солнцу. Твои битвы только начинаются.

Она посмотрела на него твёрдо, и в её взгляде не было места для споров.

– Этот камень не зря нашёл именно тебя. Твой дар – активный, созидающий, как огонь в твоём горне. Мой дар – пассивный, сохраняющий, как вода в лесном роднике. Камень выбрал огонь, а не воду. Он выбрал кузнеца, а не ведунью. Ему нужен тот, кто будет действовать, кто будет менять мир. А не тот, кто будет наблюдать за его течением.

Она взяла его руку и вложила в неё кулон, сомкнув его пальцы вокруг холодного камня.

– Тебе он нужнее. Это твоё оружие и твой щит. Твоя ответственность. Да, с ним будет труднее. Сила всегда притягивает к себе другую силу. Враги, что раньше не замечали тебя, теперь почувствуют твой свет. Но он же и поможет тебе выстоять против них. Учись им владеть. Слушай его. Говори с ним. Пусть он станет частью тебя. Это твой путь, Яромир, не мой.

Яромир смотрел на камень в своей ладони, а затем в глаза Арины. Он предлагал ей сокровище из чувства долга и уважения, а она, с мудростью веков, отвергла его, указав ему на его истинное предназначение. Это был дар, который он должен был нести сам.

Он молча кивнул, принимая её слова и свою новую судьбу. Он снова надел кулон на шею. На этот раз он не чувствовал ни смятения, ни страха. Лишь тяжесть ответственности и спокойную решимость. Камень на его груди лежал привычно, словно всегда был там.

Отвергнутый дар оказался самым ценным уроком, который он получил от своей наставницы.

Глава 18: Возвращение к Горну

Покинув избу Арины, Яромир чувствовал себя перерожденным. Беседы с ней всегда приносили ясность, но эта была особенной. Она не просто дала ему совет или знание; она вручила ему ответственность за его собственную судьбу, заставив принять силу, от которой он инстинктивно пытался избавиться. Теперь кулон на его груди был не просто артефактом – он был символом его пути.

Он вернулся в Чернигов, когда солнце уже стояло высоко. Город жил своей обычной жизнью: кричали торговцы, смеялись дети, скрипели телеги. Но для Яромира всё было иначе. С помощью амулета он научился приглушать бесконечный хор голосов, но при желании мог вычленить любую «песню». Он слышал скрытую тревогу в голосе боярина, беспокоящегося о неурожае, тайную радость молодой девушки, получившей весточку от возлюбленного, глухую боль в колене у старого воина. Мир стал для него объёмным, многослойным, полным невидимых течений и эмоций. Это было ошеломляюще, но он чувствовал, что сможет к этому привыкнуть.

Пройдя мимо своего дома, где в углу под шкурой всё ещё лежал нетронутый ларец с серебром, он направился прямиком в кузницу. Последние дни были полны магии, духов, князей и несметных богатств. Сейчас ему нужно было вернуться к основам. К тому, кем он был. К молоту и наковальне.

Он вошел в знакомый полумрак. Снял свой дорожный плащ, оставшись в простой льняной рубахе и портах. Он не стал надевать кожаный фартук. Сегодняшняя работа была не для заработка. Это был ритуал, возвращение к себе.

Он разжёг огонь в горне. Но на этот раз он делал это по-новому. Усиленным даром он «слышал», как просыпаются угли, как жадно они втягивают воздух из мехов. Он чувствовал, как зарождается огонь, как его «песня» становится всё громче и яростнее, превращаясь из шёпота в могучий рёв.

Затем он взял в руки простой кусок железа, бесформенный и сырой. Раньше он бы оценил его на вес и на вид. Теперь же, прикоснувшись к нему, он почувствовал всю его историю: холодную тишину под землёй, где он был рудой, его долгое ожидание.

Когда металл в горне раскалился добела, Яромир щипцами перенёс его на наковальню. Он поднял свой молот. Он почувствовал его вес, гладкость отполированной тысячами прикосновений рукояти, и услышал его собственную песнь – песнь верности и сотен исполненных замыслов.

И он нанёс первый удар.

Звон!

Этот звук был для него теперь совсем другим. Он не просто слышал его ушами. Он видел его. Звуковая волна, усиленная его даром и сфокусированная амулетом, вошла в раскаленный металл. И он увидел, как под её воздействием внутренняя структура железа, его «душа», вздрагивает, перестраивается, подчиняется воле кузнеца.

Удар. Ещё удар. Он вошёл в ритм, знакомый ему с детства. Грохот мехов. Звон молота. Его собственное дыхание. Но теперь это была не просто работа. Это была медитация. С каждым ударом он не просто придавал форму металлу. Он приводил в порядок свои собственные мысли.

Удар. Мысли о княжне и изгнании духа. Он вкладывал в металл силу своей победы, отпечатывая в нём волю к жизни.

Удар. Мысли о серебре в ларце. Он вбивал в железо презрение к мёртвому богатству, утверждал превосходство труда и мастерства над простой удачей.

Удар. Мысли об Арине и её уроке. Он ковал свою решимость, своё принятие ответственности, своё новое понимание силы.

Удар. Мысли об обсидиановом кулоне. Он создавал гармонию между своей врождённой силой и силой камня, сплетая их песни в единое целое.

Он не следил за формой. Руки работали сами, ведомые инстинктом и новым чутьём. Он был полностью поглощён процессом, этим священным танцем огня, стали и воли. Искры летели, как огненные духи, освещая его сосредоточенное лицо и блестящий от пота торс. Он не чувствовал усталости. Наоборот, с каждым ударом он чувствовал, как сила, потраченная на ритуал изгнания, возвращается к нему, очищенная и преумноженная в огне горна.

Когда он, наконец, остановился, солнце уже клонилось к закату. Он посмотрел на то, что выковал. Это был не меч, не топор и не подкова. Это был простой, но идеально сбалансированный нож с широким лезвием. Но его «песнь» была невероятной. Яромир слышал в ней всё, что вложил в него: силу жизни, мудрость, решимость и отголоски магии обсидиана. Этот нож был продолжением его самого, первым артефактом, созданным им после преображения.

Он опустил его в кадку с водой. Яростное шипение пара было похоже на вздох облегчения.

Вытерев руки, он вышел на порог своей кузницы. Город готовился ко сну. Он посмотрел на свои руки – сильные, в мозолях и саже. Он был Яромиром-кузнецом. Но теперь он был и чем-то большим.

Он знал, что спокойная жизнь закончилась. Придут новые испытания, новые враги, привлечённые светом его силы. Но он не боялся. Впервые за долгое время он чувствовал себя цельным. Его дар и его ремесло слились воедино. Он вернулся к горну, но вернулся уже другим. И он был готов встретить всё, что приготовит ему судьба, с молотом в одной руке и с магией, сокрытой в сердце и в камне на груди, – в другой.

Путь был только в начале. И его продолжение ковалось прямо сейчас, в остывающем металле на его наковальне.

Глава 19: Предложение Воеводы

Прошла неделя. Жизнь Яромира вошла в новую, странную колею. Он продолжал работать в кузнице, но это уже было не столько средством к существованию, сколько необходимой медитацией. Звон молота по наковальне помогал ему упорядочить мысли и свыкнуться с расширившимся восприятием мира. Ларец с серебром по-прежнему стоял в углу его дома, почти нетронутый. Он заплатил броннику Боримиру за работу, купил лучшие припасы и качественный инструмент, но основная масса сокровищ лежала мёртвым грузом, напоминая о случившемся.

Люди Чернигова привыкали к его новому статусу. Одни смотрели с опаской, другие – с восхищением. Матери приводили к нему хворых детей, надеясь на чудо, но он вежливо отказывал, объясняя, что его дар – не в целительстве, и советовал обратиться к Арине, чья слава тоже поползла по городу.

В один из таких спокойных дней, когда Яромир заканчивал ковать прочную цепь для колодца, тень на пороге кузни заставила его поднять голову. Это был не простой горожанин. Высокая, статная фигура в добротном кафтане поверх кольчуги, с седыми прядями в густой бороде и шрамом, пересекающим левую бровь. Это был Ратибор, воевода князя Святослава. Человек, чья верность князю была тверже любой стали.

– Доброго дня, мастер Яромир, – пробасил воевода, его голос был низким и рокочущим. Он не выказывал ни подобострастия, ни пренебрежения, а говорил как равный, что само по себе было знаком величайшего уважения.

– И тебе доброго дня, воевода, – ответил Яромир, откладывая молот и вытирая руки ветошью. – Чем могу служить?

Ратибор вошёл внутрь, и кузница, казалось, стала меньше от его присутствия. Его взгляд был прямым и оценивающим.

– Я пришёл не как заказчик, а как посланник князя, – сказал он. – Князь Святослав весьма доволен твоей работой. И он… и все мы, – воевода на мгновение опустил глаза, – в неоплатном долгу перед тобой за здоровье юной княжны.

– Я сделал то, что должен был, – просто ответил Яромир.

– Возможно, – кивнул Ратибор. – Но не каждый может то, что должен. Княжна Ксения поправляется день ото дня. Уже гуляет по саду в тереме. И она часто говорит о тебе. О том, как ты вошёл в её покои, когда все уже отчаялись.

Воевода сделал паузу, подбирая слова.

– Дело вот в чём. Приближается великий праздник Перуна в стольном граде Киеве. Со всех земель съедутся князья с семьями и дружинами, чтобы почтить великого бога и подтвердить верность князю Киевскому. Наш князь Святослав тоже собирается в путь. И, разумеется, берёт с собой княжну Ксению. Это её первый большой выезд в свет после… хвори.

Яромир слушал молча, не понимая, к чему клонит воевода.

– Княжна, – продолжил Ратибор, и в его голосе прозвучали тёплые, почти отцовские нотки, – настояла… Она попросила своего отца, чтобы именно ты сопровождал её в пути.

Яромир удивлённо поднял брови.

– Я? Но зачем? У князя есть целая дружина, и ты, воевода, лучший её защитник. Я всего лишь кузнец.

– Теперь ты не «всего лишь кузнец», – усмехнулся Ратибор, и шрам на его брови дёрнулся. – Ты – человек, который видит то, чего не видят другие. После того, что случилось, княжна… боится. Боится невидимых врагов. И она верит, что рядом с тобой ей ничто не угрожает. Она чувствует себя в безопасности. А для князя её душевный покой сейчас важнее всего на свете.

Воевода шагнул ближе, его голос стал тише.

– Кроме того, это и моё желание. Я видел, как ты работал. Я не понимаю твоих сил, но я верю своим глазам. Путь до Киева долог, и в лесах сейчас неспокойно. Ходят слухи о странных культах, о нападениях на путников. Мне нужен в отряде человек, который сможет почуять беду до того, как она покажет свои клыки. Я буду охранять княжну от меча и стрелы, а ты, если понадобится, защитишь её от теней, которые не берут ни меч, ни стрела.

Предложение было неожиданным. Оставить свою кузницу, свою привычную жизнь, и отправиться в Киев, в самое сердце Русской земли. Это было то, о чём он втайне мечтал, слушая рассказы купцов. Но не так. Не в качестве телохранителя от нечисти.

Он коснулся амулета под рубахой. Камень был тёплым и спокойным. Он словно говорил ему: "Твой путь лежит не здесь, не в четырёх стенах". Арина тоже сказала, что его битвы только начинаются. Может, это и есть следующая?

– Князь щедро заплатит за твою службу, – добавил Ратибор, ошибочно полагая, Gpb он колеблется из-за денег.

– Дело не в плате, – покачал головой Яромир. Он посмотрел воеводе в глаза. – Это честь для меня. Если княжна и князь так желают… я согласен.

Лицо воеводы прояснилось. Он с облегчением выдохнул.

– Я знал, что ты человек слова и чести. Сборы начнутся через два дня. Тебе выдадут всё необходимое: коня, походное снаряжение. Твой доспех, я слышал, почти готов. Будь готов к долгому и, возможно, опасному пути.