Заря Сварога. Избранный духами и девами

Он действовал без спешки, с той же сосредоточенной методичностью, с какой создавал лучший клинок. Каждый шаг, каждое движение были частью рецепта, который ему продиктовала Арина, рецепта против тьмы.

Первым делом он подготовил рабочее место. Он смёл с верстака металлическую пыль и сажу, протёр его чистой тряпкой, смоченной в дождевой воде, которую всегда собирал в отдельную кадку. Затем он взял горсть соли – той самой, чистейшей, что звенела силой земли – и очертил вокруг себя на полу большой круг. Это был не просто барьер; это было освящённое пространство, его временный храм, где никакая посторонняя сила не могла ему помешать. Встав в центр круга, он почувствовал, как мир снаружи отступил, стал приглушенным и далеким.

Затем он взялся за травы. Для этого ему требовался специальный инструмент – каменная ступка и пестик, которые он унаследовал от деда. Они использовались не для специй, а для измельчения особых минералов, добавляемых в сталь. Яромир очистил ступку, омыв её соленой водой и окурив дымом тлеющей можжевеловой веточки, изгоняя любые посторонние «песни».

Первым в ступку лег зверобой. Когда каменный пестик коснулся золотых цветов, Яромир начал тихо напевать. Это была не молитва и не заклинание в обычном понимании. Это был старинный напев без слов, которому его научила Арина – мелодия солнца, мелодия полудня и жизненной силы. С каждым движением пестика он вкладывал в эту песнь свою волю, своё намерение – «изгоняй тьму, неси свет». Сухие цветы превращались в золотистый порошок, который, казалось, слабо светился в полумраке кузни.

Следом пошли белые соцветия рябины. Для них он использовал другую мелодию – более спокойную, но твердую, как щит. Песнь защиты, песнь нерушимой границы, песнь дома и рода. Он вбивал в хрупкие лепестки идею барьера, стены, которую не может преодолеть никакое зло. «Защищай, оберегай, не пускай». Цветы превратились в белую, ароматную пудру.

Последней была полынь. Когда он положил её серебристые листья в ступку, воздух в кузнице стал гуще, наполнился горьким, дурманящим ароматом. Для нее требовалась самая сложная песнь. Она была тихой, почти шёпотом, вибрирующей на грани слышимости. Это была песнь зазеркалья, песнь, что открывает и закрывает врата. Яромир вкладывал в неё двойное намерение: «слепи глаза тьмы, скрой свет жизни». Он создавал не просто слепящий порошок, а завесу, которая сделает княжну невидимой, невкусной для твари.

Когда все травы были измельчены, он ссыпал три порошка – золотой, белый и серебристый – на деревянное блюдо и аккуратно их смешал. Получилась серовато-зелёная пудра с вкраплениями золота, источавшая сложный, сильный аромат – смесь солнечного луга, медовой сладости и потусторонней горечи.

Настало время воска. Яромир растопил чистейшую вощину в маленьком глиняном горшке над пламенем свечи. Когда воск стал жидким и прозрачным, как янтарь, он, продолжая тихо напевать общую, связующую мелодию жизни и света, всыпал в него травяной порошок. Он медленно размешивал смесь тонкой деревянной палочкой, наблюдая, как воск насыщается силой трав, меняя цвет, становясь мутновато-зелёным.

Последний шаг – создание свечей. Он не стал их катать. Арина научила его методу отливки. У него были заготовлены специальные формы – полые стебли тростника, разрезанные вдоль и скреплённые. Внутрь он вставил фитили из льна, пропитанные соляным раствором для ровного горения. Аккуратно, чтобы не пролить ни капли драгоценной смеси, он залил воск в формы.

Всё было кончено. Теперь оставалось только ждать. Ждать, пока свечи застынут, вбирая в себя всю вложенную в них силу. Яромир сел на пол внутри своего соляного круга, скрестив ноги. Он смотрел, как медленно застывает воск в формах, как он становится твёрдым, матовым. Он чувствовал, как сила, которую он пробудил, концентрируется, запечатывается внутри свечей, ждёт своего часа.

Это были не просто свечи. Каждая из них была артефактом, оружием. В них была сила земли в виде соли, сила небесного светила в виде зверобоя, защитная магия рябины, магия сокрытия от полыни и концентрированная жизненная энергия пчелиного рода в виде воска. И всё это было скреплено его волей, его «песнью» кузнеца, привыкшего придавать хаосу форму и цель.

Когда первая утренняя серость коснулась единственного окна в кузнице, свечи были готовы. Яромир осторожно извлёк их из форм. Они были тёплыми, твёрдыми, приятно тяжёлыми в руке, и от них исходила ощутимая аура силы. Он завернул их в чистую льняную ткань.

Его день и ночь поисков и труда завершились. Рецепт против тьмы был исполнен. Впереди был ритуал изгнания.

Глава 11: Сбор Трав под Лунным Светом

Когда Яромир получил свой день отсрочки, он знал, что настоящее дело начнется не под ярким солнцем, а под тихим, всевидящим оком луны. Днём он лишь присматривал места, отмечал для себя поляны и овраги, но сама суть ритуала требовала иного света. Арина учила его, что солнце даёт силу явную, горячую, защитную. А луна – силу тайную, интуитивную, магическую. Чтобы бороться с тварью из мира теней, нужно было использовать обе силы, сплетая их воедино.

Как только последние отблески заката погасли за лесом и на тёмно-синем небе проступила первая, самая яркая звезда, Яромир покинул свою кузницу. Он не взял с собой факел. Его глазам, привыкшим к полумраку, помогал молодой, растущий месяц, чей серебряный свет делал мир таинственным и контрастным. Тени стали глубже, а освещенные участки казались покрытыми инеем.

Его первой целью была полынь. Днём он лишь наметил заброшенное городище, но настоящая, сильная трава показывала себя именно ночью. Под светом луны её серебристые листья светились потусторонним, фосфоресцирующим светом. Он вошел в пределы старых валов и замер, прислушиваясь. Ночной мир звучал иначе. Его дар улавливал шепот ветров, гуляющих по пустырю, эхо давно минувших жизней и тихую, настороженную песнь самой травы.

Он искал не просто полынь, а ту, что росла на месте древнего очага или капища. Он ходил медленно, ведя ладонью над верхушками растений, чувствуя их ауру. И вот он нашел. В одном месте, почти в самом центре городища, он ощутил едва заметное тепло, поднимающееся от земли, и "песнь" полыни здесь была иной – более сложной, горькой и сильной. Он опустился на колени, и прежде чем срезать стебли, прошептал: «Дух места, сестра-полынь, трава забвения и прозрения. Не ради корысти беру, а ради спасения души живой. Ослепи глаза тьмы, скрой свет жизни от зла. Дай свою силу».

Срезая листья, он чувствовал, как их мистическая, холодная энергия перетекает к нему. В лунном свете капельки росы на листьях блестели, как крошечные жемчужины.

Далее он отправился к реке, в сырую низину, где в свете луны, словно призраки, белели цветы валерианы. Эта трава считалась успокаивающей, но Арина открыла ему и другую её сторону. Ночью корень валерианы источал силу, что могла подчинять и усмирять не только нервы человека, но и низших духов. Она не изгоняла их, а приводила в состояние оцепенения. Это было нужно, чтобы замедлить тварь, сделать её уязвимой.

Выкапывать корень было трудно. Земля была влажной и плотной. Яромир работал небольшим, специально освященным ножом, стараясь не повредить основной корень. Когда он наконец извлек его, воздух наполнился густым, тяжелым и специфическим запахом. Корень в его руке казался живым, он слабо вибрировал, напевая сонную, почти гипнотическую мелодию.

Последней его целью был папоротник. Все знали легенду о цветке папоротника в ночь на Купалу, но Арина научила его, что сила этого растения доступна и в другие ночи, просто она иного рода. Ему были нужны не листья, а «слезы Перуна» – так в народе называли мельчайшие споры, что скапливались на обратной стороне листьев. В свете луны они были почти невидимы, но если смотреть под правильным углом, казалось, что лист покрыт золотистой пылью.

Он нашел большой, раскидистый папоротник в самой глухой и тёмной части леса. Здесь свет луны едва пробивался сквозь густые кроны. Яромир расстелил под листом кусок тёмной ткани и очень осторожно провел по обратной стороне листа ладонью, стряхивая драгоценную пыльцу. Это была кропотливая работа. Нужно было собрать достаточно спор с десятков листьев. Эти споры, как говорила ведунья, несут в себе первозданную, дикую силу леса и способность делать невидимым то, что хочешь скрыть.

Глава 12: Ритуал Изгнания

Яромир вошел в покои княжны на рассвете. Бледный, призрачный свет нового дня едва пробивался сквозь плотные завесы, но для него этого было достаточно. Он нес в руках свой арсенал: сверток с дюжиной самодельных свечей – шесть солнечных, золотисто-зеленых, и шесть лунных, серебристо-серых – а также глиняную миску с чистой солью и кремень для высекания огня.

Князь Святослав и его жена, княгиня, ждали его у двери, словно каменные изваяния скорби.

– Уберите всех из этой части терема, – тихо, но властно сказал Яромир, не глядя на них. Его взгляд был прикован к закрытой двери. – Никто не должен входить или даже приближаться, пока я не выйду. И не бойтесь криков или шума. Битва будет громкой.

Князь, увидев стальную решимость в глазах кузнеца, лишь молча кивнул и отдал приказ своему воеводе. Вскоре коридор опустел.

Яромир вошел в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Сразу же его окутал знакомый духовный холод. Тварь была на месте, паря над безжизненным телом Ксении. В тусклом свете она казалась еще темнее, еще реальнее. Она, казалось, не обращала на него внимания, полностью поглощенная своим жутким пиршеством.

Не теряя ни секунды, Яромир начал действовать. Он двинулся по периметру комнаты, тонкой струйкой высыпая из миски соль и замыкая круг. Это был первый барьер, стена, отрезающая комнату от остального мира и создающая арену для битвы. Как только круг замкнулся, он почувствовал, как воздух в комнате сгустился, стал почти осязаемым.

Затем он расставил свечи. Шесть лунных, серебристых, он поставил по кругу, прямо на соляную линию. Они были его щитом, его обороной. А шесть солнечных, золотых, он расставил ближе к кровати, окружив ложе княжны кольцом силы. Они были его мечом.

Он подошел к кровати. Ксения дышала так слабо, что казалось, вот-вот сделает свой последний вздох. Он наклонился и прошептал ей на ухо, хотя не был уверен, что она его слышит:

– Держись, княжна. Помощь пришла.

И тут тварь его заметила. Она медленно, словно нехотя, повернула в его сторону то, что служило ей головой. У нее не было глаз, но Яромир почувствовал на себе её внимание – холодное, изучающее, полное раздражения от того, что её трапезу прервали. Из ее тела донесся беззвучный, но ощутимый на ментальном уровне рык. Это была волна чистой ненависти и голода, которая ударила по Яромиру, пытаясь заставить его замереть от ужаса. Он пошатнулся, но устоял, вцепившись в свой замысел, как в рукоять молота.

– Твое время здесь вышло, – тихо сказал он, доставая кремень.

Он начал с внешнего круга. Ударяя кремнем о кресало, он высек искру и поджег фитиль первой лунной свечи. Как только пламя разгорелось, в воздух поднялся тонкий, горьковато-сладкий дым полыни и валерианы. Пламя горело не желтым, а странным, серебристо-белым светом. Яромир быстро зажег остальные пять лунных свечей. Комната наполнилась их призрачным сиянием и дурманящим ароматом.

Дух-порча издал второй, уже более громкий ментальный вопль. Щупальца, что лениво плавали в воздухе, напряглись и метнулись к границе соляного круга, но наткнулись на невидимую преграду, созданную дымом и светом лунных свечей. Тварь зашипела от ярости, но пробиться не могла. Она была в ловушке.

Теперь – атака.

Яромир шагнул внутрь круга из лунных свечей, к кровати. Он зажег первую солнечную свечу. Её пламя вспыхнуло ярко, ослепительно-золотым, почти как миниатюрное солнце. В воздух ударил мощный, чистый запах зверобоя и рябины. Этот свет был физически болезненным для твари. Она задергалась, ее темное тело пошло рябью, как вода, в которую бросили камень.

Зажигая вторую, третью, четвертую свечу, Яромир начал свою "песню". Это был не тихий напев, как в кузнице. Это был мощный, идущий из самой груди рев – песнь огня, песнь молота, бьющего по раскаленной стали, песнь созидания и чистой, яростной воли. Он вливал всю свою жизненную силу, всю свою энергию в пламя золотых свечей.

Комнату затопил ослепительный свет. Для обычного глаза это было бы просто шесть ярких свечей. Но для второго зрения Яромира это был бушующий огненный шторм, вихрь золотой энергии, который обрушился на духа-порчу.

Тварь взвыла. Это был уже не беззвучный крик, а настоящий, физический звук – высокий, раздирающий уши визг, от которого, казалось, дрожали стены. Она отчаянно забилась в своем невидимом коконе. Щупальце, что питалось от княжны, задергалось. Тварь пыталась вырвать его, отступить, но золотой свет пригвоздил ее на месте.

Дым от солнечных свечей, заряженный волей Яромира, окутал её, и её тёмная "кожа" зашипела и пошла пузырями, словно на неё лили кислоту.

Но тварь не сдавалась. Она собрала всю свою тёмную энергию и нанесла ответный удар. Это была волна абсолютного ужаса и отчаяния, направленная прямо в сознание Яромира. Перед его глазами пронеслись кошмарные видения: его кузница в огне, смерть Арины, мор, пожирающий Чернигов. Его собственная смерть в муках. Тварь пыталась сломить его дух, погасить его внутренний огонь.

Яромир стиснул зубы до скрипа. Он чувствовал, как слабеют его колени. Но он вцепился в свою песнь, в ритм своего сердца, в образ молота, бьющего по наковальне.

– Ты – ничто! – проревел он, перекрикивая визг твари. – Ты – пустота! Ты – голод без имени! А я – кузнец! Я даю форму! Я даю цель! Я – жизнь! Убирайся во тьму, откуда пришла!

Он сделал последний шаг и вложил всю оставшуюся энергию в огненный вихрь. Золотой свет вспыхнул с силой маленького взрыва.

Щупальце, связывавшее тварь с княжной, с треском оборвалось. Раздался оглушительный вопль, полный боли и ярости. Тело духа-порчи начало коллапсировать, съеживаться, втягиваться само в себя. Весь свет, который оно поглотило, вся украденная жизненная сила вырвалась из него в одно мгновение. На секунду тьма в центре комнаты стала абсолютной, а затем, с громким хлопком, похожим на лопнувший пузырь, исчезла.

Внезапно в комнате стало тихо.

Солнечные свечи погасли, их работа была сделана. Лунные продолжали гореть ровным, спокойным серебристым пламенем. Духовный холод исчез, сменившись теплом и чистым запахом озона.

Яромир тяжело опёрся на край кровати, переводя дух. Он был выжат как лимон, всё его тело болело, а в ушах стоял звон. Но он победил.

И тут он услышал звук, который был прекраснее любой песни. Глубокий, ровный вдох.

Он посмотрел на княжну. С её лица ушло мертвенно-серое выражение. На щеках проступил лёгкий, едва заметный румянец. Она всё ещё была без сознания, но теперь это был исцеляющий сон, а не предсмертное забытье.

Её «песня» вернулась. Слабая, дрожащая, но цельная и чистая. Она снова звучала в мире.

Битва была окончена. Жизнь была спасена.

Глава 13: Свет в Очах Княжны

Тишина, наступившая после изгнания духа, была почти оглушительной. Уши Яромира всё ещё звенели от запредельного визга твари, а мышцы дрожали от перенапряжения. Он тяжело дышал, опираясь на резной край княжеской кровати, и чувствовал, как пот стекает по его спине и лицу, смешиваясь с сажей от погасших свечей. Он был пуст. Он отдал всего себя без остатка, вложив свою жизненную силу в каждое слово своей песни, в каждое мгновение ритуала.

Он посмотрел на то, что осталось от битвы. Шесть солнечных свечей полностью сгорели, оставив после себя лишь маленькие лужицы застывшего воска и пепла. Шесть лунных свечей продолжали гореть ровным, спокойным серебристым пламенем, их дым медленно очищал воздух от остатков миазмов тьмы. Круг из соли был нетронут, сияя белизной на тёмном полу. Арена была пуста, враг был повержен.

Яромир перевёл взгляд на княжну Ксению.

Именно здесь была его настоящая победа. Перемены были разительными, почти чудесными. Мертвенная, восковая бледность кожи исчезла. На щеках, ещё минуту назад бывших впалыми и серыми, проступил едва заметный, но здоровый румянец, словно первый мазок утренней зари на бледном небе. Её дыхание, до этого едва уловимое и прерывистое, стало глубоким, ровным и спокойным. Она дышала, как человек, погружённый в целительный, глубокий сон после долгой, изнурительной болезни. Даже её волосы, до этого казавшиеся тусклыми и безжизненными, словно вновь обрели свой льняной блеск в мягком свете лунных свечей.

Но самое главное изменение Яромир почувствовал своим даром. Угасающая, почти оборвавшаяся мелодия её души снова зазвучала. Сначала это был лишь тонкий, дрожащий звук, как струна, по которой только-только провели смычком. Но с каждым её вдохом мелодия крепла, становилась увереннее. Пробелы в ней, оставленные голодным духом, начали заполняться. Её жизненная сила, больше не вытекающая в никуда, начала возвращаться, наполняя её тело теплом и энергией.

Яромир, шатаясь, подошёл к окну и резким движением отдернул тяжелую завесу. В комнату хлынул яркий утренний свет. Он заставил его зажмуриться, но вместе с ним ворвался и свежий воздух, звуки просыпающегося города. Этот простой, обыденный свет казался сейчас величайшим чудом.

И именно этот свет разбудил княжну.

Её ресницы дрогнули. Она медленно, с видимым усилием, открыла глаза. Яромир затаил дыхание. До этого момента её глаза, даже когда были приоткрыты, оставались мутными и невидящими, как у куклы.

Но теперь… теперь в них был свет. Её глаза цвета васильков больше не были тусклыми. Они были ясными. В них плескалась растерянность, слабость, но главное – в них была жизнь. Сознание.

Она моргнула раз, другой, фокусируя взгляд. Её взор скользнул по резному потолку, по стенам, а затем остановился на высокой, чумазой фигуре, стоящей у окна. Она смотрела на Яромира, не узнавая, но и без страха. Просто с тихим удивлением.

– Воды… – прошептала она. Её голос был едва слышен, хриплый от долгого молчания, но это был её голос.

За дверью, не выдержав тишины, уже топтались люди. Услышав этот слабый звук, князь Святослав распахнул дверь. Он замер на пороге, за ним испуганно выглядывала княгиня. Они увидели своего кузнеца, стоящего посреди комнаты, и свою дочь… с открытыми глазами.

Княгиня ахнула и, не сдержав рыданий, бросилась к кровати. Она схватила руку дочери, целуя её, прижимая к своей щеке.

– Ксенюшка! Девочка моя! Ты очнулась! Боги милостивые…

Князь Святослав медленно вошёл в комнату. Он переводил взгляд с посветлевшего лица дочери на измождённого, но спокойного Яромира. Он видел погасшие свечи, рассыпанную соль. Он не понимал, что здесь произошло, но он видел результат. Он видел чудо.

Он подошел к Яромиру. Его суровое лицо воина было искажено чувствами, которые он не привык показывать. В его глазах стояли слёзы. Он положил свою тяжёлую руку на плечо кузнеца, и эта рука не давила, а поддерживала.

– Я… – начал он, но голос его прервался. Он сглотнул и попытался снова. – Я не знаю, какому богу ты молишься, парень, и какими силами владеешь. Но ты вернул мне дочь. Ты вернул свет в мой дом.

Яромир лишь устало кивнул. Силы покидали его. Он сделал всё, что мог. Комната начала медленно вращаться перед глазами.

– Ей нужен покой… и крепкий бульон, – пробормотал он, прежде чем ноги его подкосились, и тьма, на этот раз благословенная тьма полного изнеможения, окутала его. Последнее, что он почувствовал, это как сильные руки князя и подоспевшего воеводы подхватили его, не давая упасть на пол.

Глава 14: Звон Серебра

Яромир очнулся не в своей кузне и не на холодном полу княжеских покоев, а в мягкой постели, на перине, набитой лебяжьим пухом. Сквозь щели в резных ставнях пробивались лучи уже вечернего солнца, окрашивая комнату в тёплые, медовые тона. Воздух был наполнен ароматом дерева и чистого белья. Он лежал в гостевой комнате княжеского терема, и его тело, хоть и слабое, больше не разрывала боль от перенапряжения. Он чувствовал лишь глубокую, приятную усталость, как после самого тяжелого, но удачного трудового дня.

Рядом с кроватью на низкой скамейке сидела служанка, которая, увидев, что он открыл глаза, тут же вскочила и выбежала из комнаты. Не прошло и минуты, как в покои вошёл сам князь Святослав. Он был уже не тем сломленным горем человеком, которого Яромир видел утром. Князь был вымыт, переодет в чистый кафтан, его борода была расчесана. Он снова выглядел как правитель Чернигова – властный, уверенный, но в его глазах теперь навсегда поселилось новое выражение: глубокое, почтительное уважение.

– Очнулся, целитель? – голос его был ровным, но в нём слышались тёплые нотки. – Слуги говорят, ты проспал почти весь день. Это и неудивительно. Битва, которую ты вёл, отняла у тебя сил не меньше, чем настоящая сеча.

Князь сел на край кровати, что было неслыханной честью.

– Дочь моя… Ксения… она поела. Выпила целый ковш куриного бульона. Врачи говорят, что она слаба, как новорожденный птенец, но хворь её отступила полностью. В ней снова течет жизнь. И всё это – твоя заслуга.

Яромир попытался сесть, но князь остановил его жестом.

– Лежи. Ты заслужил отдых. Я пришёл не только для того, чтобы узнать о твоём здравии. Я пришёл исполнить своё слово.

По его знаку в комнату вошли двое дружинников. Они несли между собой тяжёлый, окованный железом ларец. С глухим стуком они поставили его на пол у кровати Яромира. Князь кивком отпустил их. Оставшись наедине с кузнецом, он открыл крышку ларца.

Яромир ахнул. Даже тусклый вечерний свет заставил содержимое ларца вспыхнуть холодным, лунным огнём. Он был доверху наполнен серебром. Это были не просто монеты. Это были тяжёлые, литые гривны – продолговатые слитки серебра, служившие основной валютой на Руси. Рядом с ними лежали арабские дирхемы, византийские милиарисии, и даже несколько германских денариев – целое сокровище, собранное с торговых пошлин и дани. И над всей этой россыпью возвышались два тяжелых, витых браслета и массивная шейная гривна из чистого, тускло блестевшего серебра.

– Сто гривен, как и было обещано, – сказал князь. – И ещё столько же сверху. За твою смелость и за ту опасность, которой ты себя подверг. Этого хватит, чтобы ты купил себе самый большой дом в Чернигове, нанял десяток подмастерьев и больше никогда в жизни не брал в руки молот, если сам того не захочешь.

Звон серебра, когда князь провёл по нему рукой, был музыкой богатства и власти. Для любого другого человека в городе это был бы предел мечтаний, конец всем заботам и трудам. Но Яромир смотрел на это сокровище со смешанным чувством. Да, он мог бы теперь позволить себе всё. Лучший уголь, самую дорогую сталь, собственную землю. Но после того, что он пережил, после столкновения с запредельной тьмой, этот металл, хоть и драгоценный, казался просто… металлом. Холодным, мёртвым, бездушным. Его истинной наградой был свет, вернувшийся в глаза княжны.

– Это… слишком много, князь, – тихо проговорил Яромир. – Ваше слово – сто гривен. Я приму их. Остальное…

– Остальное – это моя благодарность, – твёрдо прервал его Святослав. – И не смей отказываться. Я князь, и моя благодарность должна быть видна всем. Возьми всё. Считай это не платой, а даром. Ты спас мой род.

Яромир понял, что спорить бесполезно. Это было делом чести князя. Он молча кивнул.

– Хорошо, – сказал князь, с довольством закрывая ларец. – Отдыхай. Когда наберёшься сил, тебя проводят домой. Мои люди отнесут твою награду. И знай, Яромир-кузнец, отныне двери этого дома для тебя всегда открыты. Ты не просто ремесленник. Ты – друг этого города и мой личный друг. Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится – попроси, и это будет твоё.

С этими словами князь поднялся и вышел, оставив Яромира одного с его невероятным богатством.

Он лежал в тишине, слушая, как за окном затихает город. Звон серебра всё ещё стоял у него в ушах. Он стал богачом. Но вместе с этим пришло и новое, тревожное чувство. Он вышел из тени. До этого дня он был просто одним из многих мастеров. Теперь его имя было на устах у всего города. Он привлёк к себе внимание. И он не был уверен, было ли это хорошо. Тьма, которую он изгнал, была частью чего-то большего. И он боялся, что, победив одного её солдата, он мог привлечь внимание её полководцев.

Звон серебра был платой за победу. Но он мог оказаться и ценой, которую ему ещё предстоит заплатить.

Глава 15: Сталь и Черный Обсидиан

Прошло два дня. Яромир покинул княжеский терем и вернулся в свою кузницу, которая теперь казалась ему одновременно и чужой, и родной. Ларец с серебром, доставленный под охраной дружинников, стоял в углу, накрытый старой медвежьей шкурой, и его невидимое присутствие меняло всё. Слухи о его деянии и награде разнеслись по Чернигову со скоростью лесного пожара. Соседи смотрели на него с благоговейным трепетом, другие кузнецы – с завистью, а торговцы на рынке спешили поклониться и предложить лучшие товары. Он стал знаменитостью, и это ему не нравилось. Он чувствовал себя как под ярким светом, лишенным спасительной тени.