Время княгини Ольги. История Витебска

Капли горячей, липкой крови падали на лица, на бороды, на оружие и щиты. Яромир почувствовал на своей щеке теплый, соленый мазок. Этот запах, этот ритуал соединял их всех в одно целое – кровавое братство, скрепленное жертвой.

И в этот момент, словно по команде, все многотысячное войско издало единый, оглушительный рев. Это был не человеческий крик. Это был рык зверя, рев стаи, идущей на охоту. Они били мечами о щиты, создавая громоподобный грохот, взывая к своему богу, обещая ему смерть и кровь врагов.

«Перун!»

«Слава!»

«Смерть древлянам!»

Рядом с идолом, на небольшом возвышении, все это время стояла Ольга. Она была в черном, без украшений. Ее лицо, как и прежде, было непроницаемой маской. Она не кричала вместе со всеми. Она не участвовала в ритуале. Но когда кровь брызнула из горла быка, Яромир, стоявший не так далеко, увидел это. В ее холодных, льдистых глазах на одно мгновение плеснулось темное, хищное пламя. Отражение кровавого жертвоприношения. Она смотрела на ревущую, жаждущую крови армию, на залитого кровью идола, и ее губы едва заметно изогнулись в подобии жестокой, удовлетворенной улыбки.

Ее войско было готово. Ее боги были накормлены. Теперь оставалось лишь накормить воронов древлянскими телами.

Глава 12: Ночной Исход

С заходом солнца, когда последние багровые отблески погасли над Днепром, Киев начал затихать. Но это была обманчивая, напряженная тишина, похожая на затишье перед грозой. Обычные вечерние звуки – смех в корчмах, скрип телег, лай собак – смолкли, уступив место приглушенному, подспудному движению. Город затаил дыхание, готовясь исторгнуть из себя армию.

Приказ Ольги был строг: выступить в полной темноте, без шума, без факелов, без прощаний. Это не был триумфальный поход, это была карательная экспедиция, и начинаться она должна была как ночная вылазка вора, как крадущийся шаг волка.

Яромир со своим десятком стоял на узкой улочке, ведущей к Западным воротам. Вокруг них, в густых сумерках, молча выстраивались другие отряды. Никто не разговаривал, слышалось лишь приглушенное звяканье оружия о доспехи, покашливание, тихое конское фырканье. Щиты были обмотаны тканью, чтобы не стучали друг о друга. Копыта коней, везущих обоз, были укутаны в тряпки, чтобы приглушить их цокот по брусчатке. Знамена и стяги были свернуты и спрятаны. Ольга хотела выиграть каждый возможный час, каждую версту, чтобы обрушиться на древлян внезапно, как снег на голову в середине лета.

Над городом взошла ущербная, тонкая, как серп, луна. Ее тусклого, болезненного света едва хватало, чтобы различать силуэты идущих рядом людей. И вот, в полной тишине, по рядам пронесся шепот – приказ, передаваемый от одного к другому.

«Началось».

И войско тронулось.

Это не было похоже на марш. Это было похоже на медленное, вязкое движение огромного, темного существа. Тысячи ног, обутых в кожу и лапти, бесшумно ступали по грязи. Армия не шла, она текла. Длинная, черная змея, состоящая из сегментов – пеших отрядов, конных дружинников, скрипучих телег обоза, – она выползала из темных недр Киева через скрипнувшие лишь раз и тут же закрывшиеся ворота.

Яромир шел в середине этой живой реки. Он чувствовал локтем соседа справа, слышал его прерывистое дыхание, но почти не видел его лица. Все вокруг слилось в единую массу теней, движущихся в одном направлении – на запад. Туда, где за темной полосой леса начинались земли врага.

Отсутствие света и звука обостряло другие чувства. Он слышал чавканье грязи под сотнями ног, чувствовал запах пота, мокрой шерсти и страха, который витал в воздухе, как невидимый туман. Несмотря на приказ молчать, общий гул тысяч людей, идущих вместе, создавал низкий, вибрирующий звук, похожий на гудение гигантского шмеля.

Они прошли мимо последних городских домов, где в окнах не горело ни огонька – жителям тоже было приказано сидеть тихо, как мыши. Было жутко идти через свой собственный, притворившийся мертвым город. Казалось, сам Киев провожает их затаив дыхание, не желая раньше времени спугнуть добычу.

Когда они вышли за городскую черту и оказались в поле, мрак стал еще гуще. Лишь верхушки копий и секир тускло поблескивали в свете редких звезд. Змея армии растянулась на несколько верст. Яромир оглянулся и не увидел ни конца, ни края этой темной, молчаливой процессии. От этого зрелища по спине пробежал холодок. Такая сила, движущаяся под покровом ночи, была страшнее любой кричащей и размахивающей знаменами орды. Это была сила неумолимая и целеустремленная.

Наконец они вошли в лес. Кроны деревьев сомкнулись над головой, отрезав даже тот скудный свет, что давала луна. Они шли почти на ощупь, спотыкаясь о корни, продираясь сквозь ветки. Лес принял их в свое темное, сырое лоно.

И в этот момент Яромир понял: они перешли границу. Не только границу киевских земель. Они перешли границу между миром и войной, между светом и тьмой, между жизнью, какой они ее знали, и неизвестностью, полной крови и смерти. Их исход начался. И пути назад уже не было. Они шли на запад, в пасть врага, и сама ночь шла вместе с ними.

Глава 13: Тропы Теней

Когда первые петухи прокричали в далеких, невидимых деревнях, войско Ольги не остановилось. Оно просто растворилось. Повинуясь беззвучным командам воевод и десятников, огромная армия сошла с наезженных дорог и скрылась в бесконечных лесах, что начинались к западу от Киева. Так закончился первый, ночной этап похода, и начался второй – долгий, изматывающий марш теней.

Они перестали быть армией. Они превратились в стаю хищников, идущую по следу. Свенельд и другие опытные воеводы вели их не большаками, где можно было бы легко нарваться на древлянского купца или охотника, а глухими, заброшенными тропами, известными лишь немногим. Это были старые звериные тропы, тайные пути контрабандистов, заросшие лесные дороги, которыми не пользовались уже много лет.

Дни превратились в монотонную, изматывающую рутину. С первыми серыми лучами рассвета – подъем. Холодная, безвкусная еда на ходу – кусок вяленого мяса да горсть размоченного в воде зерна. И затем – марш. Долгий, бесконечный, до самого заката.

Они шли гуськом или небольшими, вытянутыми колоннами. Шли по колено в опавшей, мокрой листве, что глушила звук шагов, но делала путь скользким и опасным. Продирались сквозь плотные заросли орешника, что цеплялся за одежду и царапал лица. Форсировали бесчисленные лесные ручьи и речки, переходя их вброд по ледяной, обжигающей воде. Тяжелые телеги обоза постоянно застревали, и тогда десятки рук, молча и зло, вытаскивали их из грязи.

Дисциплина была железной. Разговоры – только шепотом. Любой громкий звук, любой неосторожный крик карался немедленным и жестоким ударом кнута от проезжавшего мимо дружинника. Привал объявлялся коротким, в самых глухих, скрытых от чужих глаз низинах. Костры, если их и разрешали разжечь, были крошечными. Их жгли в глубоких оврагах или специально вырытых ямах, а сверху набрасывали сырые ветки и плащи, чтобы дым не поднимался столбом к небу, а стелился по земле, смешиваясь с туманом. Спали вповалку, прямо на сырой земле, не снимая оружия, готовые в любой момент вскочить по тревоге.

Вперед всегда высылали разведку – самых опытных и тихих охотников, среди которых оказался и Яромир. Его умение читать следы, двигаться бесшумно и чувствовать лес здесь ценилось гораздо выше, чем умение ходить в строю. Он и несколько таких же, как он, лесовиков, шли на несколько верст впереди основного войска. Они были его глазами и ушами. Их задача была – обнаружить любой признак присутствия древлян и обойти его.

Они обходили стороной все. Небольшие деревушки и хутора, что встречались на их пути, они обходили широкой дугой, прячась в лесной чаще и наблюдая за ними издалека. Видели, как женщины несут воду от колодца, как играют дети, как мужики латают крышу. И эти картины мирной жизни казались чем-то нереальным, призрачным из другого мира. Яромир смотрел на них, и внутри у него рождалось странное чувство. Они несли смерть, но этим людям они ее пока не предназначали. Они были просто препятствием на пути к главной цели.

Иногда разведчики замечали дым от одинокого охотничьего костра. И тогда вся многотысячная армия замирала на несколько часов, а то и на полдня, прячась в лесу, как огромный, притаившийся зверь, пока одинокий охотник не уходил.

Это постоянное движение в тени, эта необходимость быть тише воды и ниже травы, создавали невероятное напряжение. Оно висело в воздухе, плотное и осязаемое, как туман. Оно ощущалось в каждом напряженном мускуле, в каждом осторожном шаге, в каждом взгляде, брошенном на товарища. Люди устали не столько физически, сколько морально. Их нервы были натянуты до предела, как тетива лука перед выстрелом. Любой треск ветки заставлял вздрагивать, любой крик ночной птицы – хвататься за оружие.

Ярость, которую они чувствовали в Киеве, уступила место глухому, концентрированному ожиданию. Они не просто шли. Они подкрадывались. День за днем, верста за верстой, они просачивались сквозь древлянские земли, как яд, впитывающийся в почву, чтобы в назначенный час ударить изнутри и отравить все вокруг. И чем ближе они подходили к Искоростеню, тем плотнее и тяжелее становилось это напряжение. Оно уже не висело в воздухе. Оно поселилось внутри каждого воина, превратив его в сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться со смертоносной силой.

Глава 14: Первый Контакт

Это случилось на седьмой день пути. Они уже глубоко вошли в земли древлян. Лес здесь стал гуще, темнее и как будто враждебнее. Яромир шел в головном дозоре вместе с четырьмя другими разведчиками. Среди них был Ратмир, тот самый рыжий десятник, что гонял их палкой на плацу. Но здесь, в лесу, он не кричал. Он двигался тихо и плавно, как рысь, и его взгляд был острым и внимательным. Роли поменялись. Теперь Яромир, со своим чутьем и знанием леса, был не учеником, а равным.

Они двигались по дну заросшего оврага, когда Яромир вдруг замер, подняв руку. Остальные тут же застыли на месте, превратившись в статуи.

– Что там? – прошептал Ратмир, едва шевеля губами.

– Дым, – так же тихо ответил Яромир. – И запах жареного мяса. Совсем близко. За тем перегибом.

Они оставили двоих в прикрытии, а втроем – Яромир, Ратмир и еще один опытный дружинник по имени Весняк – бесшумно, как тени, поползли вверх по склону оврага. Разгребая руками влажную листву, они выглянули из-за корней старого вяза.

На небольшой полянке, метрах в пятидесяти от них, горел костер. Вокруг него сидели трое. Древляне. Судя по хорошим копьям, прислоненным к дереву, и кожаным наручам, это был не просто охотничий привал, а скрытый дозорный пост. Один из них, бородатый и широкоплечий, поворачивал над огнем вертел с каким-то мелким зверьком. Двое других лениво переговаривались, попивая что-то из глиняной корчаги. Они были расслаблены, уверены в том, что находятся в глубоком тылу, в полной безопасности.

Ратмир посмотрел на Яромира, потом на Весняка. Он не произнес ни слова. Он просто указал пальцем на каждого из древлян, а затем на одного из своих людей, распределяя цели. Яромиру достался тот, что сидел слева, самый молодой из троих. Затем Ратмир приложил палец к губам и провел ребром ладони по своему горлу. Приказ был ясен: взять их тихо. Без единого крика. Мертвые не докладывают.

Сердце Яромира гулко ухнуло в груди, отдаваясь в ушах. Одно дело – рубиться в общей свалке, и совсем другое – вот так, хладнокровно, убивать человека, который сидит в нескольких шагах от тебя, смеется, ест и не подозревает о своей смерти.

Они ждали, пока порыв ветра качнет ветви и создаст шумовую завесу. Затем, по беззвучному сигналу Ратмира, одновременно ринулись вперед.

Те несколько шагов, что отделяли их от поляны, растянулись для Яромира в вечность. Он бежал, не чувствуя земли под ногами, его мир сузился до одной точки – спины молодого древлянина в грубой домотканой рубахе. Древляне заметили их слишком поздно. Бородач у костра только начал поворачивать голову, как Ратмир уже был на нем. Короткий, хищный взмах меча – и голова древлянина, с удивленным выражением на лице, покатилась к огню. Весняк сбил с ног второго и вонзил ему кинжал под ребра.

Яромир налетел на свою цель, повалив его на спину. Древлянин был почти мальчишка, не старше его самого, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он попытался закричать, но Яромир инстинктивно зажал ему рот левой рукой, всем телом навалившись сверху. Правой рукой он выхватил свой охотничий нож – тот самый, которым он свежевал сотни зверей.

На мгновение их глаза встретились. В глазах древлянина Яромир увидел не ненависть, не ярость, а чистый, животный страх. Страх существа, которое вот-вот умрет.

И Яромир ударил. Он вонзил лезвие в мягкое, незащищенное место под челюстью и с силой провел ножом в сторону, как он всегда делал, вскрывая кабану горло.

Ощущение было совершенно другим. Лезвие вошло в человеческую плоть легко, почти без сопротивления. Он почувствовал, как нож перерезает мышцы, хрящи гортани. Раздался ужасный, булькающий хрип, когда воздух и кровь хлынули из перерезанного горла. Древлянин забился под ним, судорожно дергая ногами, его тело слабело.

И кровь. Кровь была не такой, как у зверя. Она была невероятно горячей, почти обжигающей. Густая струя хлынула на руку Яромира, заливая его пальцы, запястье, стекая по рукаву. Она пахла не дичью, а чем-то другим, тревожным и до отвращения знакомым – запахом железа, запахом самого человека.

Яромир смотрел, как в глазах юноши под ним угасает жизнь. Он не мог отвести взгляд, парализованный этим моментом. Это не было похоже на убийство зверя. Зверя убиваешь, чтобы жить. Здесь он убил такого же, как он сам. Убил, потому что ему приказали.

Когда древлянин затих, Яромир медленно поднялся. Его всего трясло. Ратмир и Весняк уже обыскивали тела, деловито забирая оружие и фляги. Ратмир подошел, хлопнул Яромира по плечу.

– Хорошая работа, лесовик. Чисто, – он увидел трясущуюся, залитую кровью руку Яромира. – А, это… Это пройдет. К первой своей крови все привыкают. Главное, что ты не застыл. Теперь ты настоящий воин, а не просто охотник. Поздравляю.

Но Яромир не слышал его. Он смотрел на свою руку, на густую, уже остывающую и сворачивающуюся кровь. Кровь первого врага. Кровь первого человека, которого он убил. И он понял со страшной ясностью: Ратмир был прав, но в то же время страшно ошибался. Сегодня он, может, и стал воином. Но что-то внутри него, что-то от того простого лесного охотника, которым он был всего неделю назад, умерло навсегда. И эту пустоту уже не заполнит никакая слава.

Глава 15: У Стен Искоростеня

После первой пролитой крови поход стал еще напряженнее. Теперь они знали – враг рядом, и он настороже. Армия двигалась медленнее, разведка работала еще осторожнее. Спустя еще три дня пути, в один серый, промозглый полдень, головной дозор вышел на опушку густого соснового бора. Впереди, в низине у извилистой реки, лежал он.

Искоростень.

Даже с расстояния в несколько верст город производил гнетущее впечатление. Это не была одна из тех полудеревень-полукрепостей, что изредка встречались им на пути. Это была настоящая цитадель лесного народа, их столица, их сердце и их гордость.

Город стоял на высоком скалистом берегу, с трех сторон окруженный петлей реки Тетерев, что служила ему естественным рвом. Но древляне не полагались только на природу. Весь город был обнесен мощной двойной стеной. Внешняя, более низкая, была сделана из сплошного частокола заостренных бревен. За ней виднелся глубокий, сухой ров, дно которого, как знали ветераны, наверняка было утыкано острыми кольями – "волчьими ямами". А за рвом поднималась главная стена – могучая, в три человеческих роста, срубленная из огромных дубовых бревен, скрепленных железными скобами. По всему периметру стены через равные промежутки возвышались дозорные вышки, на которых тускло поблескивали шлемы и наконечники копий стражников.

Вокруг города кипела работа. Было очевидно, что древляне не сидели сложа руки. Они знали, что Ольга придет. На полях вокруг Искоростеня не было ни коров, ни овец – весь скот был загнан за стены. Жители окрестных деревень тоже, по-видимому, укрылись в городе, превратив его в переполненный, гудящий улей. Группы воинов тренировались на открытом пространстве перед воротами, укрепляли мост, подвозили к стенам камни и бревна. Искоростень не просто ждал. Он готовился драться. Драться насмерть.

Войско Ольги замерло на опушке, скрытое в тени деревьев. Тысячи воинов молча взирали на свою цель. Тишина была тяжелой. Пропали шутки и хвастовство. Даже наглые варяги притихли, с профессиональной оценкой разглядывая укрепления. Все понимали: взять эту крепость будет непросто.

Вскоре на опушку выехала сама княгиня Ольга в сопровождении Свенельда и других старших воевод. Она сидела на своем черном жеребце прямо и неподвижно, как изваяние. Длинный темный плащ скрывал ее фигуру, а на голове был простой кожаный шлем без украшений. Она молча смотрела на город, где убили ее мужа. Ее лицо было, как всегда, бесстрастно, словно вырезанное из слоновой кости. Никто не мог угадать, что творится в ее душе.

Долгое время она просто смотрела. Взгляд ее обводил стены, вышки, ров, оценивая каждый зубец частокола, каждую бойницу. Воеводы ждали позади, не смея прервать ее раздумья. Наконец она заговорила, и ее голос, тихий и лишенный всяких эмоций, прозвучал как лязг задвигаемого засова.

– Крепкая нора, – произнесла она, обращаясь скорее к Свенельду, чем к остальным.

– Крепкая, княгиня, – прохрипел в ответ старый воевода. – Много наших здесь ляжет, если штурмовать в лоб. Потребуются осадные башни, тараны. Это недели подготовки. За это время к ним может подойти помощь от других племен.

Ольга медленно кивнула, ее глаза не отрывались от Искоростеня. На ее тонких губах появилась едва заметная, злая складка.

– Я не хочу платить за этот паршивый городишко кровью моих лучших людей. Их жизни стоят дороже, чем все древлянское племя вместе взятое. Кровь древлян мне нужна, это правда. Но кровь моих воинов мне дороже.

Она повернулась в седле, обводя своих воевод холодным, требовательным взглядом.

– Прямого штурма не будет. Пока. Я хочу взять эту нору хитростью. Обманом. Так, чтобы они сами открыли мне ворота и впустили смерть в свои дома.

Ее голос стал тверже, в нем зазвенела сталь.

– Я объявляю свою волю. Думайте. Все, от последнего смерда до первого воеводы. Мне нужна идея. Коварная, дерзкая, неожиданная. Тот, кто подаст мне мысль, как взять этот город с малой кровью для моего войска, получит награду, о которой не смел и мечтать. Я озолочу его. Я дам ему земли и рабов. Имя его войдет в летописи рядом с моим. Думайте! – повторила она, и в ее голосе прозвучал не приказ, а почти шипение. – Иначе нам всем придется удобрять эту землю своими телами.

Сказав это, она развернула коня и уехала вглубь леса, где уже разбивали ее шатер. Воеводы остались, мрачно глядя на неприступные стены Искоростеня. Задача была поставлена. Просто и жестоко. Теперь им предстояло найти ключ к этой крепости. Или же она действительно станет их общей могилой. Яромир, стоявший неподалеку в охране, слышал каждое слово. Он смотрел на могучий город, и в его голове не было ни одной мысли. Только образ маленькой огненной птицы, которая сеяла пожар там, где его никто не ждал. Но тогда он еще не понимал, что это и был ключ, который искала княгиня.

Глава 16: Совет в Шатре

С наступлением сумерек военный лагерь киевлян, раскинувшийся в лесу, превратился в призрачный город, полный приглушенных звуков и теней. Костров было мало, и те были прикрыты. Основная жизнь сосредоточилась в центре лагеря, где в просторном шатре из темного войлока княгиня Ольга собрала военный совет.

Яромиру повезло, если это можно было назвать везением. Его десяток назначили в охрану княжеского шатра. Он стоял снаружи, в нескольких шагах от входа, и плотная ткань не могла полностью скрыть то, что происходило внутри. Свет от масляных светильников пробивался наружу, рисуя на земле искаженные, движущиеся силуэты. А голоса – напряженные, возбужденные, спорящие – доносились до него почти отчетливо.

Внутри собрался весь цвет киевской армии. Старый, хрипящий от боевых ран Свенельд. Несколько других опытных воевод, чьи имена гремели от Днепра до Дуная. Был там и ярл Эйнар, предводитель наемников-варягов, приглашенный за его опыт в осадах.

Начали с предсказуемого.

– Таран, – прогудел бас одного из воевод. – Сколотим из лучших дубов. Поставим под него самых сильных мужиков. За день-два пробьем ворота.

– И потеряем под стенами каждого второго из этих мужиков, – тут же отрезала Ольга. Ее голос, в отличие от мужских, был спокоен, но в этом спокойствии таился холод, от которого становилось не по себе. – Древляне будут лить на них кипяток и смолу, закидывать камнями и стрелами. Их головы будут мишенью для каждого лучника на стене. Слишком дорого. Дальше.

– Тогда подкоп, – предложил другой, более молодой воевода. – Роем от нашего лагеря, из оврага. Прямо под стену. Закладываем бревна, поджигаем. Стена рухнет.

– Рухнет, – согласилась Ольга. – Через месяц. Если раньше дожди не обрушат твой туннель, похоронив там всех землекопов. Или если древляне, услышав стук под землей, не выроют встречный подкоп и не перережут там твоих людей, как кротов. Слишком долго и ненадежно. Дальше.

В спор вступил ярл Эйнар. Его гортанный, с тяжелым акцентом голос был полон варяжской самоуверенности.

– Ночная атака! Темной ночью. Сразу с трех сторон. Лестницы мы сделаем за день. Они не ждут. Пока они поймут, что происходит, мы уже будем на стенах. Так мы брали крепости франков!

– Франки – не древляне, – парировала Ольга. – А их крепости не стоят в лесу. Ты хочешь, чтобы мои люди в темноте переломали себе ноги в их волчьих ямах? Чтобы они запутались в лесу и перебили друг друга, приняв за врага? Чтобы дозорные на вышках подняли тревогу, и твоих людей, карабкающихся по лестницам, сняли бы одного за другим, как яблоки с дерева? Слишком много «если». Слишком рискованно. Я не играю в кости жизнями моих воинов.

Один за другим воеводы предлагали свои планы, и один за другим Ольга отвергала их, находя в каждом изъян. Ее ум был острым и безжалостным, как бритва. Она видела каждую слабость, каждую потенциальную ловушку.

Предлагали взять город измором – перекрыть все подходы и ждать, пока у них кончится еда.

– Мы будем голодать вместе с ними, – был ее ответ. – А помощь к ним придет быстрее, чем голод заставит их сдаться.

Предлагали устроить поджог, пустив по ветру сотни горящих стрел.

– Их стены из сырого дуба, они не загорятся от стрел, – отвечала она. – А соломенные крыши в городе они потушат быстрее, чем мы добежим до стен.

Споры становились все жарче, голоса – громче. Воеводы уже начали переругиваться между собой. А Яромир стоял снаружи, слушая этот гул бессильной ярости, и смотрел на далекие огоньки на стенах Искоростеня. Город казался неприступным.

И в этот момент, когда в шатре наступила короткая пауза, вызванная всеобщим тупиком, в голове Яромира что-то щелкнуло. Он не думал об этом специально. Просто спор воевод о поджоге, слово "огонь", "стрелы" – все это, как ключ, повернулось в замке его памяти.

И он снова увидел это. Не просто вспомнил, а увидел перед глазами так же ясно, как в тот день. Дымящийся лес. И маленькую, серую птичку. Ее горящий, как факел, хвост. То, как она садится на ветку и поджигает ее. И ее панический полет дальше, вглубь леса, чтобы сеять огонь там, где его никто не ждет.

Птица.

Горящая птица.

Она не атаковала в лоб. Она несла огонь тайно, изнутри. Она была не оружием, а носителем оружия. Она летела туда, где ее дом, ее гнездо…

Яромир замер. Дыхание перехватило. В его голове, простой и ясной голове охотника, не привыкшей к сложным стратегиям, разрозненные куски мозаики вдруг начали складываться в единую, простую и до ужаса гениальную картину. Птицы… Голуби… У каждого дома есть голубятня. Они всегда возвращаются домой… Они не будут атаковать стены… они атакуют дома… изнутри…

Идея была настолько дерзкой, настолько дикой и неожиданной, что у него на мгновение закружилась голова. Он, простой лесовик, стоящий на страже, кажется, нашел то, над чем бились лучшие умы киевского войска. Сердце заколотилось в груди, как пойманная в силки птица. Он посмотрел на полог шатра, за которым спорили могущественные воеводы. Сказать им? Ему? Простому ополченцу? Они же засмеют его. Прогонят.

Но образ огненной птицы, несущей смерть, не отпускал его. Он был слишком ярким. И слишком правильным. Яромир глубоко вздохнул, собираясь с духом. Он не знал, послушают ли его, но он должен был попытаться. Потому что он понял, что ключ к Искоростеню – это не тараны и не подкопы. Ключ – это маленькая горящая птица.