Время княгини Ольги. История Витебска

Глава 22: Древлянская Голгофа

К утру дым над Искоростенем поредел, открыв картину полного опустошения. Город превратился в черное, дымящееся пепелище, усеянное трупами. Пожары потухли, оставив после себя лишь тлеющие остовы домов. Грабеж и насилие тоже утихли; воины, измотанные и пресыщенные кровью и вином, спали прямо на улицах, среди трупов и обломков.

Но для знати Искоростеня день только начинался. И это был их последний день.

По приказу Ольги, всех захваченных в плен древлянских бояр, старейшин и самого князя Мала, которого нашли в глубоком погребе под его теремом, вывели на центральную площадь. Их было около двадцати человек. Мужчины, еще вчера бывшие гордыми правителями этого края, теперь представляли собой жалкое зрелище. Их дорогая одежда была разорвана и перепачкана, лица – в синяках и крови. Руки их были крепко связаны за спиной. Но в глазах многих из них все еще горела упрямая, несломленная ненависть.

Их выстроили в ряд перед всем войском, которое согнали на площадь, чтобы лицезреть финал трагедии. Согнали сюда и уцелевших простых жителей Искоростеня, чтобы они видели, какова цена предательства.

В центре площади киевляне уже все приготовили. За ночь они принесли из ближайшего леса несколько десятков молодых, высоких и гибких сосен. Их вкопали в землю попарно, а затем, с помощью ворота и канатов, согнули их верхушки до самой земли, закрепив в таком положении. Получилась жуткая, живая дыба.

На площадь, на своем черном жеребце, выехала Ольга. Она остановилась на возвышении, чтобы всем было ее видно. На ней по-прежнему было простое темное платье. Ее лицо было спокойно и непроницаемо, как лик языческого идола.

– Вы убили моего мужа, князя земли Русской, как волки рвут на части заблудшего ягненка, – ее голос был тихим, но в наступившей тишине он разносился по всей площади. – Вы разорвали его надвое, привязав к деревьям. Вы думали, что ваш лес скроет ваше злодеяние. Вы думали, что я, слабая женщина, прощу вас или буду плакать. Вы ошиблись.

Она сделала паузу, обводя ледяным взглядом пленников.

– Я пришла не плакать. Я пришла вершить суд. Суд по вашему же закону. Какою мерою мерили вы, такою отмерено будет и вам.

Князь Мал, предводитель древлян, плюнул на землю.

– Мы не боимся смерти от рук бабы! – выкрикнул он. – Жаль, что твоего жадного мужа мы не разорвали на четыре части!

Ольга даже не удостоила его взглядом. Она просто молча кивнула Свенельду.

И казнь началась.

Двое палачей подвели первого боярина к согнутым соснам. Он брыкался, рычал проклятия, но его крепко держали. Его ноги привязали толстыми веревками – одну к верхушке одной сосны, другую – к верхушке другой.

Войско замерло. Даже видавшие виды варяги притихли. В воздухе повисло тяжелое, томительное ожидание. Яромир стоял в толпе, и его сердце сжалось в ледяной комок. Он чувствовал, что сейчас увидит нечто за гранью человеческого понимания.

Свенельд поднял руку. Палач, стоявший у крепления, занес над натянутыми канатами тяжелую секиру.

Рука воеводы опустилась.

Свистнул топор. Перерубленные канаты с треском лопнули.

И в следующий миг раздался звук, который невозможно описать. Это был не человеческий крик, а нечто худшее. Это был отвратительный, влажный, рвущийся звук, похожий одновременно на треск ломающегося дерева и на хруст костей.

Две сосны, освобожденные от пут, с неимоверной силой рванулись вверх, выпрямляясь в свое естественное положение. Человек, привязанный к ним, был мгновенно разорван надвое. Его тело лопнуло в паху, как перезрелый плод.

На толпу воинов, стоявших в первых рядах, брызнула горячая кровь. С неба, словно жуткий дождь, посыпались ошметки плоти и обрывки внутренних органов. Две половины того, что было человеком, повисли на верхушках деревьев, раскачиваясь на ветру и истекая кровью, которая капала на землю с высоты, отбивая жуткую, монотонную дробь.

По рядам войска прошел гул, полный ужаса и отвращения. Кто-то отвернулся. Кого-то стошнило. Всеобщий боевой пыл и триумф победы мгновенно улетучились, сменившись тяжелым, гнетущим шоком.

Но казнь продолжалась.

Одного за другим, под крики и проклятия, древлянских бояр подводили к этой чудовищной машине смерти. Одного за другим их привязывали. И снова свистел топор, и снова раздавался этот ужасный, рвущийся звук, и снова на толпу летели кровь и ошметки. Вскоре вся площадь была забрызгана кровью, а над ней, на верхушках десятков сосен, раскачивались изуродованные останки древлянской знати. Древлянская Голгофа.

Последним казнили князя Мала. Он до конца сохранял свое дикое мужество, выкрикивая проклятия в адрес Ольги, пока его не разорвало на части.

Когда все было кончено, Ольга молча развернула коня и уехала. Она свершила свою месть. Не как женщина. Не как человек. Как стихия. Как безжалостное божество древнего, кровавого мира.

Войско молчало. Все были подавлены этой первобытной, запредельной жестокостью. Это была не битва. Это была не казнь. Это был ритуал. Ритуал истребления, который показал им всем, что их княгиня способна на вещи, которые не приснятся в самом страшном кошмаре. И служить такой госпоже было и почетно, и до смерти страшно. Яромир смотрел на кровавые деревья, и его душа онемела. Слава, которой он так жаждал, была построена на этом. И он не был уверен, что сможет жить с этим знанием.

Глава 23: Девушка в Подвале

После казни древлянской знати войску дали короткий отдых. Но расслабляться было некогда. Ольга, удовлетворив свою первую, самую главную жажду мести, теперь действовала как рачительная хозяйка. Приказ был прост: прочесать город еще раз. Найти всех уцелевших отпрысков боярских родов – их ждало рабство. Собрать все ценности – их ждала княжеская казна.

Яромир, вместе с остатками своего десятка, получил приказ обыскать один из кварталов, где стояли самые богатые терема. Этот район пострадал от огня меньше других, и здесь была высокая вероятность найти уцелевших.

Он шел по руинам, и его душа была пуста. Казнь на площади выжгла в нем все, что еще могло гореть. Он двигался механически, как кукла, дергаемая за ниточки приказов. Его топор, который он успел подобрать, казался чужим и тяжелым. Запахи крови, гари и смерти больше не вызывали тошноты, они стали привычным фоном, как запах прелой листвы в осеннем лесу.

Они входили в разграбленные, обугленные дома. Выламывали двери, заглядывали в каждый угол. Внутри царил хаос. Перевернутая мебель, разбросанные вещи, тела слуг, убитых во время штурма. В одном из домов они нашли тайник с серебряной посудой. В другом – сундук с дорогими мехами. Но людей почти не было. Те, кто не успел бежать, были либо убиты, либо уже схвачены.

Терем, в который они вошли последним, принадлежал, по-видимому, кому-то из самых близких к князю Малу бояр. Он был огромен, в три этажа, с резными наличниками, которые лишь местами тронул огонь. Внутри все было разгромлено, но чувствовалось былое богатство: обрывки персидских ковров, разбитые греческие амфоры, поваленные скамьи из резного дуба.

Проверив верхние этажи, Яромир спустился вниз, в подвал. Здесь было темно, сыро и пахло вином и землей. В свете факела, который он нес, метались тени. Подвал был большой, с множеством ниш, где хранились бочки с вином и медом, кадки с соленьями. Он прошел в самый дальний угол, где стояли какие-то старые сундуки.

И тут он услышал.

Это был не звук. Это было почти полное отсутствие звука. Слишком тихое дыхание, которое он уловил своим натренированным слухом охотника. Он замер, прислушиваясь. Кто-то был здесь. Прятался.

Он медленно повернулся, подняв факел выше. И в углу, за большой дубовой кадкой, он увидел ее.

Она сидела на полу, сжавшись в комок, и пыталась стать как можно меньше, как можно незаметнее. Она была очень юной, лет шестнадцати, не больше. На ней было платье из тонкого голубого льна, когда-то дорогое, а теперь испачканное и разорванное у плеча. Ее волосы, цвета спелой летней пшеницы, были растрепаны и спутаны, но все равно казались сияющими в свете факела.

Но больше всего Яромира поразили ее глаза. Огромные, цвета полевых васильков, они смотрели на него с таким запредельным, всепоглощающим ужасом, что у него самого перехватило дыхание. В них не было ненависти, не было злобы. Лишь чистый, животный страх существа, загнанного в угол.

Она не кричала, не плакала. Она просто смотрела на него, на этого огромного, окровавленного воина с топором в руке, и ждала смерти. Несмотря на весь ужас, она держалась с каким-то врожденным, отчаянным достоинством. Она не унижалась, не молила о пощаде. Вся ее поза говорила о том, что она – знатного рода. И даже перед лицом смерти она не забудет об этом. От нее все еще едва уловимо пахло не потом и страхом, а чем-то иным – медом, травами и дорогими маслами.

И в этот момент в сердце Яромира, выжженном и онемевшем от жестокости последних дней, что-то дрогнуло. Что-то шевельнулось, как первый зеленый росток, пробивающийся сквозь черный пепел пожарища.

Он посмотрел на нее – на ее тонкие, дрожащие плечи, на хрупкую шею, на беззащитность во взгляде – и он не увидел в ней врага. Он не увидел в ней древлянку. Он не увидел в ней "добычу", как сказал бы Бьорн. Он увидел просто девушку. Ребенка, почти. Которая попала в мясорубку, затеянную взрослыми, и теперь должна была заплатить за это своей жизнью или свободой.

Он подумал о том, что ее ждет. Если он сейчас позовет остальных, ее выволокут наверх. Ее, как и других, бросят в общий загон для пленных. Ее ждет клеймо рабыни и долгая дорога в Киев, где ее продадут на невольничьем рынке какому-нибудь похотливому купцу или грубому варягу. Ее красота станет ее проклятием. Ее жизнь будет сломана навсегда.

Впервые за много дней он почувствовал не ярость, не голод, не усталость, а что-то другое. Жалость. Простую человеческую жалость, которую он, казалось, уже похоронил в себе навсегда. Это чувство было неуместным, глупым и опасным. Но оно было сильнее его.

Он медленно опустил топор. Он не хотел ее пугать еще больше. Он сделал шаг вперед, и она вжалась в стену еще сильнее, закрыв глаза. Она ждала удара. Но удара не последовало. Она услышала лишь тихий, хриплый шепот.

– Молчи, – сказал он. И в этом слове не было угрозы. Лишь просьба и приказ одновременно. Он принял решение. Глупое, безрассудное, которое могло стоить ему головы. Но он принял его. Он попытается ее спасти.

Глава 24: Спасение в Грязи

Тишина, повисшая в подвале, была густой и тяжелой. Она нарушалась лишь потрескиванием факела в руке Яромира и тихими, сдавленными всхлипами девушки. Время, казалось, остановилось. Яромир смотрел на нее, а она на него, и в этот момент для них не существовало ни войны, ни приказа. Был лишь вооруженный до зубов воин, весь в крови и грязи, и испуганная до смерти девушка.

Голоса его товарищей, доносившиеся сверху, вернули его к реальности. "Яромир! Ты нашел там что-нибудь?!"

Этот крик стал для него спусковым крючком. Он мгновенно осознал всю картину. Если он сейчас выведет ее наверх, ее судьба предрешена. Ее светлые волосы, тонкие черты лица, остатки дорогой одежды – все это было клеймом знатного рода. В лучшем случае ее ждали цепи невольничьего рынка в Киеве, где ее купит какой-нибудь старый, похотливый боярин или иноземный купец. В худшем – она станет игрушкой для его сослуживцев еще до того, как они покинут Искоростень. И мысль об этом, о том, что эти васильковые глаза будут смотреть с такой же пустой обреченностью, как глаза тех женщин в переулке, вызвала в нем приступ тошноты и ярости.

Вся жестокость, все зверства, что он видел, сфокусировались в одном решении. Он не спасет этот город. Он не спасет ее семью. Но он может попытаться спасти ее. Одну-единственную жизнь из тысяч загубленных. Это было глупо, иррационально и смертельно опасно. Но это было единственное, что он мог сделать, чтобы не чувствовать себя окончательным чудовищем.

Он сделал шаг в нишу, и девушка вжалась в стену еще сильнее, ее глаза расширились от ужаса. Он опустился перед ней на одно колено, чтобы не нависать сверху, и заговорил быстро, отрывистым, приказным шепотом:

– Молчи! И слушай меня, если хочешь жить. Я не причиню тебе вреда. Поняла?

Она судорожно кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Там, наверху, мои люди. Если они тебя увидят, тебе конец, – он нарочно говорил грубо и прямо, чтобы до нее дошел весь ужас ее положения. – Тебя отдадут в рабство. Или хуже. Хочешь этого?

Она испуганно замотала головой, слезы крупными каплями катились по ее щекам.

– Тогда делай, что я скажу. Быстро.

"Эй, Яр, ты там утонул, что ли?" – снова крикнули сверху.

"Иду! – рявкнул он в ответ. – Пусто здесь, одни крысы!"

Он повернулся к девушке. Быстрым взглядом он окинул ее. Платье. Его нужно было немедленно снять. Он сорвал со стены какой-то грязный, пахнущий плесенью мешок, служивший, видимо, подстилкой для слуг.

– Снимай свое платье. Живо! И надень это.

Девушка замерла, в ее глазах смешались страх и оскорбленное достоинство.

– Некогда! – прошипел он, схватив ее за плечо. От его прикосновения она вздрогнула, как от удара. – Хочешь, чтобы я сам его с тебя сорвал?!

Эта угроза подействовала. Дрожащими, не слушающимися пальцами она начала расстегивать застежки на своем платье. Оно соскользнуло с ее плеч, открыв тонкую льняную сорочку. Яромир отвернулся, давая ей мгновение. Он не хотел ее унижать, но времени на деликатность не было. Он схватил с пола горсть сажи, смешанной с землей.

– Руки, – приказал он. Она протянула их. Он грубо растер сажу по ее тонким пальцам, по запястьям, пряча их белизну. – Теперь лицо. И волосы.

Он сам зачерпнул еще сажи и жестко, безжалостно размазал ее по ее щекам, по лбу, по подбородку, пачкая и слезы, и нежную кожу. Затем он взял прядь ее пшеничных волос и тоже втер в нее грязь, делая их тусклыми и слипшимися.

Она не сопротивлялась, лишь мелко дрожала и тихо плакала. Она превратилась из юной красавицы в замарашку, оборванку, пахнущую подвальной сыростью и гарью.

– Имя! – бросил он.

– Лада… – прошептала она.

– Забудь. Ты немая. Раба, которую я нашел в подвале. Поняла? Ни звука. Просто иди за мной и смотри в землю.

Он взял ее за руку. Ее ладонь была холодной как лед.

– Готова?

Она снова кивнула.

– Эй, я что-то нашел! – крикнул он наверх, меняя тон. – Какую-то девку-замарашку! Кажись, немая!

Он грубо потянул ее за собой из ниши и поволок вверх по лестнице, на свет. Когда они вышли из подвала, остальные воины из его отряда смерили ее равнодушными, презрительными взглядами.

– Фу, грязь какая, – сплюнул один из них. – И на что она тебе?

– Может, сгодится полы мыть, – буркнул Яромир. – В любом случае, она моя добыча. Я ее нашел.

Никто не стал спорить. Дешевая, грязная рабыня не стоила того.

Яромир крепко держал Ладу за руку, чувствуя, как она дрожит всем телом. Он вывел ее из разграбленного дома и, не оглядываясь, грубо втолкнул ее в общую толпу согнанных на площади горожан. Она споткнулась и чуть не упала, но удержалась на ногах. Он видел, как она растворилась в массе таких же испуганных, грязных и несчастных людей.

Он сделал то, что мог. Он бросил ее в грязь, чтобы спасти от огня. Теперь ее судьба зависела от случая и от того, насколько хорошо она усвоила его урок молчания. Он развернулся и пошел прочь, стараясь не думать о том, что он только что сделал – совершил акт милосердия или просто отсрочил неизбежное.

Глава 25: Цена Информации

Солнце поднялось выше, его бледные осенние лучи безжалостно освещали сцену полного разорения. На центральной площади Искоростеня собрали всех, кто пережил ночь и утреннюю казнь. Это была жалкая, изможденная толпа: женщины с пустыми глазами, прижимающие к себе плачущих детей; старики, в одночасье потерявшие все, что наживали годами; немногие уцелевшие мужчины, чей взгляд был полон затаенной ненависти и бессильного страха. Они стояли, сбившись в кучу, окруженные плотным кольцом воинов Ольги, и ждали своей участи.

Яромир стоял в оцеплении, скрестив руки на груди. Он старался не смотреть в толпу, но его глаза против воли искали в серой массе знакомый силуэт. Он нашел ее. Лада стояла в середине, низко опустив голову, стараясь быть как можно незаметнее. Она следовала его инструкциям. Но одного этого было мало.

Когда Ольга снова выехала на площадь, толпа в ужасе подалась назад. Тишина стала почти осязаемой. Княгиня остановила коня, и ее холодный, немигающий взгляд медленно обвел сборище побежденных. В ее глазах не было ни злорадства, ни триумфа. Лишь деловитость хорошего хозяина, наводящего порядок в своем лесу.

– Древляне! – ее голос был негромким, но властным, и его слышал каждый. – Я пришла в вашу землю не для того, чтобы истребить ваш народ. Мне нужны данники, а не мертвецы. Я пришла покарать тех, кто повинен в смерти моего мужа, князя Игоря. Я пришла за знатью, за вашими боярами и старейшинами, что подняли руку на моего господина.

Она сделала паузу, давая словам впитаться в сознание людей.

– Большая их часть уже заплатила свой долг, – она едва заметно кивнула в сторону деревьев на краю площади, на которых все еще раскачивались страшные трофеи. Толпа содрогнулась. – Но я знаю, что не все. Я знаю, что некоторые из них, трусливые, как шакалы, прячутся среди вас. Прячутся за спинами простых людей, надеясь спасти свою шкуру.

Ее взгляд стал жестче, слова – острее.

– Я не хочу проливать лишнюю кровь. Помогите мне, и я помогу вам. Я даю вам свое княжеское слово: тот, кто укажет мне на спрятавшегося среди вас боярина, на его жену или дитя, получит награду. Серебром. И мою милость. Ваша покорность будет вознаграждена. Ваше упрямство – наказано.

Она замолчала, и в наступившей тишине повис выбор. Страшный выбор, который она предложила этим сломленным, напуганным людям. Она не просто требовала выдать знать. Она предлагала им купить свою жизнь и благополучие ценой предательства своих вчерашних господ. Она обращалась не к их совести, а к самым низменным и сильным инстинктам – страху и жадности.

Первые несколько мгновений толпа молчала, переваривая услышанное. Люди испуганно переглядывались, в их глазах боролись страх перед Ольгой и вековой страх перед своими боярами.

А потом что-то сломалось.

Первым не выдержал какой-то худой, невзрачный мужичок. Возможно, его обидел кто-то из бояр. Возможно, его соблазнило обещанное серебро.

– Вон он! – пронзительно крикнул он, тыча пальцем в коренастого бородача, пытавшегося спрятаться за спинами соседей. – Это Гридя, дружинник Мала!

Два воина тут же ворвались в толпу и, схватив Гридю, выволокли его из рядов. Он рычал и брыкался, но его быстро скрутили и бросили к ногам коня Ольги.

Это стало сигналом. Плотина прорвалась.

Страх и жадность сделали свое дело. Вчерашний порядок рухнул, обнажив уродливую изнанку человеческой натуры. Сосед начал указывать на соседа, слуга – на господина. Давние обиды, зависть, желание выслужиться – все выплеснулось наружу. Толпа пришла в движение, превращаясь в бурлящую массу предателей.

– А вон боярыня Любава! Пытается за служанку сойти!

– Это сын старейшины Радогоста! Прячется!

К ногам Ольги, одного за другим, выволакивали тех, кто еще пять минут назад был частью толпы.

Сердце Яромира сжалось. Он смотрел, как рука какой-то женщины указывает в ту часть толпы, где стояла Лада.

– А вон та! Девка! Это Лада, дочь боярина Всемила! Она не немая, я ее знаю! Она просто вымазалась в грязи!

Мир для Яромира сузился до одной точки. Он видел, как люди, стоявшие рядом с Ладой, испуганно отшатнулись от нее, оставляя ее одну, как на острове. Он видел, как ее лицо, до этого скрытое, поднялось, и в ее васильковых глазах застыл немой ужас. Она поняла, что ее обман раскрыт.

Двое дружинников уже двинулись к ней. Они шли неторопливо, уверенные в своей силе. Толпа расступалась перед ними. Они схватили ее за руки. Она не кричала, не вырывалась, словно окаменев от ужаса. Ее, маленькую и хрупкую, грубо потащили через всю площадь. Ее ноги заплетались, она споткнулась и упала на колени. Один из воинов рывком поднял ее и поволок дальше.

Яромир смотрел, как ее тащат к подножию княжеского трона, чтобы бросить к остальным обреченным. Его план провалился. Его попытка спасти одну-единственную жизнь провалилась. И он не мог просто стоять и смотреть на это. Его тело двинулось раньше, чем разум успел отдать приказ. Он шагнул из оцепления, выходя на открытое пространство площади, прямо наперерез воинам, ведущим Ладу.

Глава 26: Награда Охотника

Время замедлилось, сжалось в одно мучительно долгое мгновение. Воины тащили Ладу по грязной площади. Толпа расступалась. Яромир стоял, как вкопанный, а внутри него ревела буря. Все его инстинкты кричали: «Не лезь! Это безумие! Это сама княгиня!». Но его ноги уже сделали первый шаг.

Он вышел из рядов оцепления на пустое пространство площади, прямо наперерез двум дружинникам.

Они остановились, удивленные и раздосадованные такой наглостью.

– Прочь с дороги, смерд! – рявкнул один из них. – Не мешай вершить волю княгини!

Но Яромир не смотрел на них. Он смотрел поверх их голов, прямо в холодные глаза Ольги, которая наблюдала за этой сценой со своего возвышения с ленивым интересом хищника, разглядывающего мышиную возню.

В этот момент Лада, узнав своего спасителя, обрела последнюю, отчаянную надежду. Она рванулась из рук стражников с такой неожиданной силой, что те на мгновение ослабили хватку. Она подбежала к Яромиру и, не раздумывая, спряталась за его широкой, надежной спиной, вцепившись пальцами в его кожаный доспех. Она дрожала всем телом, как подстреленная птица, и ее тихое, сдавленное рыдание обжигало его спину сквозь одежду.

Теперь он не мог отступить. Он стал ее последним щитом.

Он поднял руку, не как угрозу, а как знак, призывающий к вниманию.

– Княгиня-матушка! – его голос прозвучал громко и чисто, разнесшись по затихшей площади. Все взгляды, и толпы, и войска, были теперь прикованы к нему и к маленькой фигурке, дрожащей за его спиной.

Ольга чуть склонила голову, ее бровь едва заметно изогнулась. Она ждала.

– Ты обещала награду, – продолжал Яромир, и в его голосе не было заискивания, лишь констатация факта. – Ты обещала озолотить того, кто подаст идею, как взять этот город с малой кровью для твоего войска. Моя идея сберегла тебе сотни, если не тысячи воинов. Я прав?

На площади стояла мертвая тишина. Это была неслыханная дерзость – так разговаривать с княгиней, требовать награду посреди поля боя. Свенельд, стоявший рядом с Ольгой, напрягся, его рука легла на рукоять меча.

Ольга несколько мгновений молча смотрела на Яромира, затем медленно кивнула.

– Ты прав, охотник. Твоя идея была хороша. Награда будет твоей. Проси. Золото, земли, оружие? Что ты хочешь?

И тут Яромир произнес то, чего от него никто не ожидал.

– Мне не нужно золото, княгиня. Его унесет река, или отнимут в бою. Мне не нужны земли. Их может сжечь враг. И оружие я могу добыть себе сам, – он сделал паузу, чувствуя, как Лада еще сильнее вцепилась в него. – Я прошу у тебя ее.

Он мотнул головой за спину.

– Отдай мне эту девушку. Это и будет моя награда.

По рядам воинов прошел изумленный ропот. Бьорн, стоявший в толпе варягов, недоуменно почесал свою рыжую бороду. Променять золото и земли на какую-то девчонку? Деревенщина окончательно спятил.

Ольга откинулась в седле. Ее глаза сузились, внимательно, почти с анатомическим интересом изучая эту странную пару: могучего, окровавленного воина и хрупкую, перепачканную грязью девушку, что пряталась за ним, как птенец за матерью. В этом была какая-то дикая, первобытная романтика, которая, казалось, ее позабавила.

– Она – дочь знатного боярина, – медленно проговорила она, словно пробуя ситуацию на вкус. – Она – добыча. Она стоит хороших денег на невольничьем рынке в Киеве. Ты уверен, что хочешь променять свое будущее на одну рабыню?

– Я уверен, – твердо ответил Яромир. Он не знал, почему он это делает. Знал только, что должен. Это была его личная битва, его попытка сохранить хоть что-то человеческое в этом аду.

Ольга молчала, глядя на него долгим, пронзительным взглядом. Казалось, она взвешивала на невидимых весах его дерзость и его заслуги. Яромир чувствовал, как по его спине струится холодный пот. Один неверный жест, одно неверное слово, и его голова может покатиться по площади вслед за древлянскими.

И вдруг губы княгини скривились в уже знакомой ему ледяной, хищной усмешке. Но на этот раз в ней было нечто новое. Доля веселья. Ей понравилась эта игра. Ей понравился этот дерзкий охотник, который ценил живую душу выше золота. Это было ново и интересно.