Париж. Луна…

Проснулся он по привычке рано, в семь утра. За окном ещё были сумерки. Сон не хотел уходить. Сергей Ильич долго стоял под душем. Потом тщательно брился. Минут пять он внимательно рассматривал в зеркале своё лицо. Возраст брал своё. Морщинок стало больше, и на лбу стали образовываться глубокие поперечные борозды. То тут, то там появились какие-то точки, пятнышки, бугорки. Раньше он этого не замечал, а, может быть, просто не придавал значения. Ему казалось, что его-то уж жизнь пощадит, что все эти старческие симптомы обойдут его стороной. Но не тут-то было. Теперь он заметил сморщенную и увядшую кожу на шее, появляющиеся признаки двойного подбородка и множество родимых пятен, ранее ему неизвестных. Настроение резко испортилось. Никому не нравится обнаруживать в себе симптомы того, что жизнь начинает катиться к закату.

Сонливость не проходила. Он выпил крепкий кофе, что было ему совсем не свойственно, потому что его излюбленным напитком был чай. Стряхнуть с себя окончательно сон удалось лишь через час.

Засунув руки в карманы, он стал ходить взад и вперёд по своему огромному гостиничному номеру. Теперь Волобуев уже знал наверняка, что номер был заказан и оплачен службой Орлова. «Интересно, с профессиональной и должностной точки зрения, – подумалось следователю, – как могли Генеральная прокуратура или Следственный комитет согласиться на такое? Или, скорее всего, их мнением даже не поинтересовались?»

Он открыл дверь и вышел на балкон. Свежий бодрящий ветер, наполненный запахом моря, ударил ему в лицо. Начинало светать. Чёрное море действительно казалось чёрным в эти ранние часы. Несмотря на этот ветер, волн на море не было видно. Улица была пустынна, за редким исключением проносившихся машин. Было субботнее утро, и люди никуда не спешили. Где-то вдали слышался гул отбойного молотка, но Волобуев это объяснил неизбежностью постоянной стройки. Чего он никогда для себя не мог понять, так это того факта, почему отдых в черноморской здравнице обходился дороже, чем поездка в Турцию или Испанию. Но за последние двадцать лет россияне привыкли к ценовым ребусам, воспринимая родную действительность с должным терпением и даже равнодушием.

…На дачу Орлова машина привезла следователя без пяти одиннадцать. Дача больше походила на мини-дворец в советском стиле. «Социалистический реализм», – отметил про себя гость. Огромные колонны у входа, советский герб высоко на фасаде. Несколько построек вокруг, где, судя по всему, помещались обслуга и охрана. Не было никакого сомнения, что в прошлые советские времена здесь размещался чей-то пансионат или санаторий.

В этот раз Орлов выглядел совершенно по-другому. Из раскрепощённого хозяина яхты он превратился в респектабельного джентльмена, одетого в строгий чёрный костюм и голубую рубашку. Когда они уселись на огромной веранде в широкие плетёные кресла с удобными мягкими подушками, Волобуев смог увидеть и другие детали в одежде олигарха: галстук «Кристиан Диор» в синих тонах (хотя Волобуев и не очень разбирался в брендах, но сумел различить на галстуке маленькие буквы «CD»), золотые массивные часы на чёрном ремешке, запонки с бриллиантами на манжетах рубашки и там же – вышитые вензеля Орлова.

Хозяин дачи заметил, что Волобуев его внимательно рассматривал.

– Антураж, Сергей Ильич, не более того. Дань уважения людям, к которым ездил, и заведённому в тех кругах этикету.

Волобуев не смутился из-за того, что Орлов определил, с каким любопытством он его рассматривал.

– А я разве вас осуждаю? – предупредительно спросил следователь. – Я и сам всю жизнь подчиняюсь заведённым нормам. Этикет есть этикет, и от этого никуда не деться.

– Понятно, вы рассматриваете детали для составления моего психологического портрета, – предположил олигарх.

– И да, и нет. Ваш психологический портрет пока не является моим приоритетом, хотя это и неизбежно. Пока здесь, скажем так, больше любопытства. Как вы понимаете, я далёк от жизни олигархов и всех этих высших кругов.

– Поверьте, Сергей Ильич, что вы ничего особенного не теряете. Деньги дают власть и возможности, но не делают нас счастливее. Это грустно, но это так. Мы такие же люди, как и все. Страдаем, мучаемся, влюбляемся, переживаем, радуемся, негодуем, ненавидим и восхищаемся. У нас есть деньги, но нет всеобщей панацеи. У нас есть власть, но нет людей, которым мы полностью доверяем.

– Михаил Анатольевич, вы хотите дать мне понять, что являетесь сентиментальным мешком с деньгами? – в этот раз у Волобуева не было причин проявлять особую деликатность.

Орлов засмеялся.

– Да, я ещё вчера заметил, что вы умеете быть колким. Знаете, очень долго всяческие переживания и события властвовали мною. Пока я не научился управлять ими. Если ты в чьей-то власти, тебе не дано быть лидером. Ими становятся те, кто научился покорять обстоятельства.

– По вашей красавице-яхте и этой скромной летней обители я делаю вывод, что вы покорили обстоятельства.

Хозяин дачи безудержно захохотал.

– Сергей Ильич, вы просто ходячий кладезь мудрости и юмора. С вами и интересно, и весело. У меня, по правде сказать, почти нет никого в знакомых, кто бы мне так непринуждённо, со свинцовой иронией, говорил такие вещи. Большинство меня боится, а остальные просто выдерживают принятые рамки. А я вот к вам за этих два дня буквально проникся за то, что вы беспощадный реалист. Я ведь понимаю, что где-то, в глубине, вы на меня в обиде по причине того, что я вас оторвал от ваших дел. Но я могу пообещать вам одно – вы найдёте не менее интересные события и в этом расследовании. Многие швыряются словами и обещаниями, а я вот так не умею. И если обещаю вам достаточно затейливую и непредсказуемую историю, то так оно и будет. Парадокс в том, что я и сам не знаю, чем всё закончится.

Волобуев улыбнулся.

– Михаил Анатольевич, вы решили подсластить мой интерес?

– Зная о вас только понаслышке, даже и не думал это делать. Наоборот, это ваше участие сделает из этого сумбура, который я вам вчера наговорил, что-то пронзительно интересное и неординарное. Жаль, что об этом узнают лишь единицы.

Следователь про себя отметил, что ему ещё раз дали понять о необходимости держать язык за зубами.

– Но у меня есть одно большое преимущество, Михаил Анатольевич. Прежде, чем закрыть свой рот, я успею заставить многих открыть их рты.

– Каламбур, и какой великолепный! – восхитился Орлов. – Конечно, конечно, я обещаю вам, что не буду чинить никаких препятствий. Аб-со-лют-но никаких.

Слово «абсолютно» было произнесено подчёркнуто медленно и по слогам.

– Как прошёл ваш завтрак? В тёплой и дружеской обстановке?

– Да, в этот раз да. Хотя не всегда она бывает тёплой, и очень часто далеко не дружеской.

– Что, даже таким послушным олигархам, как вы, иногда попадает?

– Вы же знаете, власть лучше не раздражать. Россия в этом плане мало в чём изменилась с времён Петра Первого.

– Да-да, примеров вокруг – хоть отбавляй, – с иронией заметил Волобуев. – Сегодня ты олигарх, а завтра уже заключённый. Хотя, Михаил Анатольевич, Россия – это классический пример того, что люди здесь уважают лишь сильную власть. В этой стране, такой многонациональной и мультирелигиозной, с её обширными пространствами и чрезмерными расстояниями, всегда была нужна железная рука. Вспомните развал Союза. Чуть трещинка, чуть слабинка, чуть либерализма – и всё рухнуло, как карточный домик. И это был некогда могучий Советский Союз. Украина, жившая с нами вместе четыреста лет, и та ушла. А Грузия даже войной пошла на нас! Православные на православных! Вот как получилось! Пока не дали понять, что мы ещё сильные, и американские специалисты у них там в Грузии не всё пока могут.

– Там эту вашу мысль понимают, – Орлов посмотрел куда-то наверх, в кроны стоявших рядом с домом платанов. – Людям вернули гордость быть россиянами, но этого мало. Нужна работа для всех, нормальная зарплата, сильная медицина, наука, образование…

– Михаил Анатольевич, это всё вторично. Первично – нужна идея. Люди идут вперёд и вместе, когда верят во что-то. Национальная идея – это что-то сродни государственной библии, только более универсально. Если в идею поверят все, то все распри и обиды будут вторичными. И даже терпеть народ может ради идеи. А мы, русские, вообще последние сто лет жили идеями и идеологиями. В 90-е идеологию отбросили, и сразу рухнули на колени, посыпая голову пеплом. Хорошо, что вовремя опомнились. Великая нация, всё-таки… В этой стране нам очень нужны гигантские проекты, безумные идеи, от которых аж дух захватывает… Не безумные с точки зрения ненужности или утопичности, типа, повернуть сибирские реки вспять, а такие, от которых бы дыхание захватывало, и слёзы проступали на глазах от гордости. Моя мама, когда услышала о полёте Гагарина, неделю плакала от счастья и гордости. А ей-то ничего с этого не перепало, одно лишь удовлетворение от того, что её страна была первой. Вот и нам надо опять дать людям идейный хлеб, типа мы первыми освоим Луну или полетим на Марс.

Орлов хитро и с любопытством посмотрел на Волобуева, но промолчал. Через некоторое время он пододвинул поближе к следователю большое блюдо с фруктами.

– Сергей Ильич, виноград попробуйте. Мне из Узбекистана присылают, – заботливо предложил он.

На журнальном столике был накрыт стол: фрукты и чай. Волобуев положил себе на блюдце гроздь винограда, а затем достал блокнот и ручку.

– Михаил Анатольевич, я кое-какие вопросы вчера подготовил, так что, если не возражаете, начнём?

Хозяин дачи глубоко вздохнул, улыбнулся и посмотрел прямо в глаза Волобуеву.

– Верите ли, Сергей Ильич, волнуюсь, как школьник перед экзаменом.

– И правильно делаете, – решил не успокаивать его старший следователь СКР. – Я ведь к вам прикомандирован, чтобы не в кошки-мышки играть. Вы хотите дойти до истины – значит, мне надо увидеть изнанку вашей жизни. А прятать от меня или укрывать что-то совершенно бессмысленно – только задержите расследование. А до правды я и так докопаюсь. Как вы понимаете, это не угроза. Это – условие нашей игры, санкционированной кем-то сверху. Сразу вас предупреждаю, чтобы потом не было недопонимания или удивления – со мной работают мои подчинённые, в которых я, в отличие от вас, верю на все сто. Не один десяток дел прошли вместе, да и жизнь не раз друг другу спасали.

Орлов широко развёл руки в стороны.

– Сергей Ильич, не надо, пожалуйста, дорогой вы мой, так строго со мной разговаривать с самого начала. Я ведь потерпевший, вы помните об этом?

– Лучше строго в начале, чтобы не было проблем в конце.

– А что касается ваших подчинённых, то это ваше полное право. Я ещё вчера с полной определенностью заявил, что верю в вашу деликатность. Поэтому, если вы доверяете вашим коллегам, то почему я не должен им доверять?

– Замечательно, что мы так быстро понимаем друг друга. Тогда давайте сразу приступим к вопросам.

– Я готов, – теперь уже спокойным голосом заявил Орлов.

– Мне бы хотелось начать с письма, – предложил Волобуев. – В нём говорилось ещё что-нибудь о семье брата вашего прадеда? Если я правильно вчера записал, то его звали Григорий Ипполитович Куприянов-Седой.

– Да, всё верно, – подтвердил Орлов.

Потом он задумался.

– Знаете, я в своей жизни так часто повторял про себя то, что помнил из него… Я даже Шекспира перечитал четыре раза. Всего, представляете себе? Все его произведения!

– Хорошо, что их не так много, как у Толстого или Стендаля.

– Да, в этом вы правы, – с улыбкой подтвердил хозяин. – Жену брата прадеда, кстати, звали Мария. Дочь золотопромышленника Заносова, вы помните, да?

Волобуев молча кивнул головой.

– В письме Григорий Ипполитович сообщал, что осенью у Полины намечалась свадьба.

– Свадьба? А кто такая Полина? – живо заинтересовался гость.

– Полина – это дочь Григория Ипполитовича и Марии За-носовой.

– Та, которой было три года, когда родители уехали из России в 1920 году?

– Совершенно верно, – подтвердил Орлов.

– А ещё дети у них были?

– Насколько мне известно, нет. Во всяком случае, в нашей семье об этом никогда не упоминалось.

– Кстати, – заметил Волобуев, заглядывая в свой блокнот, – когда вы говорите о том, что эту семейную легенду передавали из уст в уста, из поколения в поколение, то это предполагает, что и вы её рассказывали кому-то, правда? Я правильно понял преемственность?

– Естественно, я тоже поучаствовал в этом.

– И кому же вы всё это рассказали?

– Супруге своей, Вале.

– Простите, как говорится для протокола, хотя протокола мы и не составляем, а как полное имя вашей супруги?

– Валентина Сергеевна Орлова, до замужества Толстикова.

– В каком году вы поженились? – поинтересовался Волобуев.

– В 2004-м.

– Ага, понятно. А сын Дмитрий, которому, вы сказали… – следователь посмотрел в блокнот, – семь лет, тоже посвящён в тайну письма?

– Пока нет, – весело ответил хозяин. – Вряд ли он сейчас поймёт, зачем и почему его папа рассказывает ему это историю. Хотя мальчик он смышлёный.

– А кому ещё вы рассказывали?

– Своей первой жене, Ларисе. Лариса Станиславовна Орлова, до замужества – Алтуфьева. Хотя она пять или шесть лет назад опять вышла замуж. Теперь её фамилия Ольшанская.

– Итак, ваша первая жена теперь именуется Лариса Станиславовна Ольшанская. Где она живёт, простите?

– Большую часть года – в Дубае. Там её теперешний муж имеет виллу. А так – в Москве, на Рублёвке.

– Вы с ней часто видитесь?

– За последние пять лет – один раз. И то, мельком. Наш развод был очень болезненным.

– Как правило, так часто случается, – прокомментировал Волобуев. – А муж кто?

– Хозяин большой сети парфюмерных магазинов.

– Как называется сеть, вы случайно не знаете?

– Отчего же не знаю? «Ароматы любви».

Волобуев сделал пометки.

– Кому ещё вы рассказывали?

– Сыну Вадику. Сыну от первого брака, с Ларисой, – уточнил олигарх.

– Вадим Михайлович Орлов?

– Именно, – подтвердил Михаил Анатольевич.

– Какого он года рождения?

– 1992 года. Ему в этом году двадцать один исполнился.

– Чем он занимается?

– Студент Бауманки. Умный очень, – гордо заявил Орлов. – В школе любил математику и физику. В следующем году хочет поехать на год в МИТ[7].

– В Бостон? – уточнил следователь.

– Да, в Бостон. Но на год или на два. Как вы понимаете, я ему могу создать любые условия для научной деятельности и в России.

– Если бы все поступали, как вы, то наука бы у нас не сдулась, как это случилось в последние двадцать лет. А то только и слышишь и читаешь о том, чего добились русские головы, уехавшие за границу. Даже Нобелевские премии заработали.

– Вы про графен[8]?

– Про тот самый. Ладно, не будем отвлекаться. Где живёт ваш сын, в Москве?

– В Москве. Он редко ездит с матерью в Дубай. Иногда со мной на пару дней куда-нибудь. Но, как правило, предпочитает путешествовать со своими друзьями и подругами. Сами понимаете, молодость…

Волобуев продолжал быстро делать пометки в блокноте.

– Больше браков у вас не было? – спросил он, оторвавшись от записей.

– Больше не припомню, – засмеялся хозяин дачи.

– И детей больше у вас нет?

Теперь Орлов захохотал до слёз.

– Так, чтобы мне об этом было известно, – нет, – выговорил он сквозь смех.

– А что вы так смеётесь? Что, мало богатых людей имеют детей официальных и неофициальных? Да сколько угодно, я вам скажу, исходя из своей практики.

– Извините, Сергей Ильич, не хотел вас обидеть… Просто смешно стало.

– А я и не обиделся, – равнодушно пожал плечами гость.

– К тому же, наша вездесущая пресса уже давно бы всё раскопала про меня. Они ведь быстры на руку…

– С этим понятно, – бодро сказал Волобуев. – Поехали дальше… Значит, вы больше ничего ни о ком из семьи брата прадеда не знаете? И они тоже не предпринимали попыток с вами связаться?

– Нет, никогда.

– Странно, очень странно. Хотя, вполне вероятно, там и нет никаких наследников. Столько лет прошло, война была в Европе… Хорошо, вернёмся к Григорию Ипполитовичу. Ещё раз о том, что вам о нём известно. Что делал, с кем был знаком и т. д.?

Орлов от напряжения нахмурил брови.

– Вчера я вам рассказал, что он был из кадровых военных. Прошёл Первую мировую, потом до 1920 года воевал против большевиков. Он и его семья отплыли из Крыма одними из последних. Хотя и после них многие ещё удирали в последующие годы Гражданской войны или голода 1921-22 годов. Как правило, Россию покидали или через Польшу, или через юг. Зимой 1918–1919 годов тысячи русских ушли с немцами, когда те покинули Украину. Я читал, что в те годы в Германии в лагерях содержалось около 700 тысяч русских военнопленных.

– Михаил Анатольевич, извините, что перебиваю, но давайте поближе к брату прадеда, – попросил Волобуев.

– У нас были весьма скудные сведения об их семье. Я вам, практически, вчера всё рассказал. Знаю вот, что Григорий Ипполитович помогал деньгами Дягилеву в его театральных постановках.

– Если помогал, значит были деньги.

– Да, судя по всему. Я вчера помянул, что им удалось кое-что увезти, плюс мой прадед отдал им что-то из своих сбережений. Заносов до своей смерти сумел кое от чего избавиться и передать дочери какие-то деньги. А, может быть, и золото.

Хотя вряд ли они в условиях Гражданской войны хранили слитки. Слишком объёмно и неудобно. Я так полагаю, что у Заносова вместе с квартирой в Париже был там и счёт в банке.

Старший следователь быстро писал.

– В письме было сказано, если мне память не изменяет, что в 1938 году, как минимум, Григорий Ипполитович был очень богат, – произнёс Волобуев, не отрывая своего взгляда от блокнота.

– Верно, – согласился Орлов. – Он не писал, где и как заработал. Лишь дал понять моему прадеду, что будет делить всё поровну. То ли потому, что мой прадед отдал тому когда-то сбережения, то ли просто потому, что он был брат. Во всяком случае, вы правильно поняли, что в 1938 году он был богат.

– И наследницей была Полина и её дети, если таковые имелись.

– Тоже верно, – согласно кивнул Орлов.

– Итак, по письму никуда дальше мы не продвинулись, не считая Полины и её свадьбы. Кстати, Михаил Анатольевич, а помимо супруг и детей вы никому больше не рассказывали про письмо? Припомните хорошенько!

Внимательный взгляд Волобуева заметил некоторое замешательство на лице олигарха.

– Может быть, – предположил следователь, – между двумя браками у вас был кто-нибудь? Всякое в жизни бывает…

Орлов продолжал оставаться в сомнениях. Наконец, он на что-то решился.

– Нет, точно не говорил, – сказал он, но Сергей Ильич моментально прочувствовал сомнение в его голосе, и, даже более того, преднамеренную ложь. Однако виду не подал, потому что ложь, как правило, превращалась для него потом в зацепки для расследования.

– Ну, что же, нет так нет, – решил закрыть он тему письма. – Вы обещали мне список тех, кто, скажем так, близок вам и кто знал про случай с самолётом.

Орлов моментально передал следователю тонкую папку, в которой был напечатанный список из трёх человек с номерами их мобильных телефонов.

– Так, – немного вальяжно произнёс Волобуев, рассматривая список. – Первая по списку – Меньшикова Галина Петровна, персональный ассистент, руководитель администрации. Вы что, структуру с кремлёвской переписывали?

В вопросе следователя прозвучала плохо скрываемая ирония.

– Всё иронизируете, Сергей Ильич? Между прочим, невероятно способная и толковая женщина. Четыре языка, с компьютером на «ты», университетское образование бизнес-менеджера. Она – моё второе «я». Только ей и начальнику службы безопасности разрешено со мной связываться где угодно и когда угодно, хоть днём, хоть ночью. Они этим никогда не пользуются, потому что понимают, что им платят не за то, чтобы меня беспокоить, а чтобы эти беспокойства исчезали, не доходя до меня. Галина Петровна и мой личный секретарь, и помощница, и ассистент, и доверенное лицо. Она знает обо мне всё или практически всё. И умеет держать язык за зубами.

– Вы в этом абсолютно уверены? – спросил Волобуев.

– Сергей Ильич, я, конечно, не имею структуры, какая имеется в ФСБ, но мы тоже не лыком шиты. Что-что, а на безопасность бизнеса я средств никогда не жалел.

– С какого года она у вас работает?

Хозяин дачи задумался.

– С 2002 или 2003. Сейчас точно не вспомню.

– Около десяти лет. Что ж, срок действительно немаленький. А кто был до неё?

– Что, это вас тоже интересует? – вопросом на вопрос ответил Орлов.

От Волобуева не укрылся тот факт, что олигарх не стал отвечать прямо.

– Мне, Михаил Анатольевич, сейчас всё интересно. Я так и не услышал вашего ответа.

Непонятная гримаса проступила на лице Орлова.

– Ионова Татьяна Викторовна, – нехотя ответил он.

– Она сама ушла или вы её уволили? – продолжал допытываться следователь.

– По обоюдному согласию.

– А координаты её у вас остались?

– Где-то есть, – произнёс олигарх как можно более равнодушным тоном.

– Замечательно, тогда перед отъездом я помечу её телефон.

– Неужели вы будете раскапывать так всё глубоко, включая людей, которых я уже годами не видел? – с некоторым раздражением спросил Орлов.

На лице Волобуева проявилась триумфальная улыбка.

– О, Михаил Анатольевич, это только прелюдия. Я вас ещё вчера предупредил, что вокруг вас изрою всё траншеями. Вы будете похожи на город Сочи в предолимпийской стройке. Всюду канавы, котлованы, траншеи, много техники и суеты. Отчего это вы вдруг распереживались по поводу секретарши, которая у вас была десять лет назад? А как насчёт письма столетней давности?

– Семидесятипятилетней давности, – поправил Орлов.

– Да не всё ли равно, семьдесят пять или сто? В данный момент для меня это одно и то же. Да и для вас особой разницы нет. А вот десятилетняя история ой как меня заинтересовала, учитывая тот факт, как это вас вывело из себя. Вы ничего не хотите мне рассказать по поводу этой Татьяны Викторовны?

Не было никакого сомнения, что в Михаиле Анатольевиче в это мгновение боролись противоположные желания. Наконец он решился.

– Лучше мне самому вам об этом рассказать, чем вы до этого додумаетесь или докопаетесь. У меня с Татьяной был роман. Глупо всё получилось, по-идиотски. Я никогда в жизни не позволял себе заигрывания на работе. А тут развод с Ларисой… Последние годы жизни с ней мы часто ругались. Она не понимала, как мне было тяжело создавать холдинг, сколько всего мне пришлось пережить… Ей казалось, что если хватает на жизнь, то надо остановиться и радоваться тому, что есть. То есть, провести остаток жизни в наслаждении. А я так не могу. Экономическая борьба – это форма моей самореализации. Я, можно сказать, ради этого живу. Всё создал сам, по кусочку, по кирпичику, по крупицам… И Татьяна эта вроде работала у меня давно, и всё было нормально между нами. А потом у меня от всех моих личных проблем снесло башку, и я вдруг решил за ней приударить. Она удивилась, ещё и как. Пыталась меня остановить. Но разве меня можно остановить? Знаете, я человек рациональный. Но в тот раз рациональность мне изменила. Не было видимых причин поступать так, но иначе я, в тот момент, почему-то не мог. Она довольно долго меня сторонилась, но потом сломалась. Я ведь умею ухаживать и производить впечатление на дам. Всё длилось месяца три, а потом я вдруг испугался. Когда она начала строить планы, я осознал, что заигрался. Она была потрясающей работницей, а я её вдруг превратил в любовницу. Как вы знаете, смешивать чувства и работу нельзя. Иначе потеряешь и то, и другое. Я вообще не люблю мизансцен. Мне нравятся крупные мазки, образы, а детали… Вы спросите, как же в бизнесе можно без маленьких деталей? Можно, всё зависит от бизнеса и от менталитета. Мизансцены отвлекают от главного, а вот от главного отступать никак нельзя. Иначе будет бездарная трата времени. Заметьте, не денег, а времени. А это страшнее, чем материальная часть. Жизнь и так слишком коротка.

– Вы с ней порвали? – вежливо спросил Волобуев.

– Вынужден был, Сергей Ильич, просто вынужден. Я её не обидел… в материальном плане, но она, естественно, на меня в большой обиде. Так что вряд ли вы услышите от неё что-нибудь хорошее.

– Я не ваш биограф, поэтому переживать по этому поводу вам нечего. Всё-таки мне не совсем понятно: вы ей заплатили за то, что с ней порвали?

– Нет! Я ей заплатил за увольнение не по собственному желанию. В конце концов, её вины как раз ни в чём и не было…

– Теперь понятно, – удовлетворённо заметил Волобуев. – Ещё подобные истории рассказывать будете?

– Не думаю, что подобные истории вам чем-нибудь помогут. К тому же, это так себе, невинные шалости по нынешним временам. Да и не хотелось бы мне зацикливаться на собственной личной жизни…