Париж. Луна…

– Я вам зачитаю эти цитаты, Сергей Ильич, а потом отдам этот листок. Первая фраза – из «Гамлета».

«Быть может, ты при жизни закопалСокровище, неправдой нажитое, —Вас, духов, манят клады, говорят, —Откройся! Стой! Откройся мне!»

Вторая цитата была оттуда же.

«Загадка смерти, тайна похорон,Отсутствие герба и шпаг над прахом,Обход обрядов, нарушенье форм —Всё это вопиёт с небес на землюИ ждёт разбора».

А последняя цитата была из «Короля Лира».

«Приблизься ты, маяк земной юдоли,И светом благосклонным помоги мнеПрочесть письмо!»

– Занятно, занятно, – прокомментировал гость. – И что же вас беспокоит, Михаил Анатольевич? Призраки? Семейная тайна? Может быть, клад?

Лицо Орлова оставалось серьёзным. На сей раз он не только не улыбался, но и производил своим холодным взглядом довольно угрожающее впечатление.

– Видите ли, история историей, и весь этот сумбур мог бы показаться чепухой, если бы не два пренеприятнейших обстоятельства.

– Каких? – наконец оживился следователь, давно ожидая чего-нибудь существенного.

– Два года назад при странных обстоятельствах погиб частный детектив, которого я нанимал для разгадки тайны письма.

Волобуев стал быстро писать в своём блокноте.

– В России? – переспросил он.

– В России что? – не понял Орлов.

– Погиб в России?

– Нет, погиб во Франции. Он был француз.

Старший следователь по особо важным делам ГСУ СКР опять сделал запись в блокноте.

– А второе обстоятельство?

– Меня и мою семью пытались уничтожить.

Гость из Москвы с интересом поднял взгляд на олигарха.

– Когда?

– Месяц назад, во Франции, – спокойно ответил тот. – Точнее, полтора месяца.

– А почему вы думаете, что эти два события связаны?

– Я так не думаю. Для этого я вас и пригласил. Мне не нравится принимать скоропалительных решений и действовать агрессивно. Иногда, разве что, в бизнесе. А в жизни я пытаюсь всё тщательно обдумывать. Связь этих событий в одном – оба произошли во Франции. Но, естественно, других нитей, соединяющих их воедино, я не нашёл.

– Вам придётся подробно мне всё рассказать. Как покушались на вашу семью?

– Саботаж самолёта. Полтора месяца назад моя жена, сын и я улетали из Ниццы на частном самолёте. Практически при взлёте сразу отказал один двигатель. Мы сели чудом, на одном двигателе. Пилоты были мастера высшего класса. Сами понимаете – полные баки, аварийная ситуация. Второй мотор не отказал чудом. Комиссия сразу обнаружила саботаж. Кто-то позаботился о том, чтобы контакты были на соплях. Техники перед вылетом так досконально не проверяют, в моторы не залазят. При взлёте всё работало, а через десять минут – отказ. Французская полиция до сих пор разбирается. Подозреваемых у них нет. Техники больше двадцати лет работают в аэропорту. Пилоты тоже большие профессионалы. Немцы, кстати, я ими часто пользуюсь. Доступ к самолёту никто не имел… Но это только теоретически. А практически самолёт простоял ночь на стоянке. Сами понимаете, за ночь что угодно могло произойти.

Волобуев согласно кивнул, не прекращая делать записи в блокноте.

– А детектив? – поинтересовался он.

– Остановка сердца.

– И что в этом странного?

– Ему было сорок два. В его роду все были долгожители. А тут вдруг занялся моим делом, и через месяц – смерть.

– Ну, насчёт долгожительства – этот вывод довольно спорный. Я столько за свою жизнь насмотрелся, – заметил следователь. – Другое дело, если он к чему-то приблизился в вашей истории…

– Он мне позвонил и сказал, что раскопал что-то необычное в Швейцарии. Не объяснил – ни что, ни откуда, ни где толком. Мы условились с ним встретиться в Европе через неделю после его звонка. А через три дня его не стало. В агентстве мне дали кое-что из того, что нашли в его бумагах по моему делу. Но там ничего особенного не было. Так, сущие пустяки. Я потом вам всё это передам. Папка у меня в Москве в сейфе хранится.

Волобуев удивился про себя. Если это действительно были сущие пустяки, то тогда зачем, спрашивается, хранить их в сейфе?

– А где сейчас ваша семья? – поинтересовался гость.

Орлов ответил не сразу, как будто в чём-то сомневаясь.

– Они там, где поспокойнее, и где им ничего не может угрожать. Бережёного бог бережёт.

– А сколько лет вашему сыну?

– Семь, – быстро ответил олигарх. – Его зовут Юрий, в честь деда.

Волобуев опять сделал пометку в блокноте. Даже не отрывая взгляда от записей, он чувствовал, что хозяин яхты пристально рассматривал его самым серьёзнейшим образом. Возможно, заметил в следователе едва уловимую бдительную настороженность. Это было нормальным и естественным, что Волобуев никому и никогда не верил на слово. Жизнь и профессия следователя научили его во всём сомневаться и никому не доверять. По тем или иным причинам большинство людей, если не все, недоговаривали, увиливали от конкретных ответов, умалчивали причины и замалчивали поступки, изворачивались, уклонялись и просто лгали. Всё зависело от расследования или обстоятельств, но всегда, во всех делах на его памяти, случалось такое. Где больше, где меньше, но всё повторялось по кругу. Вот и сейчас, внимательно слушая Орлова, он пытался понять или угадать, где его мог ждать подвох или тупик недосказанности. Возможно, просто ложь, наивная или грубая. Люди лгут, потому что хотят выглядеть лучше и умнее в глазах других людей.

– Как часто вы бываете во Франции? – на сей раз голос следователя звучал более дружелюбно.

– Редко, довольно редко. После смерти детектива это был, фактически, первый раз. Нет, всё же второй, – спохватился хозяин яхты. – После его смерти я приезжал в Париж встречаться с его коллегами. А в последний раз мы две недели отдыхали в Каннах.

– Понятно, – произнес Волобуев, отрывая взгляд от блокнота. – Михаил Анатольевич, а врагов у вас много?

Орлов криво усмехнулся.

– Мне не хватит и недели, чтобы их всех перечислить.

– Вот как, – прокомментировал следователь, – интересно, интересно. Это что же, ваше любимое ремесло – наживать себе врагов? Что-то вроде хобби получается?

– Чтобы заработать деньги, а потом быть способным контролировать крупный бизнес, надо быть, как теперь принято говорить в России, крутым. Со всеми и во всём. Иначе сожрут. Голову я склоняю только перед ещё более крутыми. А другим показываю зубы и кулаки.

– Исходя из этого я могу предположить, что версий того, что случилось с вашей семьёй, может быть одновременно много.

– Скорее всего, именно так, – нехотя согласился Орлов. – Хотя лично я больше всего склоняюсь к тому, что это каким-то непонятным образом связано с Францией.

– Знаете, Михаил Анатольевич, иногда очевидное таковым не является, а желаемое выдаётся за действительное. Мой опыт научил меня не засорять голову скоропалительными выводами. Я вот что предлагаю сделать. Сегодня я вас ещё немного помучаю вопросами, а завтра утром, если у вас найдётся для меня свободное время, мы займёмся всем более подробно. Хотя для начала, точнее, уже продолжения, я хочу задать вам самый существенный для меня вопрос – чего конкретно вы от меня добиваетесь? Зачем я сюда приглашён?

Олигарх откинулся на удобную кожаную спинку сиденья.

– Это, Сергей Ильич, и есть вопрос вопросов. Казалось бы, я вас пригласил, точнее, использовал свои связи и влияние для того, чтобы именно вы приехали и выслушали меня. А вот сформулировать вам задачу мне сложно. Не потому, что я не знаю, чего я хочу. Это-то, как раз, я отлично понимаю. Чего я не знаю, так это на какие подводные камни вы наткнётесь и какие истории из моей прошлой жизни всплывут на поверхность.

– А что, вам есть чего бояться? – прямо спросил гость.

– У всех людей что-то есть. В большей степени я боюсь не за себя, а поводу того, не бросит ли это тень на других людей.

– Вы имеете в виду тех немногих, перед которыми вы склоняете голову? – иронично спросил Сергей Ильич.

– В точку. Попали в точку. Ведь выбор пал на вас именно потому, что вы умеете держать язык за зубами. Да, вполне очевидно, что я буду вас просить разобраться как с загадочным письмом моей семьи, так и со всеми этими французскими происшествиями.

– А почему вы решили, что я вот так, сразу, брошу все свои дела и займусь полностью и исключительно вами? – в сердцах поинтересовался Волобуев.

Сразу после этого вопроса, вместо облегчения, он вдруг почувствовал какую-то странную досаду из-за того, что не смог себя удержать от явно выраженного раздражения.

Орлов глубоко вздохнул, как будто этим тяжёлым вздохом пытался облегчить следователю суть того, что он собирался ему сказать.

– Видите ли, Сергей Ильич, это решил не я и боюсь, что и за вас давно всё решили. Я не простая пешка на шахматной доске. Но и вы в этой игре далеко не пешка. Сейчас очень важно серьёзно разобраться, кто и почему хотел моей смерти. Или смерти всей моей семьи. Как правило, разборки в бизнесе оставляют семьи в стороне. Вот почему этот саботаж не даёт мне покоя. При чём здесь моя семья?

– Но ведь у вас наверняка есть собственная служба безопасности?

– Да, есть, ну и что? Вы что думаете, я им плачу за то, чтобы они рылись в моём грязном белье? Их задача – обеспечивать безопасность моего бизнеса и мою личную. И, вместе со мной, моей семьи. При этом тиражировать истории о себе внутри собственного холдинга мне ни к чему.

– Ну, тогда с вашими связями вы бы могли подключить ФСБ, в конце концов. Вам-то, поди, это раз плюнуть, а?

Орлов громко захохотал и стал хлопать в ладоши.

– Браво, Сергей Ильич, просто искренне и по делу. Мог и не мог одновременно. Здесь нужен стопроцентно серьёзный и опытный человек. И умеющий держать язык за зубами. А это, дорогой вы мой, именно вы и есть. К тому же, в ФСБ слишком много глаз и ушей, и в долгосрочной перспективе никогда не знаешь, чем это может аукнуться.

Его манера держаться была весьма примечательной. Он вёл себя именно так, как и должен был себя вести человек, занимавший очень высокое положение в обществе.

Оба разом замолчали, пытаясь переварить смысл последних высказываний. Волобуев ещё раз автоматически проглотил какой-то бутерброд, а Орлов с отрешённым видом потягивал китайский чай. Казалось, что затянувшаяся пауза была безразлична обоим.

Первым нарушил молчание Волобуев.

– А почему вы так поздно заинтересовались этим письмом? Не десять, не пятнадцать лет назад, а всего два года назад. У вас ведь давно были и финансовые, и организационные возможности разобраться в этом.

– Почему раньше не занялся? – переспросил олигарх. – Да просто не до того было. Ведь это письмо было чем-то вроде семейной легенды. Сама легенда стала реликвией. Вы понимаете, что я имею в виду?

Сергей Ильич двусмысленно покачал головой.

– Легенда о брате прадеда стала реликвией потому, что мы все, из поколения в поколение, гордились тем, что он выжил и встал на ноги. Что история нашей семьи, чёрт возьми, тоже имеет яркие и волнующие страницы, заслуживающие уважения. Да и какое мне было дело до легенды, если я уже в девяностые начинал зарабатывать очень приличные деньги.

– Кстати, о девяностых, – спохватился Волобуев. – А в те годы вас не пытались убрать? Сколько тогда людей полегло за передел бывшей государственной собственности.

– Как же, как же, пару раз на меня покушались, – чуть ли не с гордостью произнёс олигарх. – Но то всё очень давние истории и давно забытые. Однажды даже одного моего охранника застрелили. Но тогда это были настоящие бандитские разборки, и те времена, к счастью, канули в лету.

– М-да, путь к деньгам не устлан розами, – заметил Волобуев. – У нас состоятельные люди, почему-то, не раздают интервью по поводу того, как они заработали деньги и чего им это стоило.

– Хм, – усмехнулся Орлов довольно кисло, – в России сколотить состояние равносильно проявлению беспощадности. Любые попытки новых русских разукрасить и одемократичить их капиталы вызывают лишь смех знающих людей. Поэтому богачи, по неписанному правилу, предпочитают молчать о том, как они заработали не укладывающиеся в голове суммы.

– Предположим, сейчас уже нет бандитских разборок. Как минимум, на высшем уровне экономики, – поправил сам себя старший следователь из Москвы. – Ну а как насчёт деловых конфликтов? Они присутствуют в вашей жизни?

– Всякое случается, – уклончиво ответил олигарх. – Но я сразу стараюсь всё решить быстро и до конца.

– Стараетесь или решаете? – уточнил Волобуев.

– Решаю, – уверенно ответил Орлов.

– Всё без исключения? – недоверчиво продолжал настаивать Сергей Ильич. – То есть, сегодня у вас нет ни одного делового конфликта в разгаре? Как-то не верится, что в мире акул всё тихо и без крови.

По-видимому, хозяин яхты уловил в голосе гостя нотки сарказма.

– Сергей Ильич, ну какая я акула? Да, всегда стараешься идти вперёд, делать что-то новое, искать лучшее применение капиталам. И, конечно, приходится кому-то наступать на мозоли. Есть и сейчас конфликтные ситуации, но ведь на это у меня имеется целая армия адвокатов, они всё и разруливают.

– Разрулить, как вы говорите, можно тогда, когда имеются принципиальные договорённости. Так вот, перефразируя мой вопрос: у вас есть в настоящее время несговорчивые партнёры или конкуренты, которые не готовы идти на принципиальные договорённости?

– Есть, – наконец выдавил из себя Орлов. – Но какое это имеет отношение, например, к смерти французского детектива?

– Позвольте это решать мне! – довольно жёстко отрубил Волобуев и сам удивился своему тону. – Раз уж вы позвали меня и разрешили, как вы выразились, копаться в вашем грязном белье, то я этим правом воспользуюсь, чтобы правильно ответить на интересующие вас вопросы.

– Согласен, Сергей Ильич. В этом есть своя логика, – медленно произнёс Орлов. – Знаете, большинство людей делают всю жизнь всё возможное для того, чтобы решить свои проблемы и стоящие перед ними задачи. И только настоящие лидеры способны на невозможное. Поэтому вы и здесь, чтобы осуществить нечто, на что у других не хватит ума.

Волобуев не стал никак комментировать эту фразу.

– Михаил Анатольевич, вы кому-нибудь близко доверяете?

– Да… Себе.

Ответ прозвучал без малейшего намёка на юмор.

– А друзья у вас есть? Близкие и верные?

Орлов молчал, при этом у него было мрачное выражение лица.

– Что ж, – выждав паузу, произнёс следователь, – буду расценивать ваше молчание как отрицательный ответ.

– Так, хорошие приятели, не более того. Ещё со студенческих лет, – поспешил вставить Орлов. – Но вот друзей, настоящих друзей… Вы же понимаете, когда речь идёт о деньгах, больших деньгах… Люди липли ко мне, как мухи. Женщины клялись в вечной любви. Всякие институты и организации восхваляли меня и мои способности. Но всё это мишура, блеф, дешёвый театр. Во мне видели только толстый кошелёк, не более того. Да, я сам виноват в том, что у меня нет друзей. Я никого близко к себе не подпускал. В первую очередь потому, что перестал верить в искренность чужих слов. Видите, даже здесь, на роскошной яхте, я провожу время не с друзьями, а в компании ироничного и даже саркастичного старшего следователя по особо важным делам из Следственного комитета.

– А вы хотели взять в руки скорпиона, и чтобы он вас, при этом, ещё и не пытался ужалить? Я же не зарюсь на ваши деньги. Раз уж позвали – терпите.

– Терпеть вас – одно удовольствие, – наконец улыбнулся Орлов.

– Это вы зря говорите мне наперёд. Возможно, ещё не раз и не два вы пожалеете о своём решении. Я ведь дотошный.

– О, об этом наслышан! Хотя бы то знаменитое дело с ЦРУ и нашей наркомафией.

– Ну, это вам оно знаменитым кажется. Широкой публике об этом ничего не рассказывали, – скромно заметил Волобуев. – Там ведь и ФСБ постаралась. Точнее, это было их расследование, и мне разрешили заниматься лишь одной частью.

– Не скромничайте, Сергей Ильич, не скромничайте! Ведь это вы до всего докопались. Там, наверху, – Орлов показал вверх указательным пальцем, – все всё знают и правильно оценили. Благодаря тому, что вы докопались до истины, ФСБ смогла накрыть шпионскую сеть. Так что не надо скромничать, Сергей Ильич.

Волобуев страшно не любил говорить о себе и, уж тем более, не хотел слышать хвалебных слов о себе на этой яхте, где чувствовал себя как зверь, загнанный в клетку. Он вернул разговор в интересовавшее его русло.

– А вы или ваша семья получали какие-нибудь новости от семьи брата прадеда?

– Никаких! – сразу ответил Орлов. – Времена-то какие были! Железный занавес, КГБ, первые отделы на всех предприятиях… Какие новости? О чём речь?

– Вы упомянули, что в 20-е годы ваш прадед получал письма от брата. Сколько писем было? Как он их получал, по почте? Вы в курсе этого?

Олигарх благодушно усмехнулся.

– В 1926 году и 1928 году письма два раза привозил Маяковский, – гордо заметил он.

– Поэт Маяковский? – удивился Волобуев.

– Тот самый, поэт революции. В 28-м он привёз из Парижа последнее письмо. В 30-м, как вы знаете, он застрелился. Во времена НЭПа у русских за рубежом было много контактов с метрополией. Я интересовался историей – только в 1927 году французы закрыли границу для русских. Как раз тогда беженцам запретили свободно перемещаться по Европе.

– Те письма, естественно, тоже не сохранились? – на всякий случай поинтересовался следователь.

– Риторический вопрос, Сергей Ильич? – вопросом на вопрос ответил Орлов.

Волобуев лишь пожал плечами. В этот самый момент хозяин яхты придвинул гостю листок, на котором были напечатаны фразы из Шекспира.

– Не забудьте, это я для вас подготовил.

– Как вы понимаете, Михаил Анатольевич, – произнёс следователь, даже не глядя на листок с цитатами, – мне придётся поговорить с большим количеством людей, которые вас окружают.

– Я полностью доверяю вашей деликатности, – тут же вставил Орлов.

– Я не об этом. Завтра мы с вами уточним список людей из вашего ближайшего окружения. Кстати, об этом случае с самолётом известно многим?

– Практически никому. Я об этом не распространялся. У меня на работе об этом знают не более трёх человек. Те, кто умеют и должны держать язык за зубами. Я надеюсь, вы не станете об этом расспрашивать? – спохватился он.

– Нет, таких намерений у меня нет. Во всяком случае, пока… – добавил Волобуев. – Насколько я понимаю, теперь докладывать я должен вам?

Лицо следователя выражало смесь иронии и негодования. Орлов это моментально почувствовал.

– Ну зачем вы так, Сергей Ильич? Это ведь, в большей степени, громаднейшее одолжение с вашей стороны. Мне не надо никаких докладов, ни отчётов. Просто информируйте меня о том, что посчитаете важным и интересным А с моей стороны – любое содействие. Подчёркиваю – любое содействие! И ещё одна немаловажная деталь – вы абсолютно свободны в выборе средств и расходовании денег…

…После возвращения он долго работал. А потом не мог найти себе места в своём большом гостиничном номере. Прогулка на яхте, качка на катере и отсутствие полноценных выходных в последние два месяца давали о себе знать. Его подташнивало, в теле чувствовалось общее недомогание, и он решил выбивать нездоровое состояние клином. К тому же, явно переел во время обеда на яхте и до сих пор чувствовал тяжесть в желудке.

Сергей Ильич быстро оделся, выключил телевизор и спустился в холл, который в это позднее время был по-прежнему полон посетителями. Пройдя быстрым шагом через частокол людей, высоких ваз с цветами и тележек с чемоданами, он вышел на улицу и направился прямиком на набережную.

Беснующаяся, неожиданно тёплая ночь распростёрла свои владения вдоль длинной жизненной береговой полосы, именуемой Сочи. В этот поздний час воздух, пропитанный солью, магнолиями и шашлыками, раскачивался от отдалённых криков загулявших отдыхающих, выбрав себе фоном мерный гул накатывающей на галечный пляж волны.

Какое-то чувство умеренности, даже сытости было во всём этом. Этот воздух, совершенно не похожий на московский. Эти шумные ватаги дурачащихся и подвыпивших отдыхающих. Этот мистический дух курортного города с частыми пробками и так и не решенными до конца транспортными проблемами. И дух блаженства, поднимавшийся из морских пучин, отскакивавший гулким эхом от близко подходивших к морю вершин.

Огромная Луна висела над водой, пуская широкую дорожку света по глади Чёрного моря. С расстояния, превышавшего триста тысяч километров, она приветливо смотрела на город. Луна, казавшаяся такой близкой из-за своего необычно большого размера и такой трогательной из-за хорошо различимых пятен. Волобуеву вдруг в голову пришла совершенно неуместная мысль: «А как там поживают наши «Луноходы»?». Почему-то вспомнилась та лунная гонка 60-х и 70-х годов между СССР и США, впоследствии, из-за фантастических сумм, потраченных ради политического тщеславия, затихшая до уровня морского штиля.

Сергею Ильичу подумалось, что вот Орлов, например, на свои деньги мог бы, если бы захотел, начать освоение Луны. Только на кой ему это надо было? Хотя, по статьям из научных и популярных журналов он знал, что одинокие дни спутницы Земли подходили к концу.

Сейчас, в эту минуту, огромная и такая близкая, она влекла к себе безмятежностью и романтичностью, не зная, что и русские, и американцы, и, возможно, китайцы, уже вовсю работали, чтобы превратить её, бессловесную и верную подругу Земли, в рудниково-ресурсный придаток человечества. От неизбежности никуда не уйти – если на этой планете начнёт чего-то не хватать, взоры всё чаще будут обращаться в космос.

Понимала ли Луна в ту минуту, наслаждаясь дьявольской привлекательностью своей нетронутой красоты, что годы её первозданности вели уже обратный отсчёт? Уже скоро, совсем скоро хриплый восторг землян задушит её девичью непокорность. Не спасут её ни триста тысяч километров расстояния, ни малая сила лунного притяжения, ни отсутствие живого мира. Человечество оживит Луну своим присутствием. И всё будет сделано так же безжалостно, как и вся история человечества.

Луна в эту тёплую ночь была как жаждущая роза, ожидавшая, что все будут наслаждаться её неповторимой красотой и непревзойдённостью природных форм. Но розу просто срежут, чтобы превратить в товар, имеющий денежный эквивалент. В конце концов и Луна станет просто коммерцией, зализывая открытые раны своего изуродованного девичьего тела. «Твоя безропотная верность Земле тебя не спасёт», – подумалось Волобуеву.

Глава 3

Всё это больше походило на розыгрыш или неудачную шутку. Два дня подряд люди, имевшие над ним полную или определённую власть, говорили о том, что он мог выбирать любые средства и методы расследования. В этом была неуклюжая насмешка судьбы. Когда Волобуев иногда, крайне редко, просил главу СКР о дополнительных средствах, то чуть ли не всегда получал отказ. Причём все просьбы были более, чем обоснованы. Отказы объяснялись нехваткой специалистов, очередным авралом в Следственном комитете, давлением свыше по другим делам, не имевшим к Волобуеву отношения, или просто перерасходом бюджетных средств. И вот за каких-то сорок восемь часов ему дважды с бесшабашной беззаботностью пообещали любую помощь или поддержку. Впервые за все годы своей карьеры он не знал, радоваться или печалиться по этому поводу.

Предчувствий у него никаких не было, во всяком случае пока. Вчерашний рассказ Орлова на его фешенебельной яхте был больше похож на сумбур, литературно-детективную утопию, чем на серьёзное дело, тем более расследование, которому хотели придать такую важную роль.

Волобуев не был мальчиком. Он хорошо понимал, что его втянули неспроста. За этой скомканной историей было что-то очень важное и существенное, о чём вряд ли даже подозревал Генеральный прокурор, пригласивший его в Сочи. Весь вечер накануне он не мог избавиться от тягостного впечатления, которое оставил у него визит на яхту. И вроде всё было обставлено с большим тактом и уважением, и сам хозяин излучал доброжелательность и пел следователю дифирамбы, пусть и заслуженные. Но непонятный привкус нераспознанной опасности остался у Сергея Ильича и после рассказа, и после роскошного обеда на яхте.

Уже в гостинице, пред прогулкой по ночному Сочи, он долго сидел и расшифровывал свои записи, связывался со своими сотрудниками в Москве, готовя вопросы для новой встречи с олигархом. Его смущало не столько незнание того, что выбрать отправным моментом расследования, сколько тот факт, что он так и не понял, чего от него ждали. Обставлено это было довольно деликатно – Орлов признался, что сам толком не мог сформулировать идею. Но Волобуеву, с его стажем и, особенно, нетривиальным образом мышления, уже было ясно, что ради письма почти столетней давности его вряд ли бы вырвали из Москвы.

Встреча была назначена на одиннадцать утра. Накануне Орлов извинился и сокрушённо сообщил Волобуеву, что люди из Кремля ждали его на завтрак в восемь тридцать. Поэтому машину за гостем должны были прислать в десять двадцать утра, а затем прямо с дачи Орлова отвезти следователя в аэропорт. Больше Волобуеву делать в Сочи было нечего.