Критика чистого разума

В явлении я называю материей то, что соответствует ощущению, а формой – то, благодаря чему многообразное в явлении может быть упорядочено в определенных отношениях.

Так как то, в чем только и могут быть упорядочены ощущения и приведены в определенную форму, само не может быть в свою очередь ощущением, то, хотя материя всех явлений дана нам только a posteriori, форма их должна целиком a priori пребывать в душе и потому может рассматриваться отдельно от всех ощущений.

Я называю чистыми (в трансцендентальном смысле) все представления, в которых нет ничего, принадлежащего к ощущению. Соответственно, чистая форма чувственных созерцаний вообще будет a priori обнаруживаться в душе, в которой все многообразное явлений созерцается в определенных отношениях.

Эта чистая форма чувственности сама будет называться чистым созерцанием. Так, если я отделю от представления о теле то, что рассудок мыслит о нем, – например, субстанцию, силу, делимость и т. д., а также то, что принадлежит к ощущению, – например, непроницаемость, твердость, цвет и т. д., то от этого эмпирического созерцания еще останется нечто, а именно протяженность и образ. Это принадлежит к чистому созерцанию, которое a priori, даже без действительного предмета чувств или ощущения, пребывает в душе как чистая форма чувственности.

Науку о всех принципах чувственности a priori я называю трансцендентальной эстетикой.

Таким образом, должна существовать такая наука, составляющая первую часть трансцендентального учения о началах, в противоположность той, которая содержит принципы чистого мышления и называется трансцендентальной логикой.

Немцы – единственные, кто теперь употребляет слово «эстетика» для обозначения того, что другие называют критикой вкуса. Здесь лежит неудачная надежда, которую питал превосходный аналитик Баумгартен, – подвести критическую оценку прекрасного под принципы разума и возвести ее правила в науку. Однако эти усилия тщетны. Ибо указанные правила или критерии по своим важнейшим источникам суть лишь эмпирические и потому никогда не могут служить определенными a priori законами, которым должно было бы подчиняться наше суждение вкуса; напротив, само это суждение есть подлинная проверка правильности этих критериев. Поэтому целесообразно или вовсе отказаться от этого названия и сохранить его за той наукой, которая является истинным знанием (чем мы также приблизились бы к языку и понятиям древних, у которых было знаменитое разделение познания на aistheta kai noeta), или разделить это название со спекулятивной философией и понимать эстетику отчасти в трансцендентальном смысле, отчасти в психологическом значении.

Итак, в трансцендентальной эстетике мы прежде всего изолируем чувственность, отделив все, что мыслит рассудок посредством своих понятий, так чтобы осталось только эмпирическое созерцание.

Во-вторых, мы отделим от этого созерцания все, что принадлежит к ощущению, так чтобы остались только чистое созерцание и простая форма явлений – единственное, что чувственность может дать a priori.

При этом исследовании окажется, что существуют две чистые формы чувственного созерцания как принципы a priori познания, а именно пространство и время, рассмотрением которых мы теперь и займемся.

Трансцендетальная эстетика.Глава первая. О пространстве. § 2. Метафизическое изъяснение этого понятия.

Посредством внешнего чувства (свойства нашей души) мы представляем себе предметы как находящиеся вне нас и притом всегда в пространстве. В нем определены или могут быть определены их образ, величина и отношение друг к другу.

Внутреннее чувство, посредством которого душа созерцает самое себя или свое внутреннее состояние, не дает, правда, созерцания самой души как объекта, однако оно есть определенная форма, при которой только и возможно созерцание ее внутреннего состояния, так что все, что принадлежит к внутренним определениям, представляется в отношениях времени.

Внешне время не может быть созерцаемо так же, как и пространство, будто оно нечто в нас.

Что же такое пространство и время? Суть ли они действительные сущности? Или только определения или даже отношения вещей, но такие, которые принадлежали бы им самим по себе, даже если бы они и не созерцались? Или же они суть такие определения, которые присущи только форме созерцания и, следовательно, субъективному свойству нашей души, без которого эти предикаты не могут быть приписаны ни одной вещи?

Чтобы разъяснить это, рассмотрим сначала понятие пространства.

Под изъяснением (expositio) я разумею ясное (хотя и не подробное) представление того, что принадлежит к понятию; метафизическим же изъяснение бывает, когда оно содержит в себе то, что представляет понятие как данное a priori.

1. Пространство не есть эмпирическое понятие, выводимое из внешнего опыта.

Ибо для того чтобы определенные ощущения относились к чему-то вне меня (то есть к чему-то в другом месте пространства, чем то, где я нахожусь), и точно так же для того чтобы я мог представлять их как находящиеся вне и рядом друг с другом, следовательно, не только как различные, но как находящиеся в разных местах, для этого уже должно лежать в основе представление о пространстве.

Следовательно, представление о пространстве не может быть заимствовано из отношений внешнего явления через опыт, но, напротив, этот внешний опыт сам возможен только благодаря этому представлению.

2. Пространство есть необходимое a priori представление, лежащее в основе всех внешних созерцаний.

Никогда нельзя себе представить, чтобы пространства не было, хотя можно легко мыслить, что в нем нет никаких предметов.

Поэтому оно рассматривается как условие возможности явлений, а не как зависящее от них определение, и есть a priori представление, необходимо лежащее в основе внешних явлений.

3. Пространство есть не дискурсивное, или, как говорят, общее понятие об отношениях вещей вообще, а чистое созерцание.

Во-первых, можно представить себе только одно пространство, и если говорят о многих пространствах, то под ними разумеют лишь части одного и того же единого пространства.

Эти части не могут предшествовать единому всеохватывающему пространству как его составные элементы (из которых было бы возможно его сложение), а могут мыслиться только в нем.

Оно по существу едино; многообразное в нем, а следовательно, и общее понятие о пространствах вообще основывается исключительно на ограничениях.

Отсюда следует, что в отношении пространства a priori созерцание (не эмпирическое) лежит в основе всех понятий о нем.

Так и все основоположения геометрии, например, что в треугольнике две стороны вместе больше третьей, никогда не выводятся из общих понятий о линии и треугольнике, а из созерцания, и притом a priori с аподиктической достоверностью.

4. Пространство представляется как бесконечная данная величина.

Хотя всякое понятие надо мыслить как представление, которое содержится в бесконечном множестве различных возможных представлений (как их общий признак) и потому охватывает их под собой, однако ни одно понятие как таковое нельзя мыслить так, будто оно содержит в себе бесконечное множество представлений.

Тем не менее пространство мыслится именно так (ибо все части пространства бесконечны и существуют одновременно).

Следовательно, первоначальное представление о пространстве есть a priori созерцание, а не понятие.

§ 3. Трансцендентальное изъяснение понятия о пространстве

Под трансцендентальным изъяснением я разумею объяснение понятия как принципа, из которого можно усмотреть возможность других синтетических a priori знаний.

Для этого требуется:

1) чтобы такие знания действительно вытекали из данного понятия;

2) чтобы эти знания были возможны только при допущении данного способа объяснения этого понятия.

Геометрия есть наука, определяющая свойства пространства синтетически и тем не менее a priori.

Что же должно быть представление о пространстве, чтобы такое знание о нем было возможным?

Оно должно быть первоначально созерцанием; ибо из одного лишь понятия нельзя вывести положения, выходящие за пределы этого понятия, как это происходит в геометрии («Введение», V).

Но это созерцание должно быть a priori, то есть находиться в нас до всякого восприятия предмета, следовательно, быть чистым, а не эмпирическим созерцанием.

Ибо геометрические положения все аподиктичны, то есть связаны с сознанием их необходимости, например: пространство имеет только три измерения; но подобные положения не могут быть эмпирическими или суждениями опыта, равно как и выводиться из них («Введение», II).

Каким же образом может существовать в душе внешнее созерцание, которое предшествует самим предметам и в котором понятие о них может быть определено a priori?

Очевидно, не иначе как поскольку оно имеет свое местопребывание только в субъекте как формальное свойство последнего – подвергаться воздействию предметов и таким образом получать непосредственное представление о них, то есть созерцание; следовательно, только как форма внешнего чувства вообще.

Таким образом, только наше объяснение делает понятной возможность геометрии как синтетического a priori познания.

Всякий иной способ объяснения, если он даже внешне сходен с нашим, может быть надежно отличен от него по этому признаку.

Выводы из вышеизложенных понятий.

a) Пространство вовсе не является свойством каких-либо вещей самих по себе или их отношением друг к другу, то есть не представляет собой определение, присущее самим объектам и сохраняющееся, даже если отвлечься от всех субъективных условий созерцания. Ни абсолютные, ни относительные определения не могут быть восприняты a priori до существования вещей, которым они принадлежат.

b) Пространство – это не что иное, как форма всех явлений внешних чувств, то есть субъективное условие чувственности, при котором только и возможно для нас внешнее созерцание. Поскольку способность субъекта воспринимать воздействия от объектов необходимо предшествует всем созерцаниям этих объектов, можно понять, почему форма всех явлений дана a priori в сознании до всякого реального восприятия и почему она, будучи чистым созерцанием, в котором все объекты должны определяться, содержит принципы их отношений до всякого опыта.

Следовательно, мы можем говорить о пространстве, протяженных существах и т. д. только с человеческой точки зрения. Если отвлечься от субъективного условия, при котором мы получаем внешнее созерцание (а именно от того, что объекты воздействуют на нас), то представление о пространстве не будет иметь никакого значения. Это свойство приписывается вещам лишь постольку, поскольку они являются нам, то есть являются объектами чувственности. Постоянная форма этой восприимчивости, которую мы называем чувственностью, есть необходимое условие всех отношений, в которых объекты созерцаются как находящиеся вне нас, а если отвлечься от этих объектов – чистое созерцание, именуемое пространством.

Поскольку мы не можем превращать особые условия чувственности в условия возможности самих вещей, а лишь в условия их явлений, мы вправе утверждать, что пространство охватывает все вещи, которые могут являться нам внешне, но не все вещи сами по себе – независимо от того, созерцаются они или нет, и кем бы они ни созерцались. Ведь мы не можем судить об интуициях других мыслящих существ и о том, подчинены ли они тем же условиям, которые ограничивают наше созерцание и для нас общезначимы.

Если мы добавим ограничение к понятию субъекта, то суждение становится безусловным. Например, утверждение «Все вещи находятся рядом в пространстве» справедливо лишь при условии, что эти вещи берутся как объекты нашего чувственного созерцания. Но если я добавлю это условие и скажу: «Все вещи, как внешние явления, находятся рядом в пространстве», то это правило становится общезначимым и без ограничений.

Таким образом, наши рассуждения доказывают:

– реальность пространства (т. е. его объективную значимость) в отношении всего, что может являться нам как внешний объект,

– но одновременно идеальность пространства в отношении вещей, рассматриваемых разумом самих по себе, то есть без учета нашей чувственности.

Мы утверждаем эмпирическую реальность пространства (в отношении всего возможного внешнего опыта), но вместе с тем его трансцендентальную идеальность – то, что оно есть ничто, как только мы отвлекаемся от условий возможности всякого опыта и рассматриваем его как нечто, присущее вещам самим по себе.

Нет иного субъективного представления, относящегося к чему-то внешнему, которое могло бы называться a priori объективным, кроме пространства. Только из пространственного созерцания можно выводить синтетические положения a priori. Поэтому (строго говоря) никакой идеальности им не присуще, хотя они и схожи с представлением пространства в том, что принадлежат лишь к субъективным свойствам чувственного восприятия – например, зрения, слуха, осязания (через ощущения цвета, звука, тепла). Но поскольку это лишь ощущения, а не созерцания, они сами по себе не позволяют познать объект, тем более a priori.

Цель этого замечания – предостеречь от попыток пояснить идеальность пространства с помощью совершенно недостаточных примеров, вроде того, что цвета, вкусы и т. п. справедливо считаются не свойствами вещей, а лишь изменениями нашего субъекта, которые могут даже различаться у разных людей. В таком случае то, что изначально само является лишь явлением (например, роза), в эмпирическом смысле принимается за вещь саму по себе, хотя в отношении цвета она может казаться разной каждому глазу.

Напротив, трансцендентальное понятие явлений в пространстве – это критическое напоминание о том, что:

– ничто из созерцаемого в пространстве не есть вещь сама по себе,

– пространство – не форма вещей, присущая им самим по себе,

– объекты сами по себе нам вовсе не известны,

– то, что мы называем внешними объектами, есть лишь представления нашей чувственности, формой которой является пространство,

– их истинный коррелят (т. е. вещь сама по себе) через это не познается и не может быть познан,

– но в опыте о нём никогда и не спрашивают.

Трансцендентальная эстетика. Глава вторая. О времени. § 4. Метафизическое истолкование понятия времени

1. Время – не эмпирическое понятие, выводимое из какого-либо опыта. Ведь одновременность или последовательность не могли бы быть восприняты, если бы представление времени не лежало в их основе a priori. Только при этом условии можно представить, что нечто существует в одно и то же время (одновременно) или в разное время (последовательно).

2. Время – необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний. В отношении явлений вообще нельзя устранить само время, хотя можно мысленно убрать из него все явления. Следовательно, время дано a priori. Только в нём возможна вся реальность явлений. Они могут исчезнуть, но само время (как общее условие их возможности) не может быть устранено.

3. На этой априорной необходимости основывается возможность аподиктических принципов об отношениях времени или аксиом времени вообще. Например:

– Время имеет лишь одно измерение: разные времена не одновременны, а следуют друг за другом (тогда как разные пространства не следуют друг за другом, а сосуществуют).

Эти принципы нельзя вывести из опыта, ибо он не дал бы ни строгой всеобщности, ни аподиктической достоверности. Мы могли бы лишь сказать: «Так учит обычное восприятие», но не: «Так должно быть». Эти принципы действуют как правила, при которых вообще возможен опыт, и учат нас до опыта, а не из него.

4. Время – не дискурсивное (общее) понятие, а чистая форма чувственного созерцания. Разные времена – лишь части одного и того же времени. Представление, которое может быть дано только через единичный объект, есть созерцание. Да и положение «Разные времена не могут быть одновременны» нельзя вывести из общего понятия. Оно синтетично и не возникает из одних лишь понятий. Оно непосредственно содержится в созерцании и представлении времени.

5. Бесконечность времени означает лишь то, что всякая определённая величина времени возможна только через ограничение единой лежащей в основе времени. Поэтому исходное представление времени должно быть дано как неограниченное. Если части и всякая величина объекта могут быть представлены только через ограничение, то целое представление не может быть дано через понятия (ибо они содержат лишь частичные представления), а должно основываться на непосредственном созерцании.

§ 5. Трансцендентальное истолкование понятия времени.

Я могу сослаться на пункт 3, где я, ради краткости, включил собственно трансцендентальное рассмотрение в метафизическое истолкование. Добавлю лишь, что понятие изменения (а с ним и понятие движения как изменения места) возможны только через и в представлении времени. Если бы это представление не было a priori (внутренним) созерцанием, то никакое понятие, каким бы оно ни было, не могло бы сделать мыслимым возможность изменения – то есть соединения противоречащих предикатов (например, нахождение вещи в определённом месте и её отсутствие в том же месте) в одном и том же объекте. Только во времени можно обнаружить два противоречащих определения в одной вещи, а именно – последовательно.

Таким образом, наше понятие времени объясняет возможность многих синтетических знаний a priori, как, например, в общей теории движения, которая весьма плодотворна.

§6 Выводы из этих понятий.

a) Время не является чем-то, что существовало бы само по себе или было бы объективным определением вещей, оставаясь даже если отвлечься от всех субъективных условий их созерцания. В первом случае оно было бы чем-то действительным без всякого действительного объекта. Что касается второго случая, то время, как определение или порядок, присущий самим вещам, не могло бы предшествовать объектам в качестве их условия и познаваться априори через синтетические суждения. Однако последнее вполне возможно, если время – не что иное, как субъективное условие, при котором в нас могут происходить все созерцания. В таком случае эта форма внутреннего созерцания может быть представлена до объектов, то есть априори.

b) Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, то есть созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния. Оно не может быть определением внешних явлений: оно не относится ни к форме, ни к положению и т. д., но определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии. И поскольку это внутреннее созерцание не дает образа, мы пытаемся восполнить этот недостаток с помощью аналогий, изображая временную последовательность бесконечной линией, в которой многообразное образует одномерный ряд, и заключаем от свойств этой линии ко всем свойствам времени – за исключением того, что части линии существуют одновременно, а части времени – всегда последовательно. Отсюда также ясно, что представление времени само есть созерцание, поскольку все его отношения могут быть выражены во внешнем созерцании.

c) Время есть априорное формальное условие всех явлений вообще. Пространство, как чистая форма внешнего созерцания, ограничено в качестве априорного условия лишь внешними явлениями. Напротив, поскольку все представления (независимо от того, относятся ли они к внешним вещам или нет) сами по себе, как определения души, принадлежат внутреннему состоянию, а это внутреннее состояние подчинено формальному условию внутреннего созерцания – времени, то время есть априорное условие всех явлений вообще и непосредственно – внутренних (нашей души), а через них опосредованно и внешних явлений. Если я могу сказать априори: «Все внешние явления находятся в пространстве и определены априори согласно отношениям пространства», то, исходя из принципа внутреннего чувства, я могу столь же всеобще сказать: «Все явления вообще, то есть все объекты чувств, находятся во времени и необходимо подчинены временным отношениям».

Если мы отвлечемся от нашего способа внутренне созерцать себя и через это созерцание охватывать в способности представления все внешние созерцания, и будем рассматривать вещи так, как они существуют сами по себе, то время окажется ничем. Оно имеет объективную значимость только в отношении явлений, поскольку они уже суть вещи, которые мы принимаем за объекты наших чувств. Но оно теряет объективность, если отвлечься от чувственности нашего созерцания, то есть от свойственного нам способа представления, и говорить о вещах вообще. Таким образом, время есть лишь субъективное условие нашего (человеческого) созерцания (которое всегда чувственно, то есть поскольку мы подвергаемся воздействию объектов) и само по себе, вне субъекта, ничто. Тем не менее, в отношении всех явлений, а значит, и всех вещей, которые могут встретиться нам в опыте, оно необходимо объективно. Мы не можем сказать: «Все вещи существуют во времени», потому что в понятии вещей вообще отвлекаются от всех способов их созерцания, а созерцание есть именно то условие, при котором время принадлежит представлению объектов. Но если добавить это условие к понятию и сказать: «Все вещи как явления (объекты чувственного созерцания) существуют во времени», то положение приобретает безусловную объективную правильность и априорную всеобщность.

Таким образом, наши утверждения доказывают эмпирическую реальность времени, то есть его объективную значимость для всех объектов, которые когда-либо могут быть даны нашим чувствам. А так как наше созерцание всегда чувственно, то в опыте нам никогда не может быть дан объект, не подчиненный условию времени. В то же время мы отрицаем за временем всякие притязания на абсолютную реальность, то есть на то, что оно, независимо от формы нашего чувственного созерцания, присуще вещам как их условие или свойство. Такие свойства, принадлежащие вещам самим по себе, никогда не могут быть даны нам через чувства. В этом состоит трансцендентальная идеальность времени, согласно которой оно, если отвлечься от субъективных условий чувственного созерцания, есть ничто и не может быть приписано вещам самим по себе (вне их отношения к нашему созерцанию) ни как субсистентное, ни как ингерентное. Однако эта идеальность, как и идеальность пространства, не может быть сравнима с субрепциями ощущений, поскольку там предполагается, что явлению, которому присущи эти предикаты, свойственна объективная реальность, тогда как здесь она полностью отсутствует, за исключением эмпирической реальности, то есть когда объект рассматривается лишь как явление (см. примечание в первом разделе).

§7 Пояснение.

Против этой теории, признающей эмпирическую реальность времени, но отрицающей его абсолютную и трансцендентальную реальность, я слышал от проницательных людей одно возражение настолько единодушное, что заключаю: оно должно естественно возникать у каждого читателя, непривычного к подобным рассуждениям. Оно звучит так:

Изменения реальны (это доказывает смена наших собственных представлений, даже если бы мы захотели отрицать все внешние явления вместе с их изменениями). Но изменения возможны только во времени, следовательно, время есть нечто реальное.

Ответ не представляет трудности. Я принимаю весь этот довод. Время действительно есть нечто реальное, а именно – реальная форма внутреннего созерцания. Оно обладает субъективной реальностью в отношении внутреннего опыта, то есть у меня действительно есть представление о времени и о моих определениях в нем. Таким образом, оно реально не как объект, а как способ представления мной самого себя в качестве объекта. Но если бы я сам или другое существо могло созерцать меня без этого условия чувственности, то те же самые определения, которые мы теперь представляем как изменения, дали бы знание, в котором представление времени, а значит, и изменения, вообще отсутствовало бы. Следовательно, сохраняется лишь эмпирическая реальность времени как условие всего нашего опыта. Абсолютная же реальность, как показано выше, ему не может быть приписана. Время есть не что иное, как форма нашего внутреннего созерцания. Если отнять у него особое условие нашей чувственности, то исчезнет и понятие времени, и оно не будет принадлежать самим объектам, а только субъекту, который их созерцает.

Я могу сказать: «Мои представления следуют друг за другом», но это лишь означает, что мы осознаем их во временной последовательности, то есть согласно форме внутреннего чувства. Поэтому время не есть нечто само по себе и не является объективным определением вещей.

Причина же, по которой это возражение выдвигается столь единодушно (притом даже теми, кто не находит убедительных контраргументов против идеальности пространства), такова: они не надеялись доказать абсолютную реальность пространства аподиктически, поскольку этому препятствует идеализм, согласно которому действительность внешних объектов не может быть строго доказана. Напротив, реальность объекта внутреннего чувства (меня самого и моего состояния) непосредственно очевидна через сознание. Внешние объекты, по их мнению, могут быть лишь видимостью, но внутреннее – несомненно реально. Однако они не учитывают, что оба – и внешние, и внутренние явления – остаются лишь явлениями, даже если не отрицать их реальность как представлений. Всякое явление имеет две стороны: одна – когда объект рассматривается сам по себе (независимо от способа его созерцания, который именно поэтому всегда остается проблематичным), другая – когда учитывается форма созерцания этого объекта, которая должна искаться не в самом объекте, а в субъекте, которому он является, но тем не менее реально и необходимо принадлежит явлению этого объекта.