Сердце Ведуна. От Древнего Киева на Юг

Свенельд подошёл к вдове. Он снял с пояса кошель с монетами, отведёнными семье Захара, и вложил его ей в руку.

«Твой муж погиб как герой, матушка, – сказал он твёрдо, чтобы слышали все. – Он спас нас, убив последнего врага. Князь узнает о его подвиге. Его семья не будет забыта».

Эта публичная дань уважения от княжьего человека имела огромное значение. Она превращала смерть простого охотника в подвиг воина.

После этого Свенельд и его люди начали собираться. Им нужно было как можно скорее доставить дань и вести в Киев. Гридень подошёл к Радомиру для прощания.

«Ещё раз благодарю тебя, охотник, – он крепко пожал ему руку. – Если надумаешь искать иной судьбы, кроме лесной тропы – спроси в Киеве гридня Свенельда. Для тебя место в дружине всегда найдётся».

С этими словами он вскочил на коня, и его небольшой отряд, ведя в поводу коней с отбитой данью, тронулся в путь.

А в деревне уже начиналась подготовка к пиру. Нужно было отметить победу, почтить память павшего и смыть кровь и усталость хмельным мёдом. И главным героем этого пира, вопреки его собственному желанию, должен был стать Радомир – одинокий охотник, который в одну ночь стал спасителем и героем своего села. Люди смотрели на него иначе. Не как на Бирюка и чужака, а как на своего защитника. Его жизнь в Полесье уже никогда не будет прежней.

Глава 20: Пир на Весь Мир

К вечеру центральная площадь Полесья преобразилась. Посредине пылал огромный, весёлый костёр, взметая в темнеющее небо мириады искр. Наскоро сбитые из досок и брёвен длинные столы ломились от угощений, которые снесла вся деревня. Это был не пир князя или боярина, а общая, крестьянская трапеза, щедрая и бесхитростная. Здесь были и целые окорока кабанятины, припасённые с последней охоты Радомира, и жирные, запечённые в глине утки, и горшки с дымящейся кашей, щедро сдобренной салом, и горы свежеиспечённого хлеба. В больших деревянных чашах, передаваемых из рук в руки, пенился хмельной мёд и кисловатый, освежающий квас.

Но прежде чем приступить к празднеству, деревня почтила память павшего. Тело старого Захара обмыли, одели в чистую рубаху и, согласно обычаю, предали огню на погребальном костре на холме за околицей. Староста Борислав сказал над ним несколько простых, но тёплых слов. Каждый мужчина бросил в огонь по щепотке зерна, а каждая женщина – по ленточке со своей одежды, провожая душу охотника в светлый Ирий. Это был скорбный, но необходимый ритуал, после которого можно было вернуться к живым и праздновать их спасение.

Главное место за столом, рядом со старостой, пустовало. Все ждали Радомира. Он, вернувшись в свою избу, долго отмывал с себя чужую кровь и грязь, переодевался в чистую холщовую рубаху. Ему не хотелось идти на этот пир. Шумное веселье казалось ему чем-то чуждым после тишины и ужаса ночного леса. Но он понимал, что должен. Его отсутствие было бы расценено как пренебрежение.

Когда он наконец появился на площади, его встретили громкими, приветственными криками.

«Герой идёт!»

«Радомиру слава!»

«Спаситель наш!»

Его, смущённого и немного угрюмого, подхватили под руки Микула и Ондрон и усадили на почётное место. Десятки глаз смотрели на него с восхищением, благодарностью и любопытством. Это было непривычно и тяжело. Он чувствовал себя зверем, которого вытащили из привычной чащи и выставили на всеобщее обозрение.

Староста Борислав поднял рог с мёдом.

«Братья и сестры! Сегодня мы пьём за жизнь! За то, что наши дома целы, а дети спят спокойно. И всё это – благодаря отваге наших мужей, что не побоялись пойти в пасть к волкам!» – он обвёл взглядом всех, кто ходил в ночной поход.

«Но первым среди них, тем, кто шагнул вперёд, когда другие колебались, был он! – староста указал на Радомира. – Он провёл их через тёмный лес, он первым пролил кровь врага! За Радомира, нашего защитника! Слава!»

«Слава! Слава! Слава!» – троекратным эхом прокатилось над площадью.

Радомиру пришлось выпить протянутый ему рог до дна. Хмельной мёд ударил в голову, немного снимая напряжение.

Праздник набирал обороты. Заиграла свирель, кто-то ударил в бубен, и самые смелые девушки уже вышли в круг, водя хоровод. Мужики, осмелев от выпитого, громко обсуждали подробности битвы, приукрашивая и дополняя их. Молодой Глеб, уже забыв о своей утренней слабости, с горящими глазами рассказывал таким же юнцам, как он лично зарубил троих разбойников. Радомир слушал это с кривой усмешкой, но молчал. Пусть говорят. Сегодня им можно.

К нему то и дело подходили люди. Кто-то просто хотел пожать его сильную руку, кто-то протягивал лучший кусок мяса. Отец Глеба подошёл и низко поклонился, благодаря за то, что уберёг его непутёвого сына. Даже те, кто раньше косился на него и называл Бирюком, теперь искали его расположения.

В какой-то момент, когда веселье было в самом разгаре, к нему подсела Зоряна, дочь старосты. Самая красивая и завидная невеста в деревне.

«Тебе, наверное, непривычно среди нас, Радомир?» – спросила она, и в её голосе не было обычного девичьего кокетства.

«Есть немного», – честно признался он.

«Ты настоящий герой, – её щёки чуть покраснели. – Все девушки сегодня только о тебе и говорят. Ты храбрый и сильный. Любая была бы счастлива…»

Она не договорила, но намёк был более чем ясным. Радомир почувствовал себя неловко. Он умел обращаться с оружием, читать следы и понимать язык леса, но разговоры с девушками были для него сложнее любой битвы. Он лишь что-то неопределённо промычал в ответ, и Зоряна, немного разочарованная его молчаливостью, вскоре отошла.

Он смотрел на пляшущие языки костра, на весёлые, пьяные лица односельчан и чувствовал растущее отчуждение. Они праздновали победу. А он видел перед глазами не свои подвиги, а мёртвые глаза разбойника, которого добивал ножом, и залитое кровью тело старого Захара. Победа была общей, а цена за неё у каждого была своя.

Он поднялся, чтобы уйти незаметно, но его остановила тихая, знакомая фигура, стоявшая в тени, поодаль от общего веселья. Это была ведунья Милада. Она держала что-то в руке.

Глава 21: Дар Ведуньи

Когда Радомир поднялся, чтобы незаметно покинуть шумное сборище, большинство празднующих этого даже не заметили. Их внимание было приковано к пляшущим в круге девушкам и к очередной чаше с хмельным мёдом, пущенной по кругу. Он уже сделал несколько шагов в спасительную темноту своего двора, когда тихий, скрипучий голос остановил его.

«Пытаешься сбежать от своей славы, охотник?»

Он обернулся. В тени старой плакучей ивы, в стороне от буйного веселья, стояла Милада. Свет костра не достигал её, и фигура её казалась вырезанной из ночного мрака. Она не опиралась на свою палку, а держала её перед собой обеими руками.

«Шумно здесь, – коротко ответил Радомир, подходя ближе. – Не по мне такое».

«Конечно, не по тебе, – кивнула ведунья, и её пронзительные глаза всмотрелись в его лицо. – Их веселье – это пена на поверхности реки. А ты видел то, что на дне. Кровь и кости. Такое знание меняет человека».

Она помолчала, давая ему переварить её слова. В отличие от остальных, она не смотрела на него с подобострастным восхищением. Её взгляд был глубже, словно она видела не просто героя-охотника, а нечто иное.

«Я пришла не хвалить тебя, Радомир. За тебя это сделают другие. Я пришла сказать, что ты прошлой ночью сделал свой выбор. И этот выбор разбудил то, что дремало в твоей крови».

«О чём ты, ведунья?» – нахмурился Радомир. Он всегда относился к её речам серьёзно, но сейчас они казались особенно загадочными.

«В твоём роду, – Милада понизила голос до шёпота, – были те, кто ходил между мирами. Те, кто говорил с лесом не только языком топора и лука, но и языком духа. Ведуны. Твой прадед был одним из них. Эта сила течёт в твоей крови, но она спала, как медведь в зимней берлоге. Но вчера… вчера ты пролил кровь не ради добычи, а ради справедливости. Ты встал на защиту своего рода, своего племени. И эта жертва, эта ярость праведная… она разбудила медведя».

Радомир слушал, не перебивая. Это звучало как сказка, но что-то внутри него отзывалось на слова старой женщины. Он вспомнил то странное чувство, когда он вёл отряд по ночному лесу, как будто он не просто видел следы, а чувствовал их. Вспомнил холодную, сверхъестественную ярость в бою.

«Твой дар ещё слаб, – продолжала Милада. – Ты чувствуешь лес, но ты не видишь его истинных хозяев. Ты ходишь по земле, но не видишь тех, кто ходит под ней и над ней. Ты слеп, как новорождённый щенок. И эта слепота опасна. Сила без знания – это пожар без присмотра. Она может сжечь и тебя, и тех, кто рядом».

Она сделала шаг к нему. В полумраке её лицо казалось лицом древнего божества, высеченным из дерева.

«Ты стал маяком, Радомир. Твоя сила теперь горит во тьме, и на её свет будут слетаться не только мотыльки, но и те, кто пожирает свет. Духи, как и люди, бывают добрыми и злыми. И скоро ты начнёшь их видеть. Тебе нужна защита. И нужен проводник».

С этими словами она разжала свою морщинистую ладонь. На ней лежал небольшой амулет. Он был сделан из почерневшей от времени кости, искусно вырезанной в виде головы ворона. Глаза птицы были инкрустированы двумя крошечными, тускло мерцающими камушками обсидиана. Амулет висел на простом кожаном шнурке.

«Это кулон из кости ворона, что говорил со мной в тот вечер, когда уезжала дружина. Он принёс весть, и он же отдал свою плату, – сказала Милада. – В нём не только кость. В нём частица моей силы, моей крови и моего знания. Он не сделает тебя всемогущим, нет. Он лишь приоткроет твои глаза. Он поможет тебе увидеть мир таким, какой он есть на самом деле».

Она протянула ему амулет. Кость была на удивление тёплой, почти живой на ощупь.

«Возьми его. Носи и не снимай. Он станет твоим щитом и твоим ключом. Но помни: увидев, ты уже не сможешь развидеть. Дороги назад не будет».

Радомир смотрел на дар ведуньи. Он чувствовал исходящую от него слабую, но отчётливую энергию. Это было похоже на тихое гудение, которое ощущаешь всем телом. Он колебался лишь мгновение. Он доверял этой женщине. И он чувствовал правду в её словах.

Он взял амулет.

«Благодарю, ведунья», – сказал он просто.

«Не благодари. Это не дар, а ноша. Учись нести её достойно, – ответила она. – А теперь иди. Надень его. Твой новый путь начинается сегодня».

С этими словами она развернулась и, тяжело стуча своей палкой, растворилась в ночи так же внезапно, как и появилась, оставив Радомира одного. Он стоял посреди шума и веселья, но чувствовал себя как никогда одиноким. В его руке лежал ключ к новому, неизведанному и, возможно, страшному миру. И он знал, что выбора у него нет. Он должен был повернуть этот ключ.

Глава 22: Кулон из Кости Ворона

Радомир стоял в тени ивы, и слова Милады гулким эхом отдавались в его сознании. Сила… ведуны… пробудившийся медведь… Это было слишком много, слишком странно, чтобы принять сразу. Но прежде чем он успел задать хоть один вопрос, старая ведунья сделала ещё один шаг к нему, её глаза горели в полумраке, как два далёких уголька.

«Сила без знания – это пожар без присмотра, – повторила она, и её голос был похож на шелест сухих листьев. – Она может сжечь и тебя, и тех, кто рядом. Поэтому я не отпущу тебя в новый путь слепым».

Она медленно, почти ритуально, разжала свою морщинистую ладонь. На ней, контрастируя с тёмной, сухой кожей, лежал амулет. Он сразу приковал к себе всё внимание Радомира. Это была искусно вырезанная из почерневшей от времени кости голова ворона. Мастер, создавший её, уловил самую суть птицы – её хищную мудрость, её связь с чем-то древним и потусторонним. В глазницах ворона тускло мерцали два крошечных, как маковые зёрна, камушка чёрного обсидиана, которые, казалось, впитывали в себя свет, не отражая его. Амулет висел на простом, но прочном кожаном шнурке.

«Это не просто безделушка, – сказала Милада, заметив его пристальный взгляд. – Это кость того самого ворона, что принёс мне весть о беде. Он выполнил свою миссию, и часть его духа осталась в ней. Я добавила к этому каплю своей крови и частицу своей силы. Это всё, что я могу дать тебе сейчас».

Она протянула ему амулет. Когда пальцы Радомира коснулись кости, он почувствовал странное, неожиданное тепло, словно амулет был не мёртвым предметом, а живым существом. По руке пробежала лёгкая, щекочущая дрожь.

«Что он делает?» – спросил Радомио, его голос был глуше обычного.

«Он не сделает тебя сильнее и не защитит от клинка, – ответила ведунья. – Его задача иная. Он – ключ. Он откроет твои настоящие глаза. Те, что сейчас закрыты. Он поможет тебе увидеть мир таким, каков он есть на самом деле – населённый не только людьми и зверьём, но и духами, что живут в каждом дереве, в каждом ручье, в каждом доме».

Она сделала паузу, её взгляд стал тяжёлым, почти гипнотическим.

«Носи его и не снимай. Пока он на тебе, ты будешь защищён от мелкой нежити, которая боится силы, заключённой в нём. И пока он на тебе – ты будешь видеть. Но я должна предупредить тебя, Радомир. Увидев однажды, ты уже никогда не сможешь развидеть. Мир для тебя изменится навсегда. Дороги назад не будет. Ты готов к этому?»

Вопрос повис в воздухе. Веселый шум пира за спиной казался чем-то далёким, ненастоящим. Настоящим был этот выбор, здесь и сейчас. Спрятаться в привычном, понятном мире, где самый страшный враг – это медведь или разбойник с топором? Или шагнуть в неизведанное, полное чудес и, скорее всего, ужасов, о которых он и не подозревал? Но слова Милады о том, что его пробудившаяся сила опасна без знания, решили всё. Он не мог позволить себе быть слепым оружием в руках судьбы.

«Готов», – твёрдо сказал он.

Милада одобрительно кивнула.

«Я знала, что ты так скажешь».

Не дожидаясь, пока он сделает это сам, она взяла амулет и, шагнув совсем близко, сама надела ему шнурок на шею. Радомир ощутил, как холодная кожа шнурка легла на его затылок, а костяной ворон опустился на грудь. В тот момент, когда амулет коснулся его кожи, он почувствовал резкий, но не болезненный толчок, словно его окунули в ледяную воду. Он моргнул.

И мир изменился.

Глава 23: Мир Наизнанку

В тот миг, когда холодный костяной амулет коснулся его тёплой кожи под рубахой, мир для Радомира раскололся. Это было не звуковое или физическое явление, а нечто гораздо более глубокое, на уровне самого восприятия. Словно пелена, о которой он даже не подозревал, внезапно спала с его глаз. Он резко моргнул, потрясённый, и снова открыл глаза.

И отшатнулся.

Всё было прежним и одновременно совершенно иным. Всё, что он видел раньше, осталось на месте – костёр, столы, люди, деревья. Но поверх этой привычной реальности наложился новый, невидимый прежде слой, вибрирующий и живой.

Первое, что он увидел – это люди. Вокруг каждого из них теперь колыхалось и переливалось цветное сияние, похожее на марево над раскалённой землёй. У большинства селян эти ауры были тусклыми, спокойных, землистых цветов – бежевого, зелёного, коричневого. Но у тех, кто был пьян и весел, в аурах вспыхивали яркие красные и оранжевые искры. Усталость тех, кто вернулся из похода, проявлялась в виде тёмно-серых пятен. А над старостой Бориславом светился ровный, бледно-голубой ореол – цвет спокойной власти и ответственности.

Радомир ошеломлённо перевёл взгляд на Миладу. Её аура была не похожа на остальные. Она была глубокого, почти чёрного фиолетового цвета, и в ней, словно звёзды в ночном небе, мерцали крошечные серебряные точки. Её сияние было плотным, древним, оно не колыхалось, а медленно вращалось вокруг её сгорбленной фигуры. Он впервые понял, насколько она сильна.

Ведунья усмехнулась, увидев выражение его лица.

«Вот так. Добро пожаловать в настоящий мир, ведун».

Но ауры были лишь началом. Радомир повернул голову в сторону пирующей толпы и его сердце пропустило удар. На краю стола, там, где лежали остатки еды, сидело нечто. Маленькое, ростом с ребёнка, существо, покрытое серой шерстью, с длинными пальцами, которыми оно проворно выуживало крошки хлеба и кусочки мяса, и глазами, горевшими, как два уголька. Оно было полупрозрачным, словно сотканным из дыма, но вполне реальным. Существо почувствовало его взгляд, замерло, испуганно пискнуло и юркнуло под стол, мгновенно растворившись.

«Что… что это было?» – прошептал Радомир, не в силах отвести взгляд от пустого места.

«Обычный дворовой, – буднично ответила Милада. – Или подстольник. Мелкий дух, что кормится остатками. Они всегда здесь, просто ты их не видел. Безвредны, если их не злить».

Радомир сделал шаг назад, его дыхание сбилось. Он посмотрел на свою избу. И чуть не вскрикнул. В самом тёмном углу под крышей, там, где всегда было просто темно, он увидел ещё одно существо. Это было похожее на заросшего мхом старичка с длинной бородой, который сидел, обняв колени, и неодобрительно смотрел на шумный пир. От него исходило тёплое, коричневатое свечение.

«Домовой…» – выдохнул Радомир. Он всегда оставлял ему на ночь блюдце с молоком и краюху хлеба, как учила его покойная мать, но всегда считал это просто старым обычаем, данью традиции. А он… он был настоящий.

Шок был настолько сильным, что у Радомира закружилась голова. Он оперся о ствол ивы, чтобы не упасть. Его взгляд метнулся за околицу деревни, к тёмной стене леса. И там, у самой кромки, он увидел его.

Это был не человек и не зверь. Высокая, сутулая фигура, сотканная, казалось, из самой лесной тени, мха и переплетённых корней. У неё не было лица, лишь два тлеющих зелёных огонька в том месте, где должны были быть глаза. Существо стояло неподвижно, наблюдая за деревней. Леший. Хозяин леса. Тот, чьё присутствие Радомир иногда чувствовал, но чьё истинное обличье не мог себе и представить. И теперь этот Хозяин смотрел прямо на него. Радомир почувствовал, как по спине пробежал ледяной холод – Леший видел, что он его видит.

Он резко отвернулся, не в силах вынести этот взгляд. Мир сошёл с ума. Он был наизнанку. Всё, что он знал, оказалось ложью, или, вернее, лишь малой частью правды. Духи, о которых рассказывали в сказках седым зимним вечером, были реальны. Они жили бок о бок с людьми, невидимые, неслышимые. И теперь он, Радомир, видел их всех.

Он посмотрел на свои руки. Вокруг них тоже вилось слабое, едва заметное серо-голубое сияние. Его собственная аура. Его собственная сила, ставшая видимой.

Он снова взглянул на Миладу. Её лицо было спокойным, но в глазах читалось сочувствие. Она знала, какой шок он сейчас испытывает.

«Привыкай, – тихо сказала она. – Теперь это твой мир. И тебе в нём жить».

Глава 24: Новые Глаза

Радомир, не говоря больше ни слова, развернулся и почти бегом направился к своей избе. Шум пира, смех и музыка теперь казались ему чем-то ирреальным, набором звуков из другого, простого и понятного мира, в который ему уже не было возврата. Он захлопнул за собой тяжёлую дубовую дверь, отрезая себя от праздника. Внутри, в привычном полумраке, он прислонился спиной к холодному дереву, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и дрожь в руках.

Он зажёг лучину. Дрожащий огонёк осветил избу, и Радомир заставил себя осмотреться. Всё было по-прежнему: стол, лавки, оружие на стене, остывающий очаг. Но теперь комната не была пустой.

В углу под потолком всё так же сидел маленький, косматый Домовой. Увидев, что Радомир смотрит прямо на него, дух-хранитель встрепенулся, поёжился и, кажется, попытался стать ещё незаметнее, вжимаясь в тёмное бревно. Его аура светилась тёплым, ровным, как пламя свечи, светом. Радомир смотрел на него, и страх медленно начал уступать место ошеломляющему пониманию. Этот дух был здесь всегда. Он жил с ним под одной крышей, оберегал его дом от мелких напастей, а он этого даже не знал. Он медленно кивнул в сторону угла, как бы здороваясь. Домовой, кажется, удивился, но не двинулся с места.

Радомир сел на лавку, обхватив голову руками. Информации было слишком много. Его разум, привыкший к чёткому и материальному миру, не справлялся с нахлынувшей реальностью. Каждое дерево за окном, как он теперь понимал, имело своего духа-хранителя. Каждый ручей, каждая низина. Весь мир был живым, одушевлённым, наполненным невидимыми существами. Это одновременно восхищало и ужасало.

Он просидел так, наверное, час, пытаясь свыкнуться с мыслью. Затем, ведомый какой-то внутренней необходимостью, он встал и вышел на задний двор. Ночь была в самом разгаре. Пир на площади начал затихать. Радомир посмотрел на кромку леса, туда, где он видел Лешего. Хозяина там уже не было, но Радомир чувствовал, что за ним наблюдают.

Теперь лес выглядел совершенно иначе. Это была не просто совокупность деревьев, а целый мегаполис, кишащий жизнью, о которой он и не подозревал. Между стволами он видел снующие туда-сюда блуждающие огоньки – маленькие, любопытные духи, похожие на светлячков. На ветке старой ели сидела, расчёсывая зелёные волосы, полупрозрачная фигурка – Мавка, лесная дева. Она посмотрела на него своими большими, бездонными глазами и хихикнула, тут же растаяв в воздухе. В корнях упавшего дуба он заметил движение – там, в темноте, светились два недобрых, красных глаза. Кто-то прятался, кто-то недружелюбный. Упырь? Болотник? Он не знал, но инстинкт подсказывал держаться подальше.

Весь лес был наполнен взглядами. Они смотрели на него отовсюду. Большинство из них были просто любопытными. Некоторые – настороженными. Некоторые – откровенно враждебными. Они все видели, что он их видит. Пелена невидимости спала, и он, человек, стал полноправным участником их мира. Кулон на его груди испускал слабое, едва заметное голубоватое сияние – ауру Милады. Видимо, именно это свечение удерживало более мелких и агрессивных духов на расстоянии.

Радомир попробовал "выключить" новое зрение, зажмурившись и сильно потряся головой. Но когда он открыл глаза, ничего не изменилось. Амулет не был переключателем, он был ключом, который уже повернули в замке.

«Привыкай», – снова прозвучали в его голове слова ведуньи.

И он начал пытаться. Он заставил себя просто смотреть, не анализируя, не пугаясь. Просто принимать новую реальность как данность. Он смотрел на ауры деревьев – мощные, зелёные, уходящие корнями глубоко в землю. На слабое мерцание камней. На серебристое сияние ручья, что протекал за его двором. Мир оказался гораздо сложнее и красивее, чем он думал. И опаснее.

Он провёл остаток ночи, сидя на крыльце, наблюдая за этим тайным балетом духов, который разыгрывался у него на глазах. Первоначальный шок сменялся чем-то другим – смесью страха, благоговения и глубокого, почти животного любопытства. Он был охотником. А перед ним открылись совершенно новые, неизведанные охотничьи угодья. Только вот кто теперь был охотником, а кто добычей, предстояло выяснить.

К рассвету он почти перестал вздрагивать от каждой новой тени. Он понял главную вещь: он должен научиться жить в этом мире. Научиться отличать добрых духов от злых, понимать их намерения, знать, кого можно задобрить, а от кого лучше бежать. Иначе он не выживет.

Его взгляд упал на подаренный Свенельдом меч, прислонённый к стене. Раньше он видел в нём просто оружие. Теперь он видел, что в старой стали спит своя, слабая, но отчётливая аура. Память о битвах, в которых он побывал, о руках, что его держали. Всё было живым.

Когда первые лучи солнца коснулись земли, отгоняя многих ночных духов в тень, Радомир почувствовал страшную усталость. Эта ночь отняла у него больше сил, чем самая жестокая битва. Он зашёл в избу, бросил взгляд на Домового, который уже задремал в своём углу, и рухнул на лавку, проваливаясь в тяжёлый, беспокойный сон, полный причудливых образов и разноцветных сияний. Его новая жизнь началась.

Глава 25: Путь в Киев

Прошло несколько дней. Деревня Полесье постепенно возвращалась к своему обычному, размеренному быту. Похоронили Захара, доели остатки с пиршества, и слава о ночной битве понемногу стала превращаться в легенду, которую будут рассказывать долгими зимними вечерами. Но для Радомира эти дни были наполнены тихим, внутренним напряжением.

Его мир уже никогда не будет прежним. Каждая вылазка в лес теперь превращалась в настоящее испытание. Он не мог больше просто идти по тропе – он видел то, что её окружает. Видел Мавок, прячущихся в листве, чувствовал недобрый взгляд болотника из топкой низины, замечал, как у корней старого дуба копошатся маленькие, злобные лесные бесы. Его новое зрение было одновременно и даром, и проклятием. Оно предупреждало об опасности, но и не давало покоя ни на минуту. Мир стал громким, многолюдным и требовал постоянного внимания.

К тому же, его роль в деревне изменилась. Он больше не был просто угрюмым Бирюком с окраины. Теперь он был героем-защитником. К нему то и дело обращались с вопросами, просили совета, а девушки при встрече опускали глаза и краснели. Эта новая для него социальная роль тяготила его не меньше, чем постоянное присутствие духов. Он чувствовал себя чужим и в лесу, и среди людей. Ему нужна была передышка, смена обстановки.