Блудливая Венеция

Алессандро кивнул, сохраняя на лице приветливую, но несколько виноватую улыбку.

– К сожалению, да. Но, как я понял, это вопрос решенный, и свадьба состоится в ближайшее время.

– Через две недели, – вздохнув, ответила Лукреция. – Сегодня в церкви Санта-Мария деи Мираколи объявят об этом.

Бьянка побелела от злости.

– Я сама поговорю с этим патологическим эгоистом, у которого в мозгу только звон монет, а в душе глухая пустота, отзывающаяся лишь эхом алчности.

Бьянка резким движением расправила складки на рукаве, будто демонстрируя свою решимость, и, покинув палаццо, двинулась в сторону гондолы.

– Не сомневаюсь, эта тирада – весьма точное описание синьора Лоренцо, – с насмешкой бросил Алессандро, протягивая Лукреции руку.

Она, словно раздумывая, медленно коснулась его пальцев, задержав взгляд на его лице чуть дольше, чем требовалось, а затем, с крошечной, едва заметной улыбкой, оперлась на его руку.

Не торопясь, они последовали за Бьянкой, а в воздухе повисло легкое напряжение – почти невидимое, но ощутимое. Лукреция не могла понять: то ли это было вызвано словами подруги, то ли легкой дрожью, пробежавшей по телу, когда она коснулась руки Алессандро. Её мысли путались, тонким вихрем закручиваясь в глубине сознания. Странное, тревожное, но какое-то манящее ощущение проникло в сердце и не спешило покидать его. Она не понимала его и не могла дать ему имя, но знала одно: так не должно быть, особенно сейчас, накануне обручения. Сегодня она должна быть уверенной и спокойной.

Для объявления о предстоящем браке Лукреции Контарини и Джованни Кавалли и для самой свадебной церемонии была выбрана церковь Санта-Мария деи Мираколи, спрятанная среди узких каналов Каннареджо. Здесь не было величия Сан-Марко, не было многолюдных галерей, лишь тишина, мягкий свет свечей и отражение воды, дрожащей в узком канале.

И естественно, синьор Лоренцо Контарини выбрал эту церковь не случайно. Здесь, в уединении, не было лишних глаз, не было глухого шума переполненных площадей – лишь тщательно подобранные свидетели. Каждый из присутствующих знал, что невеста – признанная дочь могущественного сеньора, но всё же оставшаяся за гранью безупречного происхождения, а жених – брат человека, имя которого всё еще звучало в траурных разговорах и о смерти которого шептались в переулках. Лица присутствующих оставались спокойными, но всё же в напряжённых чертах каждого скользил вопрос о поспешности этого брака и его причинах.

Во время молебна Энцо Д'Амато шепнул Джованни на ухо:

– Дорогой друг, у тебя нет такого ощущения, что в этих стенах всё происходит не для благословения, а чтобы однажды оправдать нарушения? И если у присутствующих появятся какие-то сожаления, то нам напомнят, что это был божий промысел?

Джованни слегка склонил голову, словно прислушиваясь не только к словам друга, но и к собственным мыслям.

– Это уж точно, если ты попытаешься что-то забыть, тебе напомнят, – ответил он негромко, пряча лёгкую усмешку в уголке губ.

Энцо чуть прищурился, переводя взгляд на друга.

– Надеюсь, это благословение церкви не окажется проклятием для тебя. Хотя, клянусь Бахусом, оказаться рядом с Лукрецией и не возжелать её – это не проклятие, это скорее божественное испытание, проверка на прочность духа и крепость телесных сил. А тебе повезло, дружище! Ты окажешься между её ног с благословения Божьего и её папаши, что, наверное, важнее, чем первое.

Энцо закрыл рот кулаком, чтобы не заржать, как породистый жеребец.

Джованни хмыкнул, не разделяя энтузиазма друга.

– Тебе легко говорить, Энцо. Это не ты окажешься в постели с этой… «святой девой». Я слышал о Контарини всякое. Говорят, они плетут интриги даже во сне. Не удивлюсь, если её братья будут стоять у нашего изголовья всю ночь.

Энцо отмахнулся, будто от назойливой мухи.

– Брось, Джованни! Ты же не девственник, в конце концов. Просто наслаждайся моментом. Лукреция красива, богата и имеет влиятельного отца. Что еще нужно для счастья? К тому же, если тебя благословил сам синьор Лоренцо, то кто посмеет тебе навредить? Разве что только ты сам своей глупостью.

Джованни нахмурился и бросил взгляд на Лукрецию и Бьянку. Вдова сидела с надутыми губками и бросала молнии в сторону Лоренцо Контарини, время от времени отвечая Алессандро, не глядя на него.

– Ты слишком явно демонстрируешь своё недовольство, cara mia22, – произнёс Алессандро вполголоса с оттенком насмешки. – В Венеции это бывает опаснее шпаги.

Пальцы Бьянки сжали шёлковые перчатки, как будто она действительно держала в руке оружие.

– А ты слишком легко относишься к тому, что происходит, – тихо, но с нажимом ответила она.

Тем временем Лоренцо Контарини, почувствовав на себе чей-то убийственный взгляд, хмуро оглядел церковь. Он поймал взгляд Бьянки, и в этот миг между ними словно разгорелся безмолвный диалог – один из тех, что ведётся одними лишь глазами.

Её взгляд был острым, требовательным, но не умоляющим. В нём не было ни капли смущения, ни намёка на робость – только холодная, расчётливая уверенность. Как будто она заранее знала, что Лоренцо уступит и согласится на всё, что она предложит.

Единственным человеком из прихожан, кто действительно думал о Боге в этот момент, была Лукреция. Она, не моргая, смотрела на распятие и молилась. Правда, обращаясь к Всевышнему, она просила о мирском. Она не просила об исцелении или спасении души – нет. Её молитва была тиха и исполнена тревоги, которую она не могла высказать вслух.

«Прошу, Господи, если я должна принять этот союз, дай мне силу. Но если есть другой путь… покажи мне его».

Её пальцы, сложенные в замок, сжимались всё сильнее. Ей хотелось верить, что в мраморных стенах этой церкви есть ответ, а дрожащие на алтаре свечи несут в себе знамение. Но ничего не происходило. Только слабый шёпот людей за спиной, приглушённые звуки заутренней и взгляд Христа, застывший в вечности. Лукреция не знала, услышаны ли её слова. Но ей казалось, что Бог смотрит на неё – и молчит, сам не зная, что ответить.

И вдруг… Запах табака, терпкий, чуть пряный, он, словно растворяясь в воздухе, пробирался сквозь шепчущиеся голоса, тяжесть мрамора и колеблющиеся пламя свечей. Лукреция вздрогнула, озираясь вокруг. Всё те же лица, что пришли вместе с ней к началу молебна. Она медленно опустила веки, и перед её мысленным взором вспыхнул образ незнакомца в маске, чья дерзость однажды заставила её сердце замереть.

В этом запахе, в этой неожиданной волне воспоминания было что-то тревожное, но не пугающее. Что-то, что не поддавалось логике, но будоражило её. Тепло дыхания, прикосновение, которого не было в данный момент, но которое вдруг ожило в её памяти. Это было не желание, а скорее, проблеск понимания и предчувствие чего-то неизбежного.

– Странное место для таких мыслей, синьорина, – услышала она негромкий, мягкий голос у своего уха.

Она резко повернула голову, и её лицо почти уткнулось в лицо Алессандро, сидевшего между ней и Бьянкой.

Лукреция не поняла, что он имеет в виду, но ощущение предостережения пронеслось по её спине холодной нитью.

– Вы всегда говорите загадками, синьор Даль Пьетро? – тихо спросила она, чтобы скрыть лёгкую дрожь в голосе. – Только не говорите, что вы умеете читать мысли, – язвительно подколола она его.

Алессандро чуть склонил голову набок, как будто изучал её.

– Только когда знаю, что вопросы всё равно останутся без ответов.

В его глазах было что-то странное, и это было не просто любопытство.

– Всё просто, синьорина Лукреция, – улыбаясь, сказал мужчина. – Вы вздохнули слишком глубоко, и это натолкнуло меня на мысль, что вы думаете вовсе не о предстоящей свадьбе, и более того, в душе у вас закрались сомнения.

– Какая наблюдательность, однако! Вы страшный человек, синьор Алессандро, и с вами нужно держать ухо востро.

Лукреция пристально смотрела в глаза Алессандро, в них было не то плутовство и усмешка, с которой он обычно смотрел на людей, а что-то совсем другое, пробирающее до самого её женского нутра. Она почувствовала, как внутри неё поднялась волна странного, необъяснимого жара. Алессандро смотрел на неё не так, как раньше. Ни дерзко, ни с вызовом. А с пониманием. Как будто он видел её насквозь.

– Вы курите табак, сеньор Даль Пьетро? – Лукреция сама не ожидала от себя этого вопроса.

Алессандро поднял брови, но не сразу ответил.

– Любопытный вопрос, синьорина, – сказал он наконец, чуть склонив голову набок, будто изучая её реакцию.

И только он открыл рот, чтобы ответить на вопрос, как громкий, глубокий, звучащий под сводами церкви голос заглушил его.

– Сегодня, под милостью Господа и под взором его святых, мы собрались, чтобы объявить о союзе, который будет скреплён не только перед людьми, но и перед самим Всевышним.

Священник сделал паузу, позволяя словам откликнуться эхом в каменных стенах. Он жестом обеих рук попросил жениха и невесту приблизиться к алтарю. Джованни подошел и встал рядом со священником. Лукреция немного позади жениха.

– Да будет известно, что синьор Джованни Кавалли и синьорина Лукреция Контарини вступают в клятву помолвки, обещая друг другу преданность и честь, как того требует долг семьи, вера и справедливость.

Святой отец слегка наклонил голову, словно признавая присутствие знатных семейств.

– Пусть этот союз будет крепким, исполненным мудрости, благочестия и взаимного уважения. И пусть те, кто станут свидетелями этого события, запомнят его не как простой договор, но как решение, угодное Богу. Свадьба состоится здесь, в церкви Санта-Мария деи Мираколи до фестиваля Сан-Мартино. Да пребудет мир в домах ваших, да осенит вас благословение. Аминь!

Лукреция обернулась в надежде увидеть Алессандро и получить ответ на свой вопрос, но его в церкви уже не было.

Таинственный незнакомец

– Я отвезу тебя домой, – услышала она голос Джованни.

Оглядевшись, она заметила, что Бьянка оживлённо разговаривает с её отцом, и, судя по выражениям их лиц, разговор обещал быть долгим. Лукреция молча кивнула в знак согласия. Проходя мимо отца и подруги, она услышала стальной голос синьора Лоренцо.

– Вам следует помнить, синьора, что время не всегда на стороне тех, кто колеблется. В Венеции уважают траур, но слишком долгий траур может превратиться в бремя. В финансовое бремя.

– Я понимаю, что Венеция – город жизни, город карнавалов, – уверенно перечила ему Бьянка, но вы, синьор, могли бы понять мою скорбь. Утрата мужа – это удар, от которого нелегко оправиться.

– Синьора Кавалли, церковь не место для подобных разговоров. Если желаете его продолжить, мы можем отправиться в Palazzo Contarini del Bovolo, – указывая на выход, предложил синьор Лоренцо.

Лукреция, закатив глаза, неопределённо покачало головой, явно показывая, что этот разговор бесполезный и лишь пустая трата времени.

Гондола медленно скользила по Rio del Silenzio23. Канал действительно соответствовал своему названию. Звуки города – звон колоколов, шаги на мостовых, даже крики чаек – будто растворялись в густом воздухе, не доходя до тёмной воды. Дома, тесно прижавшиеся друг к другу, словно сжимали канал с двух сторон, делая его безмолвным узким туннелем. Даже гондольер молчал, как будто он знал, что в этом месте лучше не говорить. Лукреция и Джованни тоже не разговаривали, они даже не смотрели друг на друга. Их взгляды были устремлены в разные стороны. Его – в воду, а её – на стены домов, рассматривая окна. И лишь редкие всплески воды о борт лодки нарушали повисшую вокруг тишину.

– Сеньор Лоренцо сказал, – наконец, нарушил молчание Джованни, не глядя на невесту, – что я нравлюсь тебе.

– Как ты думаешь, мы сможем быть счастливы? – Не отвечая на его вопрос, тихо спросила девушка.

– Счастье… – Джованни запнулся, словно произнося это слово впервые. Он взглянул на Лукрецию, на её бледное лицо, обрамленное темными локонами. В её глазах плескалась тревога, которую он не мог понять. – Счастье – это не дар, который кто-то нам преподносит, это то, что мы можем попытаться создать вместе, Лукреция.

– А если мы не сможем? – Лукреция отвела взгляд, её голос дрожал, как тонкая струна. – Ведь всё это – лишь обман и фиглярство, навязанное нам? Как я устала от этого лицемерия.

Молчание вновь опустилось между ними, как занавес. Их брак должен был укрепить положение обеих семей, и любовь не входила в этот расчёт. Джованни очень хорошо осознал это сейчас, как и то, что Лукреция не влюблена в него.

Девушка прикрыла глаза и размышляла, стоило ли ей поддерживать эту иллюзию брака, ведь никто – ни её отец, ни приближённые дожа, ни банкиры, ни купцы – никто не знал, что у нее на сердце. Но живя в Венеции, в этом городе-маскараде, где чувства легко прячутся за маской, шелком, золотом и мишурой, за улыбками и поклонными реверансами, можно играть множество ролей. Она могла быть идеальной женой – внимательной, сдержанной, достойной. Но как только погаснут огни в палаццо, она может стать просто Лукрецией, которая мечтает о чем-то большем, чем политические интриги и банковские счета. Женщиной, жаждущей настоящего тепла, искренней привязанности, слов, идущих от самого сердца. Стоит только надеть маску. Венеция не прощала слабости, но она поощряла искусство притворства. И Лукреция, воспитанная в этом мире, умела носить маску лучше многих. Но в глубине души она задавалась вопросом: сможет ли она когда-нибудь позволить себе открыто быть собой?

Вдруг лодка покачнулась, словно кто-то с берега прыгнул в неё, гондола резко накренилась, и Лукреция, едва не потеряв равновесие, открыла глаза, вскрикнула и инстинктивно схватилась за края лодки. Перед её взором предстала трагикомичная картина, достойная карнавальной пьесы: человек в треуголке, плаще и маске на лице с неожиданной ловкостью схватил Джованни за лацканы камзола и с лёгкостью, как мешок с мукой, выбросил за борт.

– Прощай, неудачник! – раздался насмешливый голос незнакомства. И тут же, вытащив из-под полы плаща стилет и наставив его на гондольера, добавил, – без шуток, приятель, давай налегай на весло.

Лукреция застыла, не в силах пошевелиться – то ли от страха, то ли от абсурдности происходящего.

Незнакомец повернулся к Лукреции, слегка поклонился и всё так же театрально произнёс:

– Простите за вторжение, синьорина, но обстоятельства вынуждают меня прибегнуть к столь экстравагантным мерам. Уверяю вас, вашей жизни ничто не угрожает.

Голос незнакомца из-за маски звучал приглушенно, но одновременно властно и иронично, словно он играл роль в какой-то замысловатой комедии. Лукреция, постепенно приходя в себя, смогла рассмотреть его более внимательно. Несмотря на маску, было очевидно, что перед ней человек молодой, с живыми, блестящими глазами, в которых плясали озорные искорки. Его движения были грациозны и уверенны, а стилет в руке казался не столько орудием убийства, сколько частью тщательно продуманного образа.

– Чего вы хотите? – прошептала Лукреция, стараясь сохранить спокойствие.

– Всего лишь небольшой услуги, синьорина, – ответил незнакомец, наклонив голову. – Мне необходимо доставить вас в одно место. Не волнуйтесь, это не займёт много времени, и вы будете щедро вознаграждены за своё терпение.

Гондольер, до этого момента застывший в оцепенении, попытался было возразить, но незнакомец лишь слегка повернул к нему стилет, и тот моментально замолчал, сглотнув слюну. Когда гондола вышла из Rio del Silenzio, человек в маске приказал гондольеру причалить к ближайшей пристани, на которой их поджидал другой гребец.

– Передайте вашему хозяину мои извинения, – с иронией сказал незнакомец, жестом показывая перевозчику покинуть гондолу. – За лодку не беспокойтесь, позже я доставлю её к церкви Санта-Мария деи Мираколи.

Незнакомец уселся напротив Лукреции, сохраняя между ними учтивое расстояние. Он словно наслаждался ситуацией, не ёрзал, не суетился, вся его поза была пронизана уверенностью в себе. Лукреции не было страшно, она пристально смотрела на лицо в маске, пыталась разгадать, что скрывается за этим театральным представлением. Куда он её везет? И что это за «небольшая услуга», которая требует столь драматичной постановки.

ххх

Бьянка и синьор Лоренцо сидели напротив друг друга в большой, украшенной золотом гондоле. Они молчали, лишь изредка молодая женщина бросала на Контарини взгляды, напоминающие разряды молнии, на которые пожилой мужчина весело усмехался. Он несколько раз попытался заговорить, но Бьянка демонстративно отворачивала от него своё милое личико, надменно оттопыривая нижнюю губку. Наконец, гондола вывернула из-за угла и направилась к небольшой пристани у красивого палаццо, украшенного белым и розовым мрамором. Бьянка широко открыв глаза, восхищалась готическими окнами с арками и колоннами. Потом взгляд её скользнул по балконам с коваными перилами. Она на мгновение представила, как она сидит на одном из них и наблюдает за жизнью на канале.

– Что это за дом? Чей? – восторженно спросила Бьянка. В её глазах уже не было искр злости, а лишь восхищение от палаццо. Это был не просто дом – это был символ статуса, богатства и вкуса.

Они вошли в просторную залу с высоким потолком. Солнце, отражающееся в люстре, усыпанной хрустальными подвесками, играло на мраморном полу. Взгляд Бьянки скользил по изящным аркам, по гобеленам, по старинным часам, мерно отсчитывающим время, по зеркалу, обрамлённому резным деревом.

– Этот дом принадлежал когда-то одному из дожей, – с гордостью произнёс синьор Лоренцо, наблюдая за её реакцией. – Но теперь он часть наследия семьи Контарини. И, если ты согласишься, Бьянка, он может стать и твоим домом.

Она обернулась к нему, в её глазах мелькнуло удивление, смешанное с недоверием.

– Моим? – прошептала она.

Лоренцо стоял у стены, наблюдая за женщиной. В руках он держал свёрнутый пергамент, перевязанный алой лентой.

– Это дарственная, – сказал он, не приближаясь. – Палаццо может принадлежать тебе. Официально.

Она медленно подошла к Лоренцо.

– И что взамен?

– Всего лишь то, что у нас уже было и есть, – ответил он, приглаживая выбившуюся из причёски прядь светлых волос. – Ты знаешь, как устроен этот город. Женщина без мужа – мишень. Я нашёл тебе нового достойного кандидата. Молодой, знатный, амбициозный. Он будет тебе ширмой. А ты останешься моей.

Бьянка усмехнулась.

– Ты снова предлагаешь мне сделку, как на рынке, Лоренцо. Сначала приданное, чтобы отец не отправил меня в монастырь и брак с Витторио Кавалли, а теперь – нового мужа для фасада и дом за покорность тебе.

– Я никогда не требовал от тебя покорности, Bambina24. И ты знала, на что идёшь, Бьянка, я тебя никогда не обманывал. Я дал тебе всё, что обещал: приданое и состоятельного мужа…

– Которого убили, – перебила она.

– В этом городе у каждого есть враги. Особенно у тех, кто слишком быстро поднимается в бизнесе.

– Ну конечно же, ты, как никто другой, знаешь об этом, Лоренцо. Возможно, ты сам – воплощение этих врагов. Ты же поднялся так высоко, что у тебя есть сила и власть сокрушить любого, кто встанет на твоем пути. Даже если этот кто-то – тобой же выбранный муж твоей любовницы.

Синьор Контарини издевательски усмехнулся.

– Не говори глупостей, Бьянка. Мне-то зачем нужна была его смерть?! Меня всё устраивало. Витторио был отличной кандидатурой – любитель денег и дешёвых женщин. Благодаря мне у него было и то, и другое. Так что его смерть – такая же потеря для меня, как и для тебя.

– Да, конечно. Ты так убит горем, что уже ищешь мне новую клетку. Ты думаешь, я кукла, которую можно переставлять с места на место?

– Я думаю о твоей безопасности, бамбино. Ты молода, красива и достаточно богата. Ты лакомый кусочек для многих. Я лишь хочу, чтобы у тебя был достойный защитник. Разве это так плохо?

– Защитник, который будет смотреть тебе в рот и исполнять каждое твое желание? – прошептала она, скорее себе, чем ему.

Лоренцо промолчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Его лицо стало напряжённым и от этого казалось каким-то резким и неприятным. Он не привык к тому, чтобы его планы рушились, особенно из-за чьего-то упрямства.

– Ты недопонимаешь своё положение, бамбино. Ты думаешь, что после смерти мужа ты независима?! – Он сделал паузу, внимательно наблюдая за ее реакцией. Бьянка усмехнулась, не отводя от него взгляда, но следующие произнесённые Лоренцо слова заставили её вздрогнуть. – Ты надеешься на помощь Лукреции, которая после брака с Кавалли возьмёт тебя к себе под крылышко? А представь, она узнает о твоей связи с её отцом. Я могу только предположить, какая будет её реакция, я уже не говорю о реакции её мужа, который узнает, что его брат был рогат.

– Ты блефуешь! – прошипела она, словно змея.

– Блефую? – Лоренцо театрально приподнял бровь. – Бамбино, лично я от этого разоблачения ничего не теряю.

– Чего ты хочешь? – прошептала она, опуская взгляд. Голос дрожал, выдавая страх.

Лоренцо усмехнулся, довольный произведенным эффектом. Он подошел ближе, наклонившись к ней так, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.

– Я хочу, чтобы ты держала возле себя Алессандро Даль Пьетро на правах будущего мужа, до тех пор, пока мне это будет необходимо.

Бьянка сначала замерла, а затем расхохоталась.

– И это палаццо будет нам свадебным подарком? Только у людей появится много вопросов, с чего ради ты делаешь такие подарки подруге твоей дочери.

– Это уже забота моих адвокатов, – небрежно бросил Лоренцо и смачно поцеловал молодую женщину.

– Ты опять играешь со мной, Лоренцо, – прошептала она, отводя взгляд. – Ты знаешь, что я слаба перед тобой. Но это не любовь. Это зависимость.

Лоренцо усмехнулся, проведя пальцем по ее щеке.

– Зависимость? Возможно. Но разве любовь не начинается с этого?

Он снова притянул ее к себе, на этот раз более нежно. Его губы коснулись ее волос, шепча слова любви и обещания. Бьянка закрыла глаза, позволяя себе утонуть в этом сладком ядовитом тумане, которым Лоренцо так щедро её окутывал.

«Пьеро»

Гондола лавировала между узкими каналами, скользя под арками мостов. Незнакомец сначала молчал, лишь изредка бросая на Лукрецию быстрые взгляды, словно оценивая её реакцию на происходящее. А потом засыпал девушку вопросами о путешествиях: нравится ли они ей, где она бывала, что больше предпочитает – езду в карете, верхом или морские прогулки. Лукреция отвечала уклончиво, стараясь не раскрывать слишком много о себе. Она чувствовала себя немного неловко под пристальным вниманием мужчины, но в то же время в ней просыпалось любопытство. Кто этот человек? И почему он так интересуется ею? А главное, почему ей так комфортно с ним? Нет ни страха, ни опасений, лишь желание продолжать этот странный, но приятный разговор.

– Я обожаю Венецию, – восторженно говорил человек в маске. – Она очаровывает своей красотой. Смотрите, синьорина, отражения домов в воде играют яркими красками, и от этого создаётся впечатление, что город танцует. Лукреция не могла ни согласиться с ним. – В Венеции даже тишина звучит по-особенному, – продолжил он. – Слышите? Это не просто плеск воды. Это музыка времени, застывшего между эпохами.

Лукреция посмотрела на него с лёгкой улыбкой.

– Вы поэт, синьор?

– Нет, – ответил он, чуть склонив голову. – Просто влюблённый в этот город человек. А Венеция делает поэтами всех, кто её слушает. Простите, если я вас утомил своими вопросами и разговорами, синьорина. Я лишь хотел захватить ваше внимание.

Лукреция слегка покраснела. Ей казалось, что в его голосе не было ни капли фальши, и она доверяла ему.

– Впрочем, мы уже на месте, – указывая рукой не берег, весело проговорил незнакомец.

Гондола причалила к небольшому, неприметному причалу, укрытому в тени старого палаццо. Незнакомец галантно протянул Лукреции руку. Девушка колебалась, не зная, стоит ли доверять этому человеку. Но что-то в его глазах и в таинственном, приглушенном от маски голосе манило её. Лукреция протянула руку и одарила его очаровательной улыбкой, свидетельствующую о том, что она принимает его предложение и готова окунуться в то приключение, которое он ей предлагает.

Они направились к массивным дверям, у которых стоял здоровый угрюмый мужчина. Он открыл дверь и по-французски поприветствовал прибывших, называя человека в маске «хозяин». Незнакомец кивнул и, пропуская Лукрецию вперёд, слегка коснулся её спины, от чего у девушки предательски захватило дух.

Лукреция оказалась в просторном зале, но она не успела его рассмотреть, незнакомец, взяв её под руку, провёл через всю комнату, и они оказались в саду. Солнце стояло высоко, заливая сад тёплым, золотистым светом. От деревьев падали тени, а воздух был наполнен ароматами осенних кустов и травы. Взгляд Лукреции привлекла необычная картина. На лужайке, под сенью апельсиновых деревьев, были расстелены восточные ковры. Вместо привычных столов – низкие подносы, уставленные яствами, а вместо кресел – подушки из шёлка и бархата. Инжир, виноград, миндаль в мёде, лепёшки с пряностями – всё было подано с изяществом, но без излишней пышности. Ветерок слегка колыхал занавеси, натянутые между деревьями, создавая ощущение уединённого шатра.