Песня о Розе и Соловье

– Меня зовут Виктория, – опередила Эффи Виктория. – Прошу прощения, что заявилась сюда без разрешения. Я попала в неприятности, а Эффи… то есть Эуфимия, мне помогла.

Виктория понимала: чтобы спасти свое положение и не оказаться ночью на улице, нужно постараться понравиться домовладелице.

– Она столько о вас рассказывала, ну столько… Что вы святая, не меньше.

– Виктория память потеряла, – вставила пару слов Эффи, округлила глаза и покачала головой.

– Виктория? – с подозрением в голосе спросила мисс Кук. – И даже не помнишь, какая у тебя фамилия, цветочек?

– Не то чтобы… Но припоминаю. Кажется, Роуз, – неуверенно сказала Виктория, еще не до конца понимая, правильно ли сделала, что сообщила свою фамилию.

«Хотя какое кому здесь дело до девушки из двадцать первого века?» – мысленно успокоила она себя.

– Ах, Роуз… И правда цветочек! – всплеснула руками мисс Кук и Виктории показалось, будто та обрадовалась. – Эуфимия, дорогая, почему ты не проводила Викторию в полицию? Уверена, зная фамилию девочки, они бы попытались найти ее родственников.

Эффи покраснела и потупилась как провинившийся ребенок.

– Не наказывайте, пожалуйста, Эффи. Она хотела мне помочь, поэтому привела в приют. А я, в свою очередь, хочу попросить у вас разрешения пожить здесь недолго, пока не почувствую себя лучше. Я могу спать на полу в спальне Эффи.

Мисс Кук всмотрелась в глаза Виктории: правду ли говорит эта девушка? Из-за немного затянувшейся паузы стало отчетливо слышно тиканье: на груди домовладелицы на шейной цепочке красовались часы, украшенные рельефными цветами. Виктория поежилась и повела плечом.

– Мы не пошли в полицию, потому что побоялись. Ведь Викторию могли отправить в приют для психически больных. А она вовсе не умалишенная! – Эффи подняла умоляющие глаза на домовладелицу. – Виктория найдет работу и сможет платить аренду! Она знаете какая умная! Такие словечки выдает, что мне и не снилось!

Виктория слегка смутилась: никогда в жизни она не могла и подумать, что незнакомый человек будет горой стоять за нее. И от этого в груди становилось теплее.

«На таких эмпатичных людях и держится весь этот гребаный мир».

– Тот, кто обязуется вести себя достойно, всегда найдет радушный прием в моем приюте. Что ты умеешь? Чем занималась до того, как потеряла память? Хоть что-то, может, вспомнишь? – серьезно спросила мисс Кук, и от этих слов у Виктории появилась надежда на кров.

«Говорить о том, что я учусь в колледже на реставратора и занимаюсь восстановлением видеокассет будет странным. Что бы сказать… Какие там профессии были в почете в девятнадцатом веке?»

– Уколы ставить умею, когда-то приходилось это делать. Вроде бы, – сказала Виктория первое, что пришло в голову.

«Старой собаке родителей делала уколы, значит, и человеку смогу. Лишь бы не скитаться по улицам, – успокоила себя Виктория. – Тем более, что медики всегда были в почете во все времена»

Она незаметно скрестила пальцы за спиной.

– Так ты сестра милосердия, значит? Тогда мы быстро найдем тебе работу. В больнице Святого Фомы сейчас столько солдат привезли раненых с афганской войны6… Рук не хватает.

«Как благодарили в девятнадцатом веке? Пожать руку? Сделать реверанс? Да кто его знает, как делается реверанс, еще выставлю себя полной дурой!»

– Спасибо, мисс Кук, – искренне поблагодарила Виктория. – Как только я все вспомню, я уйду!

– Все так говорят. А в итоге остаются надолго.

Виктория сглотнула. Перспектива остаться непонятно где совсем не радовала.

– Все постояльцы обязаны соблюдать дисциплину. Свободных комнат нет, как я уже сказала ранее. Я могу поселить тебя только в подсобке. Но какая юная леди будет жить в подсобке?

– Я слышала, что Сара Рэйн съезжает. Скоро ее комната освободится, – заметила Эффи. – Ей надоело горбатиться прачкой. Музыка ее все.

Мисс Кук приложила пальцы к вискам и помассировала их. Губы скривились. Весь ее вид выражал недовольство от услышанного об этой Саре.

– Леди не занимаются сплетнями, Эуфимия. И тем, чем занимается мисс Рэйн. Но ты права. В таком случае Виктория может остаться в твоей комнате, а после займет место Сары. Несколько дней придется потесниться. Правила проживания и аренды объясню чуть позже. Хочу повидать других девушек до ужина.

– Конечно-конечно! – радостно закивала Эффи.

– Завтра пришлю врача для осмотра. Все девушки должны быть здоровы. По поводу твоего трудоустройства, душечка, также узнаю завтра. Добро пожаловать, Виктория Роуз.

ГЛАВА 6

О РАЗБИТОЙ ВАЗЕ

Лондон, 1837 год

Скудный ужин состоял из жидкой овсянки и куска хлеба. Виктория не привыкла к таким приемам пищи, а потому голод не то что не притупился, он разгорелся еще сильнее. И никакого любимого кофе. Только кипятка крашеного невесть чем плеснули в стакан. Однако высказывать претензии было бы как минимум оскорбительно для принявших ее людей. Она искренне поблагодарила девушек, ответственных за еду, но те лишь сухо приняли ее слова и занялись своим делом. Казалось, что в приюте никому не было ни до кого дела. Но ведь это и не летний лагерь, где все хотят с тобой познакомиться и подружиться, верно?

После ужина мисс Кук провела с Викторией долгую и довольно скучную беседу, смысл которой сводился к следующему: не шуметь, не драться, вести себя скромно и уважительно по отношению к другим, мужчин не водить, а завидев непотребства или тараканов с клопами – оперативно сообщать домовладелице. Хотя, конечно, немного странновато ставить любовные утехи и клопов в одну строку. Но вот за насекомых виновнице придется потратить лишних пару пенсов на ртутную мазь, а за любовные связи – лишиться крыши над головой.

В комнатушке Эффи было тесно. Спальное место состояло из кровати, накрывавшего железную сетку льняного матраса, набитого конским волосом, простыни из жесткой ткани, стеганого цветастого покрывала и подушки.

Помимо кровати в комнате теснились небольшой сундук, умывальник с зеркалом, прикроватный столик и стул – все, что нужно для жизни девушки девятнадцатого века.

«Больше похоже на тюремную камеру, чем на жилое помещение», – подумала Виктория, когда впервые вошла туда.

Но кое-что из этой скудной обстановки выбивалось. Обрезы ткани, мерные ленты, кружева и коробка с принадлежностями для шитья. А на стене на небрежно прибитых гвоздях висело несколько платьев, наверняка сшитых Эффи вручную. Вешалок в то время скорее всего еще не было, и Виктории пришла мысль, что неплохо было бы «подарить» это изобретение барышням девятнадцатого столетия: в конце концов в ящиках и сундуках одежду могла испортить плесень, а на простых крючках платье запросто выцветет. Но можно ли вот так брать и менять историю? Ведь кто-то же изобрел вешалки, а она вот так возьмет и украдет его идею? Было над чем поразмыслить.

Сейчас Эффи сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и расчесывала гребнем непослушные кудри. Виктория лежала на полу, на некоем подобии современного матраса.

– Виктория, каково это? – задумчивый голос Эффи напомнил, что она тут не одна.

– Каково что?

– Не помнить ничего. И никого.

– Это… странно. Будто начинаешь жизнь с чистого листа, – Виктория проглотила ком в горле и перевернулась на бок. – Хотя до этого у тебя накопилась целая папка с картинками. И вдруг все они стерлись.

Отвечая на вопрос, она не врала: уже однажды ей случилось потерять память, а сейчас будто все повторяется. Только немного иначе. Хотя нет, совсем иначе.

– И этот лист будет белоснежным только для меня. Но где-то там есть люди, у которых этот лист исписан воспоминаниями, – Виктория тихонько вздохнула. – С другой стороны, тебя постоянно мучает совесть: почему не помнишь? Ты должна быть в вечных поисках, а не пускать все на самотек!

– Ты говоришь так, будто потеряла память много лет назад, а прошло-то всего полдня. И я так и не поняла: зачем нужно было прыгать с моста? И какого именно – тоже не поняла…

– Наверное, я просто устала. Вот и говорю всякие глупости, – Виктория проигнорировала вопрос. – После произошедшего надо бы уже, наконец, «включить мозги» и не вести себя, как умалишенная.

– Ты не права, – заявила вдруг Эффи. – Мозги у всех всегда включены. И выключаются они исключительно крепким подзатыльником. И то не всегда. А твои мозги после полета с моста просто… просто…

– Вернулись к базовым настройкам?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но, скорее всего, так и есть. Слишком странными и умными словами говоришь, – она встрепенулась. – Виктория, а что, если ты медичка, а оттого и умная? Ты сказала мисс Кук, что умеешь ставить уколы. Наверняка, это все воспоминания из врачебной практики. Все доктора умные.

Виктория улыбнулась, подперла голову рукой и посмотрела на девушку снизу вверх.

– Думаешь, я врач?

«А что, неплохое начало. Главное, чтобы меня не отправили резать животы или принимать роды».

– Нет, конечно. Максимум – акушерка или медсестра.

– И почему же? Если я одета в простое платье, то не могу быть терапевтом или хирургом?

– Дело совсем не в платье. Кто из англичан хочет видеть у себя дома женщину-хирурга?

– Все, кто в этом нуждаются?

– Никто. Другое дело – медсестра, которая подчиняется надзору врача-мужчины.

– Но женщина может быть прекрасным доктором. В сто раз лучше мужчины.

Виктория прикусила язык. Она все еще не свыклась с обстоятельствами, временем и местом, где сейчас находится. Разумеется, для Эффи и общества, в котором она живет, это было как само собой разумеющееся. Чем должна была заниматься женщина в этом времени? Штопать белье и торговать рыбой? Или, что еще хуже, – своим телом.

– По правде сказать, – Эффи почему-то понизила голос, почти перейдя на полушепот, – я согласна с тобой. Все считают, что хорошие профессии – врач, учитель, банкир – должны доставаться только мужчинам. А женщина и думать не должна об образовании и работе. А должна придерживаться условностей, возложенных на нее волей Божьей.

– Рожать детей и ухаживать за мужем?

– Именно. Как же жаль, что женщинам не разрешено наравне с мужчинами изучать науки в университетах. Так что даже если ты и медсестра, считай, что тебе крупно повезло.

– Завтра и выясним, если меня все же пристроит в госпиталь мисс Кук.

– О, поверь, она сделает все, что в ее силах.

«Странно, конечно, что богатая женщина помогает чужим девушкам. Кто я для нее? Да никто. Но, может, раньше и люди были добрее?»

– А теперь главный вопрос: где будем искать Эдварда? – Эффи отложила гребень в сторону, подперла кулачками подбородок и томно вздохнула: тема потерянного возлюбленного явно доставляла ей удовольствие.

– Понятия не имею. Хм… Может, в госпитале смогу получить хоть какую-нибудь информацию о нем? – предположила Виктория.

– Там сейчас много солдат после войны. Можно будет поспрашивать, – согласилась Эффи.

Виктория хлопнула себя по лбу.

– Мне нужно искать его на Ньюкомен-стрит! Точно!

Чуть было не проговорившись о мужчине на странной пленке и о девушке, которая эту самую пленку передала, Виктория вовремя закрыла рот. И как она забыла о том, что незнакомка сняла комнату именно на той улице! Сто процентов все это взаимосвязано!

– Ты вспомнила? Вспомнила?! – радостно захлопала в ладоши Эффи.

В стену постучали, отчего девушка перешла на полушепот.

– Моя соседка – жутко противная дамочка. Лучше не выводить ее из себя, а то нажалуется мисс Кук.

Но, несмотря на предупреждение, Виктория подорвалась с пола и заметалась по комнате. Зацепившись ногой о прикроватный столик, чуть не упала. Она вовремя подхватила маленький подсвечник с огарком свечи, а вот деревянный гребень гулко стукнулся о пол, отчего в стену постучали более нервно.

– Мне срочно нужно туда. До Ньюкомен-стрит далеко? – судорожно проматывая в голове карту города, Виктория никак не могла сообразить, где и что может располагаться в Лондоне девятнадцатого века.

– Ты же не думаешь, что я пущу тебя прямо сейчас на улицу, еще и в таком виде?

Голос Эффи вмиг стал серьезным и обеспокоенным. Противная соседка, казалось, ее уже не волновала.

– Но мне нужно туда, Эффи!

– Ты в ночной сорочке. Моей сорочке. За окном темень, а в любом переулке можно наткнуться на душегуба! Кем бы ни был твой Эдвард, он, как настоящий мужчина, подождет до утра.

Огарок свечи на столике отгонял подступающую со всех сторон темноту. Тотчас же вспомнились истории о Джеке Потрошителе, охотившемся на женщин в бедных районах Лондона. Виктория поежилась.

– И не исключено, что он сам тебя ищет и уже обратился в полицию, – закончила Эффи.

– Пожалуй, ты права, – Виктория вернулась на прежнее место и уставилась в потолок, обдумывая завтрашний план действий.

Эффи тоже вытянулась на кровати и какое-то время молчала, думая о своем. Через минут пять она все же подала свой звонкий голосок:

– Как же тебе повезло встретить свою любовь… Это так романтично: помнить о человеке, даже когда потеряла память! Вот бы и мне так… В смысле, не память потерять, а найти такого мужчину.

– Эффи, ты еще обязательно встретишь свою любовь. Ты же такая добрая, красивая, умная, – начала перечислять Виктория с энтузиазмом. – Да я уверена, что любой кавалер Лондона будет рад получить в жены такую, как ты!

Но Эффи внезапно помрачнела. Улыбка слетела с ее губ.

– Я недостойна быть любимой. И любить тоже.

– Никогда не говори так, слышишь? Ты достойна любви, заботы, понимания и прощения. И не существует ни одной причины, которая могла бы помешать этому.

– Существует, – вздохнула Эффи и, немного помедлив, добавила: – Никто не возьмет такую в жены. В Англии репутация очень много значит. А моя – запятнана навсегда.

Виктория, кажется, начала догадываться, что Эффи имела в виду.

– Но Эффи… Если мужчина полюбит, он не посмотрит на твое прошлое.

– Ты будто с другой планеты, Виктория! – внезапно разозлилась Эффи, но тут же сменила раздраженный тон на грустный. – В Англии у многих девушек типа меня только три выхода: либо всю жизнь гнуть спину в исправительном приюте, которым руководят религиозные фанатики, либо работать в борделе. Замужество таким, как я, и не снилось.

– А третий выход какой?

– Самый простой: из окна.

– Не смей даже думать о таком! Ты же швея, ведь так? Портниха?

– Так…

– Значит, жизнь уже налаживается. Тем более из трех выходов нашелся и четвертый: который достался сейчас тебе. Не вини себя за прошлое, потому что ты там больше не живешь.

Эффи молча смотрела в потолок.

– Ведь так? – с нажимом переспросила Виктория.

– Я не знаю. Ты, наверное, была все же из небедной семьи, раз, даже потеряв память, не можешь на более…ммм…интуитивном уровне понять, что швеей много не заработаешь. А вот в публичном доме…

– Эффи…

– Сколько я получаю? Меньше фунта. Падшие девушки за один вечер могут даже 5 фунтов заработать. Это сейчас я живу в приюте мисс Кук. Но ведь в любой момент может что-то произойти, и тогда что? Выселение, голод и бродяжничество. И как заключительный аккорд – торговля единственным «товаром» каким-нибудь портовым грузчикам, вечно воняющим рыбой, и пьяным морякам.

Виктория нечего было возразить. Она не была никогда ранее в подобной ситуации, не нуждалась в еде или одежде. Приемные родители дали ей все, о чем только может мечтать любой ребенок викторианского Лондона.

«Я ведь совсем не знаю эту девушку. Как она попала в такую ситуацию? Где ее родители и живы ли они вообще? Она сейчас как потерянный ребенок в этом огромном мире и не знает, что делать, – подумала Виктория. – Почти как я».

– Нет, – вдруг резко выдала Эффи. – Не вернусь туда ни за что.

– И правильно! – тут же подхватила ее настрой Виктория. – Впереди все самое лучшее! И думать забудь о всеобщем осуждении и о клеймо!

Эффи решительно встала с кровати. Со стороны могло показаться, что она прямо сейчас шагнет в новую жизнь и забудет о прошлом. Но она всего лишь достала из замасленной коробки новую свечу.

Виктория взобралась на кровать Эффи, уселась, поджав ноги по-турецки. Эффи зажгла свечу и села рядом, упершись спиной в холодную стену. Она хотела нарушить немного затянувшуюся паузу, но не могла подобрать нужных слов. И Эффи ее спасла.

– Спать совсем не хочется, да? – спросила Эффи.

– Точно. Даже удивительно.

– Но на самом деле я почти всегда специально не ложусь спать как можно дольше, даже если сильно хочу.

– Почему?

– Потому что на следующий день опять нужно просыпаться и делать какие-то взрослые дела. А ночью хорошо, ночью ты никому ничего не должен.

– А вот я наоборот люблю ложиться в постель пораньше. Только ночью можешь делать все, что угодно, и быть кем угодно. В мечтах. Но сейчас спать не хочется от слова совсем.

Эффи лишь грустно хмыкнула.

– Расскажи о себе, – решилась Виктория. – О семье, друзьях. О желаниях.

Так хотелось проявить благодарность этой девушке за спасение, но кроме беседы и предложить пока было нечего. Эффи посмотрела на Викторию, словно пыталась понять: умеет ли она держать язык за зубами? И, видимо, посчитала, что умеет.

– Даже не знаю, будет ли тебе интересно. История моя слишком заурядна. Добрая половина девушек Лондона живет, как я.

Виктория чуть склонила голову, давая понять, что готова слушать. Эффи задумчиво почесала подбородок.

– С чего бы начать… Я родилась на севере Англии, но из-за того, что отец работал на строительстве железной дороги, приходилось часто переезжать. В конце концов, матери в какой-то момент надоело таскать за ним шестеро детей, и она уговорила отца пойти работать в шахты.

– Так у тебя есть братья и сестры! А где они?

– Все они не дожили и до четырех лет. Я – самая живучая.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Во всех семьях младенцы умирают, – пожала плечами Эффи. – Не от хорошей жизни. Оно ведь как: один ребенок умер – другой на его место родится.

– Но ведь рождение малыша регистрируется. Как можно просто так взять и заменить одного другим?..

Виктория понимала, что времена были другие, но информация в голове просто не желала укладываться.

– Рождение-то, может, и регистрируется, а вот смертность – нет. Так вот… Когда мне было тринадцать, отец упал в ствол шахты и погиб. Мать осталась с тремя детьми на руках. Да, ртов было меньше, но поскольку дом, в котором мы жили, был связан с работой отца, нас выселили.

Поражало, с каким спокойствием девушка говорила о таких вещах.

– В поисках лучшей жизни мать взяла детей в охапку и поехала в столицу. Устроилась прачкой, сняла комнату. Я помогала уличным торговкам. Но этих грошей не хватало ни на что. Обе сестры, – Эффи все же нервно сглотнула. – умерли. Работа прачки не приносила дохода, но уйти с нее мать не могла. Увольнение означало выселение из съемной комнаты. А дальше были бы голод, бродяжничество и, вероятно, как заключительный аккорд – торговля единственным своим "товаром" в Уайтчепеле.

Эффи замолчала. А Виктория не знала, что нужно говорить в подобной ситуации, чтобы убрать эту паузу. И стоит ли вообще. Эффи не спешила продолжать свой рассказ. Она уставилась на пламя свечи и о чем-то думала. И тогда все же Виктория осмелилась спросить:

– И что же было потом? Она нашла способ решить проблему?

– Да. Мать решила продать меня за семь фунтов.

– Что?!

– То самое, о чем ты подумала.

– Ты боролась? Сопротивлялась? Скажи, что да, умоляю!

От ее вскрика в стену снова постучали, после чего послышалось недовольное неразборчивое ворчание.

– Нет. Потому что я даже не догадывалась, что меня ждет. В один вечер к нам пришли две незнакомые женщины и предложили матери забрать меня на службу горничной у одного богатого пожилого джентльмена. Мать была пьяна и не вникала в суть, поэтому сразу же согласилась, потирая руки от воображаемых денег, которые бы я получала ежемесячно.

– Просто так взяла и отдала своего ребенка?

– Она как увидела семь фунтов аванса, чуть с ума не сошла от радости. Так что неудивительно. Мать и раньше сообразительностью не блистала. Так я и уехала вместе со сводницами, тоже поверив в сказку о богатом джентльмене. Но мне было четырнадцать, как я могла догадаться!

– И ты… Ну… Стала…

– Проституткой? О, нет! Чудом меня миновала эта участь. Хозяйка заведения пожалела меня. Я напомнила ей внешне трагически погибшую дочь. Я стала прислугой при борделе. Чистила постели, стирала, мыла полы, носила еду. Обитатели борделя менялись так часто, что даже имена не запоминала. Кто уходил, кто… исчезал. А я ведь мала была, не сразу поняла, где нахожусь.

– Тебя ведь не тронули?

– Нет. Я всегда старалась быть тенью.

– Тогда я не понимаю, почему ты говоришь о том, что тебя такую никто никогда не полюбит и не возьмет замуж.

– Потому что репутация – это даже не поступок, а прикосновение к месту. Стоит один раз работать под той крышей – и тебе навсегда ставят клеймо. Я сбежала оттуда через год. Скиталась. Хваталась за любую работу. Но к матери не могла возвратиться, – продолжила Эффи. – Да и не хотела. Она, наверное, даже не знает, жива ли я. А потом попала к мисс Кук. Вот и все мое прошлое.

– Эффи, каким бы оно ни было, не нужно туда возвращаться. Оно прошло. И к тому же это еще не приговор. Многие женщины девятнадцатого века были вынуждены…

– Были? Говоришь так, будто этого уже не существует. Это большая проблема Англии, вот только никому до этого нет дела. Может, хотя бы новая королева возьмет все в свои руки. Она же женщина… Хотя я сильно сомневаюсь. Ей кроме себя ни до кого дела нет.

Виктория потянулась и обняла девушку. Эффи, не привыкшая к объятиям, исходящим от самого сердца, качнулась в сторону. Но, едва теплые ладони коснулись ее спины, прильнула головой к плечу Виктории.

– Прости меня. И чем я вообще думала, когда просила тебя рассказать о своей жизни.

– Ну, есть и плюсы.

– Какие же в такой ситуации могут быть плюсы?!

– Кто знает, что было бы со мной, если бы осталась с матерью-алкоголичкой. А теперь у меня есть крыша над головой и любимое дело.

– О да, ты замечательно шьешь! – воскликнула Виктория, стараясь как можно быстрее перевести тему. – Уверена, в скором времени станешь личным портным королевы! – Она отстранилась.

– Скажешь тоже, – покраснела Эффи и улыбнулась.

– Кстати, а какая она, королева?

– Будущая королева, – поправила Эффи. – Принцесса Шарлотта. Не видела ее никогда. Но говорят, принцесса очень красива. Такой восковой кожи и во всей Англии ни у кого нет, как у нее. Вот только характер не сахар.

«Шарлотта? Кто это?» – подумала Виктория, а остаток мысли сам по себе шепотом вырвался наружу:

– Неизвестно еще, лучше станет в Англии при Шарлотте или хуже. Ведь такой правительницы и не было в истории…

Эффи не услышала ее слова, зато деланно заломила руки и вздохнула:

– Как же я устала. Живу, как в шестнадцатом веке! Только и думаю о том, удастся ли купить на неделе хлеб, придет ли за мной святая инквизиция, чтобы сжечь на костре за мое грешное прошлое, умрут ли мои дети от эпидемии неизвестной хвори…

– Но у тебя же нет детей.

– У меня и детей-то нет! Я порченая. Как вещь. И не вздумай отрицать! – она выбросила вперед указательный палец. – Я хоть и глупенькая, но очевидные вещи вижу.

– И не подумаю.

– Правда?

– Конечно.

– В детстве я очень хотела поскорее вырасти. А теперь все чаще думаю о том, что лучше бы я осталась маленькой девочкой. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть взрослой.

– Знаешь, Эффи, когда мне было пятнадцать, я очень ждала двадцатилетия. Думала, что тогда начнется отсчет самых лучших лет моей жизни. Что тогда весь мир будет у моих ног. А сейчас мне почти двадцать, и в итоге я сама лежу у ног… Твоих и непонятно где.

Поняв, что проговорилась чуть больше, чем положено девушке, потерявшей память, Виктория закусила губу. Но Эффи даже не обратила на это внимание. Тогда Виктория продолжила:

– И знаешь, эти «двадцать» могут ощущаться совсем не так, как ты себе намечтала. Но они твои и никогда не повторятся.

Виктория выдохнула, не ожидав от себя такой яркой речи, несмотря на то, что любила выступать перед публикой и обожала посещать в колледже занятия по риторике.

– Слышала когда-нибудь о Японии?

– Нет, – Эффи захлопала длинными редкими ресницами.

– Это на востоке.

– У всех стран и городов есть восток.

– На востоке нашего земного шара. Так вот там сломанные и разбитые предметы часто реставрируют при помощи золота. Например, вазу. Ее трещины или осколки не заслуживают урны, ведь ваза была очень красивой. И она обретает новую жизнь. И в ней уже другая красота.

– И ее снова любят?

– Обязательно.

На секунду Эффи задумалась.