Краля без масти

Альт вышел от этого доктора совершенно возмущённый незаурядной бестактностью и чётким осознанием своей личной глупости. Герман Германович долго называл врача в своих мыслях разными бульварными словами. Из них «шарлатан» и «коновал» являлись самыми приличными. В перспективе было необходимо искать хорошего доктора, а иначе недалеко и до могилы.

Поэтому продавать усадебку или сжигать, дабы получить страховое вознаграждение, было весьма нужно, по веским причинам. А в квартире, что он снимал, можно ужиться и совместно с дочерью, тем более ненадолго.

«Если не сможет замуж выйти в первый год, тогда пристрою к благородному человеку в содержанки. Пол-Москвы так живёт, на всех молодых и красивых девиц законных и достойных мужей не напасёшься. А отца, то есть меня, лечить необходимо. А то сыграю ненароком в деревянный ящик вслед за матушкой! Дочь подобное понимать должна. Женщина без сострадания – как коза без вымени», – подумал Альт, вновь посмотрев на красавицу-дочь.

Девица даже в потрёпанном чёрном траурном платье и старенькой лёгкой накидке выглядела весьма соблазнительно, несмотря на похоронную печаль. Стройная, чуть выше среднего роста, с желанными для любого мужчины женскими выпуклостями, она радовала взгляд своей ладной фигурой, тонкой талией и крепкими бёдрами. Длинные чёрные волосы, в связи с трауром свёрнутые каким-то особым порядком под давно устаревшую модель фетровой шляпки «Данишевъ», создавали некую загадочность. Миловидное, идеально овальное лицо украшал высокий лоб, изящно изогнутые брови, несколько раскосые, наглые глаза изумрудного цвета и небольшой «лисий» носик. За сочными, тёмно-красными, как спелая вишня, чётко очерченными губами при разговоре появлялись почти идеально ровные, местами излишне острые жемчужно-белые зубы. Высокие скулы и заострённый подбородок имели пока ничем не подтверждённую претенциозность на аристократизм.

«Хороша собой, Москву завоюет, если ненароком не оступится. А вот для этого я и существую! Papа, как говорят французы! Отец! Папенька завсегда должен осознавать свою ответственность и заботиться о родном чаде. Такую в содержанки к генералу или промышленнику пристроить можно. Вон как кровь играет!» – подумал Альт, строя планы насчёт дочери.

То, что раздумья являлись мерзкими, глубоко грешными и порочными, его совершенно не беспокоило. Герман Германович считал, что порядочность и высокие идеалы придумали люди, не имеющие надлежащей хитрости и практической хватки. Мысли вновь вернулись к родовой усадьбе. Продажу имущества он с дочерью пока ещё не обсуждал. Тему поджога тем более не намеревался озвучивать. У девиц в голове одни глупости в этом возрасте, может и растрепать товаркам. Кроме того, по причине отсутствия участия в воспитании дочери совершенно не знал о её моральных принципах. Да и родимого дома с садом ещё толком не видел и не оценивал, прибыв в Тулу буквально за три часа до выноса тела. Хотя и так было известно, что много за него не выручишь. Покосившееся старого бревна строение под крышей, поросшей мхом.

Отношения между Альтом и дочерью строились уважительные. Вроде бы ни в письмах, ни при встрече осуждения его поведения Мария не высказывала, и это обещало добропорядочный диалог.

– Эх! Пора уже домой, помянуть покойницу надобно. Пойдёмте, дорогие мои. Агриппину Самсоновну не вернёшь. Уж пожила хорошенько, достойно. Аж восемьдесят восемь лет общество и нас радовала! Вас, Герман Германович, как достойного человека воспитала и Машеньку с малых лет подняла. Вон какой красавицей дочь стала! – восхищённо заявил Притопов, не сводя похотливых, слегка пьяненьких глаз с крепких грудей девушки.

Альт, находясь в раздумьях по поводу судьбы старой усадьбы, не расслышав слов приятеля, промолчал.

– Друзья, прислушайтесь! Пора уже идти по домам, помянуть надо бы старушку. Матушку не вернуть. Вон уже и батюшка устал молитвы читать и кадилом махать, – вновь с сарказмом заявил Притопов, дыхнув в сторону священника перегаром.

– Эх, горемычный! Греховных мыслей и дум человек. Негоже в последний путь Агриппину Самсоновну пьяным провожать. Да Господь тебе судья. Мне пора. Идите и вы с Богом, – укоризненно заявил суровый священник и первым покинул кладбище.

Альт, в отличие от батюшки, без осуждения посмотрел на Вольдемара Афанасьевича Притопова. Тот по-прежнему, как и ранее, был непомерно говорлив и нагл. Так обычно ведут себя гонористые адвокаты, мелкие чиновники судов и всевозможных присутствий, которым часто приходится общаться с людьми. Альт знал его давно, ещё с той поры, когда оба проживали в Туле. В то время Притопов трудился в Тульском окружном суде канцелярским чиновником, а Герман Германович служил в местном музее, что был открыт при Тульском оружейном заводе. Потом знакомство сошло на нет в связи с переездом Альта в Москву. С 1871 года дружба возобновилась. В этот год Притопов вошёл в организованную банду Шпейера, в которой Альт занимался оценкой и тайной торговлей всякими ворованными произведениями искусства.

Притопов, ранее имевший два имения, одно в Тульской, а другое в Орловской губернии, к тому времени полностью разорился по причине азартных пристрастий. У него никакого состояния не осталось вообще, всё проиграл в карты подчистую. Однако при увольнении из Тульского окружного суда, где он служил канцелярским чиновником, смог сфабриковать фиктивные документы на несколько усадеб без указания мест их нахождения.

В августе 1871 года Притопов приехал из Тулы в Москву. Через связи Альта познакомился с некоторыми членами банды, занимавшимися мошенничеством и подлогом. Те убедили его в лёгкой возможности продавать и закладывать несуществующее имущество. Был разработан план, и вскоре Вольдемар Афанасьевич стал выдавать себя за богатого человека. Он многим рассказывал, что владеет в Орловской губернии множеством земель. В окрестностях Тулы располагает доходным домом, усадьбой и винокуренным производством, а рядом с Тамбовом процветает конный завод.

С этого времени всё неумолимо понеслось: векселя, займы в банках, двойные и тройные продажи несуществующих усадеб, апартаментов в доходном доме, земель, заводов, картин и коней. Надувательства периодически вскрывались, но подельникам удавалось запугивать и уговаривать обманутых клиентов. Так удачно шло аж до 1877 года, до самого уголовного преследования. На суде Притопова не только лишили дворянства, но и приговорили к трём годам заключения. Свой срок он добросовестно отсидел в Орловском губернском тюремном замке. Конечно, нары никого не делают красавцами. Годы, проведённые на казённых харчах, негативно отразились на лице приятеля. Оно стало совсем старым, дряблым, покрылось поперечными и продольными морщинами. Появилось необычное и пугающее сходство с головёнкой черепахи. Глаза, ранее достаточно живые, теперь вообще не знали покоя. Моргали и косились в разные стороны, как чумные. Сломила его жизнь и судьбу та неудачная коммерция. Последние годы бывший дворянин Притопов трудился рядовым почтальоном, более его никуда не брали. Да и на это место устроился благодаря старым знакомствам.

– Пойдём, Мария! Действительно, пора, матушку не вернёшь. Сироты мы с тобой, – заявил Герман Германович и краем платка вытер несуществующие слёзы.

Он держал марку печального отца, стараясь перед дочерью выглядеть в трауре. Девица молча отошла от свежей могилки в сторону. Затем, закусив пухлую губу, насмешливо посмотрела на родного папеньку. Не стыдясь батюшки, достала столичную, санкт-петербургскую папироску «Конфетка». Не простую и бульварную, а дорогой торговой марки «Бобров и Холодов», которую с большим удовольствием закурила. При этом, как босячка, неутомимо крутила и вертела пачку в руке. Альт так и обомлел, не зная, что сказать. Дочь вдруг повела себя вызывающе, неприлично и нагло. Кстати, как он заметил, её папироски были в пять раз дороже тех, что имелись у него самого. Немного подумав, он решил повременить с нравоучениями, чтобы не усугублять ситуацию. Герман Германович сделал вид, что ничего не происходит, и покладисто ждал, пока девушка натешится дымом, рассматривая непоседливых ворон и чужие памятники.

Вдоволь накурившись, Мария бросила остатки папиросы себе под ноги и затоптала каблуком. После, хитровато взглянув на Альта, заявила:

– Не убивайтесь, батюшка, сладим как-нибудь с этой жизнью. Ведь вдвоём сподручнее. Ежели мы вместе, то, значит, уже не сироты. Да и Вольдемар Афанасьевич с нами, не бросит, надеюсь. Он ведь настоящий друг.

Почтальон усмехнулся, закатил пьяненькие глаза к небу, тем самым подтверждая свою преданность. Альт прочёл на лице дочери недюжую для девицы смелость, независимость и наглое отсутствие всякого почитания старших.

«Опасная девка, надо будет побыстрее её пристроить, а то греха не оберёшься. Чертей в ней много, да и порочность уже появилась. Только при чём тут Вольдемар? Как же он другом для Марии стал? Ладно, позже узнаю», – подумал Герман Германович.

Однако вслух Альт заявил совершенно другое. Ласково обняв дочь за плечи, ответил:

– Верно, дочка, думаешь, так и будет. Скоро в Москву поедем, там у тебя будет новая жизнь. Хватит в глухомани прозябать!

Вместе с Машей Альт направился к выходу с кладбища.

Вслед устремился и Притопов, слегка пошатываясь. Он шёл и косил глазами по сторонам, опасаясь упасть в узких проходах или коснуться крестов и надгробий руками. Его слабосильное, хилое и болезненное тело так и норовило свалиться на чью-то могилку.

Наняв извозчика, стоящего у церкви, направились домой, на Алексинскую улицу. Уже подъезжая к усадебке, минуя дом самоварных фабрикантов Фоминых, расположенный на этой же улице, Альт увидел мальчонку, торговавшего газетами. Он остановил пролётку и купил старый номер «Тульских губернских ведомостей». Потом, немного подумав, приобрёл и номер «Московских ведомостей» недельной давности, тех, что издавались при Московском императорском университете. Такая застарелая пресса была в три раза дешевле последних выпусков.

– Зачем свежие номера брать? Деньги на ветер. Тула – городишко периферийный, здесь события месяц по одному кругу ходят. А в Москве все новости веские, по полгода значение имеют, – демонстративно заявил Альт молчаливым спутникам.

Пояснив свою скупость, уткнулся в прессу. Вначале в местную. Он особо не любил газет, но тут перед дочерью и старым спившимся приятелем решил показать своё превосходство, учёность и современность мысли.

На первой полосе «Тульских губернских ведомостей» доносилось до публики о новых идеях лучшего обустройства морского канала от Кронштадта к Санкт-Петербургу. Сообщалось широкому обществу, что «Дворянский поземельный банк» давал долгосрочные ссуды под залог земельной собственности. Активно обсуждалось новое ухудшение англо-русских отношений и строились прогнозы о военном конфликте, способном перерасти в полномасштабную войну. Целая статья была посвящена апробированию в Москве и Владимире нового закона о надзоре за заведениями фабричной промышленности и о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих. Особыми экспертами обсуждались преимущества и недостатки отменённой подушной подати со всех крестьян России. Это наносило большой ущерб казне, аж в сорок миллионов рублей ежегодно. Чтобы возместить потери, правительство решило повысить налог на спирт и увеличить прямые сборы с государственных крестьян как наиболее зажиточных. Тут же сообщались подробности об апрельском походе писателя и известного чудака, пренебрегающего правилами общества, графа Льва Толстого с двумя спутниками из Москвы в усадьбу Ясная Поляна. Альт сделал вид, что увлечённо читает политические и экономические новости. Некоторое время позёрствовал, наслаждаясь произведённым эффектом столичного жителя, а затем перевернул лист на местные новости. Там писалось об открытии нового самоварного цеха фабрики Фоминых. Указывались цены на продукцию. Самый дешёвый самовар стоил семь, а самый дорогой – триста рублей за штуку. Альт с грустью и жёсткой завистью подумал об успехе промышленника-самоварщика Петра Фомина. Герман Германович знал его ещё тогда, когда тот отказывал себе во всём ради цели стать обеспеченным человеком.

В далёкие времена молодости Альта Фомин копил свой капитал тем, что скупал и перепродавал скот да перебивался слесарным делом. Тогда, десятилетия назад, Герман Германович смотрел на него свысока, проводя время в тёплых музейных комнатах. А теперь судьба всё перевернула, Фомин – промышленник! Сам же Альт похвастаться удачей не мог. Как был умным музейным нищебродом, так и остался. Ни богатства не нажил, ни почестей. Внутренне огорчившись, Герман Германович сложил местную газету и открыл московскую. Тут же его взгляду предстала заметка, в которой активно обсуждались некоторые случаи умышленного уничтожения собственного имущества путём поджога. Приводились примеры из залов судов. Господ, подвергшихся уголовным наказаниям за подобное мошенничество, было в достатке. Полиция и власти грозились ужесточением надзора и увеличением сроков тюремного наказания. Герман Германович мысленно чертыхнулся и тут же закрыл газету в неудовольствии.

«Коль нельзя поджечь, так будем продавать», – подумал Альт, расстроившись от недополученной выгоды.

Достигнув родовой усадебки, Альт выпрыгнул из пролётки, расплатился с кучером и хорошенько осмотрел покосившееся строение, стоящее в окружении старых яблоневых деревьев. Внешний вид не предвещал больших денег от продажи. Кроме того, к его глубокому сожалению, всё незначительное богатство принадлежало не только ему, но и дочери. Альт опять чертыхнулся, теперь уже вслух, плюнул сгоряча на родное крыльцо и в грязных от кладбищенской глины туфлях вошёл в дом. Он давно уже не был в провинции и совсем забыл, что такой поступок является исключительно дурной приметой. Как на Руси давно известно – плохие приметы всегда мстят тому, кто их не почитает.

Глава 5 Тайна старого подвала

Из «Отчета врачебно-полицейскаго (санитарного) отдѣла медицинскаго департамента Министерства внутренних дѣлъ». Изданiя 1885 годъ.

«…Тайная торговля ядовитыми и сильно-дѣйствующими веществами, какъ видно изъ инспекторскихъ отчетовъ, существуетъ почти во всѣхъ губерніяхъ и областяхъ. Мышьякъ, сулема и киноварь составляютъ главные предметы этой тайной торговли и большею частію хранятся мелкими торговцами въ секретныхъ мѣстахъ ихъ лавочекъ и подъ благовиднымъ предлогомъ – для лѣченія скота или истребленія вредныхъ животныхъ – продаются лицамъ, которымъ довѣряютъ. Во многихъ, впрочемъ, мѣстахъ въ теченіе отчетнаго года эта тайная торговля обнаружена надзоромъ, и производившіе ее привлечены къ отвѣтственности. При ревизіяхъ аптечныхъ магазиновъ, носкотильныхъ и другихъ лавокъ врачебныя управленія совмѣстно съ полиціей въ отчетномъ году нашли немало неисправностей и злоупотребленій в торговлѣ ядами и сильно-дѣйствующимн веществами. Обнаружена также въ нѣсколькихъ случаяхъ противозаконная продажа фельдшерами сильно-дѣйствующихъ средствъ больнымъ, обращавшихся къ нимъ за врачебною помощію…»

Четыре небольшие комнатки отчего дома встретили Германа Германовича пыльными окнами, многочисленными трещинами оконных рам, давно не белённой печью, серостью выцветших обоев, рваными половиками, плесенью в углах и толстой паутиной. Видимо, Мария домовитостью и чистоплотностью вовсе не отличалась. Уныло стояла старенькая мебель с облупившейся краской. С полок шкафа выглядывала сиротливая посуда двадцатилетней давности, не имеющая цены по своей ненужности и убогости. Со стен укоризненно посматривали на блудного сына немногочисленные выцветшие фотографии батюшки в военной форме и матушки в красивом платье. Строго и осуждающе глядели лики святых на образах в красном углу.

Альт вздохнул и даже прослезился от злости к родителям и жалости к себе. Продавать тут особо было нечего.

В скором времени Герман Германович, пожелавший накрыть стол у старой печи, наблюдая, как сноровисто дочь сервирует поминальный обед, и дождавшись окончания трудов, трагическим голосом заявил:

– Спасибо, доченька! Видно, справной хозяйкой покойная матушка тебя воспитала. Ступай, отдохни, а мы с товарищем посидим, о тяжкой жизни подумаем. Ступай, милая. Сегодня день тяжким оказался. Любимая наша Агриппина Самсоновна отдала Богу душу и навсегда ушла в мир иной. Царствие ей небесное.

Альт, поблагодарив дочь и предложив заняться женскими делами, надеялся посплетничать по душам с Притоповым, заодно и обсудить коммерческую цену усадебки и возможных покупателей. На удивление Германа Германовича, план провалился с треском. Мария, хоть мило и кротко улыбнувшись, тут же показала неожиданную своенравность:

– Вы, папенька, о себе пекитесь. В своём доме имею право находиться где пожелаю и столько времени, сколько пожелаю. Если тайны имеете, то напрасно. Ни одно решение относительно меня или семейного дома без моей воли на то никак не сбудется, – дерзко заявила девица и, тихо и смиренно вздохнув, осталась за столом с мужчинами.

Конечно, Альту подобное поведение опять категорически не понравилось. Однако, как человек тонкий и разумный, он решил с воспитанием дочери до продажи дома и землицы вновь повременить.

Посидели, выпили не чокаясь. Немного посудачили о потустороннем мире, что ждал старушку. Употребив ещё по несколько рюмок, перемыли кости местному губернатору, не забыли худым словом помянуть и московского. После чего Герман Германович наконец-то завёл речь о стоимости недвижимого имущества и возможности его скорейшей продажи. Тут произошли неожиданные события, полностью изменившие историю вопроса.

Вначале внезапно прибыл нежданный гость, Пётр Волошев. Мужчина двадцати восьми лет, уже имеющий пролысину, сутуловатый и излишне суетливый. Судя по письму покойной матушки, он и являлся женихом дочери. Возможно, нежеланным он был только для Альта, так как Мария с его прибытием сразу повеселела. Что же касается Притопова, так тот совершенно не скрывал своей радости и дружелюбности к бывшему студенту.

Гость сдержанно поздоровался с Альтом, тихо и невразумительно представился. А затем, даже не крестясь на образа, имеющиеся в переднем углу, с молчаливого одобрения Марии, нагло уселся за поминальный стол наравне со всеми. Под дружескую улыбку Притопова и после его гостеприимного предложения Волошев не отказался и от стопки настойки, после которой хорошенько закусил. Особо налегал на рыбную закуску, самое дорогое, что стояло на столе. Это весьма возмутило Германа Германовича, однако, помня о своей цели, он вновь сдержался. Скандал за столом после похорон был совсем некстати да и не по русским обычаям.

Далее ситуация вообще пошла под откос. Вольдемар Афанасьевич Притопов, выпив очередную стопку и посмотрев на Альта сильно посоловевшими глазами, внезапно выдал несуразицу:

– Никак нельзя продавать усадебку! Никак нельзя! Вот и Мария против!

– Это как же нельзя? Чего ты спьяну мелешь? Мария в Москву поедет вместе со мной. Чего ей здесь одной делать? Я снимаю хорошие апартаменты, в центре города. Неплохо зарабатываю и её пристрою. Там, глядишь, замуж выйдет, и детишки пойдут, – недоумённо парировал Альт.

Он был так возмущён предательством старого товарища, что даже не стал делать замечания Петру Волошеву. А тот, по мнению Германа Германовича, вёл себя крайне неподобающе. Вместо скромного присутствия за столом, как полагается по русским обычаям, после настойки вздумал активными кивками выражать полное одобрение словам Притопова. Более того, сам себе налил стопку и тут же выпил. И такое наблюдалось при отце Марии, то есть Альте. Возмутительно!

– Герман Германович, дорогой мне человек. Эх! Ну никак нельзя продавать. Ну никак! Уже всё продумано по-другому! Всё решено и предопределено до самых мелочей, – продолжал настаивать на своём пьяный Притопов.

– Да что такое ты несёшь? Остановиться не можешь! Так сильно пьян, что мозги отказали? – недоумённо воскликнул ничего не понимающий Альт.

– Ты прости меня, Герман Германович, прости! Согрешил я с Машей. Матушка твоя лежала и не мыслила, пребывая в некоторой деменции последний год. Редко к ней память возвращалась. На что-то жить было нужно, вот и случилось ужасное. Сбил я девку с истинного пути. Однако она талантлива и на многое способна, поэтому и интерес случился, – заявил старый приятель, стыдливо поднимая пьяные глаза.

– Чего сотворил?! Как посмел, мерзавец? А как же жених, Пётр Фёдорович, что здесь присутствует? – закричал Альт, не в силах сдержать возмущения и ничего не понимая.

– А что жених? Жених как жених. Мы же втроём, так сподручнее! – весело ответил Притопов, пытаясь сфокусировать взгляд на московском приятеле.

Сердце Альта заколотилось в груди, как десяток паровых двигателей. Конечно, в Москве и не такое в борделях творилось. Однако в своём доме Герман Германович подобного греха допускать не желал. Он был готов убить старого товарища за подобное похабство. Чего-чего, а о такой мерзости он и подумать даже не мог. Но тут на защиту Притопова встала Мария.

Девица смело стукнула ложкой о графин, требуя тишины, и заявила:

– Не о том вы, папенька, подумали, не о том. Не о греховном или телесном идёт речь. Вернее, о греховном, но не о телесном. Вольдемар Афанасьевич всю правду о вашей с ним замечательной дружбе рассказал ещё два года назад. Так что все уголовно наказуемые похождения мне известны. Не утруждайте делать из себя благонравного подданного империи. Думаю, что ваша совесть и не такое стерпит. Год назад он предложил совместное коммерческое предприятие. Я некоторое время раздумывала, сомневалась, а потом решила с ним быть в компаньонках. Тем более жили мы с бабушкой безденежно и без вашей помощи. Да я не упрекаю, понимаю, что географическое изучение России важнее престарелой матушки и дочери.

– Ничего уразуметь не могу. Хоть убейте, – промямлил Альт.

Угрызения совести его действительно совершенно не мучили, но смущали неясные речи Марии.

– Милый папенька, следуйте за мной и сейчас всё постигнете без излишних рассуждений. Чего пустую воду в ступе толочь, – заявила дочь с доброй улыбкой.

Она встала из-за стола и направилась в комнату почившей Агриппины Самсоновны. Мария была убедительна, а её речь настолько открыта, наивна и добра, что Альт сразу последовал за ней.

Пока он шёл, то думал, порочна и лицемерна его дочь или безгранично глупа? Потому как подобное поведение для девиц её возраста было весьма редким и могло привести к тяжким последствиям.

Вольдемар Афанасьевич, гнусно улыбаясь и пошатываясь, последовал вместе со всеми. Они вошли в соседнюю комнату, открыв рассохшуюся дверь. Девушка легко отодвинула кровать благодаря смазанным колёсикам, имевшимся на массивных ножках. Именно на этом ложе провела последний год покойная Агриппина Самсоновна, не догадываясь, что охраняет тайну дома.

Затем Мария откинула лежащий ковёр и подняла дверцу в полу, в подвал. Взгляду Германа Германовича предстала удобная деревянная лестница, что вела в глубину. Насколько он помнил, подвал в доме присутствовал изначально, но вход в него имелся только с улицы.

«Видимо, перестроили. Только для чего?» – подумал Альт.

Девушка уверенно ступила на лестницу первой, спустилась и зажгла несколько свечей и масляную лампу, висящую над большим рабочим столом. За Марией последовали остальные. Оказавшись внизу и оглядевшись, Альт понял, что очутился в примитивной лаборатории.

Пространство подвала позволяло стоять в полный рост и было достаточно большим, шагов десять в длину и ширину. У одной из стен имелась голландская печь. Над ней на закопчённых верёвках висела вытяжка для удаления химических паров и отходов от горения. Другая стена была занята шкафом, уставленным банками и колбами, наполненными сыпучими составами и жидкостями. На одной из его полок стройными шеренгами, по десять в один ряд, темнели аптечные пузырьки. Герман Германович насчитал их более ста. Настойки были двух видов – успокаивающий сироп миссис Уинслоу, содержащий морфий, и лауданум – опиумная настойка на спирту.5

Альт осмотрел следующую полку. Там стояли книги. Он взял в руки две из них и с большим удивлением прочёл названия. Первым трудом являлась «Основание чистой химии» под общей редакцией академика Санкт-Петербургской Академии наук Германа Ивановича Гесса.

Вторым сочинением – «Основы химии» профессора Императорского Санкт-Петербургского университета Дмитрия Ивановича Менделеева. Альту тут же стало всё предельно понятно.

– Какой ужас! Интересно, вы с ума полностью сошли или наполовину? Зачем создали подпольную лабораторию? Что же здесь производится? Кто надоумил нарушать закон?! – уточнил Альт, прикрыв рот трясущейся от ужаса рукой.

Маша, наморщив красивый лобик, с некоторым сарказмом ответила:

– Полно, папенька, так волноваться, а то ненароком следом за Агриппиной Самсоновной последуете. Сердце может переживаний и тяжестей не выдержать. В этой лаборатории любые сильнодействующие составы можно варить. Все четыре разряда ядовитых и психотропных веществ. Что мы с успехом и делаем. Любые этикетки сами изготавливаем. Сейчас вот подготовили к отправке по индивидуальному заказу «Сироп миссис Уинслоу».