Краля без масти

Произведением зачитывались многие богатые дамы не только в Европе, но и в России. Обычно ими являлись некогда очень красивые женщины, возраст которых перевалил далеко за тридцать. Первая молодость испарилась вместе с дерзкими любовными приключениями, но дух романтизма остался. Увлечение данной книгой могло свидетельствовать о чувственной и ранимой душе итальянки, а возможно, и совершенно о противоположном.

Вскоре заказ был готов, и официант аккуратно и тихо накрыл стол, удивляясь учёности гостей привокзального ресторана. К этому времени прибыл и второй господин. Видимо, он сообщил о приобретении билетов, что вызвало положительный подъём настроения всей компании.

Гости принялись за русские кулинарные изыски. Закончив трапезу, вызвали носильщиков и направились к перрону. Там уже стоял, блестя надраенными поручнями и пыхтя парами, поданный поезд Санкт-Петербург – Москва.

Сдав саквояжи, коробки и чемодан в багажное отделение, по три копейки за каждое место, гости России, сопровождаемые поклоном проводника, прошли в вагон первого класса. У них имелось два двухместных купе, по девятнадцать рублей за место. Мужчина с бородой проследовал в купе с дамой, а второй господин намеревался ехать один. Поезд тронулся, и мимо окон поплыли Николаевский вокзал, военные чины, стоявшие на перроне, церковные и гражданские присутствующие, провожающие друзей или родственников, затем складские пакгаузы и железнодорожные пути. Предстояло преодолеть шестьсот девяносто четыре версты, или двадцать часов пути. Вскоре мужчины объединились за бутылочкой коньяка «Курвуазье» и карточной игрой в «Фараон» в отдельном купе, оставив даму с книгой Senso.

Через час от начала путешествия раздался стук. Дверь открылась, и в купе к мужчинам заглянул господин около пятидесяти пяти лет от роду, весьма достойно одетый. Судя по поведению, можно было предположить, что он уже употребил достойно и теперь желает хорошую компанию для развития мыслей и веселья души. Незваный гость, заговорщицки прикрыв дверь, внимательно осмотрел мужчин, затем достал из внутреннего кармана всего лишь одну игральную карту и показал присутствующим. Это был валет червонной масти, изображённый как красный чёрт с трезубцем и огромными сердечками по углам. Мужчина немного помолчал, качнулся, икнул и, наслаждаясь произведённым эффектом, тихо и шепеляво заявил:

– Господа, я, конечно, извиняюсь и прошу меня простить. Однако с одним из вас я знаком лично. Да-да, лично. Не припоминаете меня? Я Николай Филиппович Квадратов, из мещан. Московский коммерсант-с. Имею четыре салуна-цирюльни в Москве, в том числе на Страстном бульваре и Тверской. Всё исполняем по лучшему разряду и французской моде. Начинал с мелочи, с обычных рядовых цирюльников. Служил, служил обществу не покладая рук и вот до хозяина дорос. Видите ли, у меня профессиональные навыки узнавать людей, как у полицейской ищейки. Только я не внешний вид человека запоминаю, а форму черепа, ушей, подбородка, цвет волос и, простите, ради бога, наличие перхоти и густоту волосяного покрова. Ошибаюсь редко, если кого неоднократно побрею или постригу, то запомню лет на десять, не меньше. Просто особая феноменальная память. Четырнадцать лет прошло, а вы особо не изменились. Я ещё на Николаевском вокзале заприметил. Потом всё думал, вы это или нет? Ошибаться не могу, большая родинка в неровную копейку у вас имеется на затылке, перед самой спиной. Когда стриг, заприметил.

Итальянцы непонимающе переглянулись, насупились. Старший что-то сказал и немного пренебрежительно махнул кистью руки второму господину. Возможно, прося как-то удалить непрошеного попутчика. Однако Николай Филиппович удаляться не думал и в своих речах не останавливался, так как душа, подкормленная настойкой на водке, требовала приключений.

Квадратов хитровато улыбнулся, обнажив жёлтые зубы. После, дыхнув на иностранных подданных русской водкой, проникновенно заявил, обращаясь к молодому итальянцу:

– Конечно, извиняюсь, господа! Однако вы же Андрей Михайлович Сидоров и должны меня хорошо знать. Мы некоторое время вместе срок отбывали в Бутырском замке. Я же вас брил, стриг и, смею заверить, не один раз. Да, были времена! Я-то сиживал три месяца по судебной ошибке, за подозрение в мошенничестве, не смог вернуть вовремя пятьсот рублей заёмщику. Так уж получилось, задолжал, были временные трудности. Потом поднялся до стабильных коммерческих высот. Сейчас, видите, следую в первом классе. Если память не изменяет, ваша милость отбывала срок за карточные махинации и подделку государственных бумаг. Не беспокойтесь, я никому не расскажу, что вы вернулись в Россию.

Итальянцы молча и напряжённо смотрели на господина Квадратова, явно не выражая желания поддерживать товарищеские отношения.

Николай Филиппович, не замечая холодности, уверенно продолжал. Теперь он направил своё обаяние на второго иностранца, того, что был старше:

– О вас только догадываюсь, не смею утверждать доподлинно. Наверное, вы профессор Неофитов. Извините меня, не помню, как звать-величать. Пресса о вас судачила, что векселя и денежные купюры умеете подделывать. Великий талант, я вам скажу. Не каждому человеку свойственен. Сидели в Бутырке, а теперь, как понимаю, на свободе. Молодцом! Я тоже в той тюрьме бывал. Скажу, незабываемое впечатление. До сих пор нары и баланда снятся, особо после сильного употребления. Любят тюремные видения и в ситуации дурного похмелья посещать. В народе говорили, что обманул вас приятель, предводитель Шпейер. Вас посадили, а он за границу сбежал после суда в 1877 году. Так во всех газетах сообщалось. Подлец, однако! Нерусь, не зря фамилия Шпейер на немецком языке означает «острая палка». Никто его не нашёл до сей поры. Хитрец! Понимаю, как вы его должны презирать и ненавидеть.

Сделав паузу, Квадратов продолжил:

– Знаете, мой любимый братец Павел Филиппович, кстати, тоже известный московский цирюльник, сказывал, что видел того Шпейера после суда. Однажды, заприметив бандита в одном из ресторанов, тут же побежал к одному из городовых, что находился рядом, желая сообщить о мошеннике. Намеревался, значит, наградные за поимку особо опасного преступника получить, но не смог. Пока они с полицейским прибыли к нужному месту, преступник скрылся. Вот хитрец, как чёрная кошка, извернулся. С братцем я вас познакомлю, встречать приедет. С ним и моя супруга прибудет. Семья у нас дружная, в моё отсутствие Павел Филиппович супруженьку мою не бросает, всячески помогает в одиноком ожидании мужа и надзоре за хозяйством. Это очень важно, так как вскоре буду открывать первую цирюльню в Санкт-Петербурге, а потом вторую и третью. Правда, деток нам Господь не дал, но и так поживём. Братец – истинный денди, нашего московского городского голову, самого Николая Александровича Алексеева бреет по вторникам. Думаем, как дворянство прикупить, пора уже. Мы, Квадратовы, не хуже многих будем, не хуже Демидовых, Путиловых или мануфактурщиков Морозовых. Ладно, что это я о себе да о себе. Немного понесло, давайте о вас поговорим. Чем занимаетесь? Как поживаете?

Итальянцы вновь переглянулись. Было явно видно, что этот разговор для них неприятен. Тот, что постарше, произнёс несколько фраз на итальянском языке. Другой иностранец кратко ответил своему приятелю и тут же произнёс, обращаясь к незваному гостю на ломаном русском:

– Ви, наверно, ошибаться. Ми незнакомь, но очень рад русский гость. Я немного понимай русский язык, учил для поездка в ваш государство. Граф де Ассаб, мой старший брат и товарищ, иметь честь пригласить на коньяк. Ми итальянский строитель, созидатель и будем улучшать Москва. Не откажите любезность.

Молодой итальянец поднял вверх ещё не открытую бутылку «Курвуазье», демонстрируя марку производителя, жестом руки приглашая гостя присоединиться.

– Семья итальяно архитектор, стройка в ваш город, – добавил всё тот же молодой господин, показывая на внушительную по объёму книгу, лежащую на столике купе.

Дородный Николай Филиппович Квадратов с нескрываемой радостью оглядел коньяк. После, пренебрежительно посмотрев на труд известного архитектора Андреа ди Пьетро да Падова «Четыре книги об архитектуре» старинного издания, резко бросил на книгу червонного валета.

Итальянцы переглянулись. Однако Квадратов этого не заметил. Тут же забыв о карте, он возобновил разговор о Бутырской тюрьме. Видимо, эта тема была для него более интересна и приятна. Владелец салун-цирюлен разговаривал на русском, господин с бородой на итальянском, а его приятель переводил на ломаном русском. Периодически гость пытался заговорить о прошлых днях, родинке, московском тюремном замке, но очередная рюмка коньяка путала мысли и меняла ход беседы.

Один раз, видимо, утомившись в одиночестве, купе навестила дама, весьма поразившая пьяного Николая Филипповича своей красотой. Квадратов немедля встал и попытался тут же поцеловать ручку. Однако иностранка, увидев сцену мужского отдыха, недовольно поморщилась. Что-то заявив на итальянском, даже не подав господину Квадратову руки, тут же убыла к себе.

Беседа продолжалась до глубокой ночи, когда при помощи проводника Николая Филипповича, исключительно пьяного и совершенно не стоящего на ногах, отвели в его купе и положили на вагонную постель.

Следующим утром около одиннадцати часов поезд прибыл на конечную станцию второй столицы великой империи, завершив железнодорожное путешествие с Николаевского вокзала из Санкт-Петербурга на Николаевский вокзал Москвы.

Глава 7 Судебно-врачебная экспертиза

Из «Сборника законовъ, правил, наставленій и распоряженій правительства для врачей, фармацевтовъ, ветеринаровъ и прочихъ медицинскихъ чиновъ. Судебно-врачебная экспертиза. Осмотръ и освидѣтельствованіе мертвыхъ тѣлъ». Дозволено цензурою. Изданiя 1883 годъ.

«…Случаи, въ которыхъ запрещается погребеніе и нуженъ судебно-медицинскій осмотръ тѣла, большею частью слѣдующіе.

Если кто умеръ вскорѣ послѣ наружнаго мѣханическаго насилія, отъ ушиба, отъ раны, отъ паденія съ значительной высоты и тому подобного.

Когда пo употребленіи какой-либо подозрительной пищи, питья, лекарства и тому подобного послѣдуетъ скоропостижная смерть съ необыкновенными припадками, подающими поводъ къ подозрѣнію объ отравъ.

Если смерть послѣдуетъ по наружномъ употребленіи вредныхъ паровъ, мазя, ваннъ, умываній, пудры и тому подобного.

Если найдено мертвое тѣло съ знаками наружныхъ насилій или безъ оныхъ.

Если по-видимому здоровый человѣкъ умеръ скоропостижно отъ неизвѣстной причины.

По жалобамъ о приключившейся смерти отъ непозволительного леченія шарлатанами и другими лицами, не имѣющими на то права».

Иностранные гости Москвы вышли из поезда почти последними, с помятыми и усталыми лицами. Видимо, ночные посиделки дались непросто. Затем долгое время получали багаж. Когда они уже направились по перрону вокзальной площади, то увидели строгого городового и дворников, несущих медицинские носилки. Поравнявшись с итальянцами, крепкий полицейский с круглым мясистым лицом брезгливо поправил простыню, упавшую с головы лежащего человека. Пассажиры, идущие рядом, в том числе и графы де Ассаб, тотчас разглядели труп мужчины с мертвенно-белым лицом, остекленевшими глазами и руками, сложенными на груди. Это был всё тот же цирюльник Николай Филиппович Квадратов.

Кто-то из зевак уточнил у служителя порядка, что случилось с этим господином. В ответ услышал обычную и незамысловатую русскую фразу: «Перепил, бедолага, до смерти! Пост на дворе, а им, безбожным, всё едино!»

Пропустив процессию, графиня Катарина де Ассаб, удивлённо посмотрев на мужчин, следующих рядом, нахмурилась, но не произнесла ни слова. Иностранцы ускорили шаг и проследовали к привокзальной площади, по-видимому, желая нанять экипаж. По пути совершенно внезапно их громко окликнул какой-то мужчина, при этом называя русскими именами. Возможно, приняв за старых знакомых или глупой шутки ради. Он явно находился в состоянии алкогольного опьянения. На что дама, утомлённая происшествием и долгой дорогой, не сдержалась и высказала своё откровенное возмущение целой серией итальянских слов, приглашая полицию и, скорее всего, употребляя ругательные выражения. Обознавшийся прохожий, видя отрицательную реакцию на его излишнюю доброжелательность и, видимо, опасаясь стражей порядка, посчитал необходимым немедля ретироваться и не докучать гостям города. Подобное событие осталось незамеченным. Мало ли что происходит в таких местах, где много обывателей, снующих по различным делам!

На привокзальной площади, благополучно наняв экипаж и сложив вещи, перед самым выездом иностранцы молча закурили. Один из них, тот, что помоложе, достал из кармана игральную карту и под внимательные взгляды остальных порвал на мелкие кусочки. Ветер подхватил остатки червонного валета и унёс в закоулки Москвы, не оставив следа.

Тело несостоявшегося дворянина, покойного господина Квадратова, доставили в специальное помещение, что имелось с торца вокзала. Кладовая применялась для хранения пустой тары, белил, метёлок, лопат, песка, которым посыпали привокзальную площадь и тротуары в зимние месяцы, и прочих путейских нужд, в том числе служила как арендованный промежуточный коммерческий склад известного мыльного короля Генриха Брокара. Ему принадлежали производства по выпуску мыла «Шар», «Медовое», «Огурец» и прочих, любимых богатой публикой обеих столиц. Выпускал Брокар и мыло для народа, так и называемое «Народное», по копейке за кусок. Об этом свидетельствовала вывеска, расположенная на стене с внешней стороны. Можно было прочесть: «ТОВАРИЩЕСТВО БРОКАРЪ и К. Складъ».

Там носилки поставили на грязный пол между коробок с мылом и прочих хозяйственных предметов в ожидании чинов железнодорожной полиции, родственников и врача, обязанного сделать предварительное или окончательное заключение о смерти. Городовой приказал дворникам находиться недалече и быть в готовности по первому свистку прибыть для переноса тела покойного в другие места. Сам, прикрыв дверь, задумчиво прохаживался возле помещения, грозно осматривая спешащих клиентов Петербургско-Московской железной дороги. Через пару десятков минут возле временного пристанища души и тела цирюльника появился представитель железнодорожной полиции и врач, способный обеспечить судебно-медицинскую экспертизу. Чуть позже прибыли и родственники цирюльника: жена Феврония Андреевна и брат покойного, Павел Филиппович. Законная супруга почившего Николая Филипповича представляла собой весьма дородную, круглолицую женщину с выразительно-неприятным, заносчивым лицом кухарки, случайно вышедшей в столбовые дворянки.

На ней весьма громоздко и несколько нелепо сидело тёмно-коричневое платье из тяжёлого шёлка, на голове громоздилась в три яруса шляпка с завязками, безусловно, дорогая, но явная мещанская безвкусица. Крепкую белую шею с двойным подбородком украшали сотуары – длинные нити жемчуга, завязанные живописным узлом. Пик признания этих украшений уже давно закончился, однако это не смущало Февронию Андреевну. Внешний вид дамы вполне свидетельствовал, что её возраст давно перевалил за пятьдесят. По случаю внезапного траура почтенная цирюльница уже успела накинуть тяжёлую чёрную вуаль, накрывавшую голову и плечи наподобие большой оренбургской шали. Видимо, приобрела она эту незаменимую вещь где-то поблизости. Скорее всего, родственники уже находились на вокзале, встречая Николая Филипповича Квадратова из поездки, так как практически сразу оказались у его трупа.

Единственный брат покойного, Павел Филиппович, был франтоват и одет по последней европейской моде. Внешне немного моложе своей названой родственницы, не уступал ей в дородности. Крупный живот облегала сшитая по индивидуальному заказу и размеру рубашка. Дорогая тройка, состоящая из одноцветных брюк, жилетки и пиджака, вместе с золотыми часами на тяжёлой цепочке, модной, только что принятой в Европе шляпой «Федорой» и лакированными туфлями дополняли образ престарелого московского денди, вызывая чувство настороженного уважения к подобной элегантности. Возможно, Павел Филиппович любил женщин и желал им нравиться, несмотря на свою внушительную внешность. Выражение лица этого господина представляло собой смесь хитрости, дешёвого сибаризма и напускного мещанского величия. Видимо, успехи покойного Николая Филипповича на поприще стрижек и бритья воспитали в его родственниках высокие чувства искреннего пренебрежения к городскому обычному обществу и породили мысли о высоком предназначении семьи Квадратовых.

К удивлению представителей власти, уже находящихся при трупе, никто из обоих близких родственников не ударился в прилюдное горе и не оросил уже охладившееся тело Николая Филипповича своими слезами. Более того, на лицах Февронии Андреевны и Павла Филипповича чувствовалась некая умиротворённость от произошедшего, как будто тяжёлая ноша спала с плеч. Можно было подумать об их тайном единении мыслей и душ, а может, и тел. Павел Филиппович, даже не подойдя к трупу покойного брата, тут же, взяв за пухлую ручку Февронию Андреевну, отвёл её в сторону и, дружелюбно пошептавшись с ней, направился к представителю железнодорожной полиции и врачу. Скорее всего, состоялся тайный и взаимно полезный разговор, после которого вместо направления трупа в анатомический театр при департаменте московской полиции для патологоанатомического вскрытия было принято решение освидетельствования смерти прямо в грязной кладовой. Бдительному взгляду городового, не имеющего права вмешиваться из-за принципа профессиональной, корпоративной этики, было видно, как несколько крупных денежных банкнот переместилось из кармана Павла Филипповича в карманы железнодорожного полицейского и врача. Видимо, страдающие близкие категорически не желали нарушать целостность бренного тела бывшего владельца цирюлен господина Квадратова. Обычно причиной подобного пожелания являлась обычная корысть. Свидетельство о смерти напрямую определяло срок получения наследства. Если гибель являлась криминальной, то до окончания следствия движимое и недвижимое имущество родственникам не полагалось.

Появившийся несколько позже представитель правления железных дорог был немедля обработан активным Павлом Филипповичем под одобрительный взгляд Февронии Андреевны. В его карман также были направлены несколько банкнот. Сердобольный чиновник сразу поддержал родственников, видимо, надеясь заработать на таком решении ещё и благодарность от своего руководства. Лишние сплетни были способны вызвать коммерческие риски и понизить доход от перевозок поездами. Соответственно, чиновник немедля довёл своё видение ситуации до врача и железнодорожного полицейского. Видя единство мнений, удовлетворившись только наружным осмотром покойника, врач немедля подписал полицейский акт на погребение. Феврония Андреевна, умиротворённо опираясь на руку Павла Филипповича, подошла к телу покойного мужа, окинула непродолжительным взглядом, вздохнула и тут же попросила городового нанять грузовой экипаж для перевозки бывшего цирюльника домой. Тот, подозвав одного из дворников, направил его на вокзальную площадь за таковой повозкой.

Однако совершенно неожиданно и к неудовольствию господ, присутствующих при освидетельствовании, возле входа в кладовую появился некий крепкий мужчина среднего роста с особой военной выправкой, свойственной только кадровым офицерам. Ему было около тридцати лет. Зачёсанные назад по последней московской моде волосы оголяли высокий красивый лоб. Строгости облику добавляли небольшие усы и цепкий, властный взгляд человека, обременённого государственными полномочиями.

– Здравствуйте, господа. Я надворный советник Тулин Евграф Михайлович. Чиновник по особым поручениям Московского уголовного сыска. Со мной помощник, старший полицейский надзиратель Егор Егорович Кротов, – громко заявил прибывший господин, указывая на крепкого мужчину среднего роста и простоватого вида, стоящего рядом с ним.

Если бы не знать, что Егор Егорович – полицейский чин, то можно было принять его за старорежимного купца или мастера на заводском производстве.

Надзиратель обладал кряжистой мощной фигурой с короткими и широкими кистями рук, круглым лицом с большой седоватой бородой, прямыми и густыми волосами, тронутыми проседью. Глубоко посаженные живые глаза с хитринкой выдавали наличие большой внутренней силы и природной, житейской мудрости.

Евграф Михайлович Тулин тут же предъявил служебный документ, подтверждающий чин надворного советника и должность чиновника Московского уголовного сыска по особым поручениям.6

Во властном лице прибывшего угадывался человек, привыкший к повиновению окружающих. По крайней мере, к обязательному почтению.

В руках имелась Т-образная крепкая кованая трость с необычным набалдашником в виде ящера, сидящего на камне и сверкающего огромными злобными глазами. Изделие, украшенное декоративным чудовищем, изящно прогибавшим спину и поднявшим хвост под рукой господина, привлекало взгляды.

– Слышал о некоем трагическом происшествии на сегодняшнем поезде из Петербурга. Якобы человек от водки отравился, обыватели судачат. От общества мало что скрыть удаётся. Не соизволите ли объясниться? Кто будет пострадавший по чину и роду занятий? – уточнил сыщик, обращаясь к железнодорожному полицейскому, одетому в форму.

Оказывается, Тулин и Кротов находились неподалёку, и им стало известно о смерти в поезде от привокзального кучера, давно являющегося по совместительству негласным агентом сыскной части. Такие события быстро становятся достоянием широких общественных кругов. Всё, что происходило на железных дорогах и вокзалах, относилось к полномочиям полицейских управлений железных дорог. Однако Евграф Михайлович искренне верил, что для Московского уголовного сыска мелочей и чужих территорий не бывает. Кроме того, «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», так сказать, уголовный кодекс Российской империи, ему подобное право предоставляло.

Не ожидая ответа, сыщик немедля прошёл к трупу Квадратова и тростью скинул простыню. После чего, не обращая внимания на присутствующих, внимательно осмотрел внешний вид и обыскал карманы покойного, чем вызвал неудовольствие чиновника железнодорожной полиции и остальных господ, находящихся в кладовой.

– Погибший является московским предпринимателем и владельцем нескольких цирюлен, мещанином Квадратовым Николаем Филипповичем. Следовал в первом классе поезда Санкт-Петербург – Москва. Умер, как считает врач, от острой почечной недостаточности, а причиной стало излишнее употребление алкоголя. Здесь и родственники покойного присутствуют. Господин надворный советник, конечно, право на следственное дознание у вас имеется. Но должен заявить о том, что решение нами уже принято и акт освидетельствования подписан. Да и откровенно скажу, что в ваших услугах не нуждаемся. Дело простое и не терпит двоякости. К сожалению, перепил бедняга. Письменные показания проводника и нескольких пассажиров имеются, что всю ночь, не жалеючи здоровья, весело и непотребно гулять изволил, – заявил представитель железнодорожной полиции под одобрительные кивки врача.

Услышав подобное нелестное высказывание о Николае Филипповиче, новоиспечённая вдова тут же возмущённо затрясла головой, выражая своё неудовольствие поведением уже покойного мужа. Надзиратель Кротов, до этих слов стоящий рядом с городовым и о чём-то с ним тихо беседовавший, тут же подошёл к Тулину и шепнул на ухо появившуюся информацию. Видимо, городовой намекнул надзирателю о переданной взятке.

Евграф Михайлович, внимательно выслушав помощника, строго заявил:

– Подобное действие по изучению гибели гражданина Российской империи не возбраняется, так как в инструкциях об обнаружении и расследовании преступлений чёрным по белому изложено: «Чины сыскной полиции в случаях, если обнаружат в районе действий железнодорожной полиции признаки преступного деяния, пользуются всеми правами по производству дознания и не терпящих отлагательств следственных действий». Поэтому не обессудьте, господа, намерен исполнить служебный долг. Родственникам приношу соболезнование. Утрата всегда тяжела, однако причину смерти знать необходимо. Не каждый же день в поездах умирают люди. По вашему мнению, смерть господина Квадратова не криминальна и не требует обязательного уточнения. А на мой взгляд – совершенно не ясна. Да и, возможно, употребление алкоголя вовсе и не причина, а следствие злого умысла.

Завязался краткий спор и даже небольшая перепалка. Мнение Тулина о необходимости вскрытия тела никто слушать не пожелал. Городовому было приказано вызвать дворников для переноски трупа к грузовому экипажу. Вынужденно уступив желанию близких и проводив взглядом остывшее тело Николая Филипповича, сопровождаемое городовым к крытой телеге, сыщик решил исполнить свои обязанности до конца. Он почему-то был уверен, что смерть цирюльника очень далека от бытовой. В практике службы Евграфа Михайловича в Московском уголовном сыске окончания жизни в вагоне первого класса ещё не наблюдалось. Несмотря на коллегиальное решение железнодорожной полиции, врача и представителя путей сообщения, Евграф Михайлович счёл необходимым напомнить доктору о профессиональном долге и судебно-врачебной экспертизе, чем нешуточно его испугал. Затем в категоричной форме высказал своё неудовольствие представителю железнодорожной полиции. На что тот не ответил ни единым словом. Но при этом сыщик заметил, что в глазах представителя власти вместо угрызений совести проснулось подлое лукавство и искорки ненависти.