Грибники – 3. Покормите мертвого кота

– А Джафар – не совсем человек, – заметила Киата. – Конвергентный вид, созданный чужой эволюцией – вы сами говорили! И Кирыч согласен. И Халкой, как биолог. Кстати, будьте осторожны. Альдо Сурит с кафедры социологии – это в третьем корпусе – спрашивал меня, кто вам оплачивает водителя.

– Альдо Сурит? – переспросил Джафар.

– Такой блеклый мужик в сером костюме, который на всех кляузы пишет, – пояснила Киата. – Правда, на Вайжу Илиановича он жаловаться пока не посмел. Да и на вас тоже. А на меня уже штук пять написал. И на Асана, будто тот одним своим присутствием заставляет студентов думать о разврате. Мне кажется, Сурит у него в двери какую-то систему слежения поставил, или что-то в этом роде. На случай, если Халкой с кем-то вдруг решит уединиться. Сурит его ненавидит за то, что Асан рассказывает теорию происхождения человека от животных.

Она улыбнулась, тряхнув каштановыми кудрями. Потом устало прикрыла глаза.

– Джафар, – попросил Вайжа, – покажите госпоже Киате ее комнату.

Джафар встал и взглядом позвал за собой преподавательницу астрофизики.

– Вот здесь, – сказал он, проведя ее по темному коридору и указав на раздвижные двери из матового стекла. – Слева – ванная. Справа – сначала комната хозяина, потом моя. Больше здесь никого нет, даже животных.

– Спокойной ночи, – улыбнулась Киата. – Странно, что у вас с господином Севитальде разные комнаты.

– Ну, никто из нас не исповедует предпочтения господина Халкоя, – улыбнулся Джафар.

– Я не об этом, – улыбнулась Киата. О, как она была хороша в темноте! Джафар даже испугался, что, отупев от произведенного ею впечатления, не сможет нормально продолжать разговор. – Вы вообще похожи на одного и того же человека, – сказала Киата. – Только разного возраста. Или на родственников.

Он ведь и правда иногда относится ко мне, как к сыну, подумал Джафар. Если даже Киата заметила…

Джафар прикрыл глаза и сказал более тихим, глубоким голосом:

– Ты мне тоже напоминаешь женщину, которую я знал более взрослой…

Сказал, и осекся. Фраза выглядела, как пошлый подкат. Наверно потому, что он уже год без женщин, а Киата красивая и вкусно пахнет. И вот он уже повёл себя как суприм.

Укрепившись духом, Джафар, однако, продолжил:

– Но я категорически не помню, кто она. Возможно, Вайжа прав, и все мы из-за возникшего пространствено-временного сбоя просто отражаемся друг в друге. Но все же он – не я. Он ни черта не понимает в технике, а я – в математике.

И, развернувшись, Джафар удалился прочь по коридору. Я ничего не хотел, остужал он себя. Ничего. Это просто страх, он всегда усиливает влечение.

Надеясь, что удалось сохранить лицо и выглядеть приличным человеком, Джафар отбросил все лишние мысли и быстро заснул.

…В ванной Киата долго разглядывала исторические батальные сцены, изображенные на плитке. Оказывается, думала она с удивлением, Севитальде не был чужд обычному интересу всех мужчин – войне. В войнах математик явно разбирался. Но сейчас, когда это стало мейнстримом, все же не дал злокачественному милитаризму себя увлечь. Поистине благородный человек!

Киата вздохнула. Жаль, они из разных поколений. Хотя сейчас это уже может быть не важно…

Все будет хорошо, утешила себя Киата, залезая под одеяло. Все будет отлично. В физике всегда есть баланс. Всегда. На любого искусственного Габельскатора всегда найдется естественный Сольвен. Просто им будут становиться разные люди по очереди. Сколько бы лет не прошло.

Она уже начала засыпать, когда услышала шорох. Открыв глаза, посмотрела на полупрозрачные двери, подсвеченные из коридора невидимым ночником. За стеклом кто-то стоял. Кто-то из них двоих, подумала Киата. По размытому силуэту не понять.

Хочет ли она, чтобы он попросился внутрь? Вайжа ей нравился, она была уже слегка влюблена, но Джафар… если подумать… он моложе, ярче, приятно пахнет солнечным загаром и не уступает своему патрону по интеллекту.

Уйди, подумала Киата. Не хочу ничего решать!

Человек за дверями медленно заложил руки за спину, развернулся и исчез.

*

В ту ночь Джафару снилось, что он идет по огороженному штакетником участку, засыпанному снегом, заходит в большой деревянный дом, моет руки в темной прихожей. Затем, открыв дверь, следует в кухню, освещенную лунным светом, отраженным от снега за окном.

Снег, подумал он. В Лазаринске на его памяти не выпадало столько снега. Во всяком случае, ему этого видеть не доводилось.

Половину кухни занимала печь – он вспомнил, русская печь с лежанкой! – на которой, укрывшись большой курткой, спала юная блондинка с нежным и тонким лицом.

Он подошел к девушке, и она открыла глаза. Наверное, жила тут.

– Где я? – спросил он. Этот вопрос во сне волновал его больше всего.

– У печки, – ответила она. – То есть, у Рейнольда. Мы все. А ты – у печки. А я – на печке.

Объяснила. Вот спасибо!

– Хорошо. А кто я?

– Джафар.

Тоже не ошиблась.

– Странно, – сказал он.

– Мы привыкли к твоим странностям, – девушка пожала затянутым в белые рюшечки плечом и сменилась на новую картинку.

…Утром, отвозя Вайжу и Киату на работу, Джафар никак не мог выкинуть сон из головы. Эти дома… Они были ему знакомы. Там еще машина стояла… Возможно, в этом доме он никогда не был прежде. Но посещал множество на него похожих.

– Джафар?

– Да, Вайжа Илианович.

Они стояли перед входом во второй корпус. Киата со ступенек махала рукой. Джафар тоже помахал на прощанье.

– Я хотел спросить, – обратился к нему Вайжа.

– Да?

– Она ведь тебе нравится.

Джафар вздохнул.

– Это вряд ли имеет хоть какое-то значение, – сказал он. – Особенно если учесть, что где-то там у себя я, вероятно, умер. Заводить романы в посмертии – дурной тон.

– То есть, я могу пригласить ее к нам на обед?

Джафар кивнул.

– Наверно я даже рад буду видеть вас вместе. Правда.

Вайжа задумался и покачал головой.

– Ладно. Забудь. Это был просто страх. Если ситуация не улучшится, успеем мы что-то прожить, или нет – уже не имеет значения.

– Уж мне ли не знать, – подтвердил Джафар и, повернувшись, ушел в свой корпус.

– Заедешь за мной в ттттззз! – крикнул ему вслед Вайжа.

Это должно было значить «в три», но от чего-то время Джафар расслышал плохо. Ветер унёс? Или что-то произошло со звуком?

Один из студентов нечто подобное рассказывал другому студенту, вспомнил Джафар. Но в его истории звук вёл себя по-другому. Его преследовал разговор, вот. Это были Лурин и Кеша. Точно! Еще он обещал Лурину космодром. И сам бы не прочь туда заглянуть… Похоже, Киата не подозревает его ни в чем неуместном. Ну и хорошо.

– Простите, господин Ингора…

Занятый мыслями о Киате, Джафар и не заметил, как поднялся на свой этаж. Обернулся.

– Да?

Перед ним стоял его сосед и вечный поклонник – Асан Халкой. Его черные миндалевидные глаза смотрели грустно, а руки сжимали пачку технической документации.

– У нас опять неполадки в системе… Не подключается к сети новый прибор, Вы не посмотрите?

Джафару вдруг стало весело.

– Господин Халкой… «у нас» или у вас лично?

Халкой покраснел. Он часто обращался к Джафару от имени организации, и механик давно понял, что Асан не в силах даже одну свою просьбу произнести лично от себя; так сильно он робел перед Джафаром.

– Ну, – Халкой отвёл глаза и обреченно вздохнул, – просто сломалось… Не работает. Совсем новый аппарат, вот документы. Я все делал по инструкции…

– Пойдемте, господин Халкой, – азартно сказал Джафар, обнимая биолога за узкие плечи. – И кстати, – прошептал он в завешенное черными волосами ухо, – можно просто «Джафар» и на «ты».

Интересно, думал он, пока Халкой, скрывая дрожь, отпирал свой кабинет, получился бы из тебя Габель Скатор? Хотя нет… ты все-таки более благородный человек. И у тебя, по крайней мере, правильные предпочтения.

– Дверь можешь запереть, – сказал он Халкою, изучая небольшой ящик-гомогенизатор, который, собственно, и не запускался.

– Запереть? – опешил Халкой.

– Ну да, – кивнул Джафар, отвинчивая заднюю стенку прибора. – Запереть. Изнутри. Изнутри, это значит, с нашей стороны, Асан.

Последняя часть фразы была адресована уже внутренностям гомогенизатора.

– Ладно…

Асан два раза повернул ключ в замке и стал рядом с дверью, как истукан.

– Спасибо, – бросил ему Джафар. Так он и думал – в процессе транспортировки отошел контакт, причем, эти идиоты не развели подачу питания сразу, а наворотили ее на общую клемму. Как там их называл шовинист Вайжа? Супримы? Люди с первичными инстинктами и вторичным мозгом.

– Асан, – спросил Джафар у испорченной платы, – ты веришь в теорию эволюции?

– Это моя… служебная обязанность, – робко ответил Халкой.

– Как думаешь, почему выжили идиоты?

– Есть много теорий, – приободрился биолог. – Например, многоплодие. Дело в том…

Слушая его, Джафар отыскал паяльник, кусачки, моток проволоки и немного олова. Асан излагал интересно и логично, не хуже, чем Киата и Севитальде.

На шестом абзаце его увлекательной речи в дверь настойчиво бухнули.

– Открывайте! Быстро! – рявкнул незнакомый голос.

Асан побледнел.

– Да открой уже, – буркнул Джафар.

Асан осторожно повернул ключ два раза и распахнул дверь.

– Что здесь происходит? – донеслось из дверного проема.

– Н-ничего…

Асан отошел в сторону, и его место занял незнакомый человек в сером костюме и с маленькой ручной камерой. Судя по огоньку – работающей.

– Мне улыбнуться? – угрюмо спросил Джафар, выглядывая из-за прибора.

– Вы что здесь делаете?! – рявкнул человек с гладким лицом.

– Починяю прибор.

Плотоядно улыбнувшись, Джафар отложил паяльник и медленно встал. Затем, непонятным образом оказавшись за спиной у незванного гостя, отнял у него камеру, выключил ее и отдал Халкою.

– Меня зовут Джафар Ингора, – сказал он, сгребая гладкого человека за воротник и прижимая к закрывшейся двери. – А вас не имею чести знать.

– Я – Сурит, – с достоинством представился висящий. – Профессор Альдо Сурит. И, пожалуйста, поставьте меня на пол. Я просто… просто шел мимо… услышал подозрительные звуки… решил проверить, а то знаете, как бывает, вы ведь новости смотрите…

– Нет. Не смотрим.

– Ну, в общем… нам еще скандала не хватало, знаете ли, господин Ингора… этот человек, – Альдо кивнул на Халкоя, – он такой… я слежу за ним давно… он так смотрит на студентов… особенно на одних… но иногда и на других тоже…

– Кто-нибудь жаловался? – учтиво спросил Джафар, не отпуская, однако, профессора. – Одни или другие?

– Нет, но… могут пожаловаться…

– Я ни на кого не смотрю, – прошептал Халкой и отвернулся. Руки его дрожали.

– Халкой, – приказал Джафар, устанавливая профессора на пол и нажимая ему на плечи так, что тот сполз по стене. – Дайте мне паяльник. Из розетки не вынимайте.

– Что вы хотите…

Сурит завозился, пытаясь подняться, однако его конечности не слушались и двигались хаотично, как у пьяного муравья.

Халкой протянул паяльник. Взяв у него инструмент, Джафар покрутил его в пальцах.

– Уважаемый профессор Сурит, – проговорил он ласково, – раз уж вы навестили нас, хочу спросить: что вы поставили господину Халкою в замок кабинета, и как это выглядит?

Отчаявшись подняться на ноги, Альдо Сурит растянулся на полу. Хотел закричать, но вместо этого закашлялся. Халкой дрожал.

Ногой придвинув стул, Джафар присел рядом, не выпуская из рук паяльника. Даже плюнул на раскаленное жало и понаблюдал дымок.

– Я слышал, вы написали на господина Халкоя несколько доносов, – ласково сказал он. – Но ни один не подтвердился.

– Отпустите, – прохрипел Альдо. – Что вы… что вы сделали?

– Ничего, – пожал плечами механик. – Просто вы ожидали увидеть здесь нечто шокирующее и заснять это. Наверно, увидели. Шок подействовал на вас плохо. Говорят, так бывает. Может даже полностью парализовать. Через месяц-два.

Альдо схватился за горло и захрипел.

– Вот черт, – огорчился Джафар и свободной рукой щелкнул его по виску. – Тут люди как-то иначе устроены.

Альдо Сурит задышал нормально. Даже сел.

– Я просто вывинтил замок, – начал он сипло, – и там, на самом верху поставил «сторожа». Чтобы если этот…

– Господин Халкой…

– Да, господин Халкой задумает… ну, вы понимаете…

– Не особенно. Господин Халкой так популярен у грузчиков и уборщиц?

– Нет. Но слухи про него ходят…

– Я не давал повода для слухов! – с болью крикнул Халкой. – Ни разу! Никогда! Я вообще не знаю, кто придумал эту чушь, будто я на работе устраиваю свою личную жизнь. У меня ее вообще нет. Нигде. И не было.

– Видимо, это и сочли подозрительным, – объяснил Джафар. – Жлобы всегда кому-нибудь приписывают свои собственные непристойные фантазии. Да, профессор Сурит?

– Это не ваше дело. Я буду…

Джафар его снова потрогал и уложил на пол.

– Теперь начнем чистить помещение, – сказал он. – Сначала замок.

…Когда Альдо ушел, подволакивая ноги и поминутно оглядываясь, Асан спросил:

– А он не нажалуется?

– Не сможет. Еще месяца два точно.

– Как вы… Как ты это делаешь?

– Не знаю, Асан. Просто умею.

– Спасибо, Джафар.

– Пока не за что. Я еще не закончил.

Оставшиеся полчаса, пока Джафар все-таки чинил аппарат, Асан сидел на подоконнике и смотрел вниз, ожидая что за ними придут, однако двор выглядел мирно.

– А ты спрашивал про выживание идиотов, – сказал он наконец. – Понимаешь, не такие уж они и идиоты. Но притворяться любят.

– Не бери в голову, – пробормотал Джафар, как раз в тот момент досадуя на мать-природу, снабдившую его руки всего десятью пальцами, которых не хватало на все провода. – Бери в р… гхм. Словом, беспокоиться не о чем.

Асан тихо засмеялся, спрятав лицо в ладони.

Джафар глянул на него весело:

– Главное в людях, – не удержался он от комментария, – это понимание! И определенный жизненный опыт.

Тихо всхлипывая, Асан Халкой сполз под окно. За последние двадцать лет его жизни это был, наверное, самый веселый и спокойный день.

Деревня «Чернорыбово»

– Настало время объяснить про машины.

Джафар поднял взгляд от обеденной тарелки, наполненной макаронами с тушенкой. На фоне окна в причудливых морозных узорах – за сутки надышали перья, звезды, завитки и осколки белых бусин – его темное строгое лицо смотрелось, словно вырезанное лезвием из тонкой бумаги. Пришлось оставаться здесь еще на одну ночь, так как Рейнольд, потеряв проклятие – найденные в солонке волосы экзорцисты сожгли, соль растворили и вылили в снег, саму солонку предали в печке «очищающему» огню – еще не пришел в сознание и оставался нетранспортабелен. Все, как завещал Гнедич.

– Про машины я и сам не знаю, – ответил Эйзен, обводя пальцем румяное яблочко, пропечатанное на старой кухонной клеенке. – Мы не понимаем мышление грибов. Мы хотим узнать, добро они или зло, потому что это отправные точки нашего разумения. Но грибы могут мыслить иначе. Они берут в аренду мозги людей, подключают их к некоей сети и пытаются за счет их мощности спрогнозировать события. Своих-то мозгов у них нет, только цели и система ценностей. На основании этих прогнозов они строят свои дальнейшие действия. Помочь или помешать – это решают они, на основании непонятных нам собственных мотивов.

Эйзен мерз и пребывал в зелёной флисовой толстовке, капюшон от которой натянул на голову; волосы выбивались из-под него светлыми завитками, а зеленый купол нависал над глазами, которых, как следствие, не было видно.

– Безумие, насылаемое лесом? – подсказал Джафар. И вопросительно приподнял бровь, ожидая пояснений.

– Тоже, – кивнул Эйзен. – Это попытки подключить наш разум к их сетям. Мозг перегружен работой на грибы и отторгает все внешние раздражители.

Кристина поковыряла вилкой кусок колбасы. Надо было есть, а то у окна все быстро стыло. Рамы в окнах стояли старые, деревянные, из них садило морозом. Термометр на улице показывал минус пятнадцать.

– Так мы все подключены, или нет? – спросила она.

– Частично – да, – ответил Эйзен, наконец-то откинув капюшон. – Мы же видим их иллюзии. То подключаемся, то отключаемся.

– И что мы для их мицелиальных величеств должны сделать? – спросил Джафар.

– Не знаю. Как версия: мы должны перестать быть людьми.

Все замолчали.

– То есть – начать убивать за грибы? – спросила Данка. – Как эта парочка – Света и Никита – которая забыла в лесу Кристину?

Данка тоже была в теплом тренировочном костюме, только бордового цвета. Ее строгая стрижка «каре», подобранная двумя заколками, смотрелась идеально даже здесь, в сотнях километров от цивилизации.

– А вот и нет, – азартно возразил герцог. – В нашем понятийном аппарате «человечность» и «быть людьми» – это добро. А в их понятийном аппарате «быть людьми» – это может значить «быть идиотами, уничтожившими любимый грибной мир». И мы должны не быть людьми именно в этом, грибном смысле. Потому что смирные тридерисы не уничтожали мир и не останавливали в нем время. Они отравлены временным барьером и прибыли сюда с ним в геноме. И – как нам кажется – пытаются нам что-то сказать.

– То есть, грибы все осознали еще тогда?

– Тогда – вряд ли. Тогда у них не было мозгов. Но, подключившись к нашим мозгам, они все это осознали сейчас.

– А порталы – это чтобы нам показать, что натворил наш вид?

– Возможно! – Эйзен воздел длинный указательный палец, украшенный кольцом с изображениями плоских спиралей. – Хотя там у них не совсем наш вид. Но схожий. Как и они не совсем наши грибы. Но конвергентные. Я прочитал изначальный геном тридерисов, там своя эволюция. Не наша.

Эйзен излагал увлеченно, уверенно и настолько эмоционально, что ему стало жарко. Он стянул зеленую толстовку через голову и остался в черной футболке с изображением планеты Земля, облетаемой по орбите длинным спутником с солнечными батареями, похожими на крылья. Пригладил волосы; было видно, что у корней они стали влажными – так ему теперь было жарко. А ведь сидел в той же холодной кухне, подумала Кристина. Вот, что значит вдохновение.

– А второй Джафар – он им зачем? – спросила она.

– Возможно, чтобы продемонстрировать нам сходство тех людей и нас. Или транслировать их историю. Многотомными тетрадками.

– А почему для демонстрации выбран именно я? – спросил первый Джафар.

Эйзен почесал слегка заросший подбородок и задумался.

– Скажи, – медленно произнес он наконец, – а ты встретился с Кариной до твоего… инцидента с диверсантом? Как его, кстати, звали?

Джафар посмотрел на герцога с сомнением и немного помолчал, размышляя.

– Хансен, – сказал он наконец. – Я знал его под именем Асмандр Хансен. Такой… мрачный юноша абсолютно северного типа. Можете представить, как экзотично смотрелся он в Африке… Да, я познакомился с ним значительно позже, чем с Кариной.

– Значит, после попадания по нему тебя и вынесло в тот мир.

– А Карина, поскольку она раньше знала о порталах, выходит, меня подключила к грибной сети, – рассуждал Джафар. – Настолько, что когда я навелся на Хансена, меня размазало в грибную вселенную, а не по собственной.

– Выходит, что так. Все зависит от… Насколько вы были близки?

Отвлекшись от тарелки, Джафар угрюмо посмотрел на него в упор.

– Настолько. С обоими.

Девушки сделали вид, что их нет.

– Ну, – Эйзен азартно продолжил, – вот и ответ на твой вопрос! Сначала грибы познакомились с Кариной, которая шарилась по порталам, через нее захватили тебя. Поэтому самолет, угнанный Хансеном, насколько я понял, нигде не значился…

– Да. Это секретные сведения, но раз ты догадался, то мне остается только подтвердить.

– Почему Хансен выбрал именно эту машину?

Джафар пожал плечами.

– Откуда мне знать. Видимо, грибы подогнали. Мне, как ты понимаешь, возможность задать Хансену этот вопрос уже не представилась. Он отбитый был на всю голову. Отчаянный. Наверняка сам вызвался идти под прикрытие.

Некоторое время все молча доедали обед. Потом Джафар, первым положив вилку в пустую тарелку, решил дополнить:

– Карина была старше меня на восемнадцать лет. У меня к тому времени уже не было предубеждений насчет… возраста, расы, религиозных взглядов и прочего. Главное, чтобы человек был интересный. И вот я сильно влюбился и даже… наверно, потерял голову. Казалось, что я должен оставить все и последовать за Кариной куда бы она ни направилась. И тут приходит приказ о переводе нашего подразделения в другую местность.

Джафар вздохнул.

– Можно было уволиться и всех бросить, конечно. Но я знал, что без меня там может сгинуть… несколько хороших людей. И я перевелся с ними. Какое-то время жизнь виделась мне в очень мрачном свете. Однако в подразделении настал железный порядок. Сам по себе. Потому что меня, когда я в плохом настроении, очень боялись, а я был в нем почти всегда. Через три месяца нам прислали Хансена. Он обладал подозрительными данными по всем параметрам, и командование решило надежно изолировать его под моим надзором. Хансен оказался исполнителен, в должной мере инициативен и лишний раз нигде не отсвечивал. Теперь это наверняка вызвало бы у меня подозрения, но тогда… тогда мой жизненный опыт был меньше. Как-то незаметно мы с Асмандром начали общаться. Он много рассказывал, и я думаю, что большая часть его историй все-таки была правдой. Я тогда не знал, что бывают «люди смерти», но кое-какие странности за ним замечал. Сейчас я объясняю это тем, что Хансен создал некий образ – для меня, для наших соратников. Поддержание образа требовало много сил. Помимо шпионажа он удовлетворял свои личные амбиции по моральному закрепощению сослуживцев. Его уважали и даже подражали. А когда Асмандру случалось выпадать из образа, он сильно злился. Как истинный викинг, – Джафар горько усмехнулся.

– Моменты ненависти были короткими, он быстро брал себя в руки, но я их замечал. Мне казалось, если он когда-нибудь мне доверится, я узнаю что-то необычное и смогу в нем что-то поменять… Вот Леша как-то жаловался, что сейчас принято осуждать людей за «комплекс спасателя» и отсутствие здорового эгоизма, но если кто и станет его самого осуждать, то точно не я… с моих-то позиций.

Улыбнувшись, Джафар положил вилку.

Данка молча и незаметно забрала у него пустую посуду, зыркнув из-под челки – мол, продолжай, мы не перебиваем.

– Хансен заходил ко мне каждый день – по разным поводам. Я видел себя некоей сельскохозяйственной культурой, о которой нужно заботиться по графику, иначе не получишь выгоды, но гнал от себя подобные мысли. А Хансен даже никогда не закрывал глаза… если я находился поблизости. Все время был настороже. Он почти не моргал. Как будто ждал от меня чего-то. Боялся, что я его раскрою – не просто как шпиона и диверсанта, а на более глубоком уровне. Как пустоту, которая притворяется человеком.

Еще сколько-то Джафао молчал, потом резюмировал:

– Этот опыт убедил меня в двух вещах. Во-первых, следует больше доверять интуиции. Во-вторых: не сходиться с кем попало. В нашем последнем разговоре Хансен клялся мне, что одно мое слово – и мы вместе с ним сбежим куда-нибудь в пустыню, обретя новые личности и новую жизнь. Что у него все просчитано. Что он не стал бы заморачиваться сложной подготовкой, если бы не встретил такого человека, как я… Что я его лучший друг и соратник. Он был невероятно убедителен, несмотря на то, что по рации было хреново слышно. Но я уже тогда понял, что он меня уничтожит, если ему позволить. Ну и, – Джафар пожал плечами, – я убил его. Это было большое облегчение, если честно. И большое горе.

Данка вздохнула. Возможно, представила, как было бы хорошо гасить всех, кто тебя разочаровал.

– И правильно, – сказала она. – Нафиг таких уродов. Пусть горит в аду.

– Меня за это разжаловали из лейтенантов в старшие сержанты, – продолжал Джафар, принимая от нее чашку кофе. – Наградили за ликвидацию вражеского агента. Комиссовали. Ну а дальше вы знаете…

Он покосился на Эйзена и добавил:

– …особенно Леша, который читал мое армейское досье.

– Я сейчас понимаю, – вредным голосом сказала Кристина, – что напрасно не спрашивала тебя о твоих предыдущих женщинах. Обычно же интересуются. И даже заставляют посчитать. Баб, мужиков… Овец.

– Вот овец точно не было, – заверил ее Джафар. – Если только метафорически. Но я тебе очень сильно благодарен за то, что не спрашивала.

– Почему?

– Это поставило бы их между нами, а я не хочу, чтобы какое-либо третье звено портило наши отношения.

– Грамотно, – похвалила Данка и посмотрела Кристину с некоторой даже дружеской завистью.

Эйзен вздохнул и, как ведущий семинара, проигнорировав личные обстоятельства, подвел итог:

– А теперь мы выяснили, что между нами грибы. И что они не разделяют, а объединяют нас. С целью, о которой мы можем только догадываться.