Грибники – 3. Покормите мертвого кота

А парни вообще не вариант. Психотерапевт тоже.

И тогда Дима решился позвонить единственному человеку, который – Димин жизненный опыт подсказывал ему – имел отношение к мистике и мог бы что-то объяснить. Если захочет. Что вряд ли, но надо попробовать.

Звонить было очень страшно. Умершие и протухшие, говорило подсознание, не должны звонить живым. Тем более таким…

Но с другой стороны – вы же общались. Вот он, его телефон – плюс семь, девятьсот девять, двести семнадцать, семьдесят один…

Дима аж вспотел, слушая гудки. На третьем Джафар взял трубку.

– Доброе утро, – произнёс он. – Что-то случилось?

– Здравствуйте, Джафар Рэймисович, – холодея, произнёс Дима. – Вы можете сейчас говорить?

– Минут десять могу.

И никаких «потом мне станет скучно говорить с таким идиотом». Это обнадеживало.

– Мне нужно у вас проконсультироваться… по одному очень странному вопросу. Если не хотите можете не отвечать.

– Спасибо за разрешение. Не ожидал.

Вот, теперь это Джафар. Тут главное – не извиняться.

– Мне нужна ваша консультация. Как человека… мистически просвещенного.

– Обычно у меня консультируются по вопросам «как починить плиту», и эта тема касается мистики только в очень редких случаях. Точно ничего не случилось?

– Случилось, но это касается только меня, Джафар Рэймисович. Если вы мне не поможете… то простите, что побеспокоил. Я буду должен вам эти две минуты.

Как он и ожидал, Джафар немного смягчился.

– Так в чем дело?

– Видите ли… мне стал сниться навязчивый сон. Станция метро, а я внизу. И я умер. Давно. Я лежу и разлагаюсь, и запах выносит вентиляцией наверх, где выход. Люди морщатся, проходят. Я хочу сказать им, что я не виноват, что меня нужно похоронить, но я бестелесен, и меня не видит никто. И так девятнадцать раз, со все новыми подробностями. Я все глубже погружаюсь в этот сюжет, и кажется… мне кажется, на двадцатый или на тридцатый раз я вообще не проснусь.

– Во сне ты помнишь причину своей смерти?

Вот оно. Джафар всегда задаёт именно те вопросы, которых боишься.

– Нет. Но мне кажется, что меня убили.

– И ты звонишь мне, чтобы спросить, не планирую ли я превратить твой сон в вещий? – баритон в трубке вновь перешел на иронию. – Не планирую. Честно.

Дима дернулся. В разговоре с Джафаром всегда требовалось ангельское терпение.

– Я хотел спросить, – твёрдо напомнил он, – что это за явление, и можно ли с этим что-то сделать. Как это убрать. Потому что это мучительно.

Вот в чем Дима был уверен – при всей своей вредности Джафар никогда не будет цепляться к словам, не скажет, что все Димины переживания – чушь, сонный паралич и прочие банальные вещи. И если человек говорит Джафару, что он и так в отчаянии, Джафар никогда его не добьет. Это странно, этого Дима не понимал и не умел, но помнил, кому это свойственно. И он не ошибся.

– Как выглядит станция? – сухо спросил Джафар.

Дима стал вспоминать.

Разговор затянулся более, чем на десять минут, а в конце Джафар произнёс:

– Ты должен найти эту станцию и понюхать. Если труп и правда в коммуникациях, надо заявить в органы.

– Но я на этой станции никогда не был! Как я ее найду?

– Спасибо за возможность научить идиота логике, – промурлыкал Джафар. – Дима, ты берешь схему метро, отмечаешь станции, на которых ты никогда не был. За день можно обнюхать их все. Прежде, чем гнетущее бытие несвежего трупа приснится тебе двадцатый раз и милосердно заберет тебя от нас навсегда.

– А оно заберет? – забеспокоился Дима. Это было его предположение, но если уж Джафар так говорит…

– Откуда мне знать? – ответил тот устало. – Я механик, а не экстрасенс.

– Хорошо. Я попробую.

– Не за что. Доложишь о результатах мне лично. Отбой.

Дима положил трубку, почти окрыленный. Его поняли! Признали!

Правда, поблагодарить он забыл. А Джафар ответил «не за что». Видимо, учит вежливости. Учитель, блин.

Ладно. Дима будет искать. Дима докажет всем, что он не идиот. Что он другой. Особенно ему, Джафару.

Глава 6. Архаика

В детстве Кристину обижали не чаще, чем других детей. Однако же, были эпизоды. Она иногда вспоминала, как нарисовала красивую бабочку, а ее выбросили. А еще случайно вытерли рисунком стол.

Бабушка никогда так не делала, она всегда с должным уважением относилась как к детским вещам, так и к детскому творчеству, а вот родители бывало, что и вредили. Случайно, конечно. А если Кристина обижалась, ее высмеивали. Ну правда же, такая ерунда, ну вот так получилось, ну что теперь из-за этого расстраиваться! Ты еще лучше нарисуешь!

К восьми годам, если другие дети обижались, Кристина смотрела на них с недоумением и презрением. Дураки, это не помогает!

Во взрослом возрасте она, хоть и пересмотрела свои взгляды, но по-прежнему не выражала свою обиду никак, разве что в шутку и с подругами.

Со временем она пришла к выводу, что сильная женщина – это та, которая вместо обиды испытывает злость. И сейчас это время как раз настало.

– Слушай, – она переткнула один наушник из своего уха в Данкино.

Экзорцисты возвращались из Чернорыбово и в час ночи были уже в ста километрах от Москвы, когда брат Лешка прислал эту запись.

Он сделал ее тайно, из другой комнаты.

*

– Это ж сколько мы с тобой, Валерк, не виделись, а? Это ж еще прожить столько надо! Нальешь? – вещал незнакомый голос.

– Да я сам-то почти… – с явной неловкостью отвечал Кристинин отец.

– Ну, меня уважь. Ты, наверно, думал: вот, Матвей совсем зазнался, как бабло пришло, да? Типа теперь только с важными чинами и общается? С префектом там, Василь Петровичем… давеча в баню ходили… гм… Так вот… Я тебе, Валер, так скажу – все эти связи – прах… Прах еси и в прах возвратятся… с моими так называемыми партнерами знаешь, как ухо востро надо держать? О… чуть где не то скажешь… особенно сейчас. У них только и удовольствия, что друг друга топить. А с тобой… я ж тебя, Валер, часто вспоминал… вот, думаю, хорошо было, когда я еще без бабла был, но и без обязательств. Да… Да ты пей, пей… не ожидал, небось, что я тебя вспомню? Такие как я не вспоминают, да?

– Ну почему, – слабо возразил Кристинин отец. – Люди-то разные.

– А я тебе вот что скажу, – тон Матвея стал доверительным, – там – все одинаковые! Ты не поверишь! Восемь, восемь типов людей, и все просты, как чурбан. Понимаешь?

– Понимаю…

– Во-о-о-т… ты понимаешь. Ты меня всегда понимал. Чего не пьешь?

– Да я потихоньку.

– А я вот, видишь, люблю сразу и помногу… резко взлетел… у меня, знаешь, три жены было. И все со мной только из-за денег сходились. Первая, конечно, фотомодель была. «Это я не ем, то я не пью»… Вторая из бизнеса. Третью взял прямо от мамки, думал, вот чистая девка, так она в итоге у меня два завода отсудила. И две квартиры. Весь, практически, легальный бизнес. С тех пор я в женщинах разочаровался. Ну… не совсем, конечно. Думаю, где бы такую душевную бабу найти, чтоб меня любила, а не бабло мое. Вот тебе повезло… нет, не спорь, повезло! Я ж все знаю. Ты бухал, а Аришка на тебя пахала.

– Больше я не бухаю.

– Это хорошо… это правильно…, а помнишь, как мы с тобой, а? Игрушки всякие рисовали… вот время было!!! Клятвы, обещания… я, кстати, бумагу-то одну сохранил. С твоей клятвой. Ты обещал за меня свою дочку выдать, если она у тебя родится, помнишь? Ахаха…

– Дураки были.

– Это да… но вот что за штука: я ее видел. Хорошая, душевная девка. А уж красотка!!! Куда там моим шлюхам силиконовым! Познакомишь, Валер? Вдруг че выйдет у нас? А? Вдруг она мою душу спасет, а?

– Не возьмется, Матюш. У нее жених есть.

– И кто же?

– Хороший человек. Бывший военный.

– О, значит, романтика… а работает-то кем? Бизнес какой?

– Да нет, механик. Слесарь.

– А, так он мне не конкурент! Я ее уговорю. Ну его, слесаря. Сколько он заработает? Вот. А у меня бабло на шубки-сумки… она не устоит. Точно говорю.

– Так я не понял, – вздохнул Кристинин отец, – тебе душевная девка нужна, или до денег жадная? Ты уж определись. А то вроде за душу тебя любить надо, а любовь эту хочешь за деньги купить.

– Эх, Валера! Да что б ты понимал! Душа, она без денег тоже деградирует. Вот на бомжей посмотри. Где там душа? Пропита. А я ей райскую жизнь обеспечу.

– Не нужна ей райская, Матвей. Она тоже неплохо зарабатывает. И работу любит. Зачем ей пустая жизнь?

– Ну ты все же познакомь, а? Клятву-то свою помнишь? Клятвы, брат, нарушать нельзя. А то знаешь, всякое может… давай, наливай еще… вон, капусту возьми… домработница делала… короче, ты обязан. А с другом ее мы поговорим. Ребята поговорят.

– Это ты зря, Матвей.

– Нет-нет, не спорь! А вдруг это судьба? Судьбу, брат, не обманешь… не стой, как говорится, у нее на пути – сметет.

…

Кристина остановила запись. И вынула наушник из сильно озадаченной Данки.

– И там дальше угрозы, – прошептала она.

Данка нахмурилась.

– Дерьмо, – оценила она. – Адское дерьмище.

– И ведь придется знакомиться, – вздохнула Кристина. – А то он отца споит. Или похуже нагадит.

– Главное, – шепотом сказала Данка, косясь на водителя, – Яшке не говори. А то уроет он этого Матвея, и начнется война. Даже самые лучшие из мужиков, они… сама знаешь.

– А если Матвей просто так не отстанет?

– Отстанет. Притворись дебилкой.

– Не поможет. Мужикам это, наоборот, нравится. Он почувствует себя умнее меня, и я пропала. Им же нравится, когда баба глупая. Это льстит их мужскому эгу.

– Слово «эго» не склоняется, – сурово напомнила Данка.

– Это сейчас оно не склоняется, – подколола ее Кристина. – А скоро наши грамотеи примут такой закон, чтоб склонялось. Топонимы, вон, уже склоняют.

Данка поморщилась.

– Дебилы. Наверняка этот Матвей из их числа. Но ты прикинься совсем-совсем тупой девкой. Которую друзьям показать стыдно. Для мужиков это важно. Чтоб друзья завидовали. А если завидовать не будут, то им не интересно.

– Тогда надо страшной стать, – пробормотала Кристина. – Нос проколоть, побриться налысо.

– Мммм… нет. Необратимых вещей делать не надо. А то мало ли. Я вот тоже думала, что я с Гариком навсегда, а у него кукуха улетела. И ладно бы на одной военщине, так ведь нет! Я его и спросила: какие перспективы? А этот м… пень такой: ой, я не готов…. Если к браку не готов – покупай себе котов! А девушкам голову не морочь. Квартиры у него типа нет… у меня-то есть. Но я это ему не сказала. Хренушки. Так что молчи. Если что, меня позови, разберемся.

Толком они с Данкой так и не решили, чем пугать Матвея. Потом Данку вслед за Рейнольдом завезли домой и втроем остались ночевать у Джафара в квартире.

Теперь вот Кристина проснулась, и нерешенные проблемы посыпались из памяти, испортив утро.

Хотя какое это утро, одиннадцать часов… Прибыли-то они в три ночи.

Джафар, судя по долетавшим до нее кусочкам разговора, уже с кем-то общался по телефону тоном весьма менторским, а Эйзен то ли спал, то ли наслаждался пребыванием в новом месте.

– Так необычно, – поделился он с Кристиной, когда все укладывались. – Пребывать в комнате, в которой Яшка спал, когда был маленьким. Как думаешь, его призраки из его прошлого не станут возражать?

– Даже если и станут, – с оптимизмом ответила Кристина, – ты с ними договоришься!

Сама же она оптимизма не ощущала.

Чертов этот Матвей – призрак из батиного прошлого. Душа его, видите ли, невостребована оказалась. А на что ты рассчитывал, владелец заводов, газет, пароходов? Вон, даже герцог за свою душу боится, хотя у него тематическая ниша не особо большая, и конкурентов нет, только иногда сумасшедшие нападают.

Даже Рэнни, который двинулся на бабкином сервизе, осознает… хотя не очень понятно, что он теперь осознает. Странный он стал, этот Рэнни. Одна только надежда, что со временем оклемается.

*

Когда Кристина выползла из ванной на кухню, Эйзен уже сварил гречку и сервировал ею стол – гречка экспонировалась в старинной супнице с незабудками и двумя витыми ручками. Автор композиции на том же столе нарезал докторскую колбасу – полупрозрачными ломтями, похожими на гистологические срезы.

Кристина хотела упрекнуть герцога в торопливости (она планировала на завтрак сделать более изысканное блюдо – омлет с этой же колбасой), но кто настолько морально тверд и примитивен душой, что может упрекать Эйзена? Мокрый и красивый, герцог сидел на старой плетеной табуретке, кутаясь в белый вафельный халат (откуда у Яшки столько этих санаторно-курортных халатов?) и излагал безмолвному другу свою теорию о том, почему квантовые законы не работают в видимом масштабе.

– Вероятность теряется и не может выбрать, понимаешь? В каждом предмете слишком много квантов, и у каждого из них мало того, что свой путь, так еще и свои отношения с наблюдателем. А наблюдатель ждёт, что вот эта вилка, например, будет вилкой, и ни чем иным. Квантам приходится с этим мириться. Занимать определенную позицию. Вот если тебя, скажем, поймают охранители и спросят, хочешь ли ты другую власть, ты ведь точно скажешь, что нет…

– Если они поймают конкретно меня, – заметил Джафар, продвигая к себе освободившийся нож, – то власть над ними на какое-то время целиком перейдет ко мне.

– Да, – покаялся герцог, – неудачный пример… Ну, представь некоего наблюдателя с определенными ожиданиями, который способен перенаблюдать тебя…

– Доброе утро, мальчики.

Кристина вошла, взяла тарелку и молча положила себе гречки, которая в старинной супнице выглядела как минимум священной. Такая посуда понравилась бы Рейнольду.

Эйзен замер с поднятой вилкой, посмотрел на Джафара, потом в окно, потом на Кристину, молча наливающую на священную гречку не менее священный соус из кувшинчика с ландышами. Где герцог нашел его?

– Что тебе снилось? – спросил он.

– Да ничего особенного, – пробормотала Кристина. – Во сне я работала в рехабе, консультировала наркоманов по вопросам их метаболизма. Очень тревожный был сон. Я ведь в метаболизме наркоманов понимаю мало.

– Интересно, – вежливо, но с явным разочарованием оценил герцог.

– Но тебя тревожит что-то помимо сна, – заметил Джафар.

Кристина вздрогнула. «Не говори», – мысленно передразнила она Данку. Он же проницательный, гад. Он же из людей информацию добывал.

– Лешка говорит, к бате пришел какой-то школьный приятель и его спаивает, – уклончиво ответила Кристина. – Мне это, сами понимаете, не нравится.

Кристине редко приходилось принимать помощь от мужчин. Обычно ответ на ее просьбы звучал как «да ладно», «да потом», «да ты что, сама не можешь», а некоторые еще и обвиняли женщину в возникших проблемах или активно мешали их решать. Она и не ждала.

Кристина знала, что когда женщина начинает перед мужчинами играть в «прелесть, какую дурочку», эта дурочка рано или поздно прописывается у нее в голове, и женщина, даже если была умной, с возрастом начинает тупить. А уж как это раздражает других женщин! Они же между собой прекрасно понимают всю низость этих дешевых манипуляций.

Зато дурочке все помогают.

А чтоб вот помогали не дурочке, такого Кристина еще не видела.

Ладно, главное, чтобы не мешали. А уж она как-нибудь сама разберется.

*

Случай не замедлил представиться ровно через два дня.

Проснувшись утром дома у родителей, Кристина застала мать на кухне.

– У нас гости, – устало сказала Арина. – Папа там сидит, общается. Хорошо хоть им готовить не надо – все с собой. Но боюсь, как бы снова пить не начал…

– Тревожная ситуация, – дипломатично согласилась Кристина, хотя первыми для оценки оной попросились слова более крепкие и выразительные.

Встав за дверью гостиной, девушка напрягла слух – не пьяные ли там. Да и не годилось представать перед гостями опухшей, сонной и медлительной.

– …это все навязанные нам западные ценности… – доносилось из-за двери.

– Запад тебе ничего не навязывал, – возразил Кристинин отец. Он был трезв, несмотря на пару глотков коньяка, которые пропустил из вежливости. – Это ты сам в холуйском угаре заменил наши ценности на их и стал жить сообразно. Только вот теперь устал, да?

– А что я мог? – закручинился Матвей. – Везде же вводилось… рынок… то да се… да и мне нормально, я хорошо поднялся.

– Ну есть же такая вещь, как грамотная интеграция. Ее должны проводить умные люди. Что-то берется, что-то оставляется. А не огульно меняется одно на другое. Так делают только идиоты. Само собой, теперь все захотели обратно к «мамочке», причем с той же неистовой агрессией, с какой раньше от этой мамочки отрекались.

– Не скажи, Валер, не скажи. Может, мы и не правы… но мы сейчас у власти, Валер. Мы формируем повестку.

– Формируют они, – сокрушался отец Кристины. – Вы похожи на детей, запертых в детской комнате, которые не дождались взрослых и выросли… но продолжают игры на уровне песочницы.

– Так это у всех так, Валер… у всех… ты чего не пьешь? Душа, она же требует…

Поняв, что ничего более дельного не услышит, а предстать перед противным мужиком можно и не в очень красивом, Кристина вошла. Было двенадцать часов дня, она проснулась полчаса назад: после экскурсии на дачу Рейнольда никак не удавалось восстановить режим.

– Здравствуйте…

Отец повернулся к ней.

– Привет. Ну вот, – с явной неохотой, но все же и с гордостью произнёс он, – это Кристина, моя дочь. А это Матвей Егорович, мой одноклассник.

Матвей тоже поздоровался.

– Садись, – сказал отец, – посиди с нами.

Матвей оказался огромным мордатым мужиком, наполовину седым и, как это ни странно, довольно симпатичным. Во всяком случае, Кристина легко поверила в то, что они некогда дружил с ее отцом. Может быть даже защищал его, потому что человека с такими огромными плечами и бицепсами вряд ли обижали сверстники.