Золото Оломира

И наконец, плоская плита с глухим стуком отодвинулась в сторону, открывая нишу. Внутри лежал ящик. Дерево потемнело, местами потрескалось, но всё ещё сохраняло прочность.

Терент вынул из кармана небольшой ключ на кожаном шнурке. Вставил в потемневший замок. Повернул.

Крышка ящика скрипнула. Внутри, завернутый в грубую ткань, покоился предмет, который он спрятал здесь два десятилетия назад. Он развернул ткань и внимательно осмотрел содержимое.

На его лице появилась редкая улыбка.

– Всё на месте. Отлично, – произнёс он с удовлетворением.

9. Игнат приехал.

Утро было спокойным. Ветерок едва колыхал высокие травы у палаток. Дым от костра поднимался тонкой струйкой, растворяясь в голубизне неба. Птицы щебетали где-то в кустах, не обращая внимания на людские заботы.

Эльяр сидел возле своей палатки. На коленях у него лежали кусок хлеба, ломоть ветчины и бурдюк с водой. Еда была простая, но сытная. Он ел неторопливо, прислушиваясь к знакомым утренним звукам лагеря. Время от времени бросал взгляд туда, где Семён и Федька возились у костра.

Курица уже зажарилась до золотистой корочки. Семён снял её с вертела, положил на дощечку и принялся разрезать широким ножом. Пар шёл вверх, неся с собой запах приправ и поджаристой кожи. Федька облизывался, уже держа наготове деревянные тарелки.

– Эльяр! – крикнул он, махнув рукой. – Чего там один сидишь? Иди к нам!

Юноша колебался. Терент велел ему держаться особняком. «Меньше слов – меньше бед». Но аромат жареной курицы перебивал осторожность. Сейчас рядом не было ни Терента, ни его строгого взгляда. Только запах курицы, дым и добродушное лицо Федьки.

Эльяр встал, подхватил свою ветчину и хлеб и направился к костру.

– Вот и правильно, – обрадовался Федька, – вместе веселее.

Семён лишь кивнул. Его лицо было сосредоточенным, как у человека, привыкшего заботиться сначала о деле, потом – о беседах.

Эльяр положил свою снедь рядом на плащ, расстеленный как скатерть. Федька сразу сунул ему куриную ногу:

– Бери! Здесь всем хватит.

Завтрак начался. Поначалу молча: все ели, наслаждаясь горячим мясом. Костёр потрескивал. Трава шуршала под лёгким ветром.

Федька, не любивший долго молчать, первым нарушил тишину:

– Ну что, как ночевал? Палатка не промокла?

– Нет, всё в порядке, – коротко ответил Эльяр.

– А комары? Нас с Семёном ночью чуть не сожрали, – продолжал Федька с улыбкой.

– Терпимо, – снова уклончиво сказал Эльяр. Он чувствовал, как Семён время от времени бросает на него внимательные взгляды. Не подозрительные, скорее, оценивающие.

Семён улыбнулся:

– Слышь, ты как Терент вылитый. Коротко, и по делу. Ты всегда такой серьёзный?

Эльяр чуть усмехнулся:

– Кто-то же должен быть серьёзным.

Федька рассмеялся, но тут же сменил тему:

– А откуда вы с Терентом? Издалека ехали? Мы то вот с ближайшей деревни – нам рукой подать.

Эльяр насторожился. Вопросы шли один за другим. Он вспомнил слова приёмного отца: «Не говори лишнего.»

Он положил кость на край плаща и сам задал вопрос, чтобы перевести разговор:

– Какой город огромный! Интересно почему заброшенный? Видно, что вложено в него много сил и ресурсов? Однако же и сейчас не используют, наверно из-за болот!?

Семён оживился:

– Конечно из-за болот. Сюда бы дорогу насыпать. Тогда и караваны пошли бы. Купцы любят надежные дороги. Да кто ж вложится? Ты представь сколько сыпать придется. Может потому город и забросили – заболотилась местность по какой-то причине. Нет дорог – нет торговли, нет доставки продовольствия и материалов. Без сообщения с внешним миром любой город загнётся. Я так думаю.

Федька, размышляя, повёл палочкой по земле:

– А может, не только болота. Глянь, какие стены. Толстенные. Будто не просто торговый город был, а крепость. Может, была война. Или чума.

Эльяр поднял голову:

Или этот город специально построили среди болот, чтобы отгородиться от внешнего мира. Такое ведь тоже может быть?

Разговор мог бы пойти дальше, но тут раздался голос:

– Мир вам. Приятного аппетита.

Они подняли головы. Перед ними стоял Игнат.

*************************

Игнат привязал своего коня немного поодаль, где высокий кустарник заслонял его от случайных взглядов. Ещё издали он заметил костёр и людей, собравшихся вокруг. В груди неприятно заныло. Решив сперва оценить обстановку, он спешился и, пригнувшись, осторожно двинулся вперёд.

Трава шуршала под сапогами, но Игнат изо всех сил старался не шуметь. Пробираясь между корявыми корнями и мохнатыми кустами, он подошёл ближе к древним, полуразрушенным воротам. Здесь когда-то был въезд в город, теперь же каменные створки обвалились, поросли мхом и травой. Игнат укрылся за густым кустарником и замер, внимательно вглядываясь в фигуры у костра.

У огня сидели трое. Старшего Игнат узнал сразу – Семён. Тот почти не изменился: такая же массивная фигура, чуть поседевшие волосы, прямой взгляд. Рядом двое молодых. Видимо, ученики или сыновья. Больше никого поблизости видно не было.

«Ну что же… Это даже неплохо», – подумал Игнат. От Семёна, в крайнем случае, можно будет удрать. От Терента – вряд ли бы удалось.

Он выждал ещё немного. Сердце стучало быстро, но разум оставался холодным. Перекрестившись, Игнат решительно вышел из своего укрытия. Подошёл к костру, стараясь ступать тише.

Трое у огня были так заняты беседой, что не заметили его приближения. Игнат напустил на лицо выражение благочестия – такое, какое полагалось священнику, – и негромко произнёс:

– Мир вам. Приятного аппетита.

Семён резко обернулся.

– Чёрт возьми… Игнат? Ты что ли? Какого хрена ты так подкрадываешься? Откуда взялся?

– Прошу прощения, если напугал, – спокойно ответил Игнат.

Семён уставился на него. Лицо оставалось настороженным. Несколько долгих секунд он разглядывал гостя, будто пытаясь убедиться, что это не обман зрения. Игнат почувствовал, как напряглись мышцы.

«Пока не вцепился в горло – уже неплохое начало», – подумал он сдержанно.

– Ты священник? – недоверчиво спросил Семён. – Священник? У тебя же руки по локоть в крови невинных! И теперь ты стал служителем Господа? Твой Бог тебе всё простил?

Игнат выдержал его взгляд и ответил ровно:

– Пути Господни неисповедимы.

Он на мгновение замолчал, затем предложил:

– Может, пройдёмся? Не будем смущать молодёжь.

Федька, слушал их разговор, поднял голову и непроизвольно открыл рот. Его взгляд выражал удивление и жадное любопытство. Эльяр тоже внимательно прислушивался. Терент не скрывал тёмных страниц своей жизни, но и не вдавался в детали. Сейчас юноши впервые слышали обрывки того, что прежде оставалось недосказанным.

Семён кивнул:

– Да, пойдём. Только оставьте мне кусок, – бросил он через плечо Федьке.

Они медленно отошли от костра.

– Ладно, теперь ты поп. В принципе, это твоё дело. Лучше уж вешать лапшу на уши доверчивым крестьянам, чем грабить и убивать их, – сказал Семён. В его голосе звучала смесь презрения и усталости.

– Я предпочитаю слово «священнослужитель», – поправил Игнат.

Семён хмыкнул.

– Ещё бы! Ну так что? Ты тоже получил письмо, я полагаю?

Игнат внутренне напрягся. «Значит, он ещё не в курсе всех подробностей», – мелькнуло в голове.

– Да, получил. Никакой подписи. Приглашение на общий сбор для обсуждения старых дел, – солгал он.

– И всё? Ни слова о том, кто ещё придёт?

– Ничего больше, – уверенно ответил Игнат.

«Врёт», – понял Семён. По лицу бывшего товарища он увидел: тот что-то скрывает. Ради одной строчки никто бы не стал проделывать такой путь. Однако вслух он лишь произнёс:

– Ладно. Дождёмся завтрашнего дня. Тогда и увидим.

– Да, – подтвердил Игнат.

Он замялся, потом решился:

– Семён… Я хотел бы с тобой обсудить кое-что… Ты всегда был самым спокойным и рассудительным среди нас. Как завтрашний день пройдёт – неизвестно. Я просто прошу: не делай поспешных выводов. Всё может оказаться не таким, каким кажется на первый взгляд. Люди порой совершают ошибки не от злого умысла, а по глупости или под давлением обстоятельств.

– Ты о чём? – спросил Семён с подозрением.

– Лишь надеюсь на твою мудрость. Завтра тут соберутся люди с тяжёлым прошлым. Старые обиды могут всколыхнуть многих. И это может перерасти в нечто большее чем словесные перепалки. Я молю Бога, чтобы день прошёл без серьёзных конфликтов. Никому из нас это не нужно. Я переживаю за всех и всем желаю только добра. Верю господь не оставит нас в трудную минуту и даст всем нам терпения и понимания чтобы не судить друг друга слишком строго.

Семён усмехнулся.

– Уже начал проповедь? Быстро ты от светской беседы к наставлениям переходишь. На меня это не действует понял!? – Его голос стал угрожающим, – Увижу тебя рядом с Федькой – не обижайся!

Сказав это, он развернулся и пошел обратно к костру.

– Не знает. Точно не знает – выдохнул Игнат, – Пока никто ему не рассказал.

От этой ходьбы по тонкому льду он вспотел.

– А ведь это только начало – подумал с грустью Игнат.

10. Грандиозное прибытие.

День выдался богатым на события. С самого полудня к древним воротам начали подтягиваться новые участники странной встречи.

Сначала прибыл мужчина довольно полной комплекции, лицо его блестело от пота. Он умело управлял тяжёлой повозкой. В кузове сидел пожилой человек – или, вернее сказать, старик преклонных лет. Седая борода аккуратно подстрижена, волосы убраны назад. Одет просто, но чисто и аккуратно. Его руки дрожали, когда он с трудом вылез из повозки, опираясь на палку. Узкие глаза щурились от яркого солнца, губы шевелились, но слов Федька не расслышал. Старик обвел взглядом лагерь, морщины разошлись в дружелюбной улыбке, и он что-то сказал своему спутнику. Оба рассмеялись.

К ним первым подошёл Игнат. Его лицо сияло угодливой улыбкой. Он что-то заискивающе говорил старику, низко склонив голову. Старик с благодушным видом похлопал его по щеке, как добродушный дед шаловливого внука.

Следом подошёл Семён. Он молча пожал руку старику и толстяку. Поговорили тихо, чуть склонив головы друг к другу. Семён жестом указал на лагерь, что-то пояснил.

Даже Терент, который как раз вернулся из города, подошёл к старику. Пожал ему руку и коротко бросил несколько слов, после чего молча вернулся к своей палатке. Видно было, что старика уважали все, даже те, кто не склонен к особой вежливости.

Но это было лишь прелюдией.

Час спустя лагерь содрогнулся от куда более внушительного прибытия.

На дорогу выехал караван всадников. За ними шла карета с богато украшенным кузовом. Она была великолепна: укреплённый каркас, мощные колёса на особом креплении, сложная подвеска, смягчающая толчки. Федька такую карету уже видел – они с Семёном как-то ремонтировали одну похожую. Семён тогда сказал: «Стоит такая больше, чем весь наш хутор».

За каретой ползли несколько гружённых телег. Всё выглядело внушительно и дорого.

Федькин взгляд задержался на карете. Она была… чистая. Совершенно чистая. Несмотря на то, что дорога к лагерю шла по болотистой местности, колёса и нижние панели блестели свежестью. Значит, где-то неподалёку караван остановился, и карету тщательно отмыли перед финальным въездом.

«Хозяин явно желает произвести впечатление», – отметил про себя Федька.

Во главе процессии ехал мужчина в роскошном плаще. Пряжки на его сапогах блестели, словно серебро. Лицо выражало холодную важность и некую напыщенность. Он держался с достоинством, как полководец на параде.

Карета остановилась. Из неё, приподняв подол багрового платья, вышла женщина. На ней была широкополая шляпа, руки обтянуты изящными перчатками. Её поза говорила: смотрите на меня. И все действительно смотрели.

Женщина встала на нижнюю ступеньку кареты и медленно, с наслаждением осматривала лагерь. Глаза её, как у хищной птицы, выискивали, кто и как на неё смотрит. Видно было: ей это нравилось.

Наступила торжественная пауза.

И тут…

Из одной из последних телег высунулась голова мужчины крайне неряшливого вида. На лице его сияла счастливая, абсолютно неуместная улыбка. Волосы были всклокочены, рубаха расстёгнута на груди, штаны засалены.

– А вот и я! – заорал он так, что даже птицы вспорхнули с ближайших развалин. – Эй, вы что, все ради меня тут собрались? Какая честь!

Женщина в красном резко повернула голову в его сторону. Её глаза сверкнули гневом. Затем она повернулась к мужчине в плаще и ее взгляд кричал: сделай что-нибудь!

Тот лишь удручённо покачал головой, как учитель, который в сотый раз увидел шалости нерадивого ученика.

Мужчина в телеге уже встал во весь рост:

– Господа! – громко провозгласил он, расправляя мятый ворот рубахи. – Встречайте величайшего путешественника современности! Привёл вам караван, как у царей восточных!

Он спрыгнул с телеги, запнулся о верёвку, но тут же выпрямился и гордо зашагал к лагерю, размахивая руками.

– Смотрите, какой обоз я с собой приволок! – продолжал он на всю округу. – И карету, и всадников, и дам благородных. Всё ради вас! Не благодарите.

Федька видел, как всадники начали спрыгивать с лошадей. Кто-то тихо посмеивался. Женщина в красном презрительно отвернулась, плотно сжав губы.

– Кто не рад старому другу – тот сам себе враг! – весело выкрикнул он. – Ну что, скучали по мне?

Подойдя ближе, Остап театрально развёл руками:

– Все в сборе, как на старые добрые разборки. Только теперь решать будем не кто кому должен, а кто кому прощает!

Он рассмеялся так громко, что даже кони у каравана нервно затопали.

Остап, не замечая гнетущей тишины, продолжал:

– Ваши кони нервничают? Знают, кто тут главный жеребец!

Семён только покачал головой и сказал Федьке:

– Вот уж кому скучно не бывает.

Остап подмигнул Федьке и добавил вполголоса:

– Я приехал, теперь и вам скучно не будет!

Настроение в караване ощутимо изменилось. Момент торжественного прибытия оказался безвозвратно испорчен. Пока слуги раскладывали тюки и устанавливали шатры, а дамы картинно шептались у кареты, взгляды вновь и вновь скользили к фигуре Остапа.

Федька заметил, как Остап уже беседовал с тем самым стариком. Громогласная бравада сменилась спокойным, серьёзным тоном. Эта неожиданная перемена удивила и насторожила.

В голове у Федьки мелькнула мысль: вся недавняя клоунада была не случайна. Это не импровизация. Это был тщательно продуманный ход.

11. Эльяр и её взгляд

Эльяр увидел её, когда в лагерь прибыл богатый караван. Первой его взгляд зацепила женщина в красном – она стояла на подножке кареты, высокая, статная, с точёной фигурой и уверенной осанкой. Её платье алело на фоне болотной серости, как капля крови в песке. Все смотрели на неё – как на огонь: с восхищением и опаской. И Эльяр, как и остальные, не мог не обратить внимания.

Но именно та, другая, которая вышла следом – тихая, незаметная, с тонкой талией и неуверенным движением рук – осталась у него в памяти. Она не сияла, как женщина в красном, но её свет был мягким и тёплым. Не блеском – а теплом. Не вызовом – а тишиной.

Юная, в простом платье, она явно была служанкой. Шла за хозяйкой с опущенными глазами, но с каким-то достоинством, словно не пряталась, а просто не привыкла быть в центре внимания. И даже простенький наряд не портил впечатление, а скорее дополнял его и усиливал. Когда она подняла голову, их взгляды случайно встретились. Мгновение – и всё. Но этого было достаточно, чтобы его сердце запнулось на один удар.

Он не смог бы объяснить, что именно его зацепило. Не красота – хотя в её лице было что-то очень нежное, ласковое. Не голос – он его ещё даже не слышал. Может, эта лёгкая улыбка уголками губ? Или взгляд – неугасающий, глубокий, словно она уже знала что-то о нём, чего он сам о себе не знал?

Всё в ней было как-то по-другому. Никакого жеманства, никакого блеска, только простота и внутреннее спокойствие. И именно это цепляло сильнее любых нарядов и украшений.

После того он пытался убедить себя, что это просто любопытство. Он, как и сказал ему Терент, решил обойти близлежащую местность, но ноги сами несли его ближе к стоянке, где расположился караван. Он невольно вытягивал шею в надежде увидеть ее.

Он и сам не заметил, как стал ждать момента, чтобы мельком увидеть её силуэт, услышать звук её шагов, почувствовать, что она где-то рядом. И каждый раз, когда замечал её вдалеке – будь то у костра, у повозки или возле лошади – в груди отзывалось лёгкое, странное волнение. Раньше с ним такого не случалось.

Терент, конечно, заметил перемену во взгляде и в поведении Эльяра. Он видел, как Эльяр время от времени косился в сторону стоянки каравана, как вдруг начинал нервно поправлять ремень на поясе, как у него в голосе появлялась та едва уловимая, но понятная дрожь, когда кто-то заговаривал о приезжих. И вот вечером, когда они вдвоём сидели у тлеющего костра, и над лагерем стелился густой запах дыма и сосновых игл, Терент, не отрывая взгляда от огня, сказал негромко, но с тем самым тоном, который не терпел отговорок:

– Ты должен с ней познакомиться.

Эльяр вздрогнул, как от холодной воды.

– С кем?

Терент хмыкнул, не поворачивая головы:

– Не прикидывайся. Я не слепой. От тебя за версту веет влюблённостью.

– Да какой ещё влюблённостью? – неловко усмехнулся Эльяр, – ты чего, Терент? Просто… просто она как-то… ну, понравилась, наверное…

Тут Терент повернулся к нему, наконец подняв глаза.

– "Просто понравилась, наверное…" – передразнил он с лёгкой усмешкой, но не злой. – Некоторые мужчины при виде женщины теряют равновесие. Как лошадь на льду – ноги разъезжаются, разум отключается. Вот и ты. Всё вроде бы на месте, а мысли врозь.

Он сделал паузу, подбросил в костёр щепку, от которой пламя чуть взвилось, отразившись в его глазах.

– Влюблённость, – продолжил он, – на мой взгляд – болезнь. Острая, но чаще всего короткая. Особенно если не затягивать. Чем быстрее ты с ней поговоришь, чем быстрее поймёшь, кто она на самом деле, – тем быстрее отпустит. Вся тайна – в незнании. Когда человек тебе неизвестен, ты сам его додумываешь, рисуешь, украшаешь. А потом узнаешь поближе – и видишь: не ангел, не идеал. Просто человек.

Эльяр молчал. Он то смотрел в огонь, то искоса на Терента.

– Чем быстрее наладите контакт, чем быстрее сойдетесь, тем быстрее отпустит. Тем быстрее поймёшь, что ничего такого в ней и нет. Начнёшь очень быстро замечать не только достоинства, но и недостатки. Так что, как по мне, то лучше не тяни с этим., – мягко сказал Терент. – Хуже нет, чем влюблённость, не получившая выхода. Она как нарыв – если не вскрыть, будет гнить внутри. Подойди. Поздоровайся. Завяжи разговор. Узнай, кто она. Может сразу поймешь, что это не твоё – и забудешь. Или… – он сделал паузу и усмехнулся краем рта – … или не забудешь.

12. Милена

Внутри просторного шатра, затянутого плотными тканями и украшенного драпировками, Милена сидела в мягком табурете, обитым бархатом тёплого изумрудного оттенка. Перед ней стояло большое зеркало в резной раме – один из тех предметов, без которых она не мыслила своего быта. Даже в самой глухой глуши, даже среди болот и полуразрушенных руин, где другие довольствовались простейшим укрытием и сухим пайком, Милена окружила себя элементами комфорта. Так было всегда, и менять привычки она не собиралась. Уют, порядок и изысканность были для неё не капризом, а доказательством власти, статуса и внутренней стойкости.

На коленях у неё лежала шёлковая накидка, а позади стояла Эсма – юная, тихая, сосредоточенная. Её ловкие пальцы мягко расчёсывали густые, тёмные волосы Милены, по пряди за раз, от корней до кончиков. Это процедура обычно действовало на Милену умиротворяюще. В такие минуты она забывала о суете, о людях, о возне вокруг. Но не сегодня. Сегодня раздражение тлело под кожей, как уголь под пеплом.

Она вновь и вновь прокручивала в голове момент их прибытия. Всё должно было пройти идеально. Торжественно, уверенно, с блеском. Но всё рухнуло в одно мгновение – благодаря этому пьянице. Этому жалкому, оборванному выродку, чьё появление перечеркнуло все их усилия. Вместо впечатляющей сцены прибытия, которое должно было вызвать зависть и восхищённые взгляды, получилось нечто сумбурное. Они – и она, и Рейнар – выглядели глупцами. Она ощущала это как пощёчину. Как публичное унижение.

Милена с отвращением думала о пьющих. Ни капли понимания, ни капли сочувствия. Алкоголь – удел слабых. Рейнар, слава небесам, всегда был равнодушен к вину, позволяя себе пару бокалов хорошего напитка только по большим праздникам, и то – исключительно в компании самой Милены. Среди слуг спиртное было категорически запрещено, и этот порядок никогда не нарушался. И вот – такой позор!

Сразу после инцидента Милена, кипя от гнева, приказала Осипу: выпотрошить суму Остапа и вылить всё найденное там спиртное. В её представлении это должно было задеть Остапа до глубины души. «Алкоголики… – с презрением подумала она. – У них вся жизнь крутится вокруг бутылки. Налил – ты друг, не налил – враг на век». Этот удар должен был быть первым. Она не собиралась останавливаться. Месть – её тонкое, любимое искусство. И этот спектакль только начинался.

– Осип пришёл? – спросила она, не оборачиваясь от зеркала.

– Сейчас гляну, – отозвалась Эсма.

Девушка скользнула к выходу шатра, приподняла полог и выглянула наружу. Неподалёку стоял Осип, неторопливо пинал носком сапога мелкие камешки.

– Пришёл, – сказала Эсма, повернувшись.

– Зови, – коротко бросила Милена.

Эсма кивнула, направилась к Осипу и негромко сказала:

– Вас зовут. Можете заходить.

После чего села недалеко от входа.

Осип вошёл. Его шаги были уверенными, но слегка вялыми – он знал, что сейчас его ждёт очередная волна раздражённой требовательности.

– Вылил? – не дожидаясь, когда он устроится, спросила Милена.

– Вылил, – кивнул он, опускаясь в кресло напротив. Тон его был спокойным, почти усталым.

– И как он отреагировал? – в голосе Милены зазвучала не только жажда мести, но и искренняя надежда. Её глаза сузились, ожидая рассказа о гневе, истерике, хотя бы недоумении Остапа.

– Да никак, – пожал плечами Осип, устало проводя рукой по щетине. – Даже не спросил.

Милена нахмурилась. От удивления в её взгляде на мгновение исчезла злость. Это было неожиданно. Очень странно. Остап, этот пьяный тип, даже не попытался возмутиться? Ну ничего. Она не простит. Она дождётся своего часа.

– Странно, – прошептала она почти про себя. – Запомним это.

– Что делает Рейнар? – быстро сменила она тему, стараясь сохранить лицо.

– Общается со своими бывшими… – Осип на секунду запнулся, – …знакомыми. Я своих людей расставил по периметру, чтобы глаз да глаз. Юрку отправил к подросткам, пусть с ними познакомится, пообщается. Он болтливый, всё выложит потом, не фильтруя.

Милена ненадолго замолчала, глядя в зеркало. Казалось, она просто поправляет локон, но её взгляд стал напряженнее. Затем, будто вскользь, с ноткой безразличия в голосе, она спросила:

– Женщины в лагере есть?

Осип нахмурился.

– Нет, – коротко ответил он. – Ни одной.

Милена едва заметно напряглась.

«Ни одной…» – эхом повторилось в голове Милены.

Письмо. То самое письмо, с которого всё началось. Оно было написано от имени женщины. Женской рукой – уверенной, чуть манерной, с фразами, в которых сквозила уверенность в себе и тонкое знание её слабостей. Только женщина могла бы написать так – без напора, но точно в сердце. Так, чтобы зацепить.

А теперь – в лагере нет ни одной.

Её взгляд стал острым, как лезвие ножа. Что это значит? Кто тогда был автором письма? Мужчина, замаскировавшийся под женщину? Зачем? Чтобы внести элемент женского соперничества?

Это был не просто обман. Это была игра. Сложная, выстроенная заранее. И что хуже всего – игра, в которой она не игрок, а фигура. Милена всегда была на шаг впереди. Она сама плела интриги, расставляла сети, манипулировала нужными людьми. Но сейчас… Сейчас она ощущала, как кто-то ведёт её, как по нитке. Как в спектакле, где она – актриса, но не автор.