Золото Оломира

Тайна, которую он хранил двадцать лет.

Пальцы развернули листок. Чёрные чернила:

Ты ведь любишь исповеди, святой отец? Особенно чужие. Ну что ж – вот так могла ы выглядеть твоя.

Не переживай – Господь всё ещё милостив. А вот старые знакомые – не всегда. Так что не опаздывай.

Место встречи ты знаешь. Оно навсегда осталось там, где ты закопал свою совесть. Возвращайся в последний день весны. Там тебя будут ждать.

Не придёшь – расскажу другим, как ты "спасал" их души. У них, в отличие от Господа, отличная память. Интересно, кто из них первым найдёт тебя и исповедует по-своему?

Уверен, они тебя выслушают… особенно когда речь пойдёт о золоте и предательстве.

Даже на бумаге сквозила усмешка. Холодная. Издевательская.

Игнат опустился на скамью. Пальцы сжались в кулаки. Всё внутри него боролось – злость, страх, унижение, растерянность.

Кто это был? Кто знал? Почему сейчас?

"Бог простит…" – эхом отозвалась его же фраза в голове, но теперь она звучала жалко, фальшиво.

Он медленно поднял голову. Через витраж падал свет, вычерчивая алые полосы на стене.

Мысли метались, как птицы, забившиеся в клетку. Вернуться туда – всё равно что подписать себе приговор. Они прикончат его там же. С другой стороны, если они хотят расправы, то почему не сделали это здесь? Значит тут что-то другое.

Почему он должен верить, что его тайна останется в секрете если он выполнит условия?

Он знал – сидеть и ждать, гадая, когда и как оно грянет… это медленная пытка. Изматывающее, липкое напряжение, способное свести с ума. Там, на месте, может быть, будет шанс. Маленький, зыбкий – но шанс. Поговорить. Убедить. Вывернуться, как-то спастись…

А может податься в бега? Исчезнуть? Сменить имя? Но он уже знал ответ. Не получится. Если уже нашли однажды – найдут снова.

Он снова опустил глаза. Взгляд его был тяжёлым, и в нём мерцало не решение, а тупик. Мысли не давали покоя.

Вернуться – это шаг в бездну. Но и остаться – значит медленно гнить в страхе. Что надёжнее: принять вызов или ждать нож в спину? Он не знал. Он просто знал, что долго так не протянет.

В груди копилось давление, томительное, глухое, словно вся церковь навалилась на него своей тяжестью. Решение нужно было принять. Обязательно. Иначе сойдёт с ума.

5. Вспомни кем ты был

Странно, как время умеет стирать всё лишнее, оставляя одни голоса.

Иногда слышу их – тех, что были с нами тогда. Иногда – вижу лица, почти забытые. Тогда порой было страшно, но в нас – шумела кровь. Опасность была нашей спутницей, и тот, кто говорит, что не боялся тот просто врет – боялись, но могли держать свой страх в узде, могли пересилить его, потому что были сильнее любого страха.

Я слышал, что ты теперь живёшь красиво. Ты всегда этого хотел. Мы все этого хотели. Но лишь ты добился своего.

Говорят, у тебя теперь всё ровно: золото лежит по полкам, люди слушаются с полуслова, а женщина твоя – словно статуэтка с Востока. Даже дни идут друг за другом – послушно и размеренно.

Некоторым такое по душе. Другие – всё ещё помнят, как это: мчаться в ночь, не зная, вернёшься ли.

Впрочем, я не о том.

Похоже, круг начинает замыкаться. Люди возвращаются. Те, кто помнит, кто жил тогда одной тенью, одним именем.

Скоро встретятся те, кто когда-то знал дорогу к огню.

Встретятся не для воспоминаний. Кто-то нашёл след. Тот самый. Оломир сгинул в той пропасти, но он кое-что оставил. Не слова. Не легенды. Кое-что более существенное. Ты, пожалуй, поймёшь, о чём речь.

Не все придут такими, какими их помнят. Кто-то – постаревшим, кто-то – беднее. Кто-то – уже почти никто.

О тебе же говорят – ты стал человеком масштаба. И это не лесть, это просто факт.

Бывает, что старые дороги зовут не для того, чтобы вернуться – а чтобы дать понять, как далеко ты ушёл.

Ты ведь и сам чувствуешь, как душит рутина. Эти стены, эти счета, этот бесконечный воск, заливающий пламя. Помнишь, каким ты был? Когда всё решалось за один взгляд? Когда вены горели, а мир казался слишком узким для тебя?

Сейчас у тебя есть всё. Нет только одного. Ты забыл вкус жизни.

Я подумал: если ты когда-нибудь почувствуешь, что дни стали слишком одинаковыми, а вечер перестал быть вестником, а стал привычкой – возможно, это письмо окажется тебе кстати.

Место ты помнишь. Время – последний день весны. Ты всегда приходил тогда, когда был нужен.

Остальное – не для письма.

Рейнар нахмурился.

Он смял письмо и кинул его на стол, задумался, глядя в окно.

– Опять перечитываешь это письмо? – Спросила Милена. Она подошла к нему сзади и положила руки на плечи. – оно сводит тебя с ума. Ты уже неделю сам не свой. Надо принять решение – либо ехать, либо выкинуть из головы и успокоиться.

Он тяжело вздохнул:

– Ты понимаешь, не само письмо, не его содержание, а вот этот стиль письма, способ изложения мыслей подозрительно напоминает мне Оломира – но ведь это невозможно. Он упал в пропасть. Я видел это своими глазами. Упасть с такой высоты и выжить – нереально.

– Есть только один способ выяснить. – Произнесла она.

Он посмотрел на неё. Долго, холодно.

– Это всё, что тебе нужно? Чтобы я сорвался туда, как глупец? Как старый волк, почуявший кость?

Она выдержала его взгляд.

– Мне ничего не нужно, – спокойно ответила она, – но я знаю тебя. Знаю, как ты не выносишь, когда другие вершат что-то без тебя. Там будут все. Они встретятся и что-то решат, но независимо от того, что они решат – ты останешься в неведении и это будет съедать тебя долгие годы. Если кто и может поставить последнюю точку – это ты. Тем более там ведь речь идёт в том числе и о золоте. Насколько я понимаю, там его было много. И даже для тебя, хоть ты и не беден, это будет солидный куш, не так ли? Так почему твою часть золота должны разделить другие?

– А ты? – спросил он вдруг. – Ты чего хочешь? Ты ведь тоже не просто так меня подталкиваешь. У тебя ничего не бывает просто так.

Она чуть улыбнулась.

– Я хочу увидеть, как ты снова станешь тем, кем был. Хочу вновь увидеть искру в твоих глазах, таким я тебя и полюбила, помнишь?

Он усмехнулся, откинулся в кресле, задумался.

Милена знала, что он поедет, потому что за эти годы выучила его наизусть. И скорее всего он уже давно это решил, просто ждал последнего толчка, одобрения, какого-то подтверждения с её стороны – что он все решил правильно.

Он не знал, что она тоже получила письмо и даже не одно.

Первое письмо пришло с голубем. Не маркированное, без подписей, в старой бумаге, пахнущей пеплом и прелой кожей.

Скоро они соберутся. Там, где всё закончилось. Ты знаешь, кого это касается. Ты знаешь, кого съедает прошлое. Ты знаешь, кто стал лишь тенью самого себя. Кто все больше теряет в твоих объятьях свой мужской стержень.

Она перечитывала эти строки долго, до звона в висках. Почерк был незнакомым, но слова – слишком точными, чтобы быть случайными. Милена никому не рассказала об этом письме.

Второе письмо принес бродяга. Хромой, с безжизненным взглядом. Остановился у ворот под предлогом просить хлеба, но передал записку, прежде чем Милена успела ответить. Она смотрела ему вслед, пока он исчезал в утреннем тумане, будто был не человеком, а дурным сном.

Милена,

Ты не знаешь меня и вряд ли он рассказывал тебе обо мне, а может и сам уже забыл, но я всё помню. Я была с ним до тебя. Недолго. Не смогла справиться с его нравом, так как ты.

Ты, должно быть, умеешь многое. Иначе он бы не держал тебя рядом так долго.

Но скажи честно – он всё ещё такой, каким был? Или стал тише, мягче, удобнее?

Я помню его другим. Острым. Грозовым. В нём жила такая сила, что хотелось и бояться, и приближаться одновременно.

Тогда он ещё не прятался за стенами. Тогда он был жаром, от которого кружилась голова, не огнём в очаге, а костром под открытым небом. Ты ведь знаешь, о чём я. Ты чувствовала это.

Сейчас у него – шелк, серебро, власть. Но ты ведь видишь, как он стал тускнеть? Как уже не зажигается при споре? Как не смотрит так, будто сейчас разорвёт весь мир в клочья?

Возможно, ты скучаешь по тому взгляду. По тому льву, которого сама приручала. Или тебе нравится держать его на поводке – это тоже власть, но она быстро становится скучной, не так ли?

Рядом с тобой он теперь – спокойный? Или ты всё же умеешь заставить его вспыхнуть, как прежде?

Потому что скоро будет момент. Тонкий. Опасный. Сладкий, как всегда. Там, где встречаются те, кто помнит друг друга не по словам, а по движениям, взглядам, страхам.

Только представь: ты можешь вернуть ему огонь. Только ты. Никто другой не сумеет заставить его сорваться с места, запылать, рискнуть. Бросить всё. Только ты умеешь так нажимать на его слабости, чтобы он сам думал, что это его воля.

Он, конечно, скажет "зачем мне это" – и ты знаешь, как это обратить в "а почему бы и нет".

Там будет игра. Старая, глубокая. И кое-что ценное – возможно, очень. Но главное – он снова почувствует, что жив. А ты – что управляешь огнём, а не углями.

Сумеешь? Или уже довольствуешься тем, что он просто рядом?

P.S. Это не приглашение. Это просто напоминание: если не ты напомнишь ему, кто он – найдётся та, кто попробует.

– Ну что же. Ты хочешь поиграть со мной? Я готова, – со злостью произнесла Милена и разорвала письмо в клочья. – Посмотрим, кто будет смеяться последним!

С каждым словом в её голове складывалась картина. Она знала, что Рейнара не заставить страхом. Не заманить златом – слишком богат. Но можно задеть другое – его чувство контроля. Его ярость от мысли, что где-то решают без него. Что кто-то может владеть его прошлым. Его правдой.

Она не думала, что любит его. Точнее, не задавалась этим вопросом уже давно. Жить рядом с таким человеком – значит научиться не путать привязанность с любовью. Но она знала его насквозь. И знала, что он поедет. Если правильно подтолкнуть.

– Хорошо, я поеду. Убедила. Проверю, что они задумали, – резко сказал Рейнар и встал, выдернув Милену из её мыслей.

– Ты же не поедешь один, правда? – сказала Милена. – Это было бы… странно.

Рейнар нахмурился.

– Мне не нужен эскорт, чтобы навести порядок в стае старых шакалов.

– О, но ты ведь не просто едешь «навести порядок», – улыбнулась она. – Ты едешь показать, кто ты теперь. Вспомни, что они видели двадцать лет назад? Бандита с кинжалом, не более. А теперь они увидят того, кем ты стал: хозяина, господина, мужчину, у которого есть всё.

Он посмотрел на неё. Она стояла, не мигая, с лёгкой полуулыбкой.

– И ты думаешь, мне стоит им что-то доказывать?

– Я думаю, ты сам хочешь им это показать. Без слов. Одним появлением. Чтобы каждый из них сжал кулаки от зависти. Чтобы поняли: ты – наверху, а они – пыль на сапогах. И ты пришёл не за крохами, а потому что тебе любопытно, как они выглядят теперь. Жалкие, пустые. И ты – с караваном, с лошадьми, с золотыми пряжками и со мной.

Его взгляд стал другим. Понимающим. Гордость зашевелилась в нём, как зверь, услышавший зов.

Он прищурился.

– С тобой? А тебе-то зачем это?

– Чтобы видеть их лица, когда ты сойдёшь с коня. Чтобы показать им, кого ты выбрал. Чтобы быть рядом, когда они начнут лгать, и смотреть на них так, как умею только я.

Он молчал.

– К тому же, – добавила она чуть тише, – если кто-то готовит ловушку, тебе нужен тот, кто чувствует людей. Кто слышит, как врут.

– Для этого у меня есть Осип.

– Осип – злой. Я – хитрая, когда нужно. Ты сам знаешь, – её голос стал шёлковым. – Ты будешь спокоен, когда я рядом. И в беде, и в радости. Помнишь?

Он махнул рукой.

– Чёрт с тобой. Будь, по-твоему. Хочешь тащиться по болотам – пожалуйста.

Караван собрался через три дня. Повозки с шатрами, навьюченные мулы с продовольствием, лошади. Осип ехал впереди, охранники – чуть поодаль, проверяя окрестности. Милена – в роскошной карете, словно в путь она собралась не к развалинам, а на приём.

Рейнар ехал чуть впереди всех, молча, в новом плаще и кожаных перчатках. Его лицо было закрыто от ветра, но глаза – внимательные, тяжёлые.

Он не спешил. Он знал: когда они увидят это шествие – каждый из них почувствует. Почувствует, что вернулся не один из них. Вернулся тот, кто стал сильнее, пока они прятались от прошлого.

И только внутри, под бронёй самодовольства, где-то в глубине шевелилось другое чувство: а вдруг именно этого и хотели от него? Вдруг кто-то хотел, чтобы он показал себя вот так? Чтобы пришёл – весь, целиком, уязвимый в своём величии?

Но мысль быстро исчезла. Он не был из тех, кто отступает от начатого.

6. Предложение Оломира

Двадцать три года назад

В нескольких зданиях древних руин, затаившихся в центре болот, горел свет. На первом уровне, в просторном зале, очищенном от вековой грязи и мха, шумела банда. Около двух десятков человек собрались за длинным, грубо сколоченным, но крепким столом. Стены, изрезанные шрамами времени, были утыканы факелами, их пламя бросало живые отблески, гоняя тени по углам.

Запах жареного мяса, разлитого пива и впечатлений от недавней битвы висел в воздухе, смешиваясь с ароматом прогретого камня и старых трав. Весёлые голоса, звон кружек, топот сапог по каменным плитам сливались в громогласный гул. Люди были в приподнятом настроении: очередной набег завершился удачей.

Во главе стола, на деревянном троне, сидел Оломир – вождь банды. Высокий, с широкой грудью, он был в расцвете сил. Его тяжёлая рука сжимала массивную кружку пива.

Оломир поднялся, и зал притих.

– Братья! – громовым голосом начал он. – Сегодня мы сидим здесь благодаря нашей отваге, нашему уму и нашей вере друг в друга!

Толпа ответила криками и стуком кружек.

– Мы принесли сюда золото, столько, сколько не видела наша казна долгое время! – продолжал Оломир, его голос полнился гордостью. – Это – результат долгой подготовки, дней и ночей, когда мы плели сети, искали слабости врага и ждали нашего часа. И мы дождались его.

Он обвёл собравшихся тяжёлым взглядом.

– Но сегодня мы потеряли троих… Любой из нас мог сегодня остаться там. Что тут скажешь!? Они знали на что шли. Они знали цену золота. В противовес ему мы ставим наши жизни… В память о них – минута молчания.

Тишина опустилась на зал. Все встали. Шорохи одежды, скрип сапог – и только пляшущие тени факелов шевелились.

Оломир осушил кружку залпом.

– За жизнь! За золото! За тех, кто с нами! И тех кто теперь только в нашей памяти!

Толпа взорвалась весельем.

Оломир, не дожидаясь, когда пьянство захлестнёт всех, вышел из-за стола. Его шаги отдавались в камне. Он двигался вдоль стола, оглядывая своих людей. Остановился возле молодого парня с копной тёмных волос – Рейнара.

Положил ему тяжёлую руку на плечо.

– Пойдем-ка со мной? – сказал он спокойно.

Рейнар невольно вздрогнул. Он никогда раньше не ходил в глубину руин. Все старались держаться ближе к залам, которые они сами очистили от грязи и заселили огнями и весельем. Древние коридоры, уходящие в сердце руин, манили и пугали.

Только Оломир чувствовал себя там, как дома. Иногда к нему присоединялся кузнец Степан.

Они вышли из зала и пошли по длинному коридору, уходящему вглубь руин.

Шаги эхом разносились по каменным сводам. Пламя факелов встречалось всё реже: здесь было темнее, воздух тяжелее. Влажность пропитывала стены, иногда с потолка капала вода, и эти капли, падали с глухими ударами в давно забытые кувшины и трещины в плитах. Запах сырости, древней пыли, старого дерева и что-то ещё – прелое, едва уловимое, – наполнял лёгкие.

Рейнар шёл за Оломиром, чувствуя, как сердце его стучит быстрее. Разум твердил ему: нечего бояться. Но душа всё же сжималась, когда они миновали особенно тёмные повороты, особенно древние арки, где камни казались живыми в тусклом свете факелов.

Наконец они достигли двери, укреплённой массивными дубовыми досками, окованными железом. Оломир без слов толкнул её плечом, и створка с тихим скрипом открылась.

Рейнар замер на пороге.

Перед ним раскинулась просторная комната, столь уютная, что казалась невероятной в этом холодном каменном чреве руин.

Пол был покрыт коврами – яркими, с замысловатыми узорами. По стенам висели трофеи: щиты, мечи, кинжалы, рваные штандарты – свидетельства многих походов. Здесь было тепло: в дальнем углу тлел очаг, запах дерева и дыма приятно щекотал ноздри.

В центре стоял огромный стол из тёмного, тяжёлого дуба, отполированный временем и руками. На нём беспорядочно лежали карты, пергаменты, какие-то амулеты и кружки. Кресло у стола было широким, удобным, с высокой спинкой, обитой тёмной кожей.

Оломир опустился в кресло.

– Садись, – сказал он, указав на стул напротив.

Рейнар, всё ещё озираясь по сторонам, осторожно подошёл и сел. Комната казалась островком жизни в этом мире камня и теней. Но в её воздухе витало что-то ещё… какое-то ожидание, тихое напряжение, как перед бурей.

Оломир молча смотрел на юношу, и в этом взгляде было что-то такое, от чего у Рейнара по спине побежали мурашки.

Оломир долго смотрел на Рейнара, словно взвешивая его душу на невидимых весах. Тяжесть этого взгляда давила, заставляла внутренне сжиматься, но Рейнар, пусть и с трудом, выдержал. Он не отвёл глаз, не опустил головы – и это было первое испытание.

– Зачем, как ты думаешь, я тебя сюда привёл? – наконец заговорил Оломир, его голос был ровным, спокойным, но в нём сквозила скрытая серьёзность.

Рейнар передёрнул плечами, облизнул пересохшие губы и ответил, стараясь говорить прямо:

– Послушай, Оломир… – начал он, немного запинаясь. – Если ты хочешь поговорить о тех двух мужиках, которых я не прикончил… Ну что сказать? Они были безоружны. Абсолютно не выказывали сопротивления. Лежали лицом вниз… Какая от них для нас опасность? Я не стал…

– Стоп. Стоп, – поднял руку Оломир, и в этом жесте была такая сила, что Рейнар замолчал на полуслове.

Оломир продолжил:

– Ты думаешь, я привёл тебя сюда, чтобы отчитать за недостаточную жестокость? Нет, – он чуть усмехнулся, но глаза его оставались серьёзными. – Хотя… я это заметил. Излишняя жестокость, Рейнар, вредит делу. В любом деле нужен разумный компромисс между силой и разумом. Особенно в нашем… – Он помолчал – Я не воспитатель. Мне нет нужды пытаться лепить из человека то, чем он не является. Я беру людей такими, какие они есть. Если их качества подходят моим замыслам – я работаю с ними. Если нет – прощаюсь.

Он сделал паузу, позволяя словам осесть.

– Ты правильно рассудил там, в той схватке. Безоружные не представляли угрозы. И это значит, что в критической ситуации ты умеешь думать головой, а не просто махать мечом. Такие люди мне нужны.

Рейнар напрягся всем телом. Он чувствовал, что приближается к чему-то важному.

– Я долго за тобой наблюдал, – продолжал Оломир. – Ты умеешь вести за собой других. Это редкость. Сегодня мы потеряли одного из звеньевых. Тихон. Он был в твоей группе.

Рейнар слегка поник, услышав знакомое имя.

– Я хочу предложить тебе его место, – твёрдо сказал Оломир. – Больший процент от добычи. И больше обязанностей… более творческих, так сказать. Что скажешь?

Рейнар растерялся.

– Ого… – только и выдохнул он, искренне удивлённый. – Я ведь совсем недавно с вами… Ещё года не прошло.

– Года не прошло, – спокойно подтвердил Оломир. – А ты уже показал себя. Тебя приметили и в твоей группе. Ты смог правильно поставить себя в таком сложном коллективе, за такое короткое время – это дорогого стоит. У тебя с другими нет конфликтов и нет панибратства – то, что нужно для лидера.

Он откинулся в кресле, наблюдая за юношей.

– Я.… конечно, согласен, – наконец ответил Рейнар.

Оломир кивнул, будто ждал от него именно этой реакции.

– Вот и прекрасно, – сказал он. Поднялся с места, жестом показывая Рейнару оставаться сидеть.

Он подошёл к массивному старому шкафу, стоявшему в углу комнаты. Спина его, покрытая рубахой из грубой ткани, казалась каменной стеной – широченная, крепкая, с чётко очерченными мускулами, двигавшимися под тканью с кошачьей грацией. Несмотря на свой внушительный рост – почти два метра – Оломир двигался мягко, без лишнего шума.

В шкафу он что-то искал, роясь среди свёртков и старых кожаных папок. Потом повернулся, держа в руках плотный холщовый свёрток.

Подойдя к столу, он аккуратно развернул его, распластав старую, выцветшую карту. По углам прижал её тяжёлыми декоративными фигурками, выточенными из полудрагоценных камней – изумруд, лазурит, янтарь и нефрит вспыхнули в свете очага.

Рейнар склонился над планом, от которого пахло древней кожей, пылью и чем-то ещё, каким-то духом тайны.

– Вот твоё первое задание, – произнёс Оломир, его голос стал деловым. – Проверочное, так сказать.

Он указал пальцем на середину карты.

– Это план монастыря. Того, что на реке Осиновке. Знаешь, где это?

Рейнар кивнул. Конечно знал. Место было известно многим: одинокая обитель, с одной стороны отрезанная от мира рекой, глубокой и стремительной, чьи воды пенились у подмытых обрывистых берегов, а с другой – окружённая непроходимым лесом, где под сенью переплетённых ветвей царил полумрак, и только редкие солнечные лучи пробивались сквозь густую листву.

– Через два месяца туда привезут золото, много золота. Для одного толстосума. Откуда я знаю – не спрашивай. Прими как факт.

Оломир наклонился, ткнув пальцем в обозначенную на карте кладовую.

– Храниться оно будет здесь. Но проблема в другом. Монастырь – место людное. Монахи, паломники, слуги. Невинные жертвы нам не нужны, – подчеркнул он. – Ты меня сегодня убедил: думать прежде, чем резать – правильный путь.

Он выпрямился.

– Твоя задача: изучить план. Съездить на место. Осмотреться. Разработать план действий: как забрать золото быстро, бесшумно, без лишней крови. Продумать план "Б" на случай провала, а лучше ещё и "В" и "Г". Подобрать людей. Определить, какое снаряжение понадобится. Через три недели мы вернёмся к этому разговору.

– Всё ясно? – спросил он наконец, глядя в упор.

– Всё ясно. Всё сделаю, – твёрдо ответил Рейнар.

Оломир довольно кивнул. Его широкое лицо разгладилось, в глазах промелькнула искра одобрения.

– Вот и хорошо, – сказал он.

Он подошёл к двери и, открыв её, жестом пригласил Рейнара выйти.

– Я верю в тебя, парень. Ты смышлёный – справишься. Сегодня отдыхай – заслужил. Дорогу назад найдёшь сам?

Рейнар кивнул, с благодарностью и гордостью в душе.

Порог комнаты он пересёк один, оставив за собой тепло очага. За дверью снова встретила его влажная темень коридоров.

Факелы едва освещали узкие переходы. В сыром воздухе витал аромат древности, а где-то в глубине руин – или это только казалось? – тихо шептал ветер. Шаги эхом отдавались в пустоте, и каждый шорох за спиной заставлял нервно оглядываться.

Рейнар шёл по коридорам, всё дальше отдаляясь от уюта комнаты Оломира, и только глухой стук собственных шагов сопровождал его в этом лабиринте камня и теней. Он старался не оборачиваться, хоть и чувствовал на себе взгляд руин – словно сами стены смотрели ему вслед.

Когда он вернулся в зал, пир уже набрал силу: кто-то пел, кто-то спал, уронив голову на стол, кто-то спорил, потрясая в воздухе кружкой. Всё было, как всегда, после удачных дел – и в то же время для Рейнара всё стало иным.

Он нашёл свой спальный мешок у дальней стены, возле груды пустых бочек, забрался в него, стараясь не привлекать внимания, и лёг, повернувшись лицом к шершавой холодной стене.

Шум пирушки постепенно отдалился, словно его заглушил собственный пульс в ушах.

Он лежал, смотрел в темноту и думал.

Предложение Оломира.

Звеньевой.

Больший процент. Больше обязанностей. И – главное – доверие.