Золото Оломира

Он убрал руку, сжав кулак, и добавил:

– Вот и вся наша шестерка. Нам больше и не нужно было. Повторюсь, мы не силовая группа, не те, что врывались с криками и топорами наперевес. Мы – тихие. Интеллектуалы, можно сказать. Нам поручали дела, где требовалась тишина, точность, голова. Ну, и немного крови, если уж без неё никак.

Николай замолчал, улыбаясь чему-то в памяти, потом снова взглянул на мальчишек:

– Ну а если что-то пойдет не так, то по силовой части, у нас было два столпа: Большой Бо – грубая мощь, и Терент – мастер ближнего боя. Вот они вдвоём стоили десятка обычных бандитов. Без преувеличений. Терент, к примеру… Вот он и сейчас, по всему видно, в отличной форме. Я поражаюсь ему. Уже не двадцать лет – а по нему не скажешь. Всё такой же сухой, сосредоточенный, быстрый.

Он понизил голос, стал чуть задумчивей:

– Но по натуре – одиночка. Всегда сам по себе. Не сказать, чтоб злой, просто закрытый. С ним по душам не поболтаешь, как мы сейчас. Он сдержанный. Непроницаемый. Но люди ведь не обязаны быть такими, как нам удобно, верно? Дело своё он знал. И знал его на отлично.

Николай чуть подался вперёд, заговорил медленно, почти с благоговением:

– Вот если бы они – Терент и Оломир – когда-нибудь сошлись в настоящем бою… Вот это зрелище я бы не пропустил ни за что. Двое титанов. Оломир – сила и грация, звериная, хищная. Он и мечом владел, и телом. А Терент – холодная техника, скорость, выверенность. Один удар – и человек валится. У него каждый шаг – как в шахматной партии.

Он на мгновение замолчал, будто представляя себе эту невиданную схватку.

– Причём что интересно… Оломиру тогда было уже сорок с хвостиком. За плечами – десятки боёв, годы власти. А Терент был тогда молод, полон сил, но ещё не до конца раскрыт. Такой дуэли в жизни не было. Но если бы случилась… не знаю, на кого бы поставил. Честно.

Он вздохнул, откинулся назад и прикрыл глаза.

– Но, может, к лучшему, что не случилась. А то б кто-нибудь из них точно не пережил.

– А старик, что с вами приехал… – вдруг спросил Юрка, разворачивая второй свёрток палатки. – Он кем был? Он тоже в вашей группе?

Николай, до этого лёжа глядевший в небо, повернулся на бок, глянул на мальчишку с интересом.

– А, ты про Ивана Савича? – переспросил он, расплывшись в задумчивой улыбке. – Нет, парни, он не был ни в какой группе. Он был… другим. Особым. Кем-то вроде казначея, если по-простому. Бухгалтером, если хотите. Но только не тем скучным, что за столом с бумагами пыль глотает, а настоящим хранителем баланса в банде.

Федька уже закреплял стойку второй палатки, а Юрка, присев на корточки, слушал, чуть приоткрыв рот.

– Это он выдавал каждому его долю после дела, – продолжал Николай. – Кто сколько заслужил – всё шло через него. Он записывал. Всё! До последнего медяка. Не ошибался никогда. Снабжение банды – провиант, оружие, обмундирование – всё это было его поле деятельности. Не на передовой, но без него ни один выезд не состоялся бы.

Николай на мгновение замолчал, глядя, как палатку ловко ставят двое мальчишек.

– Он был спокойный. Уравновешенный. Не суетился. Мог часами сидеть, молча писать или просто думать, а потом выдать такой совет, который спасал полгруппы от гибели. Умный… и, знаете, по-настоящему мудрый. Не тот, кто читает умные книжки, а тот, кто жизнь прожил и выводы сделал. С ним советовались и Рейнар, и даже сам Оломир.

– Правда? – приподнял брови Юрка. – Даже Оломир?

– Говорили, – кивнул Николай, понижая голос, – что он имел на Оломира влияние. Не знаю, насколько это правда, но все в банде его уважали. Никогда не повышал голос. Никого не унижал. Но если он смотрел на тебя – ты невольно чувствовал, что перед тобой кто-то… больший. Не по званию, нет. По весу. Вот вторая палатка как раз для него. Сам он сейчас стар, уж слишком стар, чтобы возиться с верёвками. Но глаза у него по-прежнему блестят. Всё так же горят интересом. Загадками. Людьми. Истиной. Он разберётся во всём, уж поверьте.

Николай перевёл взгляд куда-то вдаль, стал серьёзнее.

– Я вот надеюсь… что скажет за меня словечко. Замолвит. Его-то послушают. Меня – вряд ли. Кто я теперь? Старый кабан, без должного статуса. Силой мне не выбить своего куска. Только его слово может что-то решить. Столько лет прошло, а судьбы до сих пор на нём завязаны. Представляете?

Он вздохнул тяжело, потёр лицо, и уже тише продолжил:

– Вот такие люди тут собрались. У каждого – своя история. О каждом можно рассказать целую повесть… Кроме меня.

Он усмехнулся, но в голосе слышалась горечь.

– Я, когда банда распалась, решил завязать. По-честному жить. Женился. Дети появились. Трое. Работал, как проклятый. Сначала на плотничьих работах, потом был на стройке, потом грузчиком… Кем только не был? А богатства так и не нажил. Как говорят, своим трудом только горб себе и заработаешь. И это правда, парни. Горькая, но правда.

Он посмотрел на Юрку и Федьку с искренностью, в которой звучала и боль, и смирение.

– Не поймите меня неправильно. Я не говорю, что разбоем надо заниматься. Не дай бог. Но и думать, что честный труд принесёт достаток – глупо. Хочешь богатства – нужна хватка. Умение, которое дано не каждому. Вот, например, Рейнар. Сейчас он купец. Богач. Дома, слуги, караваны. А почему? Потому что знал, как. Потому что у него жилка была —как нынче говорят.

Николай замолчал, сжал губы в тонкую линию, а потом, уже почти шепотом, добавил:

– А у меня хватило ума только на физический труд. Работы не боялся. Многое умею, а что не умею – тому научусь – такой у меня был девиз. А сейчас понимаю, что это неправильный подход. Учиться нужно не руками работать, а головой. Надо учиться не работать, а зарабатывать. Вот как-то так.

Тем временем Федька аккуратно расправил ткань у входа в палатку старика и кивнул:

– Палатки готовы.

Николай, словно очнувшись, хлопнул по колену и выдавил улыбку:

– Ну, молодцы! Спасибо, парни. Доброе дело сделали. Может, и запомнится вам этот разговор, а может и нет. А теперь пришло время полакомиться свежей ветчинкой.

В этот момент из ближайших кустов донеслось шуршание – кто-то медленно и неуверенно продирался сквозь ветви. Через пару секунд над травой показалась всклокоченная голова – спутанные волосы, красные глаза. Это был Остап.

На его лице не осталось и следа от прежнего лукавства и показной удали, с которой он несколько часов назад разыгрывал перед всеми сцену прибытия каравана. Теперь он выглядел паршиво – руки его тряслись мелкой дрожью, синюшное лицо и мешки под глазами.

Он огляделся, увидел у костра Николая и пацанов, и медленно двинулся в их сторону.

– Здорово, честной компании… – буркнул он, подойдя почти вплотную. Голос был глухой, без энергии. – Что за собрание? И опять без меня!

Федор начал подниматься, чтобы освободить место и, возможно, удалиться подальше. Но Остап, заметив это движение, вскинул руку:

– Куда-куда? Ты чего, парнишка? – в голосе его зазвучала обида, не наигранная, настоящая. – Чего вы все от меня шарахаетесь? А? Разбились все по кучкам, шепчетесь, смотрите исподлобья… Секреты у них! А как же я?

Он остановился, устало опустив плечи, но взгляд – всё тот же, цепкий, полугрустный, полузадиристый.

Николай отозвался первым, стараясь сгладить неловкость:

– Да ну тебя, Остап. Присаживайся, брось. Какие секреты? Мы тут просто байки травим —из прошлой жизни. Пацанам интересно, да и мне, если честно, приятно вспомнить.

Он подмигнул Федьке, давая знак: мол, всё под контролем.

– У тебя ведь наверняка есть что рассказать, – продолжил Николай, обращаясь уже к Остапу. – Не может быть, чтобы ты в стороне от веселья оставался.

Остап уселся с кряхтением. Он провёл ладонью по лицу, потер виски и мрачно произнёс:

– Рассказал бы… Да только не весело мне, Коля. Голова, как барабан. Просто раскалывается! Вот честно – гул стоит, как будто оркестр репетирует. А эти сволочи… – он махнул рукой куда-то в сторону лагеря, не уточняя, кто именно, – взяли, да и вылили моё лекарство. Реакции моей хотят. Хрен им – не дождутся. Я им такого удовольствия не доставлю!

Он повернулся к Николаю с едва заметной мольбой в голосе:

– У тебя нет, а? Выручи старого друга… А, Коля?

Николай, уже понимая, к чему клонит Остап, снисходительно усмехнулся, медленно поднялся, потянулся с тихим кряхтением и направился к своим вещам.

– Лекарство, значит… Ну ладно. Для хорошего человека – не жалко.

Он наклонился к сумке, пошарил внутри и вытащил увесистую бутыль. Стекло было мутным, а жидкость внутри – ещё мутнее, с загадочным янтарным отливом. При виде этой бутылки у Остапа глаза тут же засветились, а лицо расплылось в счастливой, искренней улыбке.

– Да ты ж мой дорогой! Да дай я тебя расцелую!

– Стоп-стоп! – строго, но с юмором отрезал Николай, отступая на шаг. – Никаких поцелуев! На, держи. Только строго медицинское применение! Но лечись экономно – больше нету.

Остап схватил бутыль. Приложился, сделал несколько уверенных глотков. Через пару секунд он выдохнул с облегчением, облизал губы и как будто преобразился на глазах: щеки немного порозовели, руки перестали трястись, глаза ожили.